Кэртианская симфония (джен)

В приморском городе день и ночь слышался шум волн.

Крыши домов отражались там в волнах — и отражалось небо.

В городе цвели каштаны и роняли на землю белые лепестки.

Вечерами с моря приходил ветер и раскачивал корабли в порту, играл парусами, свистел в снастях. Насылал тяжёлые облака.

Облака добирались до города, лили слёзы, зависали над горой, на которой стояла старая одинокая сосна.

В адмиралтействе было тихо, только шуршали за стеной несносные мыши.

Адмирал держал над свечой письмо, что привёз сегодня усталый гонец в чёрно-белом мундире.

На письме проступали строчки, от которых веяло тревогой. Говорил король о башне на востоке, говорил о кораблях на западе.

Кровавыми были строчки — как багрянец мантии в утренних лучах.

Адмирал прочёл, задумался. Взял карты, взял книги.

До утра горели свечи в просторном кабинете. В свете их картина на стене казалась живой, и можно было даже услышать ржание коней и грохот битвы.

Но адмирал не слышал. Он всегда прислушивался только к плеску волн.

Веяли вихри вокруг старой одинокой сосны, всего девять вихрей.

Ротгер сидел на сосне в ветвях, обдуваемый вихрями.

В руках его блестела нитка жемчуга. Шептался он с вихрями, с девятью ведьмами.

Обнимали его ведьмы, ласково шептали на ухо, рассказывали, что делается в небе.

Рассказывали про одинокого всадника, что держит путь в туманные дали. Рассказывали про башню, стоящую далеко на востоке. Рассказывали про ворона, что летит в гнездо, неся в клюве блестящий сапфир. Рассказывали про лебедя, который борется с холодными северными ветрами.

Слушал Ротгер без улыбки. Всматривался в пустоту под ногами, оглядывал туманные дали.

Разорвал нить, и посыпались жемчужины, одна другой краше, вниз. Ударялись о камни, застревали внизу.

Хохотали девять ведьм, радовались подношению.

Все до одной жемчужины слизало жадное море.

Ротгер видел белого лебедя словно наяву. Вёл по воздуху рукой — словно гладил жёсткие перья.

Море внизу пело песнь силы и смерти.

И стояла над горизонтом луна, неполная с правого края.

На следующий день вышел из залива корабль. Были паруса его синими, чтобы обмануть врагов в сумерках.

Девять ведьм вились среди мачт, ветром свистели в снастях.

Ротгер стоял на мостике, в зрительную трубу смотрел на небо. Любопытно ему было взглянуть на одинокого всадника.

Но не показывался всадник. Не хотел он видеть, как поймают белого лебедя.

Двое шли вдоль берега, по каменистой кромке у самой воды.

Море шипело, пыталось лизнуть сапоги, но узнавало, отступало, катилось к ногам мягкими волнами.

Олаф говорил о чести и долге. Не знал он ничего о том, что делалось в мире.

Руперт молчал, смотрел то на море, то на каменистую кромку берега у самой воды.

Не спеша шла за ними пёстрая кошка. Надолго останавливалась, чтобы умыться.

Шли по берегу Олаф и Руперт и не видели, что показался на горизонте корабль.

Солёный ветер принёс беду под синими парусами.

Упал плащ на каменистый берег. Сброшена одежда. Руперт хотел отвернуться — и не мог.

На обнажённом теле проступали белые рубцы, свидетельства битв и подвигов.

Тянулись к Олафу мягкие валы волн. Перекатывались, хотели приласкать, смыть шрамы.

Ступил он по песку в воду. Вошёл человеком — вынырнул белым лебедем.

Бросил якорь корабль под синими парусами.

Вились ведьмы возле мачт.

Невозмутимая кошка на берегу мыла чёрное ухо с рыжим пятном.

Схватили Ротгера девять ведьм, понесли по небу.

Летел лебедь впереди, уводил от берега, боролся с ветром.

Ведьмы вопили, свистели, хватали за крылья.

Прикрыв лицо шляпой, смотрел сверху вниз безымянный всадник.

Среди сизых туч увидел Ротгер добычу, рванулся, схватил в охапку. Захрустело крыло — сломалось и обвисло.

Падали Ротгер с лебедем вниз, пролетали сизые тучи. Упали туда, где торчали острые мачты.

Рухнули в море, сомкнулось оно над ними, утащило в зелёную холодную пучину.

Тесными были объятия и сильными, да только ведьмы сильнее.

Выхватили из воды охотника и добычу, отнесли на корабль.

Нырнул Олаф лебедем, вынырнул человеком. Побеждённый, лежал в объятиях, и обвисшая рука сжимала белое жёсткое перо.

Метался Руперт по берегу. Кричал, хватался за шпагу.

Но не в силах был взлететь и спасти.

Поднял якорь корабль под синими парусами. Ушёл в туманную даль.

Плакал Руперт на берегу.

Невозмутимая кошка сидела на камне, мыла чёрное ухо с рыжим пятном.

Вспомнил Руперт о долге. Вспомнил о старых шрамах, вспомнил о врагах.

Поднял с земли серый плащ.

Фыркнула кошка и пошла впереди, показывая дорогу, распушила длинный хвост.

Побрёл за ней Руперт по каменистой кромке возле самой воды.

Гневно шипело море ему вслед: не спас, не уберёг, струсил.

Шли они по берегу моря, а потом по лесу.

Злые лесные духи совали Руперту под ноги острые камни, изогнутые корни.

Мягко прыгала по ним пёстрая кошка. Поджидала неловкого спутника.

Тот спотыкался, падал, ноги сбил в кровь.

Оставались алые следы на зелёном мху.

Смеялся лес, удивлялся ничтожной жертве.

Далеко отсюда смотрел из окна Бермессер. Крутил в пальцах перо, оглядывал свои корабли.

Думал, что избавился от соперника, один будет ходить по бурному морю, одному ему будут почести.

Скалясь, смотрел на флагман, что качался на волнах.

Тихо плескались волны, ударялись о крутые борта.

Заплакала бы «Ноордкроне», если бы смогла.

Брёл Руперт по пыльным дорогам. Уставшую кошку нёс на плече.

Не смотрел он на небо — только на пыльную дорогу.

Оставались за ним кровавые следы.

Взошла над морем луна, ущербная с левого края. Осветила спящий город.

Осветила одинокую сосну.

Осветила корабли в порту.

Был среди них корабль с синими парусами, чтобы обмануть врагов.

В доме своём сидел на столе Ротгер, подкидывал перстень с изумрудом. Рассказывал пленнику о несчастьях, о королях и о башне. Уговаривал, рисовал картины бед. Наливал горького вина.

Тлели свечи в ветвистых шандалах, потрескивали.

Думал Олаф о синем небе и белых крыльях. Смотрел на перевязанную руку. Смотрел на Ротгера. И не хотел уже спасаться из плена.

Тихо шёл Руперт за храброй кошкой.

Оставлял на булыжниках кровавый след, но казалось ему, что сердце его кровоточит сильнее.

Прятался он в тени, крался, поглядывая на зловещую луну.

Прислушивался к шуму моря.

Серый плащ скрывал его в спасительной тени.

Закрыли тучи луну, мелькнул на мгновение силуэт всадника, и скрылось всё.

Бросился Руперт по улице. Прыжками мчалась за ним пёстрая кошка.

Страшно было в тёмном саду, но увидели они свет в окне.

В комнате хозяин беседует с пленником, наливает ему вина.

Свечи горят ярко, тёплыми огоньками. А снаружи — тоска и холод.

Выглянула из-за тучи луна, ущербная с левого края.

Хрустнула в саду ветка. Кошка зашипела, изогнув спину.

Близко подкрался адмирал, схватил одной рукой Руперта, другой — пёструю кошку.

Оба враги. Обоих приказал бросить в темницу.

Спал Руперт на соломе, а хитрая кошка легла ему на живот.

Любопытные ведьмы совались в зарешеченное окно, тайком гладили по волосам.

Утром явился Олаф, забрал обоих из темницы.

Боялся Руперт за него больше, чем за себя. Звал бежать.

Адмирал был здесь, пригрозил ему оковами.

Велел Ротгеру везти обоих на восток.

Много раз вставала над горизонтом луна.

Позади остался портовый город, позади осталась столица.

Вставали вокруг леса, текли вокруг реки.

Звёзды в чёрном небе были золотыми, и смотрел на них Руперт. Смотрела пёстрая кошка.

Олаф любил больше синее небо, дневное.

Появилась впереди степь, бескрайняя, как море.

Стояла в степи башня — словно колебалась от знойного ветра.

Долго смотрел Олаф на ступени. Всё казалось ему, что в тени лежит на четвёртой ступени кем-то брошенная лилия.

Руперт не видел лилии. Ему казалось, что на вершине башни подстерегает опасность.

Не попрощался Олаф, ступил на лестницу и пошёл наверх. Смотрел в небо и видел его, как из колодца.

Кто ждёт на вершине? Правдивы ли рассказы из старых книг?

Понял Олаф, что до сих пор всегда знал: есть у него король, который стоит выше кесаря.

Владеет он всей землёй.

Услышал Олаф шаги, оглянулся.

Шёл позади упрямый Руперт, легко поднимался любопытный Ротгер. И у самой земли пёстрая кошка нюхала обронённую на ступени лилию.

Встретил их на вершине король со своими вассалами. Побледневший от радости, обнял всех по очереди, погладил пёструю кошку, что несла в зубах белую лилию.

Из-за пазухи у Робера высунула куница любопытный чёрный нос.

Вежливо улыбнулся Валентин, насупился Ричард. Он боялся незнакомцев и думал, что хотят его заколдовать.

Камни башни гудели и стонали. Облетал её суровый ветер.

Смотрели все, как опускается за горизонт солнце.

Кошка играла с Мэллит, бегали друг за другом по вершине. Была простодушная куница быстрее, а кошка хитрее.

Наблюдал за ними чёрный ворон, что слетел с высокого облака. Хотели поймать ворона — выдрали из хвоста четыре пера.

Закричал ворон:

— Вот как принимают гостей!

Обернулся Алва, засмеялся.

Сказал:

— А, вот и ты, чёрный ворон. Спасибо тебе за услугу. Но куда же ты дел ты сапфир, что я тебе дал?

Распушил ворон перья и ответил:

— Не хочу носить на шее цепь, как ты. Полетел я высоко на небо и вставил сапфир на место упавшей звезды! Вон твоя звезда Кэналлоа, сияет над тобой!

Посмотрели все наверх и увидели новую звезду. Сочли хорошим знаком.

Погасла заря, опустилась тишина. Сидели рядом кошка и куница, грелись друг о друга.

Робер обнимал робкого Ричарда.

Валентин смотрел вниз и думал, что скоро чудовища выберутся из-подо льда, причиняя боль тем, кто ему дорог.

Олаф думал о том, что теперь не страшно умереть, не страшно сложить белые крылья.

Алва вспоминал Марселя и рубиновое вино.

Далеко отсюда в столице зацокали по мостовой копыта. То сошла с тропы мёртвых Пегая кобыла, отправилась искать жертву.

Бельмастыми глазами смотрела на новую звезду.

И, выглянув из окна, смотрела на звезду Луиза Арамона, вспоминала синеглазого возлюбленного.

В полночь ветер шевельнул лепестки белой лилии. Разнеслось по башне благоухание.

Раскрылась лилия, вышла из неё Она, и от Её появления ярче засияла сапфировая звезда.

Склонились все перед королевой, кошка и куница забились в угол, ворон вышагивал по перилам, гордый могуществом хозяйки.

Несла Она в руке старинный меч. Был он стар и плох, но таилась в нём страшная сила.

Сказала Она Алве:

— Видишь, король? Один шаг отделяет тебя от могущества. Один шаг до того, как изменится твоя земля.

Коснулась Она мечом его плеча.

Преобразился Алва: синяя мантия укутала его, сапфировая корона охватила лоб.

Коснулась Она мечом плеча Робера — и словно огонь пробился из-под пепла. От этого вспыхнула во всех частях света невиданная заря, затрепетало в очагах пламя, и молния сверкнула в небесах.

С хохотом спасался от неё небесный всадник, махал шляпой неведомо кому.

Коснулась Она мечом плеча Ричарда — и вздрогнула земля.

Далеко отсюда обрушился старый-престарый замок, а в подземных пещерах сами собой засветились драгоценные камни.

Коснулась Она мечом плеча Валентина — и разлетелся лёд мелкими осколками. Запела вода по всей земле, в колодцах и реках заплескались найери. А на севере задрожали тысячелетние льды — и вознеслось над ними северное сияние.

Коснулась Она мечом плеча Олафа — и восемь ветров со всех концов земли сплелись в клубок, как змеи. Зашипели, засвистели, пригнули к земле деревья, закачали корабли на волнах.

Далеко в приморском городе с воплями понеслись вокруг старой сосны девять ведьм, подняли вихрь.

Сидела в своей вдовьей спаленке Луиза, дивилась тому, как пляшет огонь в лампе. Стала молиться, а потом запела колыбельную, успокаивая огонь.

В кабинете Бермессера распахнулось от ветра окно, выбитое стекло зазвенело на полу. Мрачно смотрел Бермессер на то, как рвёт канаты крутобокая «Ноордкроне» и сама выходит из гавани.

Арно, который спешил на восток, остановился у берега большой реки, залюбовался тем, как найери ныряют во вспученных волнах. Звали они его к себе, но друг ему был дороже вечности.

В пышном дворце ахнула бледная помощница колдуна, прижала руки к груди, посмотрела на короля. Показалось ей, что всё вокруг стало из камня, из серого гранита с зелёными прожилками.

Молчал король, глядя на закаменевшие портьеры и гобелены. Неровно билось его сердце. Но прошла минута — и стало все как было.

Такова была полночь, и по всей земле ждали рассвета.

Стихло всё перед рассветом, и казалось, что вовсе он не настанет. Что будет только вечная полночь.

Никто не спал.

Не спали в столице.

Бодрствовала вдова Луиза. Всё она надеялась, что с рассветом вернётся возлюбленный. Хотя бы мельком мечтала его увидеть.

Бодрствовал Марсель, в одиночестве сидел на троне. Звёзды смотрели в тёмные окна, и полон был зал серебристого лунного света.

— Серебро, — шептал король. — Золотом не расплатиться, только серебром…

И сочинял стихи, шептал их себе под нос, задумавшись. Вились стихи и тихо звенели, словно хрустальные бокалы касались друг друга. Королевская корона таинственно блестела, тесно охватив его лоб.

Не спала и помощница колдуна в отведённых ей покоях. Раскрыла окно и всё смотрела на восток. Мечтала она о тишине и безвестности, и вправду было тихим звёздное небо.

Крадучись проходил по дворцу капитан королевской стражи, прислушивался, не раздастся ли внезапного шороха. Было в его сердце темно, и не ждал он ничего хорошего.

Брат его стоял в саду, смотрел наверх, упивался звёздной тишью. Сам притихнув, возносил беззвучные молитвы, просил за мать и братьев, за короля Талига и за владыку Кэртианы. Сердце его было полно трепета и восторга.

За четыре улицы от дворца горел свет в богатом особняке. Там тоже не спали, и царило в доме презрительное молчание. Вскоре выехал всадник из ворот, украшенных диковинными птицами. Вслед ему смотрела юная девушка.

Из тёмного переулка вынырнула Пегая кобыла. Не взглянула она на небо — потрусила за всадником, и только цокот копыт обозначал её путь.

В другом доме из комнаты в комнату переходила женщина, шурша платьем. Присаживалась перед зеркалами, смотрела в них, но себя не видела. Было ей беспокойно, как бывало иногда в юности.

Не спали и далеко отсюда, там, где в то время шла война.

Генерал Ариго, стоя на пригорке, всматривался в темноту, туда, где за рекой горели вражеские костры.

И враги не спали, смотрели на звёзды, переговаривались, и доносились до генерала их речи на чужом языке.

Тихо стоял лес, тихо текла река, и усталая жница прилегла отдохнуть на свежем могильном холмике.

Вскоре пришёл к генералу друг и увёл с пригорка в штаб — пить горькую настойку и вспоминать старые сказки.

И в приморском городе никто не сомкнул глаз.

Грозный адмирал сидел в кабинете, играл кинжалом и смотрел на картину на стене. Смутно доносился до него грохот битвы.

Суеверные моряки попрятались по домам и по тавернам, но не было слышно разудалых песен.

Некоторые собрались в порту, и марсовой, сидя на вершине мачты, то и дело сообщал, что качается на горе старая сосна, что не видно на востоке ни лучика солнца и что звёзды сверкают, как драгоценные камни.

Вскоре вошёл в порт корабль на всех парусах. Не было на нём ни одного человека.

Сам собой подошёл он к причалу, сам упал в воду тяжёлый якорь.

Дивились те, кто это видел.

Хохотали ведьмы, играя обвисшими парусами.

То была «Ноордкроне».

Ещё дальше на севере, в другом порту, было совсем тихо.

В одиночестве Бермессер поднялся на свою «Верную звезду», долго слушал, как ветер свистит в снастях, как плещется вода о крутые борта.

Засмеялась бы «Верная звезда», если бы могла.

Но не была она человеком, потому только укачивала хозяина на ладони палубы.

А на юге, за морем, где ветер был жарок и сух и даже ночью не давал прохлады, не спали принц и принцесса.

Давно сошли они на берег, поблагодарив капитана, который носил шаровары и красную косынку.

Давно осмотрели дворцы и сады посреди пустынь.

Давно принял их нар-шад в своём дворце, выслушал их рассказ и повелел лучшим воинам обучать принца военному искусству.

Так нашли новый дом изгнанники из святого города, а теперь смотрели на звёзды и предчувствовали грядущие чудеса.

На востоке в степи жёг Арно костёр, кашлял от дыма, распугивал злых ызаргов и мечтал о встрече с другом. Смотрел на небо и вспоминал детство.

Ещё дальше выбралась из своей халупы дряхлая старуха, села у порога и стала бить в бубен. Вся деревня собралась возле неё, и все молились своему богу, ожидая его пришествия.

Молча смотрели на это древние горы.

Никто не спал в эту ночь.

Трусливые попрятались, чистые сердцем без страха смотрели в звёздное небо и часто останавливали свой взгляд на новой звезде, что родилась из блестящего сапфира.

Кто молился, кто думал, кто вспоминал — и все ждали.

Но никто не разговаривал на вершине высокой башни.

Молча смотрели на восток.

Должно было солнце прийти с востока.

И вот словно поблёкли яркие звёзды, словно туманом покрылась недостижимая высота.

Налился светом восток, и стало видно облака.

Светлел горизонт, и светлело небо, и меркли звёзды перед этим светом.

Наступал рассвет, прекраснее которого ещё не было.

Сначала розовой была полоска на горизонте, но всё ширилась она — и стала алой.

Огнём горела она, делалась ярче и ярче.

И наконец вырвался из-за горизонта первый луч, озарил землю и всё живущее на ней.

В последний раз качнули горные ведьмы ветви старой сосны и растворились в тонком утреннем воздухе.

Нырнули найери поглубже в воды рек, попрятались в ручьях и колодцах. Только серебристые косы мелькнули в волнах.

Вскинула голову Пегая кобыла, остановилась, бросив преследовать испуганного всадника. Опалил солнечный луч бельмастые глаза. Заржала кобыла, осела на землю. Осталась от неё одна шкура, да и та скоро превратилась в гнилую лужу.

Галопом погнал лошадь спасшийся всадник. Хотелось ему поскорее поклониться своему королю. Пел он песни о свободе, о том, что остался один на целом свете. Распугивал нежных мотыльков, что скрывались в росистой траве.

А всадник небесный помчался по небу за ним следом и, обогнав, скрылся в солнечном луче. Не видел его больше никто на свете.

Достиг он дальних краёв.

Проводил его чёрный ворон, вернулся, сел на вершине башни, ворча, что нет у него четырёх перьев в хвосте, неловко ему лететь.

Хотел ещё раз отругать игривую куницу, да так и замер с открытым клювом.

Кончилась ворожба Мэллит, лопнула, как старая нить.

Стала она человеком, рыжими волосами прикрыла ослепительную наготу, и смеялась над ней Она, не спеша дать покрывало.

Сжалился Алва над бедной девушкой, накинул ей на плечи королевскую мантию из синего атласа. Стояла Мэллит, словно сама стала королевой, только опустила глаза.

Завершилось колдовство.

Медленно спускались с башни Повелители.

Первым шёл Алва. Сверкали его глаза, и твёрдой была поступь.

Следом Робер вёл за руку босую Мэллит.

За ними спускались Валентин и Ричард. Задумчив был Валентин, словно прислушивался к себе. Робко держался Ричард за его руку, словно не верил, что всё кончилось.

За ними шёл Ротгер, то и дело оборачивался к словно помолодевшему Олафу. Не знал он, что хотелось тому скорее развернуть крылья, чтобы лететь в обновлённом небе.

Не знал, но догадывался.

Медленно сходил по ступеням Руперт. Успокоилась его боль, но не прошла совсем.

И последней спускалась мудрая пёстрая кошка с рыжим пятном на чёрном ухе.

Останавливалась порой, чтобы умыться.

Остались на вершине башни белая лилия да чёрный ворон.

Смотрел ворон на появившееся над горизонтом солнце.

Было оно похоже на сердце.

И всё было правильно.