Одна опасная игра (гет)

Раунд седьмой

ПиттЧай шагал по знакомой улице. Дорога к дому Гайтеров была ему отлично знакома, ведь он уже не раз проделывал этот путь. Вот парк, в котором они со Сьюзен сражались на кочергах. А вот и окно, в которое он так часто залазил. Знакомое место, хорошее место — место, в которое Сьюзен обязательно вернётся.

Решительно кивнув, ПиттЧай проскользнул в окно кухни, и начал разрезать воздух мечом, чтобы скрасить ожидание. Время до прибытия Сьюзен обещало быть скучным, но у него, по крайней мере, есть этот военный трофей, приз, новая, однозначно неординарная игрушка. Что именно он может разрезать? И есть ли такое, что он разрезать не сможет?

ПиттЧай отыскал парочку столовых приборов, с удивлением наблюдая, как они развалились на две части. Таки да, им можно с лёгкостью разрезать металл. А что насчёт чашек и кружек?

А как насчёт ресниц?

* * *

Сьюзен облечено вздохнула, разговаривая с дедушкой возле дома Гайтеров. Привычная натянутость все ещё имела место, и в кои-то веки Сьюзен была за это благодарна. Это было нечто знакомое, за что можно было смело ухватиться. И напоминало, что сегодняшний переполох, наконец, закончился, и обо всём можно забыть, с головой окунувшись в неловкий разговор, который явно ничем хорошим не закончится.

Сьюзен стянула перчатки и сняла пальто. Вдохнула обычность и безопасность тёплого дома Гайтеров. Расслабилась, осознавая, что она в безопасности и всё закончилось, все испытания и волнения позади. Всё, что ей сейчас было нужно — это чашечка горячего какао.

— Там есть печенье, — сказала Сьюзен дедушке, ушла на кухню и взялась за чайник.

Какао.

Сьюзен постаралась выкинуть это слово из головы, параллельно пытаясь приготовить напиток. Она не хотела вспоминать человека, который настолько сильно ассоциировался с тёплой, сладкой, шоколадной субстанцией.

Сделать это оказалось гораздо тяжелее, чем изначально казалось.

— Боюсь, я уничтожил большую часть кружек, но я был бы очень признателен, если б ты сделала какао и для меня.

Сьюзен буквально застыла. Не оглянулась. Не подпрыгнула. Не вскрикнула или вздрогнула. Просто застыла, не двигаясь и даже не дыша. Она сжала чайник так, будто от него зависела её жизнь, и только спустя мгновение осознала, что дрожит.

Чужие пальцы сомкнулись вокруг её, вытягивая чайник из её хватки и ставя на плиту.

— С другой стороны, горячий шоколад может и подождать. Нам много о чём нужно поговорить, да, Сьюзен? Нужно уладить одно недоразумение, не так ли?

Сьюзен зажмурилась.

— Ты же мёртв, — выдавила она. Её голос был тихим и хриплым, поскольку горло не хотело издавать ни звука.

— Твои ощущения говорят, что я мёртв, Сьюзен?

Тёплые сухие пальцы скользнули в её. Сплетаясь, смягчая, намекая на новизну, недолговечность и возобновление всех новых встреч.

— Я скучала по тебе. — Слова вырвались непреднамеренно. Сьюзен даже не успела их подумать, а они уже сорвались с языка. Они шли от самого сердца, полностью игнорируя приказы мозга.

Мягкая рука нежно сжала её ладонь.

— И я по тебе скучал, — ответил ПиттЧай. Она смогла услышать кривую, ребяческую усмешку в его голосе. Его образ чётко и очень детально отпечатался в памяти, вплоть до опасного блеска в глазах. Она слишком хорошо его знала.

Сьюзен побоялась открывать глаза. Если это сделать, исчезнет даже малейшая надежда на то, что всё происходящее — это просто очередной кошмар. Придётся вспомнить, почему у них никогда ничего не выйдет. Здравый смысл снова начнёт давить на плечи, и она вспомнит, почему они никогда не смогут быть вместе. Но на данный момент единственное, чего хотелось — никогда больше не испытывать одиночества. Всё, чего хотела Сьюзен — провести вечность с кем-то, кто понимает её, кому можно выговориться и провести плечом к плечу остаток жизни. На мгновение она забыла обо всех преградах, и просто наслаждалась его присутствием, наслаждалась моментом.

«Больно. Ты причиняешь боль, и у нас ничего не выйдет», — осознала Сьюзен, когда таки вернулся здравый смысл. Теплота, зарождающаяся внутри, сменилась горечью, но всё равно была в некоторой степени приятной. Горьковато-сладкий огонь в груди, поразительная боль, тёмное одиночество и грустная правда. Но это было так, и ничего нельзя было поделать.

Одинокая слезинка скатилась по щеке, когда Сьюзен схватила чайник и резко развернулась, открывая глаза и целясь чайником ему в голову. ПиттЧай увернулся, отпрыгнув, и выставил меч вперёд. Он выглядел удивлённым и расстроенным. Она впервые в жизни видела, чтобы он был настолько близок у обиде.

Всё ещё не опуская чайник, Сьюзен взглянула на светящееся, поблескивающее лезвие меча. ПиттЧай покачал головой:

— Ох, Сьюзен. Обязательно всё рушить? Обязательно? Мы же могли так повеселиться. Не лишай себя этого. Я знаю, ты хочешь этого точно также, как и я.

Неспособная произнести ни слова, Сьюзен молча смотрела на него. Хотелось заплакать, в горле першило, а по телу разливалась предательская слабость. Она медленно покачала головой, и выражение лица ассасина тут же изменилось: помрачнело и лишилось эмоций. Он мотнул головой к выходу их кухни в сторону жилых комнат.

— Пошла, — холодно произнёс он. Но ПиттЧай никогда не был холоден. Он был ярким, весёлым, тёмным и изворотливым — но холодным он был только когда злился. А сейчас он не просто злился. Он был обижен.

Сьюзен кивнула и повернулась к входу.

— СЬЮЗЕН? — послышался голос дедушки. Он явно немного заволновался.

ПиттЧай наклонил голову, на его губах заиграла ужасная усмешка, и он слегка подтолкнул её вперёд остриём меча, каким-то образом умудрившись не порезать её спину.

— Так-так, — радостно произнёс он, когда в поле зрения появился Смерть. — Это очень… неожиданно. Я попал на семейное торжество.

У Сьюзен возникло стойкое чувство, что ПиттЧай никогда не был настолько опасным.

И это стойкое чувство было невероятно право.

Дедушка безмолвно наблюдал за ассасином, который обогнул Сьюзен, двигаясь по комнате с нечеловеческой грацией.

— Интересно, а возможно ли убить… Смерть?

Сьюзен ещё никогда в жизни не было так страшно. Она прекрасно знала, что никому на свете не под силу ранить её дедушку, но если поверить в обратное… Если кто-нибудь искренне поверит, что есть возможность убить Смерть, наверняка у него появится шанс. Но поверить в такое способен только совершенно и полностью безумный человек. К несчастью, совершенно и полностью безумный имел на груди именную табличку с надписью «ПиттЧай».

«Ты ненормальный, — подумала Сьюзен. — Неужели обязательно быть настолько ненормальным?»

И что самое грустное — она обожала его за это. Любила смотреть, как простейшие вещи приводят его в замешательство. Любила посмеиваться над его растерянностью, пока дело не дошло до отнимания жизней.

— Это наверняка очень особенный меч, — предположил ПиттЧай, лениво разглядывая поблескивающий клинок.

Сьюзен отметила, как он намеренно не замечал её, пока говорил. Он всегда смотрел на Смерть или на меч. ПиттЧай краем глаза уловил, что она заметила его манёвры, и остался доволен. Хотелось бы надеяться, что её огорчит или, на крайний случай, разозлит тот факт, что её игнорируют. Очень хотелось расстроить её. Хотелось, чтобы она почувствовала себя потерянной и беспомощной, ведь он бы мог о ней позаботиться. Составил бы ей компанию и рассмешил. Сражался бы с ней и разговаривал, ведь он был её партнёром, они были равными. И вот, она отвергла его, когда он открылся ей так, как никому другому. Он искренне извинился. Она и правда была ему небезразлична, и хотелось сделать её счастливой.

А теперь мысли о ней опустошали, лишали сил, и вместе с этим появлялась нестерпимо острая боль где-то в районе груди, и это ему ни капли не нравилось. Хотелось заставить Сьюзен испытать такую же сильную боль. Он найдёт способ ранить её также сильно, как ранила его она, и начать следует со Смерти. А потом можно будет придумать ещё какой-нибудь способ, чтобы она чувствовала себя так ужасно, как только возможно. И затем, может, только затем она осознает, что игнорирование ни к чему хорошему не приводит. И, может, тогда она к нему оттает.

ПиттЧай на самом деле весьма сильно отчаялся.

Он обезглавил куклу мечом так легко, словно резал масло. Было так весело и замечательно слышать, как меч разрезал воздух, когда он снова поднёс его к лицу.

— И он точно работает здесь. — Хотелось убедиться, что Сьюзен в курсе, что он понял. — И, конечно же, это можно и не рассматривать как убийство, — добавил ПиттЧай, снова двигаясь по комнате. Он едва не пританцовывал с одной ноги на другую, даже делал это элегантно. — Наверняка это… благотворительность, — весело подытожил он. Сьюзен могла только молча смотреть. — И очень, как говорится… очень щедрая.

Каково это — иметь возможность похвастаться успешным устранением Смерти? Интересно, что скажет об этом гильдия Ассасинов? Конечно же, ассасинам не положено убивать без соответствующей платы, но должны же быть исключения, когда выпадает шанс один на миллион. Да и не то чтобы он стал их случать. Кроме того, ради того, чтобы заставить Сьюзен горевать, можно и парочку правил нарушить.

— Полагаю, ты многое можешь сказать о своей уязвимости, — объяснил ПиттЧай тихо сидящему скелету, поедающему печенье, а затем, опасно сверкнув глазами, повернулся к Сьюзен. — Но я полностью уверен, — громко сказал он, но продолжил тише, когда встретился с нею глазами: — что Сьюзен определённо умрёт. — Слово «умрёт» каким-то образом эхом отразилось от стен. Сьюзен незаметно вздрогнула. — Поэтому не советую пытаться выкинуть какую-нибудь… чепуху в самый последний момент.

— Я И ЕСТЬ ЧЕПУХА, ПОЯВЛЯЮЩАЯСЯ В САМЫЙ ПОСЛЕДНИЙ МОМЕНТ, — эти слова производили слегка опасное впечатление, особенно когда скелет поднялся на костяные ноги и посмотрел на ассасина, а не на Сьюзен.

ПиттЧай тут же оказался в замешательстве. Получается, Смерть был таким же остроумным, как и его внучка. Этого определенно следовало ожидать.

А затем он услышал шум.

Сьюзен похолодела от беспокойства.

— Не припоминаю, чтобы они просили что-нибудь шумное, — заметила она со смесью нервозности, спокойствия и раздражения, глядя на дедушку.

— О, В НОСКЕ ВСЕГДА ДОЛЖНО БЫТЬ ЧТО-НИБУДЬ, ИЗДАЮЩЕЕ ЗВУК, — пояснил он. — А КАК ЕЩЁ УЗНАТЬ О НАСТУПЛЕНИИ УТРА?

Сьюзен едва не выругалась.

— Так здесь дети? — моргнул ПиттЧай, вспоминая о роде занятия Сьюзен. Он настолько увлёкся, что совершенно об этом позабыл. Он встретился глазами со Сьюзен. — О, да. Ну конечно. — Он с трудом сдерживал усмешку, которая хотела появится при мысли о том, как сильно девушка заботилась о них. — Позови их.

Вполне ожидаемо. Она знала этот нездоровый блеск в его глазах.

Это был не, повторюсь, не хороший знак.

— Однозначно нет, — решительно отрезала Сьюзен, настолько смело и уверенно, насколько была способна. Прозвучало гораздо мягче, чем хотелось бы, но мысль донести удалось. Будь на месте ПиттЧая кто-нибудь другой, она бы воспользовалась Голосом, но у неё было стойкое чувство, что для ассасина не было особой разницы, как с ним разговаривают.

— Это будет поучительно, — мягко возразил он. — Познавательно. — Он ненадолго задумался. — И когда твой противник — Смерть, невозможно быть… плохим парнем. — ПиттЧаю всегда было интересно, каково это, быть хорошим, но слишком уж это трудная и невеселая роль, поэтому в играх он всегда был тем, кого любой писатель обозначил бы как «злодей». Было бы просто замечательно ненадолго попробовать что-нибудь новое, после чего снова стать собой. К тому же, можно до жути запугать Сьюзен в процессе. — Позови их.

Сьюзен в отчаянии взглянула на Смерть, пока ПиттЧай смотрел в сторону звуков.

«Что мне делать?» — спросила она мысленно.

И словно боги услышали её мольбы и послали ангела, Смерть подмигнул. Сьюзен едва не вздохнула от облегчения. Не нужно думать. Не нужно беспокоиться. У дедушки был план.

— Гевейн! — позвала она. — Твайла!

Дети были немного мрачными из-за того, что прервали их Страждественское утреннее веселье. Не говоря уже о том, что Сьюзен даже ещё страшилу не била. Всё это было очень досадно.

— Заходите, заходите, кудрявенькие малыши, — сказал ассасин. И очень ошибся. — Посмотрите на этого страшилу. — Смерть оторвал взгляд от шоколадного печенья в руке. Детей он не впечатлил. — Что бы нам с ним сделать?

ПиттЧай явно был слишком заинтересован детьми, а Смерть определённо ничего не предпринимал. Ассасин слишком близко подобрался к её подопечным, чтобы она была спокойна.

— Но это же просто скелет, — заметил Гевейн.

Сьюзен в отчаянии отрицательно мотнула головой. Они должны оставаться с ним в хороших отношениях.

ПиттЧай, видимо, характерным ему способом почувствовал её движение, потому что он резко развернулся, чтобы её проверить. Девушка стояла спокойно, он бегло её оглядел, убеждаясь, что она не собирается предпринимать какую-нибудь «чепуху в самый последний момент», и снова повернулся к детям.

— Да, противный, жуткий, ужасный скелетище, — предпринял новую попытку ПиттЧай. Оказалось, это не возымело желательного эффекта. Разве что Сьюзен была довольно взвинчена, и это единственное имело значение. Он увидел выражение её лица. — Страшно, да?

— Он ест печенье, — сухо заметила Твайла. ПиттЧай слишком хорошо знал этот тон.

— Жуткий скелетище в чёрной мантии. — Забавно, казалось, ничего в Смерти их ни капли не пугало. Возможно, дело во всех тех страшилах, с которыми им доводилось сталкиваться. Не говоря уже о влиянии Сьюзен.

«Ах, на свою беду, эти дети слишком похожи на свою гувернантку, — подумал он. — Бесстрашные, спокойные, дерзкие, прямолинейные — смелые. Она их хорошо обучила, не так ли? Сьюзен наверняка ими так гордится. Наверняка очень сильно печётся о них. Просто замечательно. И, раз уж речь зашла о…»

— Ты покачиваешь чайником, — воскликнул ПиттЧай, разворачиваясь и наставляя меч на девушку. — Я уверен, ты планируешь сделать что-нибудь… изобретательное. Поставь его. Пожалуйста. — Сьюзен не кинула в него убийственный взгляд, как он ожидал. Нет, она просто встретилась с его глазами и едва заметно кивнула. Она наверняка знала, что он успеет её перехватить, но могла и попытаться. Её дедушка так ничего и не предпринял за всё это время, а сам ПиттЧай стоял слишком близко к её подопечным. — Медленно, — добавил он, растягивая слово гораздо больше, чем нужно.

Сьюзен подчинилась на редкость послушно, поставив чайник на ближайшую ровную поверхность и не прерывая зрительного контакта. Он слегка наклонил голову, осознав, что на самом деле она пыталась что-то ему сказать — хотела передать мысленно

«Прошу тебя. Пожалуйста, не причиняй им вреда», — явно читалось на её лице. Что ж, по крайней мере, ему удалось до неё достучаться.

Сразу вспомнилось, как он сам говорил ей «пожалуйста». Всего пару недель назад, когда пытался поговорить через окно. Пожалуйста, Сьюзен, обрати на меня внимание. У меня все это не очень хорошо получается. У меня не было много практики. Пожалуйста, не делай этого. Пожалуйста. А она никак не отреагировала тогда. С чего тогда он должен её слушать сейчас?

— Да ну, это же совсем не страшно! — воскликнул Гавейн, он выглядел несколько разочарованно. — Обычные кости. Просто стоят там, и всё. И даже «бу!» ни разу не сказали. А вот ты жуткий. И глаза у тебя странные.

Сьюзен побледнела.

«Нет, — подумала она. — Нет, Гавейн, ты же только что не…»

— Правда? — очень уж мягко спросил ПиттЧай. Его голос был едва отличим от шёпота, его поза была такой же уверенной, как и всегда, когда он явно был сильнее кого-то. Он наклонился и приблизил лицо к лицу мальчика.

Сьюзен запаниковала. Она знала этот взгляд, это напряжение в его теле. Боги, чем там занят Смерть? Гавейн же просто-напросто не мог просто стоять спокойно и молчать, а дедушка ей подмигнул. Подмигнул! Должно же быть что-то — что угодно — что Сьюзен могла бы предпринять, чтобы остановить безумного ассасина до того, как он сделает что-нибудь… безумное. Или хуже. Она протянула руку за спину к кочерге, сомкнув пальцы на таком знакомом шершавом металле, который дарил безопасность и силу.

— Что ж, давай проверим, насколько жутким, — теперь это был не шёпот, а, можно сказать, едва слышимый шелест, — я могу быть. — Он медленно мигнул, как и в общении со Средним Дейвом, также неспешно, и стремительно выпрямился.

А Сьюзен замахнулась кочергой, молясь любому богу, который бы её услышал, чтобы ПиттЧай не заметил.

Ну, Астория, Рок, Слепой Ио и Госпожа её слышали и наблюдали очень внимательно. Но никто из них не пожелал вмешиваться, так что мольбы Сьюзен были пропущены мимо ушей. Или же просто были услышаны теми, кому было без разницы, что произойдёт, лишь бы было интересно. Дело в том, что ПиттЧай сумел заметить её движение, мгновенно переместился за спину Смерти и занёс поблескивающий на свету меч над его головой.

Сьюзен не думала. Она просто метнула кочергу.

По крайней мере, подумала не сразу. Мысли пришли, когда металлический снаряд вылетел из ладони. Когда кочерга минула пальцы и полетела в воздухе, Сьюзен позволила себе вспомнить ПиттЧая. Она думала о том, как он сфальсифицировал предложение, чтобы вытащить её с бала. О том, что она наверняка сказала бы «да», если бы он на полном серьёзе попросил её руки неделю спустя. Вспомнила, как он её напоил, и они танцевали. О том, как он повредил её запястье. Думала о том, как он её поцеловал, когда она мучилась похмельем. Они тогда были так близки.

Хотелось всё вернуть, но слишком поздно. Вернуть кочергу в руку, метнуть по-другому, но слишком поздно. Вернуться бы во времени на три минуты назад, на кухню, прокричать «да», улететь на Бинки на Противовесный континент и жить долго и счастливо с его очаровательно безумной улыбкой. Но уже слишком поздно.

«У нас бы всё равно ничего не вышло, — подумала она. — Мы бы никогда не смогли».

Сьюзен была уверена, что даже сейчас он хотел причинить ей сильную душевную боль, потому что смогла с лёгкостью прочитать в его глазах следующее: «Я бы смог ради тебя, Сьюзен. Я бы сделал так, что у нас бы всё получилось, если бы ты только дала мне шанс. Что угодно ради тебя».

… и ничто на свете не могло её ранить сильнее.

ПиттЧай выронил меч (который Смерть довольно элегантно поймал) и улыбнулся Сьюзен, но в глазах застыло удивление. Чёрная и чистая слеза медленно скатились по щекам. Как и всегда, Чёрное и Белое.

Возникло странное чувство пустоты, а в груди, куда попала кочерга, пульсировала ужасная боль, но ему было всё равно из-за того, что он увидел. Было достаточно увидеть невероятную боль, появившуюся на лице Сьюзен в тот момент, когда он уронил меч. Теперь он знал, что Сьюзен страдала также сильно, как и он. Возможно, она всё время испытывала эти чувства, вот только по странной причине, которую ПиттЧай так и не смог уловить несмотря на все её попытки объяснить, она их не показывала. По крайней мере, он умрёт довольный, зная одну важную вещь: он был ей небезразличен настолько, что она страдала.

— О, нет, — сказал ПиттЧай, в голосе явно слышалось недоумение и приступы боли. — Она же не могла пройти сквозь тебя. — Он говорил так спокойно, будто и не плакал. Так спокойно, будто Сьюзен не страдала на его глазах.

Он будет скучать по ней. По Сьюзен. По его Сьюзен.

— Столько костей… и не только.

И с этими словами ассасин замертво упал спиной на пол.

— Ею можно убить только чудовище, — как ни в чём не бывало, пояснила Твайла.

— Останови время сейчас же! — почти гневно воскликнула Сьюзен.

Да, ПиттЧай был чудовищем. Да. Но ещё он был кем-то большим. Он был особенным, другим. Она не хотела, чтобы его называли этим словом, пусть даже он его вполне заслуживал.

Смерть щёлкнул пальцами, и со свистящим звуком реальность подчинилась, время замерло.

Сьюзен была в ужасе. Остро почувствовала одиночество. Была охвачена горем. Сердце будто разбилось на миллиарды маленьких кусочков, и она, если честно, понятия не имела, что делать. Поэтому Сьюзен предприняла единственное, что могло помочь ей собраться с силами. Сьюзен разозлилась.

— Ты подмигнул мне! Я думала, у тебя был план! — прорычала она.

— ДА, ВЕРНО, — не стал отпираться Смерть. — Я ПЛАНИРОВАЛ ПОСМОТРЕТЬ, ЧТО ТЫ ПРЕДПРИМЕШЬ.

— Что?!

— Я ДОБАВИЛ ЭФФЕКТЫ: ИСКРЫ И ЗВУК, — оптимистично добавил дедушка. — Я ПОДУМАЛ, ЭТО БУДЕТ УМЕСТНО.

— А если бы я ничего не сделала?

ПиттЧай бы не погиб.

А вот Твайла и Гавейн могли бы и не выжить. Или, по крайней мере, Гавейн — он явно провоцировал ассасина. Или, возможно, ребёнок бы просто лишился руки.

Сьюзен вздрогнула.

Нет, не стоит сожалеть о содеянном. Этим явно бы всё закончилось, не важно, как считал сам ПиттЧай. Но эта мысль не смогла облегчить боль.

— ОСМЕЛЮСЬ СКАЗАТЬ, ЧТО Я БЫ ПРИДУМАЛ ЧТО-НИБУДЬ… В САМЫЙ ПОСЛЕДНИЙ МОМЕНТ.

— Это и был самый последний момент!

— ВСЕГДА НАЙДЁТСЯ ВРЕМЯ ДЛЯ ЕЩЁ ОДНОГО САМОГО ПОСЛЕДНЕГО МОМЕНТА, — пояснил Смерть. Сьюзен чуть не зарычала. Скелет развернулся к лежащему на полу телу ассасина, кочерга, торчащая у него из груди, выглядела жутковато. — ХВАТИТ ПРИТВОРЯТЬСЯ МЁРТВЫМ, МИСТЕР ПИТ-ТЧАЙ, — сказал он.

Сьюзен увидела, как душа ПиттЧая поднялась из тела. Она хотела, но так и не смогла на него не смотреть. Он же весьма удивился.

— Ты произнёс её… правильно, — поразился ПиттЧай.

— НУ КОНЕЧНО, — ответил Смерть.

У Сьюзен немного потеплело в груди. Возможно, ему этого было достаточно, услышать, как его фамилию произносят правильно.

ПиттЧай взглянул на неё и начал исчезать, напоследок грустно ей улыбнувшись.

«Нет, Сьюзен, — казалось, безмолвно сказал он. — Без тебя мне ничего не достаточно. Ну что ж. Я буду ждать на другой стороне, когда придёт твоё время. А я могу быть терпеливым, если требуется».

«Ты просто чертовски это ненавидишь», — также безмолвно ответила она.

«Верно», — ПиттЧай улыбнулся шире, а затем окончательно исчез.

Любопытно, что они смогли вот так поговорить. Любопытно, что в его разноцветных глазах она столь чётко смогла прочитать его мысли. Но это ей однозначно удалось, без сомнений.

И что самое необычное. Той ночью, когда боги делились платками, убирали рассыпанный попкорн и вспоминали лучшие моменты, Сьюзен, лежащая в кровати и едва сдерживающая слезы, и скучающий в загробной жизни ПиттЧай одновременно подумали друг о друге.

«Она победила, — размышлял ПиттЧай. — Победила в Игре и убила меня».

«Я победила в битве, — думала Сьюзен. — Я убила его, но он победил в Игре. Он ранил меня. Я никогда его не забуду. Никогда не избавлюсь от сумасшедшего ассасина. И это чертовски нечестно».

Как нечестна и сама жизнь.