Подлинное пророчество (гет)

После смерти Дамблдора в Хогвартсе царили разброд и шатания. Все бессмысленно бродили из угла в угол, слегка пошатываясь и натыкаясь на углы, столы и других участников разброда. Неожиданно выяснилось, что старый, слегка придурковатый директор был не просто одним из предметов мебели в своем кабинете, а еще и мозгом школы, причем, именно головным. Как только головной мозг удалили, у школы остались только спинномозговые рефлексы. Коллектив исправно переваривал завтраки, обеды и ужины, преподаватели вели, а студенты исправно посещали плановые занятия, но стоило только возникнуть необходимости каких-то осмысленных действий, и школа начинала напоминать труп, который дергается под действием высокого напряжения.

МакГонагалл решительно села в осиротевшее директорское кресло, но этим дело и ограничилось. Новый мозг, как известно, думает по-новому, а тело, в силу привычки, реагирует все также, по-старому, в результате, вместо осмысленных движений получаются судороги и конвульсии. Ситуация усугублялась двумя обстоятельствами: прежде всего, Дамблдор не оставил никаких распоряжений, указаний и инструкций на тот случай, если ему придется спешно свалить на тот свет. То ли он не мог поверить, что это однажды случится, то ли ему было абсолютно наплевать на то, что произойдет в этом мире после его отбытия.

Гарри тоже приложил руку к усилению общего хаоса: как только весть о гибели Дамблдора достигла МакГонагалл, ей срочно понадобилось попасть в кабинет директора (что естественно, ибо она была на тот момент его замом и должна была взять на себя командование школой). Но тут выяснилось, что пароля в кабинет никто не знает. Кроме Гарри, который заходил туда последним. Пользуясь тем, что Дамблдор ни с кем не поделился своими проблемами в отношениях внутри рокового треугольника "Гарри – Дамблдор – Вольдеморт" и прикрываясь своей особой приближенностью к главе Ордена Феникса, Гарри тут же выторговал себе право несколько минут шуровать в директорском кабинете без посторонних глаз. Надо сказать, что столь вдохновенно врать ему не приходилось ни до, ни после этого случая. Много позже, вспоминая эту историю, он снова и снова убеждался, что провернуть это без Зелья Удачи не смог бы. В результате он успел перелить всё содержимое Омута Памяти в бутылку из-под кока-колы, а также спереть несколько тетрадей, где покойный глава Ордена Феникса делал заметки насчет себя, Гарри и Вольдеморта исключительно для себя любимого. Они попались Гарри совершенно случайно, опять, наверно, сработало Зелье Удачи...

Второй фактор, порождавший хаос, состоял в том, что сам факт гибели Дамблдора вызывал потребность в большой череде осмысленных действий. Смерть такого масштабного деятеля порождала необходимость проведения не менее масштабных траурных мероприятий, центром которых неизбежно становился Хогвартс, что ложилось дополнительным грузом на хрупкие плечи МакГонагалл.

А ведь никто не отменял необходимости экзаменов! В жизни каждого ученика они происходят не столь часто, один раз СОВ на пятом курсе, один раз ЖАБА на седьмом и ежегодные экзамены после каждого курса. Если последнее можно было заменить аттестацией на основе текущих оценок (что вызвало облегченный вздох и у преподавателей, и у студентов) то СОВ и ЖАБА вынь да положь! И поскольку в школе каждый год присутствует и пятый, и седьмой курс, надо устраивать и то, и то. А как это делать, если при Дамблдоре все были простыми исполнителями, и собрать процесс воедино не мог никто? К счастью, до экзаменов был еще почти месяц и у МакГонагалл было время подумать и подготовиться.

Неожиданно выяснилось, что ученики всем сильно мешают. Организация выше перечисленных мероприятий потребовала участия всех преподавателей, приведений и даже Филча. И как в таком бедламе вести занятия? Пришлось их отменить, "В связи с трауром" – как было сказано в официальном заявлении. Пришлось мириться с тем, что отмена занятий вызывает у студентов не столько траурное, сколько праздничное настроение. Увы, принятая мера помогла не сильно. Студенты разбрелись по школе, постоянно путались под ногами, норовили потеряться в Запретном лесу, а самые любознательные (типа Гермионы) постоянно доставали учителей просьбами о консультации. От очевидной идеи разогнать всех по домам отказались быстро. Проблем это создавало больше, чем решало. Даже отправку домой тех, кому не надо было сдавать СОВ и ЖАБА решили отложить до "после похорон".

А что с ними делать сейчас? Флитвик предложил вполне здравое решение: выгнать их всех в Хогсмид! Увы, возникало законное опасение, что их там всех быстро перебьют или похитят. Министерство не могло гарантировать надежной охраны.

Помощь пришла откуда не ждали. Во время совещания в камине вдруг полыхнуло зеленым, и в пламени появилась голова Нотта-старшего.

– Если я правильно понимаю, вы хотите отпустить детей в Хогсмид? – вопросил он.

– Эээ... а почему Вас это так интересует? – невпопад спросила МакГонагалл.

– Тут ведь учатся и наши дети тоже, – ответил Нотт за всех Пожирателей Смерти. – А вы не сможете обеспечить безопасность. Сейчас в Англии слишком много мелких неуправляемых банд.

– И что вы хотите?

– Темный Лорд предлагает объявить Хогсмид нейтральной территорией и организовать совместное патрулирование.

После яростного спора, Министерство вынуждено было принять это предложение, и на следующий день дети наблюдали потрясающую картину: патрули министерских авроров и Пожирателей Смерти бродили по Хогсмиду, вежливо раскланиваясь друг с другом. Мероприятие оказалось на редкость эффективным: было выловлено огромное количество мелких воришек и торговцев, продававших детям сигареты и огневиски. Случались и неприятные эпизоды: хозяин "Кабаньей Головы", Аберфорт Дамблдор, да-да, родной брат того самого Дамблдора, которого сейчас спешно готовили к погребению, нарвался дважды. Один раз его поймали на продаже огневиски третьекурснику, второй – на скупке краденого. Наземникус принес ему большой чемодан набитый фамильным серебром Блэков. На беду обоих барыг в баре находились Гарри Поттер и Беллатрикс Лейстрандж, которая урожденная Блэк. Разворовывание фамильного достояния они оба восприняли очень болезненно, что ещё более болезненно отразилось на Аберфорте и Наземникусе. А тут ещё Назем сдуру заорал:

– Не трогайте меня! Я член Ордена Феникса!

– Ах, ты ещё и член Ордена... – задумчиво сказала Беллатрикс. – Ну тогда...

И быть бы барыгам пациентами той же палаты, в которой лежат Лонгботтомы, но Гарри посетила светлая мысль, что пока Наземникус вменяем, с него можно потребовать возвращения наворованного. Меры убеждения, примененные миссис Лейстрандж, позволили вору не сомневаться в необходимости выполнить требование нового хозяина дома, поэтому фамильное серебро довольно быстро вернулось на своё законное место. Сам Наземникус умудрился даже заработать на этой операции: он приходил к скупщикам, говорил, что блэковское серебро ворованное и он, мол, идёт звать сюда Беллатрикс Лейстрандж и Гарри Поттера. Обычно барыги сами предлагали ему некоторую сумму, чтобы он вернул вещи хозяевам и никому не рассказывал, откуда их взял. Таким путём, кстати, в дом на площади Гриммо вернулся и медальон Салазара Слизерина, тот самый, который был похищен из прибрежной пещеры неизвестным с инициалами Р.А.Б.

Случай с Наземникусом сыграл Гарри на руку ещё в одном деле: после этого он на совершенно законных основаниях выставил Орден Феникса из своего дома. МакГонагалл рвала, метала, клянчила, даже всплакнула, но Гарри был непреклонен:

– Мой дом всегда открыт для друзей, но всякого ворья я не потерплю!

– Но у нас только один такой! – упрашивала МакГонагалл.

– Этого вполне достаточно, – отвечал Гарри.

В разгар спора в кабинет МакГонагалл (бывший Дамблдора) вхромал Грюм и прохрипел:

– Всё! Мы закончили эвакуацию!

– Какую? – не врубилась новоиспечённая директорша.

– С Гриммо 12.

– Почему? Зачем?

Грюм возвел очи к потолку, тяжело вздохнул и принялся загибать обрубки пальцев:

– Дамблдор мёртв, значит чары Хранителя рассеялись, и теперь в этот дом может войти любой волшебник. Раз! Снегг – предатель и знает о положении штаба, значит это знает и Вольдеморт. Два! Беллатрикс Лейстрандж выросла в этом доме и знает его лучше нас. И дом её послушается! Три! Кикимер – сама понимаешь. Четыре. Ещё добавить?

– Ладно, ладно... – примирительно сказала МакГонагалл. И уже в сторону Гарри. – Можешь не напрягаться, сами съезжаем.

– А что случилось? – полюбопытствовал старый аврор.

– Да вот, Гарри заявил, что выгоняет нас. Наземникус ему, видите ли, не нравится... – пояснила МакГонагалл обиженным голосом.

– Правильно, Гарри! – Грюм его неожиданно поддержал. – Давно пора! Я Альбусу всегда говорил, нечего всякое ворье привечать! И нечего их жалеть и баловать, хотят у себя таких как Назем держать, пусть и собираются по клоакам! Только вот я тебе тоже не советую появляться в этом доме. Сам знаешь почему.

Гарри знал, но только на все эти соображения ему было глубоко плевать. Как только орденские съехали он, в ту же ночь, заявился в свой дом и перенастроил все охранные чары на себя. Не зря же он всё время после каникул доставал Драко вопросами об устройстве защиты родового имения. Даже пару раз написал Нарциссе, как ни как, это ведь и её родной дом.

А в Ордене Феникса, между прочим, дела шли много хуже, чем в Хогвартсе, и та мелкая нестыковка между Грюмом и МакГонагалл, свидетелем которой стал Гарри, была не более чем далеким отголоском страшной грозы. Дамблдор был головным мозгом не только для Хогвартса, но и для Ордена Феникса. Вот только Орден, в отличие от школы, ни дня не может существовать на спинномозговых рефлексах. Добавьте сюда и то, что в отличие от Хогвартса, в Ордене Дамблдор не оставил даже номинального зама, который автоматом сел бы в его кресло и принял командование на себя. Был эдакий "ближний круг", члены которого более-менее специализировались по отдельным направлениям, но, во-первых, стараниями Дамблдора, они частенько были вынуждены лезть в дела друг друга, а во-вторых, очень многие вопросы покойный директор решал сам, никого не посвящая в тонкости планирования и управления. В результате сильная, боеспособная организация мгновенно выродилась в уродливое многоголовое чудище, которое отчаянно грызлось само с собой. И ведь, что самое обидное, не ради борьбы за власть, и не из принципа, а просто по-другому не получалось. Благодаря той же самой манере Дамблдора решать многие вопросы единолично и в тайне от окружающих, некоторые подразделения Ордена вообще зависли в полной изоляции: без связи, без командования, без снабжения. И очень хорошо, если без оперативных планов...

Апофеоз этого безобразия наступил в тот день, когда детей выгнали в Хогсмид. Рано утром, две группы, отряженные на охрану Поттера, набили друг другу морды еще на площади Гриммо, и вместо того, чтобы охранять столь важную персону, вынуждены были сначала давать показания в аврорате, а потом лечиться в клинике святого Мунго. Ребята они сильные, хорошо подготовленные, так что и морды друг другу пожали фундаментально. К счастью, никого не убили. МакГонагалл узнала об этом только тогда, когда Гарри уже вернулся в Хогвартс...

* * *

День без учеников пошёл учительскому коллективу на пользу, и преподаватели во главе с МакГонагалл смогли-таки организовать достойные похороны Дамблдору. Поскольку он, (согласно официальной версии) героически погиб на своём посту, ценою жизни спасая учеников, было решено оказать ему особую почесть и похоронить в шикарном мавзолее на территории школы, на красивом обрыве возле озера, недалеко от Запретного леса.

Действо было обставлено шикарно: пара белых единорогов тянула колесницу с гробом, над ними реял Фоукс, из озера доносилось пение Морского Народа, кентавры стояли в почетном карауле вдоль всего пути скорбной процессии. После всех манипуляций, которые совершили с Дамблдором Гарри и Снегг, магические патологоанатомы так и не смогли придать лицу бывшего директора Хогвартса презентабельный вид, поэтому труп с самого начала находился в закрытом гробу, что придавало всей церемонии немного жутковатый оттенок.

Наконец единороги завезли катафалк на заранее подготовленный постамент, были выпряжены и отпущены в лес. Четыре волшебника, из которых Гарри знал только МакГонагалл, встали с четырех сторон от постамента, вскинули волшебные палочки, и светящееся облако поднялось над ними. А когда оно рассеялось на месте постамента стояла гробница из белого мрамора. Хор Морского народа запел что-то совсем красивое и трогательное. Когда они закончили и скрылись в озере, плеснув по воде хвостами, над гробницей разлился неземной свет. Это Фоукс запел свою песню, в которой были и печаль, и горечь потери, и надежда на счастье и обещание помощи... Закончив петь, феникс сел в нишу под самым портиком гробницы и... окаменел.

Гарри в этот момент как-то очень остро осознал невозвратность Смерти. Фактически ведь это он, Гарри, убил Дамблдора. И убил бы ещё раз, ни на секунду не усомнившись. Но всё равно, вместе с Дамблдором из этого мира ушло что-то важное, и это было невосполнимо...

Эх, если бы на этом траурная церемония и закончилась, но ведь нет. Надо же всяким дармоедам типа Фаджа примазаться к великому человеку, даже по случаю его похорон.

Нынешний министр ещё никаких особых гадостей сделать не успел, и потому речь его была сухой и невыразительной, а вот Фадж разливался соловьём: и какие они с Дамблдором были друзья, и как они плодотворно вместе работали, особенно в последний год пребывания Фаджа у власти... И Амбридж высказалась: как ей повезло, что она работала в школе вместе с Дамблдором, как они сотрудничали, как она в трудное время поддерживала Дамблдора по поручению Фаджа...

Впрочем, эту старую жабу Гарри уже не слушал. К тому моменту, когда настала её очередь говорить, большинство учеников и приехавших на траурную церемонию родителей уже разбрелись по Хогвартсу. Гарри понял эту тенденцию довольно быстро и утащил свою подругу в один из глухих уголков возле квиддичного поля, где они и провели остаток дня в преддверии скорого расставания. Гарри, которому никаких экзаменов в этом году сдавать было не надо, предстояло возвращаться в Лондон на первом Хогвартс-экспрессе, а Джинни задерживалась еще на месяц для сдачи СОВ. Гарри попытался было сунуться к МакГонагалл с просьбой также остаться здесь, так как ему, де, идти некуда, но издёрганная проблемами директорша с радостью сорвала на нём всё накопившееся раздражение.

– Как скажете, профессор, – мстительно ответил Гарри. – Придется мне тогда заняться своим домом.

– Гарри! Это же опасно! – ахнула директорша. – А если туда заявится Не-будем-говорить-кто!

"Конечно заявится, я уже пригласил его на новоселье," – подумал Гарри, но в слух произнес другое:

– А что делать? Жить где-то надо...

Сказал и вышел, оставив директоршу переживать.

Отъезд был назначен на послезавтра, так что молодые люди решили не терять время зря и провести эти два дня вместе. Драко и Гермиона тоже куда-то испарились, хоть для них и не предполагалось скорой разлуки. Остальные гости тоже разбились на группки. Невилл, жутко смущаясь, подошел к Нарциссе Малфой:

– Простите... миссис Малфой... я слышал, что Вы очень искусная целительница...

– Ох, Драко! – вздохнула Нарцисса. – Всё бы ему хвастаться! Но, да, я умею немного больше, чем умеют целители в святом Мунго.

– Тогда... не могли бы Вы... помочь моим родителям?... Я понимаю, они... причинили много плохого Вам... Но ведь тогда была война... и прошло много времени... может быть сейчас Вы поможете...

Нарцисса ответила, сохраняя всё ту же непринужденно заботливую улыбку:

– Да, тогда была война, и да, прошло уже много времени. И... нет. То, что они делали, называется преступлением. Многих дорогих мне людей отправили на поцелуй дементора за меньшее. Поэтому, даже если кто-то сможет их исцелить, я опубликую такие сведения об их похождениях, что остаток дней они проведут в Азкабане. Сейчас это возможно.

– Но... ведь война закончилась, и надо прекращать вражду...

– Конечно. И если выйдет общая амнистия по тем событиям, моя публикация им не повредит. Пойми, Невилл, войну прекращают обе стороны. Если это делает только одна сторона, это капитуляция. А мы капитулировать не будем.

...В этот день никто не следил за соблюдением режима. Ученики до темноты бродили по территории Хогвартса, предаваясь не очень-то траурному настроению. Рон вернулся в свою гостиную одним из последних. Спровадив Парвати в спальню девочек, он плюхнулся возле потушенного, по случаю теплой погоды, камина. Из соседнего кресла раздался голос Гарри:

– Не спится?

Рон вздрогнул. Этого разговора, особенно в темноте и без свидетелей, он боялся до икоты, хотя, после подслушанного на Астрономической башне, понимал, что поговорить всё равно придется. И, скорее всего, без свидетелей. Рон в панике пытался сообразить, что делать? Но он же гриффиндорец! И он должен встречать любую угрозу с гордо поднятой головой, а не драпать, как трус-слизеринец! И рассудив, что от Авады всё равно не убежать, решил задать вопрос, который мучил его больше остальных:

– Что вы с Дамблдором говорили о Джинни?

Сестра для Рона – это святое; он всегда был готов порвать на куски любого, кто обидит его малышку Джинни, а тут какие-то странные намеки...

– Что, что... Её чуть не убили перед Рождеством. Как раз тогда, когда ты подглядывал за Драко с Гермионой. А они, в свою очередь, подглядывали за нами, – ответил Гарри и рассказал Рону всю историю, которая произошла в Хогсмиде накануне Рождества.

– Так, так... – недоверчиво протянул Рон. – Значит Дамблдор хотел убить Джинни, а Вольдеморт вас спасал... И за сколько же ты ему продался?

– Уж не за тридцать сребреников, – ехидно ответил Гарри. – И вообще, Рон, это очень непростое решение, сотрудничать с человеком, который убил твоих родителей и всю твою жизнь пытался убить тебя. У меня есть основания поступать именно так.

– И какие, если не секрет? Или у тебя сейчас нет секретов только от Малфоя?

– Рон, ты ведь полный нуль в окклюменции. Ты даже не чувствуешь, когда кто-то копается в твоих мозгах. А это знание может стоить мне жизни. И тебе, кстати, тоже.

– А ты уже, конечно, покопался... И как, совесть не мучает?

– Лучше я буду ходить по земле с грязной совестью, чем лежать в ней с чистой, – отрезал Гарри.

– Ты теперь совсем как слизеринец... Гриффиндорцы должны думать по-другому...

И тут Гарри взорвался:

– Что ты знаешь о жизни и смерти? Ты видел, как лежит мертвым человек, с которым вы только что радовались победе? Как его дух просит тебя: "Отнеси мой труп родителям"? Ты знаешь, каково это, узнать о смерти человека, который заменил тебе всех родных? Ты знаешь как действует яд василиска?

– Ну... я читал...

– Читал? Что ты будешь чувствовать, когда твое дыхание останавливается, ноги уже не могут тебя держать, а помощи ждать неоткуда?

– Извини... – Рон даже не знал, что ответить. – Я просто хотел сказать...

– Хотел сказать? А что ты скажешь, когда тебе будут объяснять, что через пять минут после того, как тебя не станет, твои друзья получат поцелуй дементора, а девушка отправится в Азкабан? Между прочим, речь шла не о ком-то, а о Джинни. Там, куда мы с этим мерзавцем ходили.

Гарри перевел дух и продолжил:

– Гриффиндорцы думают!... Гриффиндорцы думают!... Лучше надо думать, и не о правде вообще, а о конкретных людях! Или твоя совесть позволяет избить первоклашек за дамблдоровы галлеоны? Ты о них тогда подумал? А что со всей школой после этого будет, тоже не думал?

– Когда? Я не...

– Что не? Или забыл, как хотел это сделать? После того, как следил за Гермионой?

– Так это ты сдал меня слизеринцам?!

– Говори спасибо, что сдал. И говори спасибо, что Малфой встречается с Гермионой, потому тебя и поймали заранее. Слизеринцы уже поняли, что кто-то устраивает провокации от их имени и ловили тебя. Тебе дали бы сделать то, что ты задумал, и взяли бы в процессе. А Дамб тебя сдал бы.

– Дамблдор никогда не сдавал своих! – почти выкрикнул Рон, но уверенности в его голосе не было.

– Правда? Он знал, что Снегг работает на Вольдеморта, но рассказал о пророчестве в его присутствии. Он знал, что Хвост работает на Вольдеморта, но настоял на том, чтобы сделать его Хранителем Тайны моих родителей. Он знал, как мне живется у Дурслей, но ничего не сделал, чтобы мне помочь. Этого мало? Или ты забыл про Сириуса? Про Джинни?

– Ты это все...

– Я это знаю точно. А ты лучше о своей совести думай! А то: "Так должны думать гриффиндорцы, а так слизеринцы!" Ты лучше просто думай, хоть иногда! Иначе так лохом и останешься, а лохов кидают, таково их назначение.

Высказавшись, Гарри поднялся и ушел в спальню, оставив Рона сидеть и в одиночестве переваривать услышанное.