Дитя Рассвета (гет)

Лентой в черных волосах

Трен с наслаждением подставил лицо морозу, чувствуя, как холодный горный ветер осыпает его мелкой, поднятой с земли снежной крупой. Он улыбнулся непонятно чему и, прикрыв глаза, упал на снег, раскинув руки и разметав по холодному белому покрывалу золотисто-каштановые кудри. Затылок сразу заломило, морозные пальцы поползли по коже, заставляя поежиться. Ауле Великий! Как же хорошо!

Лучше всего думалось здесь, под бесконечным голубым небом, кристальным зимним солнцем, от сияния которого, отраженного в хрустале снежинок, ломило глаза, здесь, где стояла тишина, и ничто не мешало погрузиться в свой собственный мир и разложить мысли по полочкам. Не то, что в Горе. Гному нет ничего милее камня, но человеку нужны небеса над головой.

С недавних пор каждое утро, если оно было погожим, начиналось для Трена с вот такой долгой прогулки, наполненной помимо размышлений, еще и бесконечной любознательностью младшей сестры. Как и все дети ее возраста, девочка задавала вопросы, беда была в том, что их было в разы больше, чем можно было подумать. Младший принц подозревал, что Анариэль в свои неполные семь ищет разгадку тайнам мироздания и уже не так уж далека от своей цели.

Трен не был в обиде на то, что ему приходилось проводить много времени с сестрой. Он с самого начала знал, что ему уготована участь няньки, и едва ли кто-либо мог представить, что ему эта роль не только не претит, но и очень нравится.

Теплая мягкая тяжесть неожиданно обрушилась на него сверху, сдавливая грудь и вырывая невольный стон. По лицу хлестнули холодные черные косы. Трен инстинктивно обхватил Аниру руками и открыл глаза.

— Смотри, муиндор(1)! — на него в упор уставилась пара самых непостижимых глаз, которые только могли существовать в мире. Трен достаточно много времени проводил в копях и отлично знал, как выглядит изумруд чистой воды или самая необыкновенная бирюза, что не тускнеет со временем и остается яркой, будто яйцо дрозда. Он скосил глаза и увидел на ладони Анариэль крупную голубоватую снежинку.

Снежинка никак не желала таять. Лежала, блестя в лучах бледного зимнего солнца сотнями прозрачных граней, которые были еще тоньше и замысловатее, чем самое искусно сплетенное кружево, сверкала остренькими, слегка пушистыми от снежной бахромы лучиками, но не превращалась в простую капельку воды.

Крошечная девочка с разноцветными плетеными шнурками в длинных черных косах разглядывала это маленькое чудо на своей ладони с непривычной для ребенка ее лет пытливой сосредоточенностью. Румяное от мороза личико почти целиком утонуло в меховом воротнике шубки.

— Почему она не тает? — наконец озвучила она то, что заставило ее так глубоко задуматься.

Трен аккуратно снял сестру с себя и сел, отряхивая куртку от снега.

— А ты хочешь, чтобы она растаяла? — спросил он, внимательно глядя ей в глаза.

Девочка на мгновение задумалась, потом отрицательно помотала головой.

— Конечно, нет! Тогда я не смогу взять ее с собой и показать отцу.

— Вот поэтому она и не тает, — усмехнулся юноша. — Но будь готова к тому, что не все в этом мире будет подчиняться твоим желаниям, и с неба не посыплется золотой дождь по одному только щелчку пальцев.

Трен, как и Эмин, старался при каждом удобном случае осадить сестру, рассказать ей о том, что не стоит баловать с магией. Девочка была сильной. По прихоти судьбы она получила так же много, как когда-то ее мать. И даже сверх того, подозревал юноша. Только Эру знал, насколько мощной станет эта магия, когда Анира вырастет.

И эта злополучная хрупкая снежинка не таяла только потому, что девочка подсознательно хотела ее сохранить.

— Ты знаешь, почему зимой идет снег? — это был скорее вопрос — проверка его, Трена, знаний об этом мире. — Так знаешь?

Он пожал плечами.

— Наверное, оттого, что мороз превращает дождевые капли в снежинки, — ответил он, абсолютно неуверенный в своей правоте.

— А вот и нет! — воскликнула девочка, и Трен едва не рассмеялся в голос, услыхав торжество в ее голосе.

— Хорошо. Сдаюсь, — он поднял руки. — И почему же?

Анариэль тотчас удобно устроилась, взобравшись с ногами на крупный, плоский, покрытый изморозью валун, ее строгий учительский вид был еще более забавным оттого, что она была еще совсем малышкой, с круглым, по-младенчески милым лицом. Трен подозревал, что поза и выражение лица заимствованы у бедняги Ори, который обучал в Эреборе детей грамоте. К слову, принцесса была младшей из его учеников и тем ожившим кошмаром, что заставлял молодого гнома дрожать, как вересковый кустик на ветру, в ожидании очередного урока. В последнее время королева, наконец, сжалилась над ним и старалась заниматься с Анирой сама.

— Валары живут на небе, ведь так? Наша великая мать Йаванна посадила там белые цветы, и когда дует сильный ветер, он срывает их и приносит на землю, — с видом знатока изрекла девочка.

Трен опешил. Такой трактовки он не слыхал никогда и не нашел возражений.

— Постой... цветы ведь не растут зимой, — пробормотал он.

— Так снежинки — и есть цветы! — будто самую обыденную вещь объявила Анира. — Видишь, какие красивые? Потому, что когда у нас зима, очевидно, что на небе — лето. Наверное, там, где живут валары, всегда лето... — мечтательно протянула она. — Жаль, что цветы успевают замерзнуть, пока летят к нам.

— Кто тебе рассказал такое? — усмехнулся Трен.

Девочка состроила забавную гримаску.

— Леголас. А еще он показал мне Корону Дарина и научил писать мое имя, — она старательно выводила на снегу воздушные эльфийские руны. — Он говорит, что меня поцеловала луна.

Трен протянул руку и убрал с лица ребенка выпавшую из прически прядь. Никто не знал, почему так случилось, но она была серебристо-белой, как лунный свет, и причудливо выделялась в иссиня-черных локонах Аниры.

— Я мог догадаться. Вряд ли бы Ори рассказал бы тебе такую притчу, — заметил он. — Что ж, твой друг абсолютно прав. Ты родилась на границе дня и ночи, когда рассветные лучи уже озаряют пик Одинокой Горы, но темном небе все еще светит луна. Солнце приняло тебя в свои объятия, но луна успела подарить тебе свой поцелуй.

— Я не хочу учить этот ужасный язык, на котором он заставляет нас писать и читать! — вдруг выпалила девочка. — После его уроков у меня болит голова.

— Ты должна. Кхуздул — наш родной язык, — заученным, однако не слишком патриотичным тоном возразил Трен и иронично усмехнулся. — Справедливо было бы сказать, что Ори тоже плохо спится по ночам после общения с тобой. Жизнь не готовила его к тому, чтобы учить магически одаренных детей.

— Тебя он учил тоже.

— Да. Но я не перекрашивал его бороду в синий цвет и не взрывал чернильниц в опасной близости от редких древних фолиантов. Ладно, — сдался юноша. — Между нами — матушка тоже ненавидит гномий. Только не говори об этом отцу.

Анариэль разжала ладонь и сдула с пальцев очередную снежинку. Та, нетронутая и не растаявшая взвилась на ветру и улетела прочь.

— Трен, — позвала она. — Почему отец так не любит Леголаса?

— Потому, что он эльф, я полагаю.

— А кто тогда наша мама?

— Она человек.

— А ты?

— Я — сын своей матери, — улыбнулся Трен и щелкнул ее по кончику носа пальцем. — Как и ты — ее дочь.

— А как же Рагнар и Рорин? — не унималась девочка.

— Они — сыновья своего отца, Анира. Идем, нам пора возвращаться, если мы не хотим волновать родителей.

Девочка послушно засеменила следом, но через несколько шагов Трен остановился и, обернувшись, окинул ее строгим взглядом.

— Не забывай — ты можешь говорить по-эльфийски со мной, матушкой или Леголасом, но только за пределами Горы, — сказал он и уже мягче добавил: — Не огорчай отца. Он был вынужден смириться с тем, что тебя учит один из Волшебного народа. Он очень любит тебя, и ему больно видеть, что тебе близки те, кого он считает врагами.

* * *

На долину уже спустились сумерки, а Трен с Анирой, судя по всему, еще не возвращались. Эмин не слишком волновалась, предполагая, что ее младшие дети просто увлеклись прогулкой или же вовсе уже где-то в Горе, в компании Гимли и других молодых гномов. Они вообще были довольно самостоятельными и своевольными. Казалось, что правила существуют для кого угодно, только не для них.

Тем не менее, сон не шел к ней, и она поднялась на дозорную площадку, где ее спустя час и нашел Торин.

— Ночь не настолько теплая, чтобы стоять тут нагишом, — заметил он, закрывая ее от ветра. — Идем. Дети дома.

Эмин вопросительно подняла бровь.

— Трен принес ее четверть часа назад, — пояснил он и усмехнулся. — Крепко спящую. Похоже, для кого-то день был чересчур долгим. К слову, для меня тоже, я устал и решительно отказываюсь засыпать в одиночестве.

— Ничем не могу помочь. Я хотела еще немного полюбоваться на звезды, — как ни в чем не бывало отозвалась Эмин. — Но ты всегда можешь использовать в качестве грелки Аниру. Она будет рада.

Услыхав такие вести, Торин, не долго думая, решил проблему единственным действенным способом — сгреб жену в охапку.

Появление в их семье еще одного ребенка — девочки — стало радостью не только для самих родителей, но и для всех обитателей Эребора. Обделенные женской долей населения гномы никогда не понимали людей, которые более всего радовались рождению сыновей, а дочерей принимали лишь как досадную неотвратимость. Новый мужчина в роду, воин, мастер — это, конечно, хорошо, но женщина — гарантия того, что он не прервется и останется сильным.

Однако в первое время после кошмара, пережитого в доме Барда, Торин невольно испытывал смутную неприязнь к ребенку из-за причиненных Эмин страха и боли и не мог ничего с собой поделать. Он слишком любил жену, а вероятность потерять ее в ту ночь оказалась такой реальной, что даже по прошествии нескольких лет мысли об этом заставляли его содрогнуться.

Пока девочка находилась в Горе, Торин был спокоен, потому, что для каждого, начиная с него самого и его старших сыновей, Анира была сокровищем, хрупким и бесценным, которое следовало беречь и защищать. Рагнар и Рорин переносили на сестру собственную покровительственную любовь к матери, к тому непостижимому чуду, которое они видели в ней.

Для Трена Анира была самой желанной компанией, он общался с нею на равных, не боялся вопросов и проделок, не стремился доминировать и не заставлял делать того, что девочка не хотела. Торин не мог не признать, что его младшие дети очень похожи. Их роднило то, чего не было больше ни у кого здесь — живущая в них магия. Они были вместе с самого рождения Аниры. Трен неожиданно стал для нее и нянькой, и братом, и первым другом.

Еще одним, кто воспринимал ее спокойно, проявлял удивительное терпение и не уставал отвечать на ее бесконечные вопросы, стал, как ни странно, сын Глоина и Катрини. И если Трен был проводником Аниры в мире за пределами Эребора, то Гимли был тем, кто открывал ей красоту ее Родины.

Но девочку день за днем все сильнее тянуло прочь из Горы. Туда, где шумел на ветру лес, где вместо каменных сводов разворачивался над головой бесконечный купол неба. Торин упорно не желал понимать, что девочке необходимо эльфийское наставничество. Но его жена проявила удивительную стойкость в этом вопросе. Он помнил, как два года назад весь Эребор ходил ходуном несколько дней кряду, пока решался вопрос об общении Аниры с Леголасом.

Эмин нервно мерила шагами Зал Королей. Обычно они не выносили семейные ссоры за пределы собственных покоев, но теперь королева была в бешенстве, и все приличия благополучно летели ко всем чертям.

Спор повторялся изо дня в день, изматывал обоих и ни к чему не приводил. Эмин откладывала исполнение радикальных мер, давая Торину шанс за шансом, чтобы он все понял и сам пришел к верному решению. Тот, напротив, ждал, пока его жена сдастся и прекратит идти против него. В тайне он надеялся, что произойдет, как в случае с Треном. Однако дело обернулось куда серьезнее, и спор разрешил неожиданный случай, едва не ставший трагедией.

Анира любила, когда братья брали ее с собой в копи или мастерские. Исследование горных глубин доставляло ей не меньшее удовольствие, чем долгие прогулки с Треном по окрестностям горы или веселому шумному Дейлу. Особенно ее восхищало то, как ловко управляется в кузне Гимли.

Торин выбрал из двух зол меньшее, и в семье восстановился мир. Отдать дочь в учение эльфу стало самым тяжелым его решением и самой большой жертвой, на которую он только мог пойти ради Эмин и ее магии.

* * *

Вечерело, и от прибрежных валунов по земле побежали длинные узкие тени. Мягко светилась гладь Долгого озера, отражая красно-золотой отсвет заката. Ночь обещала быть теплой и тихой.

Анира сидела на берегу и, сосредоточенно закусив губу, рисовала эльфийские руны прямо на мокром песке, время от времени поглядывая на маячившую вдали темную махину Горы. Солнце кануло, закатившись прямо за нее, и окантовало ее светящейся золотистой кромкой. Где-то совсем близко засыпал Эсгарот.

Темнело стремительно. Леголас поднял к небу мерцающие в полумраке глаза.

— Останемся сегодня здесь, — сказал он. — Ночь хороша.

Анира молча оставила свое занятие и неслышно приблизилась. Он скорее почувствовал это, чем услышал. Удивительно, но девочка умела ходить почти так же тихо, как эльфы. На влажном песке ее следы были едва заметны, миниатюрный силуэт неразличимо сливался с синеватой темнотой.

Девочка накрыла магическим теплом их обоих, помня, что Леголас не любит огня. Ей тоже не слишком нравился этот обжигающий, чуждый живой природе жар, оставляющий после себя лишь пепел и разрушения. В Эреборе она часто спускалась в кузни вместе с братьями и Гимли, но никогда не могла без дрожи смотреть на чудовищные печи, в которых бесновалось адское пламя.

Леголас растянулся на траве, устремив взгляд в темноту. На севере, у кромки горизонта ярким ночным фонариком сиял Хеллуин. Рядом, рассыпав по земле и его груди длинные иссиня-черные волосы, улеглась Анира. Сегодня Эмин заплела ее по-эльфийски, прихватив тяжелые пряди на висках всего лишь парой замысловатых косичек.

На южных оконечностях Великого Леса растет редкий ночной цветок, черно-лазоревый, как летние сумерки, с горьковато-сладким, незабываемым ароматом, который Леголас назвал бы не иначе как совершенным. Маленькая гномья принцесса напоминала эльфу именно это растение, страстоцвет, и почему-то пахла также.

Он с наслаждением прикрыл глаза, чувствуя, как в груди уютным пушистым котенком свернулся покой.

— Сколько тебе лет, Леголас? — неожиданно спросила Анира. Обыкновенно, ее не интересовали подобные вещи.

— Я живу на свете на целое тысячелетие дольше, чем ты, — он усмехнулся, угадав ее удивление. — Это немало, но есть вещи гораздо старше меня.

— И что же?

— Эта ночь, например. Жизнь эльфа — вечность, но даже вечность — лишь вспышка во тьме. Она промелькнет, не успеешь и проводить взглядом, а темнота, та самая, что видела начало этого мира, увидит и его конец. Когда-нибудь. Не нужно грустить, мелламин(2), — ласково произнес он, видя, как девочка сникла. — Надеюсь, ни ты, ни я этого не увидим.

— А сколько проживу я?

— Никто этого не знает, Анира. Магия может даровать тебе жизнь, несоизмеримо длинную. А сила твоя очень велика. Не время думать об этом сейчас.

Девочка молчала с минуту, будто бы что-то обдумывая и взвешивая. Леголас едва сдержался, чтобы не рассмеяться — он почти физически чувствовал, как она собирается с духом, чтобы решиться на новый вопрос.

— Это правда, что ты любишь мою маму? — выпалила она и тут же добавила — Я слышала, как об этом говорил отец.

— Что ж, он недалек от истины, — после короткого раздумья согласился эльф. — Любовь бывает разной, мелламин. Одна похожа на морскую гладь в полный штиль, другая греет, будто майское солнце, и пахнет теплом родительских объятий, третья крепка, как булатная сталь, и помогает быть храбрым и сильным. Едва я узнал Эмин, я полюбил ее, ее жажду знаний, ее тягу к жизни, силу духа, ее честность, доброту и открытое сердце. Это не то чувство, что связывает твоих родителей, но от этого оно не менее сильное.

Леголас замолчал, надеясь, что Анира вполне удовлетворилась ответом и не будет спрашивать дальше. Он чувствовал, что не готов к расспросам и не сможет быть до конца откровенным с нею прямо сейчас.

Он вынужден был признать, что его жизнь поменялась с появлением в ней Эмин, а потом и Анариэль. Девочка проводила с ним едва ли не больше времени, чем с собственной семьей. И впервые за долгие сотни лет он ощущал такую потребность в ком-то, что одиночество, покой и самосовершенствование уже не были такими нужными. Куда более важным было день за днем ощущать рядом теплые волны магии, тихое дыхание и веселый смех этого необыкновенного ребенка.

Анариэль не походила на других детей, и уж тем более казалось, что она не имеет ничего общего с гномами. Вместе с тем, Леголас даже при ближайшем рассмотрении не находил в ее лице черт ее матери. Девочка не унаследовала ни ее буйных кудрей, ни золотистого тона кожи, ни теплых янтарных глаз. К тому же, она была поразительно похожа на Торина.

Леголас беспокойно заерзал, понимая, что этот факт вызывает в нем совершенно определенное неудовольствие. Иногда он ощущал, как в крови поднимается неизвестное, неприятное чувство. Если бы он был человеком, то без труда определил бы его, как ревность. По прошествии стольких лет, он все еще считал, что Эмин не место среди гномов, и теперь переносил эту уверенность и на ее дочь. Если бы он только мог решать, он забрал бы девочку из Эребора насовсем.

Однако договоренность была вполне жесткой, и, если Торина Леголас ничуть не боялся и с легкостью нарушил бы данное ему обещание, то Эмин создавать неприятностей он не желал.

Он прислушался к дыханию девочки. Оно становилось глубоким и размеренным — Анира засыпала. Леголас осторожно притянул ее ближе.

— Спи, Принцесса, — прошептал он. — Завтра мне придется вернуть тебя родителям.

Девочка что-то протестующе пробормотала, но глаз не открыла. Эльф улыбнулся.

— Когда лето здесь догорит и наступит сентябрь, мы пойдем с тобой на юг, в долину Имладрис, и догоним солнце. И пробудем в Ривенделле до самой весны, пока не зацветут сады, пока Пустоши сплошь не покроются сиреневыми цветами иван-чая. Ах, мелламин! Я бы хотел увести тебя к морю, где чайки плачут по ушедшим... Знаешь ли ты, что у морской воды цвет твоих глаз?..

* * *

Утренняя свежесть захолодила щеки, пробралась под тонкое платье, и сладкий предрассветный сон, окутывавший Аниру точно пеленой, рассеялся. Она попыталась уцепиться сознанием за обрывки ночных сновидений, но они ускользнули, не оставив следа.

Она быстро откатилась с места, где лежала, и стремительно вскочила на ноги. Леголаса не было. Ее окружали серые рассветные сумерки, именуемые в народе «куриной слепотой». Над головой все еще тускло поблескивали гаснущие звезды. Анира не слышала ни звука, кроме легкого нежного шелеста ветра в траве.

Девочка прикрыла глаза и мысленно ощупала магией лес, надеясь отыскать эльфа, и действительно обнаружила его совсем рядом, в нескольких футах от себя. Леголас был не один.

— Проснулась, Принцесса? — услыхала Анира голос своего друга и шорох кустов. Она вся подобралась, посчитав почему-то, что им грозит опасность и выставила руки перед собой, готовясь отразить возможный удар. — Эй, все в порядке. Посмотри, что за гость у нас этим утром!

Леголас отступил в сторону, пропуская вперед высокую фигуру, закутанную в серое и увенчанную конусной шляпой. В руках гость держал длинный узловатый посох со слабо светящимся навершием.

Анира тут же расслабилась и опустила руки, с интересом уставившись на неизвестного. Впрочем, он, конечно, был ей знаком. Юная принцесса слышала достаточно рассказов своей матери, порой так похожих на сказки, о приключениях и волшебстве, что не могла не признать в длиннобородом старце с пронзительным, чуть хитрым взглядом голубых глаз, мага Гэндальфа Серого. Она улыбнулась и, прижав ладонь к сердцу, слегка наклонила голову.

— Наконец-то мои глаза видят тебя, Анариэль, дочь Радужной Волшебницы, гномья принцесса и ученица эльфа, — маг усмехнулся. — Похоже, этот мир еще способен меня удивить.

* * *

Гэндальф, Торин и Эмин расположились в трофейном зале. Они провели над картами и свитками целый день, беседуя и слушая последние новости о центральных землях, которые принес старый волшебник. Анира же, пользуясь полной свободой и отсутствием родителей, до ночи пропала в кузнях, осчастливив своей компанией доброго Гимли.

Вестей было немного, и Гэндальф, расслабленный и абсолютно довольный жизнью, сначала больше спрашивал, чем говорил, неспешно покуривая свою неизменную трубку.

Он благосклонно слушал рассказы Эмин о тех временах, что пропустил — а не был он в Эреборе уже два десятка лет. О детях, о жизни в долине и о том, в каком тесном соседстве теперь живут гномы с людьми. Казалось, что его занимает абсолютно любая подробность. И конечно, в особенности его заинтересовала Анариэль.

Торин отнесся к визиту странствующего мага с настороженностью. Гэндальф никогда не приходил просто так, и, хотя он всегда был желанным гостем в Эреборе, появление его чаще всего сулило подгорному королю одни только неприятности. Однако в этот раз дело, похоже, должно было обойтись не в пример лучше, чем раньше.

Маг взирал на кипящую в долине и Эреборе жизнь с радостью. Он смог убедиться еще раз, что не ошибся в Торине, Эмин и Барде, и что они сумели построить действительно мощный союз народов. Ему было приятно видеть, что жизнь закаленных северян стала теперь мирной и спокойной.

Он пыхнул трубкой, выпустив к каменному потолку колечко сизого дыма, и пристально уставился на Эмин.

— Твоя дочь получила довольно магии, чтобы наделить ею нескольких таких, как мы с тобой, — задумчиво сказал волшебник. — Но Леголас умудрился наградить ее и частью собственной сущности.

Эмин вскинула на него удивленные глаза. Торин же тотчас недовольно заерзал. Слова странствующего мага его раздражали.

— Что ты хочешь этим сказать? — нахмурившись, спросил он.

— Ровным счетом ничего, мой друг. Пока еще слишком рано судить о том, что когда-нибудь может произойти, — туманно ответил он, всем своим видом давая понять, что не желает продолжать эту тему. — Скажи мне лучше другое — спокойно ли в долине?

— Чего ты боишься, Гэндальф? — тихо спросила Эмин. Ее не покидало ощущение, что маг не отказал своему обыкновению и принес тревожные вести.

— Пока — ничего. Но мир меняется. Здесь, на севере, пока тишь и покой. Вы слишком далеко от центральных областей, и покуда до вас дойдут последние вести и неприятности, ежели они появятся, сменится не одно время года. Но я лишь хочу, чтобы вы были осторожными.

И Торин, и Эмин смотрели на мага недоверчиво. Обоим казалось, что тот зря нагоняет туман. Привычка к размеренному бытию сказывалась вполне понятно — слишком много было позади спокойных лет. Королева, однако, сразу насторожилась.

— Ты бы молчал, если бы ничего не знал наверняка, правда, Гэндальф? — осторожно спросила она.

— Орки осмелели, — нехотя произнес маг. — Они снуют даже близ Шира, а уж в Пустошах и Мглистых горах их снова развелись целые стаи.

— С дядей все в порядке? — тотчас обеспокоилась Эмин. Последний, да и единственный раз она виделась с Бильбо на пути с перевала Двимморберг. Тогда она и Серый маг свернули с короткой дороги и заглянули на огонек к гостеприимному хоббиту. С тех пор они регулярно слали друг другу весточки, но расстояния между ними были слишком велики, и увидеться больше не довелось.

Гэндальф добро улыбнулся.

— Бильбо живет теперь и тихо, и славно — так, как и всегда хотел. За четверть века он, признаться, совсем не изменился, будто бы и не постарел ни на день. Не то, чтобы это меня тревожит... — маг замолчал, старательно обдумывая следующие слова. — Не суть, — отмахнулся он. — Это не более чем досужие домыслы выжившего из ума старика.

— Тем не менее, тебя что-то тревожит, — заметил Торин. — Иначе бы ты не стал заводить этих бесед.

— Я просто прошу вас быть осторожными, — ответил Гэндальф, понизив голос. — Не теряйте бдительности, обороняйте долину... Да предупредите аккуратно Барда, чтобы тот смотрел в оба. Сам я в Дейл не пойду — меня ждут неотложные дела, да и не хочу я объяснять людям что к чему, с этим и вы без меня отлично справитесь.

Он еще раз пытливо взглянул на Торина.

— Справедливости ради, я горжусь тобой. Ты смог переломить собственную гордость и упрямство. Да, я об Анире, — пояснил он, видя недоуменный взгляд короля. — Леголас стал ей прекрасным наставником, лучшим, чем можно было надеяться. Кто знает, чем обернется эта дружба... А вы берегите Эребор. Потому, что опасность может прийти даже с той стороны, откуда вы будете ее ждать менее всего. Ведь и о Некроманте никто просто-напросто ничего не слыхал. Сейчас в Дол-Гулдуре пусто и тихо, но откуда знать, что нечисть не избрала своим прибежищем другое место?

В таких разговорах прошел весь день и вся ночь, а на утро Серый маг покинул Эребор, оставив Торина и Эмин в недоумении и тревоге. Король, однако, предпочел внять наставлениям волшебника. Слишком хорошо он помнил, как плохо может обернуться дело, если жить слишком бесстрашно и неосмотрительно.

(1)брат (синдарин)