Родственные связи. Поддержка (джен)

— Через неделю жду на осмотре в Мунго, — говорит устало сэр Исаак Фреду Уизли, и тот с немного удивленными, но сейчас уже адекватными глазами кивает. Он не уходит — садится рядом с Ли и рыдающей на его груди Белл, которой сэр Исаак тоже уже оказал "первую эмпатическую помощь". Кажется, истерика — это нормально. По крайней мере, сэр Исаак не тревожится, всего лишь попросил мадам Помфри выдать Кэти пузырек с успокоительным и уже написал коротенький рецепт, как его принимать.

Было бы лучше, если бы в больничном крыле Хогвартса была тишина. Такая звенящая, беззвучная, что удается толком подумать, однако тут творился кромешный ад.

Восемнадцать человек пришли сюда в поисках магического лекарства от приступов неконтролируемой паники — помимо друзей Кор, Джордана, Фреда и Кэти в зону поражения попало несколько посетителей кафешки мадам Паддифут. Причем то, что мистер Джан вывел Кориту из игры до конца, не помогло. Ситуативно, перестало звенеть в голове, перестали слышаться леденящие кровь крики, но при этом то и дело руки Гарри начинали дрожать и волной поднималось желание спрятаться в темный, никому не известный уголочек. Мадам Помфри в ужасе бегала между пациентами, вливала в их рты Феликс Фелицис по чайной ложке, но и это оказывало лишь кратковременный эффект. Помогал только мистер Хаимович, прибывший примерно четверть часа назад, проводящий глубокие ментальные воздействия, но это занимало время — пока ему удалось отпустить только двоих пациентов. То, что они ушли слегка растерянные, но просветлевшие лицом, обнадеживало. Значит, приступы паники должны отступить без следа.

Гермиона сидела на кровати, сжавшись в комочек и уткнувшись лицом в колени. Она скрывала светящиеся глаза — она до сих пор не смогла усмирить в себе банши и вообще не издала ни звука с той самой поры, как они вернулись из Хогвартса. Даже про сундук Грюма пришлось объяснять Гарри, в то время как объяснять ему вовсе ничего не хотелось, но Гермиона просто сбежала, не успели они покинуть кареты, в которых вернулись из Хогсмида, — спрятав лицо в ладонях, торопливо, практически в панике. Гарри понимал.

У окна стояла мадам Максим, бледная как никогда, постукивала по ладони волшебной палочкой. Она уже дважды отказалась сесть, видимо, очень сильно нервничала. Отец Кориты выглядел не менее встревоженным, то и дело поглядывая на окно, будто ожидая, что в него кто-то постучится. Кориту оставили в кабинете мадам Помфри, не рискнув положить её в одной палате с пострадавшими. Непонятно, за кого боялись сильнее — за Джан, которая могла оказаться целью ответной агрессии, или за пострадавших, которым не обещало ничего хорошего пробуждение сорвавшейся эмпатки. В кабинете же мадам Помфри сам мистер Джан провел целый час, накладывая сдерживающие, сигнальные, защитные чары.

Сэр Исаак ничего не говорил. Просто накладывал ладони на голову и что-то неуловимо менялось. Будто все становилось на круги своя, и страх переставал быть чрезмерным, отступая куда-то на задворки подсознания, ослабевая и становясь менее реальным. Другие пациенты все же потихоньку уходили, Гарри остался, потому что не мог просто так оставить ни одного из друзей в лазарете. Он даже сидел на кровати, скрестив пальцы и размышляя о том, что будет делать, если кто-то из его друзей таки встанет и уйдет. Ведь в таком случае придется призывать на помощь дипломатичность и восстанавливать отношения, но... никто не ушел. Сначала Дрей, затем Ник, потом Саб и, наконец, Гермиона — остался и Ли, и самое странное — Кэти, однако больше положенного высидеть не удалось. Закончив с последним пострадавшим, сэр Исаак недоуменно воззрился на все еще сидящих в больничном крыле ребят.

— Мы бы хотели узнать о Корите, профессор, — пояснил Гарри за всех. Хотя в мотивах Кэти он сомневался, но если девчонке настолько плохо, что она не хочет идти в башню Гриффиндора одна — то, в конце концов, пусть сидит, но они-то не могли уйти и не узнать, что случилось с Кор. Гарри ясно помнил улыбающуюся Кориту, которой он притащил раненого Сириуса, и она его поставила на... лапы? Что могло измениться за краткий час, что Кор, их хладнокровную Кор, так сорвало?

— С мисс Джан дело куда сложней, чем с вами, мистер Поттер, — сэр Исаак вздохнул, — так что мой вам совет — идите отдыхать. Отоспитесь. Употребите внутрь столько шоколада, сколько в вас влезет.

— Но сэр...

— Я сообщу о новостях, господа, — серьезно отозвался мистер Джан, — честно говоря, даже не уверен, что моя дочь заслуживает таких верных друзей, что, даже пострадав от её выходки, они по-прежнему беспокоятся о ней.

Можно было бы поспорить, но не было ни сил, ни острого настроя. Со взрослыми вообще зачастую бесполезно спорить, они все видят по-своему и очень привязаны к своим взглядам. Гарри бросил взгляд на Сабрину и Гермиону. Первая выглядела измученно, но пыталась бодриться — ей, к слову, досталось больше всех. Вторая не скрывала собственной усталости, и на взгляд Гарри просто пожала плечами. Они бы рискнули дождаться, но если ждать нечего...

— Будем ждать известий, сэр, — Гарри встал, подал руку Сабрине, и она благодарно улыбнулась — сама она не чувствовала себя очень уж сильной. Альфарес повернулся было к Гермионе, но та покачала головой, ссутулившись и скрестив руки на груди, будто ей было холодно. Ей явно не хотелось ничьих прикосновений.

— Мистер Джордан, на пару слов, — ровно окликнул мистер Джан, и Кэти недовольно скривилась — ей пришлось выпускать руку Ли.

Они бы так и ушли из Больничного крыла, если бы Фред не остановился и, выждав минуту, не вытащил из кармана длинный гибкий розовый шланг.

— Шевелись, — буркнул он, и шланг быстро пополз к закрытой двери лазарета.

— Это что? — спросил Гарри, и Фред округлил глаза, давая понять, чтоб он заткнулся.

— Удлинитель ушей, — прошипел он. — Просто хочется знать, как долго жить Джордану.

— Еще есть? — деловито спросил Гарри.

Фред бросил на него испытующий взгляд, потом вытащил из второго кармана второй Удлинитель.

— Больше нет. И эти — прототипы и халтурят временами, — предупредил он и замолчал, прислушиваясь. Гарри встряхнул Удлинитель, приводя его в движение, и по примеру Фреда приложил один конец шланга к уху. Звук в удлинителе был действительно глуховатым и прерывистым. Беседу Гарри застал не с начала и услышал, как Ли говорит: "Она попросила сходить за сладким, я не думал, что что-то может случиться".

— Мы говорили с вами зимой, и я выдал вам маяк, — тихо произнес мистер Джан, — вы могли вызвать меня сразу, чего ждали?

— Я надеялся, что смогу успокоить...

— Мистер Джордан, я же объяснял... — сухо сказал сэр Бартимеус, — я же говорил вам об опасности, которую представляет моя дочь.

На несколько долгих мгновений удлинитель не доносил ни звука, Гарри даже подумал, что сэр Бартимеус применил к двери "Оглохни", заподозрив подслушивание.

— С ней все будет в порядке? — наконец донесся голос Ли.

— Я надеюсь, — Гарри редко слышал тревогу в голосе мистера Джана, но сейчас она была практически самой основной его эмоцией, — случаи некупируемых срывов очень редки, но все же... — мистер Джан замолчал, будто собираясь с мыслями. — Поводы для тревоги есть.

— Что будет, если она не...

— Это не ваше дело, Ли, — тихо возразил мистер Джан, — для вас же лучше будет исчезнуть из жизни моей семьи, оставить беспокойство о моей дочери.

— Сэр, я... — Ли попытался было возразить, но тут же замолчал.

— Не трудитесь, юноша, — мистер Джан был непреклонен, — не трудитесь оправдываться. Вы недооцениваете опасность моей дочери, как я и говорил ей — вам лучше держаться от неё подальше.

— Я не согласен, сэр, — зло выдохнул Ли.

— Очнитесь, мистер Джордан, — устало вновь прервал возражения собеседника отец Кор, — вы здесь только потому, что мистер Малфой смог на некоторое время ослабить эффект магии Кориты и вы смогли воспользоваться призывным маяком. Моя дочь опасна. Она не должна быть в таком состоянии, я не знаю, что стало ему причиной, но положение дел нужно оценивать трезво. Уже в Рождество мы тревожились о Корите, сейчас все мои тревоги оправдались с лихвой. В лучшем случае — моя дочь справится, пройдет реабилитационную терапию, но вряд ли когда нибудь сможет стать тем, кем она хотела — целителем-эмпатом. В худшем случае — моя дочь останется существом, описанным в учебниках по защите от темных искусств, как опасная волшебная, разумная тварь — но никак не человек и не волшебник. И в том и в другом случае вам рядом с моей дочерью не место. Вы можете стать её первой жертвой и никак — никак не сможете спасти свою жизнь.

В сторону двери быстро зашагали, и Фред, а за ним и Гарри выдернул из ушей удлинители.

— Назад, — выдохнул Фред, и вся скучковавшаяся вокруг Гарри и Фреда толпа спешно захоронилась за ближайшим углом коридора. Топота они при этом произвели столько, что даже глухой слон бы услышал. Повторное использование удлинителей теряло всякий смысл — вряд ли мистер Джан идиот, и второй раз забудет про Оглохни.

— Подслушивали? — выдохнул Джордан, натыкаясь на Фреда и схоронившихся за его спиной шармбатонцев. Похоже, про удлинители ушей он все-таки знал.

— Только я и Гарри, — Уизли поднял руки вверх, будто сдаваясь.

— Тем лучше, меньше народу убивать, — желчно отозвался Ли.

— Ты думаешь, он это всерьез? — тихо спросил Гарри.

— Плевать, — прямо ответил Ли. — Сейчас уже плевать. Кто я такой, чтобы снова к ней лезть? Тот придурок, из-за которого с ней это случилось?

— Ты что-то знаешь? — Гермиона качнулась вперед, поднимая к Ли сухие, покрасневшие глаза.

— Ага, знаю, — Ли передернул плечами, — но пусть все это катится к Мордреду. Сейчас же.

Он сунул руки в карманы и зашагал вперед. Остановился у съежившейся у стенки Белл, оттопырил в сторону локоть и двинулся с ней под ручку дальше.

— Жопа, — глубокомысленно произнес Фред, — Поттер, свистни мне, как новости о Кор будут, лады?

— Ага, — отозвался к Гарри, и Уизли отчалил тоже.

— Жрать охота, — тихо заметил Доминик. Гарри кивнул и повернул по коридору в сторону кухни.

Вообще, проход в гостиную Пуффендуя закрывался исключительно символично — сюда мог войти всякий, кто умел стучать и знал примерное расположение. Самый дружелюбный факультет Хогвартса очень положительно относился к гостям. Если бы Гарри мог выбрать факультет — то выбрал бы этот. Потому что именно здесь к открывающемуся проходу в коридор поворачивались с доброжелательной улыбкой, а не с настороженной мордой. Некоторые пуффендуйцы шутки ради рассказывали впечатлительным первокурсникам, что, мол, стучать строго в определенную бочку (да, рядом с проходом лежали эти самые бочки, и стучать действительно было нужно в одну из них) и в ритме любимой песенки Пенелопы Пуффендуй, мол, в случае ошибки гостя могли и уксусом облить — но даже несообразительные перваки быстро соображали, что это розыгрыш (ну или не очень быстро — посидев некоторое время в засаде и понаблюдав за пуффендуйцами, которые и ногой в бочку могли постучать).

— Позовешь Дадли? — спросил Гарри у нашедшегося в гостиной Эрни (он был слишком организован, чтобы собираться в последний день, как другие), и тот кивнул. Гарри стек в кресло у камина, вытянул к огню руки. Страх вроде как отступил, но при этом ощущение озноба никуда не ушло. На боковой подлокотник плюхнулась Саб, и пламя в камине запылало ярче, отражаясь в её зрачках.

— Что с тобой было? — тихо спросил Гарри, касаясь локтя Обри.

— Сложно описать, — она пожала плечами, — я активный элемент огня, Кор — пассивный. Я думала, что смогу её подавить, взять под контроль энергию тепла до того как Кор вберет её в себя, но вышло наоборот.

— Мне уже давно не было так страшно, — еле слышно произнесла Гермиона. Она тоже села у огня — прямо на пол, на пушистый ковер, так близко к камину, что подайся она вперед хотя бы на дюйм, и её пальцы вполне могли поджариться.

— Мне вообще никогда не было так страшно, — буркнул Ник, забившись в угол дивана и обняв худые колени.

На лестнице раздался долгожданный топот, и из спального блока наконец вынырнул долгожданный "мистер Эванс", отсыпавшийся за вчерашний ночной экзамен по Астрономии.

— Я не понял, вы где были, братец, в Хогсмиде или в Азкабане? — встревоженно поинтересовался Дадли, оглядывая друзей.

— Мне кажется, в Азкабане поспокойней, — Гарри отшучивался без особой охоты, настроение было довольно подавленным.

— Эрн, до кухни сгоняешь? — Дадли Эванс пользовался в стенах факультетской башни таким непререкаемым авторитетом, что с ним дружили даже старосты, не то что однокурсники.

— Ага, сейчас, — Эрни, казалось, вообще не тревожился, что его второй раз за полчаса гоняют по чужим поручениям. Тот же Малфой уже как-нибудь витиевато избежал лишнего оказания услуги.

— Выглядите паршиво, — заключил Дадли, усаживаясь на диван, — ну давайте, рассказывайте...

Рассказывать пришло с начала — то есть с Сириуса, Грюма, и уж потом переходить к срыву Кориты.

— Дела, — протянул Дадли, когда Гарри заткнулся, в этот момент в комнату ввалился Эрни, а за ним — три левитируемых подноса с бутербродами и пирожками, — я думал, Кор гуляет с Джорданом, а тут такая лажа...

— Я за три предыдущих года так не приключался, как за один сегодняшний Мордредов день, — Гарри потер ладонями виски, — я даже сейчас несколько не догоняю, как вообще эта вся карусель закончилась и меня при этом не прибила.

— Ты просто чертов везунчик, братец, — Дадли вздохнул, — лишь бы это твое везение не кончилось...

Везение... Гарри уставился в огонь. Мог ли он назвать себя везунчиком? Да, он выходил из передряг нетронутым, причем нередко — едва успев сообразить, что к чему, тому же Грюму с его оттяпанным носом в жизни везло явно меньше. Но разве везение заключается исключительно в том, чтоб избегать смерти? Вообще, истинно счастливым и удачливым человеком можно было считать того, кто легко идет по жизни, под ногами которого не разверзалась земля, а не того, кто чудом удержался на краю пропасти.

Гермиона тихонько шушукалась с Дреем, Дадли притащил заначку из шоколадных лягушек, за окном сгущались сумерки. Гарри так и просидел бы весь вечер перед камином, просто молча уставившись в огонь, не замечая проходящих мимо пуффендуйцев и задремавшей на его плече Сабрины. Он и сам отяжелел уже от какао и был совсем не против заснуть прямо в кресле, но... из полудремы его вырвал встревоженный голос мистера Джана. Он вздрогнул, разлепляя глаза и приходя в себя, увидел перед собой серебристую борзую.

— ...к мадам Максим, пожалуйста, — сказал Патронус и растаял.

Паршивый день, похоже, никак не хотел заканчиваться.