Гермиона стояла перед длинным тусклым зеркалом в туалете на втором этаже и разглядывала своё отражение. За прошедшие пару недель она окончательно перестала себя узнавать: стала раздражительной, дёрганной, мнительной. В последний раз она была такой во время поисков крестражей, когда Рон ушёл, оставив их с Гарри вдвоём. Тогда она ощущала на плечах сильнейший груз ответственности, смешанный со страхом, что они не справятся с возложенной на них миссией.

Гермиона открыла кран и ополоснула лицо. Все её проблемы от безделья. Стоит только расслабиться, как тут же начинаешь сходить с ума. Это с ней и случилось. Ей нужны вовсе не успокоительные зелья. Ей нужно заняться делом. Через месяц первое сентября, а значит, неплохо бы сесть за учёбу. Решено: она сегодня же составит план для повторения и наведается в библиотеку.

Сквозь обшарпанную дверцу кабинки просочилось прозрачное личико. Гермиона улыбнулась.

— Здравствуй, Миртл. Как твои дела?

Плакса Миртл подозрительно сощурилась за толстыми стёклами очков.

— А как, по-твоему, у меня могут быть дела? — обиженно проворчала она, зависая над раковиной. — Сижу тут целыми днями совсем одна, и никто ко мне больше не заглядывает.

— Слушай, Миртл, если тебе так скучно, ты могла бы пообщаться с другими призраками.

— С другими призраками? — пронзительно взвизгнула Миртл. — Хочешь сказать, больше никто не захочет со мной общаться? Ну конечно! Кому интересно разговаривать с Плаксой Миртл! Она ведь такая жалкая и противная! Над ней можно только смеяться, смеяться, смеяться! — Привидение залилось горькими слезами.

Гермиона нахмурилась.

— Перестань видеть оскорбления там, где их нет, — строго произнесла она. — Ты обижаешься только потому, что хочешь обижаться.

Миртл перестала всхлипывать и уставилась на неё большими прозрачными глазами.

— Я и должна обижаться. Я же Плакса Миртл, которую все хотят обидеть. Разве нет?

С воем она взвилась под потолок и нырнула в ближайший унитаз, щедро обдав Гермиону брызгами с головы до ног. Отплёвываясь, Гермиона достала волшебную палочку и принялась сушиться. Любопытно. Выходит, отпечаток души Миртл сохранил характер не тронутым. Вот уже пятьдесят лет её призрак живёт в туалете, но развитие так и осталось на уровне тринадцатилетнего подростка.

Гермиона передёрнула плечами, выходя в коридор. Мысль о том, что можно вот так застрять на какой-то ступени развития, казалась ей ужасной. Миртл всё равно что попала в ловушку, вынужденная годы и годы повторять одни и те же ошибки по кругу…

Она резко остановилась.

Вот оно. Вот причина. Рон обижается потому, что с детства привык быть в чьей-то тени: вначале над ним довлели старшие братья, потом слава Гарри. Его восприятие мира — всего лишь инерция, привычка. Вот чего он пытался добиться: хотел ощутить собственную важность.

Как всё оказалось сложно и в то же время — проще простого! Желание пойти и немедленно поговорить с Роном зажглось в душе ярким пламенем. Гермиона чуть не бегом бросилась на его поиски. Как она могла думать, что между ними всё кончено?! Ничего не кончено, пока хотя бы один из двоих борется!

* * *

После двух бессонных ночей и тысячи сомнений Анжелина наконец-то приняла решение. Когда она оставила Алисию, ей пришлось приложить всю силу воли, какая у неё оставалась, чтобы не свернуть в сторону астрономической башни. Пустота, которую она ощущала после разговора с Джорджем, была буквально взорвана откровениями Алисии.

Она заставила себя вернуться в гостиную и умыться холодной водой. Затем отправилась в лазарет и весь день помогала Помфри, пока из головы не исчезло всё лишнее — страхи, боль, разочарование, непонимание. Теперь она могла разобраться в случившемся и в себе самой.

Сейчас она шла на встречу с Алисией, не чувствуя ничего, кроме спокойствия. Она знала: никакие слёзы, упрёки или заверения не смогут сбить её. Она всё решила и на этот раз будет следовать принятому решению до конца. Заметив её, Алисия тут же спрыгнула с подоконника и неуверенно улыбнулась. Глаза у неё были красные.

— Привет.

— Привет, — ровно отозвалась Анжелина. — Для начала ответь на вопрос. Зачем ты вернулась в Хогвартс?

— Из-за Оливера, — охотно объяснила Алисия. — После выписки из Мунго я должна была вернуться на работу, но бросила всё и помчалась за ним. Я уже ни на что не надеюсь. Мне просто нужно было провести с ним ещё немного времени, чтобы… отпустить. — Она исподлобья покосилась на Анжелину и снова уткнулась взглядом в пол. — Вот.

— А что насчёт нас и нашей дружбы?

Алисия покраснела и ещё ниже опустила голову.

— Я думала, ты меня не простишь, поэтому даже не попыталась… Я была уверена, что всё кончено.

«И не ошиблась», — подумала Анжелина, но вслух сказала:

— Ты ведь могла просто рассказать мне всё. Про Оливера. Ещё несколько лет назад.

Алисия смотрела на подругу обескураженно пополам с дикой надеждой в карих глазах.

— Ты прекрасно знаешь Оливера, — спокойно говорила Анжелина. — Из всех девчонок в Хогвартсе он больше всего общался со мной, Кэти и с тобой. Мы были для него партнёрами по команде. Он никогда не обращал на тебя того самого внимания не потому, что ты не в его вкусе, а потому что ему в принципе было неинтересно играть в любовь. Он любит играть исключительно в квиддич. Оливер — тот типичный парень, который не понимает намёков и не умеет читать по глазам. Так что у вас действительно было мало шансов, но если бы ты только рассказала мне…

Алисия судорожно вздохнула. Анжелина вдруг вспомнила разговор, состоявшийся между ними на этом же самом месте несколько лет назад. Тот самый разговор, когда она поняла, что такое лелеять надежду, которая давным-давно умерла, но ты об этом не знал. Наверное, Алисия ощутила то же самое, и в её голове сейчас калейдоскопом проносились яркие картинки того, чего уже никогда не будет. Анжелина знала, что может и не заканчивать, Алисия всё поняла, но она пошла до конца, чтобы никогда больше к этому не возвращаться.

— Я могла всё изменить. Мне всегда было легко общаться с Оливером, и ты прекрасно об этом знала. Я смогла бы подтолкнуть его, повлиять, заинтересовать. Ты знаешь, знаешь, что я бы сделала это для тебя. Но ты скрыла, и мы обе остались ни с чем.

Произнесённые ею самой слова отдались глухой болью в груди. Кто бы мог подумать, что такая глупость, как первая школьная любовь, обернётся для всех них трагедией.

— Теперь ничего уже не исправить, — сказала Анжелина, отстранённо наблюдая, как глаза Алисии неумолимо наполняются слезами. — Фреда больше нет. Джордж ненавидит меня. Ты и Оливер никогда не будете вместе. Мы с тобой друг другу никто. Я тебя не виню, но не хочу тебя больше видеть. Ты — живое напоминание обо всём, что случилось. Я благодарна тебе за откровенность. — Она покачала головой. — Всё кончено, Алисия.

Не дожидаясь ответа, Анжелина быстро пошла прочь. Она слышала всхлипывания, но не обернулась. Даже не остановилась. Внутри не дрогнул ни один нерв. Она всё равно что обратилась в холодный равнодушный камень. Не могла иначе. Сейчас нужно было вырвать с корнем всё, что тянуло назад, всё, что мешало двигаться дальше, ставить новые цели и просто жить. Она должна справиться, чтобы потом вновь вздохнуть полной грудью.

* * *

Гермиона начисто переписывала составленный план подготовки к учебному году. На столе и на полу лежали аккуратные стопки книг, помеченные цветными наклейками: «Курс зельев-я полн-ю», «Трансф-я 5-6 курсы», «Нумер-я доп-но», «РУНЫ (!!!)» и множеством других. Валялись смятые исписанные вдоль и поперёк куски пергамента. Обмакнув перо в чернильницу, Гермиона собралась переписать последний пункт плана, но в этот момент портретный проём открылся, и в гостиную ввалился уставший взлохмаченный Рон с метлой на плече. Заметив её, он нахмурился.

— Привет, — улыбнулась Гермиона. — Я тебя искала. Куда ты пропал?

— Летал.

Гермиону буквально распирало от желания поскорее рассказать ему всё, о чём она думала сегодня днём. Чтобы он наконец-то перестал быть таким мрачным и напряжённым. Рон тем временем направился в сторону лестницы. Гермиона поспешно выбралась из-за стола, чуть его не повалив.

— Мы можем поговорить?

Он вздохнул и прислонил метлу к стене. Гермиона дождалась, когда он повернётся.

— Я понимаю, что ты чувствуешь, — тщательно подбирая слова, начала она. — Ты рос с мыслью о том, что тебе нужно превзойти своих братьев. И у тебя получилось! — Она взяла его руки в свои. — Ты уже не тот, кем был раньше.

Рон долго молчал. Измученная длительным ожиданием, Гермиона была готова снова заговорить, но тут он подал голос:

— Я знаю, что совершил много поступков, о которых другие только в книгах читают. — Он поднял на неё глаза. — Но отношение ко мне осталось, как раньше.

— Это не так, — ласково заверила она и погладила его по щеке. — Это иллюзия, навязанная привычкой. Мы с этим справимся.

Рон мотнул головой, отстраняясь от её руки.

— Знаешь, в чём проблема? — раздражённо проговорил он. — Проблема в том, что раньше мы могли просто не общаться. Когда ты перегибала палку, я считал, что тебе надо немного остыть. А теперь каждая ссора давит на мозг. Когда мы дружили, такого не было!

Гермиона ощутила холодок у сердца.

— Почему ты говоришь «дружили»? Мы и сейчас друзья.

— Я не знаю, кто мы теперь.

Холод в груди стал явственнее, неумолимо расползаясь по всему телу. Гермиона с трудом удержалась от того, чтобы не обнять себя за плечи.

— Мне казалось, как раз это более чем ясно, — тихо сказала она.

Рон сплёл их пальцы.

— Ты расскажешь, что с тобой творится? — спросил он.

— Когда-нибудь, — ответила Гермиона. — Возможно.

Он отбросил её руки и шагнул назад.

— Вот! Ты не доверяешь мне! Отгораживаешься, как будто я так… а не…

Она устало прикрыла глаза.

— Рон, ну сколько можно. Дело не в тебе. Может, я никогда и никому не смогу этого открыть, кроме…

— Кроме кого? — с явной ревностью спросил Рон.

— Кроме мамы.

Он запустил пальцы в волосы.

— Я не могу так, Гермиона. Ты как каменная. Я чувствую себя… как неподходящий кусок паззла.

Его слова вонзились в сердце острыми иглами. Никогда прежде она не слышала таких откровений от Рона. Мерлин, неужели у неё совсем не получается…

— Рон, я правда стараюсь. Но есть вещи, которыми я не могу поделиться.

Рон взял её за плечи и посмотрел в глаза.

— Всё, что с тобой случилось, я видел.

Гермиона невесело усмехнулась.

— Видеть и испытать на себе — не одно и то же. Ты не представляешь, каково это. Тебя не пытали, ты не стирал память родителям, в конце концов, тебе не пришлось пробивать себе дорогу в мире магии, ведь ты чистокровный. Ты не сможешь меня понять, потому что не был на моём месте. Но я тебя не виню. Ты укоряешь меня в отсутствии доверия, как будто я тебя обманываю, хотя я всего лишь пытаюсь не взваливать на тебя груз своих проблем.

Рон стоял явно растерянный, а затем произнёс:

— Это не значит, что я должен позволить тебе переживать всё в одиночку.

Гермиона, не выдержав, зажмурилась. Ну почему, ПОЧЕМУ он говорит такие нужные слова в такой ненужный момент?!

— Рон, не ищи подвоха там, где его нет. — Она вздохнула. — Мы так много пережили, давай не будем создавать новые проблемы и ссориться по пустякам…

— По пустякам?! — вспылил Рон. — Ты закатила истерику из-за ерунды и два дня пряталась в Выручай-комнате! Ты просто не видишь свои недостатки, зато ищешь их у других!

— То же самое делаешь ты, вместо того чтобы решить свою проблему!

— Твоя главная проблема вылезла во всей своей красе!

— Это какая же?

— Завышенное самомнение!

— Лучше поговорим о твоём уязвлённом самолюбии, из-за которого ты видишь угрозу в каждом встречном дереве!

— Не нравится моё самолюбие, так никто не заставлял со мной встречаться!

Рон схватил метлу и пулей взлетел по лестнице. Гермиона задохнулась от возмущения. Никто не заставлял встречаться? Да что… Да как…

— Можно подумать, я выбрала тебя только потому, что других вариантов у меня не было!

— Оставь подробности любовных похождений с Крамом при себе! — донеслось сверху.

— Ах, какое великодушие! О своих любовных похождениях я могу написать трёхтомник!

— Желаю удачи!

— Взаимно!

Гермиона захлопнула дверь и плюхнулась в кресло, решительно скрестив ноги и руки. Такого исхода она точно не ожидала. Но, по крайней мере, убедилась в своей правоте: Рону необходимо срочно избавляться от вросших в него с корнем комплексов и неуверенности. Она посмотрела на незаконченную работу. Всё равно всё будет хорошо. Надо просто не поддаваться на провокации. Она должна взять себя в руки.

Гермиона придвинула к себе пергамент, взяла перо и принялась быстро-быстро писать.

* * *

Гарри переминался с ноги на ногу в ожидании Джинни. Когда он осторожно напомнил ей о своём намерении навестить Годрикову Впадину и пригласил с собой, то почти не надеялся, что она согласится. Но Джинни всё же дала согласие. Договориться с МакГонагалл оказалось сложнее, но Гарри заверил, что они воспользуются мантией-невидимкой и трансгрессируют прямо от ворот школы.

Перед внутренним взором возникли воспоминания. Он бывал в Годриковой Впадине перед Рождеством, когда кругом лежал снег, и ему оставалось только воображать, как выглядит это место сейчас.

Когда Джинни дотронулась до его руки, он подпрыгнул, как ужаленный.

— Это всего лишь я. — Она говорила таким тоном, словно Гарри был душевнобольным.

— Издеваешься?

Джинни хихикнула.

— Извини. У тебя было такое лицо забавное.

— А вот и наша сладкая парочка.

К ним приближались трое: МакГонагалл и два аврора.

— Добрый вечер, мистер Поттер, мисс Уизли, — поприветствовала МакГонагалл и начала инструктаж: — Сейчас без четверти пять. Я даю вам ровно час на посещение Годриковой Впадины и ни минутой больше. Ни с кем не разговаривать, ни в какие лавки не заходить, не привлекать к себе внимание. Мистер Поттер, ваша мантия при вас?

Гарри продемонстрировал уголок ткани из-за пазухи. МакГонагалл кивнула.

— Это Коллинз и Донован, — она указала на авроров. — Они проводят вас до ворот и проследят, чтобы с вами ничего не случилось.

— Не думала, что нас будут конвоировать, — пробормотала Джинни себе под нос, тем самым в точности озвучив мысли Гарри.

— Это необходимая мера, мисс Уизли, — безо всякого раздражения в голосе ответила МакГонагалл. — Мисс Грейнджер ежедневно получает «Пророк», и я надеюсь, что благодаря ей вы знаете, какая сейчас неспокойная обстановка. — Она взглянула на карманные часы в форме кошачьей головы. — Ступайте, если не хотите впустую истратить отведённое время.

Авроры вышли первыми, Гарри и Джинни последовали за ними. Спускаясь по лестнице, Гарри хотел поймать руку Джинни, но она ускорила шаг, и его пальцы скользнули по воздуху.

— Я говорила с Роном, — сказала она, когда их странная процессия оказалась на аллее. — Они с Гермионой опять поссорились.

— Опять? А когда помириться-то успели?

Джинни пожала плечами и спросила:

— Что, если они окончательно расстанутся?

— Это не моё дело, — отрезал Гарри.

— Будет твоим, когда вашей дружбе придёт конец.

— Ты так говоришь, будто только этого и ждёшь, — огрызнулся Гарри.

Джинни мгновенно стушевалась.

— Извини. Я просто хочу, чтобы ты понимал, чем всё может закончиться.

— Я понимаю, — раздражённо ответил Гарри. — И что я могу сделать? Да, я боюсь, что наша дружба развалится, но ничем не могу им помочь.

Дальнейший путь они проделали в полном молчании. Гарри злился на себя за то, что сорвался на Джинни. Да, она говорит резкие вещи, но ведь Рон её брат, она волнуется за него. Да и за Гарри, если подумать, тоже. Если бы ей в самом деле было плевать на будущее их дружбы, она бы и слова не сказала.

Выйдя за ворота, авроры остановились.

— Вы трансгрессируете первыми, мы сразу за вами, — сказал один из них.

Гарри достал из-за пазухи мантию-невидимку и накинул на себя и Джинни. Потом сам взял Джинни за руку и крепко сжал. Закрыв глаза, сосредоточился на точке прибытия, крутнулся на месте и погрузился в давящую тьму.

С трудом сглотнув комок в горле, Гарри открыл глаза. Они стояли посреди той самой дороги, на которую он трансгрессировал с Гермионой в канун Рождества. Всё было точно таким же: и небольшие домики, и виднеющаяся впереди площадь, путь к которой указывали зажёгшиеся фонари. Только вместо снега всё кругом зеленело. Лёгкий ветер колыхал деревья и кусты, отчего листья шуршали, словно перешёптываясь. Как и в прошлый раз, Гарри до смерти захотелось снять мантию. Он оглянулся. Авроров нигде не было видно, и хлопка трансгрессии он не слышал.

— Где они? — будто прочитав его мысли, спросила Джинни.

— Без понятия. Давай снимем мантию?

— Мы обещали МакГонагалл. Только поэтому она нас отпустила.

— К чёрту МакГонагалл, её здесь нет.

Джинни колебалась.

— Если появятся Донован с Коллинзом, сразу наденем обратно, — пообещал Гарри.

Джинни согласно кивнула. Он стянул мантию и затолкал за пазуху. Ему показалось, что дышать сразу стало легче, и всё кругом теперь виделось более завораживающим, чем под мантией. Они постояли некоторое время в ожидании реакции, но никто так и не появился. Гарри посмотрел на Джинни и на этот раз просто протянул ей руку. Она приняла её без промедления, и вместе они неспешно пошли по улочке.

Вечерело. Закатное солнце окрашивало багрянцем спины. На дорогу ложились длинные тени. Оказавшись на площади, Гарри с колотящимся сердцем прибавил шагу, направляясь к обелиску.

— Куда ты меня ведёшь? — спросила Джинни.

Гарри остановился и показал наверх.

— Смотри.

Стела с множеством имён магическим образом исчезла. На её месте теперь стояла скульптура: взлохмаченный мужчина в круглых очках обнимает женщину с длинными волосами, на руках которой покоится младенец.

— Это твои…

Гарри кивнул, не в силах говорить. Джинни сжала его ладонь.

В прошлый раз он почти сбежал, не в состоянии видеть самого себя, выполненного в камне: весёлого и беззаботного, без шрама на лбу. А сейчас смотрел и никак не мог насмотреться. Наверное, потому, что смотрел не на себя. Он вглядывался в черты отца и матери и находил всё новые и новые сходства с самим собой. Черноволосый кареглазый мужчина и рыжеволосая зеленоглазая женщина счастливо смеялись и махали ему рукой…

Гарри моргнул. Видение исчезло.

— Идём? — тихо позвала Джинни.

Они прошли мимо церкви, где сегодня было тихо и пусто, и Гарри не сделал попытки свернуть к кладбищу. Ему не хотелось читать безликие имена и даты. Он хотел помнить своих родителей такими, какими увидел только что. Пускай это всего лишь воображение, фантазия — он хотел сохранить в памяти живых людей, а не надгробные плиты.

Миновав паб, Гарри остановился. Джинни молча ожидала его действий.

— Сюда, — наконец сказал он, указывая на тёмную улочку.

Это был выход к окраине деревни, как раз туда, где ровный ряд домов оканчивался тёмной массой. Чем ближе они подходили, тем быстрее шёл Гарри. Джинни до сих пор не сказала ему ни слова, идя следом, и он был безмерно благодарен ей за понимание.

Оставшийся путь Гарри проделал почти бегом. Затормозив у калитки, он перевёл дух. Сейчас правой части развалин почти не было видно, потому что трава вымахала выше головы. Он сглотнул. В нём до сих пор жила уверенность, что именно там и была когда-то его детская. Именно там Волдеморт пытался убить его. И именно там вместо Гарри Поттера убил Лили.

— Я не был здесь полгода. А как будто и минуты не прошло.

К нему приблизилась Джинни.

— Это и есть дом твоих родителей? — Вопрос был риторическим, и Гарри не стал отвечать. — Значит, заклятие Доверия умирает вместе с теми, на кого было наложено.

В этот момент произошло то, чего Гарри ожидал, когда брался за ограду. Из зарослей крапивы и сорняков поднялась деревянная вывеска. Джинни подошла ближе и прочла вслух:

— Здесь в ночь на тридцать первое октября тысяча девятьсот восемьдесят первого года были убиты Лили и Джеймс Поттер. Их сын Гарри стал единственным волшебником в мире, пережившим Убивающее заклятие. Этот дом, невидимый для маглов, был оставлен в неприкосновенности как памятник Поттерам и в напоминание о злой силе, разбившей их семью.

Сердце Гарри словно стиснула ледяная лапа.

— Смотри-ка, эти надписи совсем свежие.

Джинни указывала на вырезанные недавно фразы: «Ура Гарри Поттеру, победителю Того-Кого-Нельзя-Называть!», «Мы живы только благодаря тебе!» и другие послания в том же духе толпились по краям от основного текста. Одна привлекла внимание Гарри: «Спасибо тебе, мальчик, который выжил. Я надеюсь, теперь ты будешь счастлив, несмотря ни на что». Гарри улыбнулся, а на душе сразу потеплело. Он знал, что люди бесконечно благодарны ему за то, что он сделал. Знал, что многие готовы возносить и даже боготворить его. Но что ему на самом деле хотелось получить от этой популярности, так это простого пожелания счастья. Многократно повторенное разными людьми, оно, возможно, станет реальностью.

Гарри отошёл от ограды, неотрывно глядя на темнеющий в сумерках силуэт полуразвалившегося коттеджа. Фигуры мамы и папы снова возникли перед глазами. Развалин больше не было. Светлый дом зазывал в гости уютным светом и запахом свежей выпечки. Вот открылась входная дверь, и на пороге показались двое: черноволосый мужчина и рыжеволосая женщина. Они смеялись и приветливо махали рукой, приглашая на ужин…

Гарри мотнул головой, и видение исчезло. Вокруг царила тишина. Ветер уснул вместе с солнцем. Гарри посмотрел на стоящую чуть в стороне Джинни. Вдруг картинка в его голове изменилась: вместо Джеймса он увидел себя, а вместо Лили… А ведь отцу было всего восемнадцать, когда он сделал предложение. Джеймс не медлил, а просто сделал то, чего хотел.

Интересно, каково это: делать предложение? Шаг не такой уж и простой, как кажется. Но ему вряд ли пришло бы в голову решиться, если б он не чувствовал, что готов. Только было одно «но»: странное поведение Джинни. Почему-то на ум сразу пришли Рон и Гермиона. Эти двое ссорятся, едва успев помириться. Вот уж у кого явные проблемы! А у них с Джинни ни одной ссоры с тех пор, как они вместе. Может, он просто надумал себе странности?

Джинни продолжала молчать, рассматривая дом. Гарри собрался с духом.

— Моим родителям было почти столько же, сколько нам с тобой, когда они помолвились. И я подумал, может, мы могли бы… Не пожениться, но помолвка…

— Гарри, остановись.

Джинни стояла к нему спиной, так что он не мог видеть выражения её лица. Он попытался объясниться:

— Помолвка — это ведь ничего особенного. Я подарю тебе кольцо, всего лишь подарок…

— Мерлина ради, Гарри! — воскликнула Джинни, оборачиваясь. — Какая помолвка? Ты в своём уме?!

Гарри вконец растерялся:

— Я думал… Разве это не то, чего ты хочешь?

— Ты никогда не думаешь. Оглядись вокруг! Три месяца как война закончилась, а ты несёшься и несёшься неизвестно куда. Помолвка! Мне шестнадцать лет, Гарри, я ещё даже школу не закончила. Мы не жили вместе и ничего друг о друге не знаем. Наши отношения напоминают мне бешеный забег. Я не хочу жить так, будто завтра небо рухнет нам на голову!

Гарри стоял, как оглушённый. Небо рухнет нам на голову… А вдруг рухнет? Джинни подошла к нему и взяла за руки.

— Всё закончилось. Я здесь, с тобой, я никуда не денусь.

Гарри посмотрел на то, что осталось от дома его родителей.

— Я бы хотел, чтобы у нас было больше времени. Но нам его не дали.

Джинни покачала головой и отступила.

— Сейчас у нас всё хорошо. Жаль, что тебе этого недостаточно.

Гарри вдруг разозлился.

— То есть, по-твоему, я просто так притащил тебя сюда? Думаешь, это ничего для меня не значит?

— Как же мне надоело слышать о том, что волнует тебя! — воскликнула Джинни, всплеснув руками. — А я, Гарри? Тебе всё равно, что я чувствую? Помолвка! Чем ты думал, когда предлагал мне такое? Ты подумал, каково будет мне? Хоть раз тебе в голову пришло просто спросить, чего хочу от наших отношений я?

Гарри так и замер с открытым ртом. Злость улетучилась, оставляя место стыду. С глаз словно сдёрнули вуаль. Он так увлёкся собственными страхами, что совсем забыл о Джинни.

Она повернулась к нему спиной.

— Не уходи! — Гарри схватил её за руку. — Джинни, я… Прости.

Он сплёл свои пальцы с холодными пальцами Джинни, чувствуя аромат заплетённых в косу волос.

— Я не ценил минуты, проведённые с теми, кого потерял. Я так много не сделал и не спросил. Я больше не хочу упустить ни секунды. Джинни…

Он прижался к её спине и обнял за талию. Она не оттолкнула.

— Я просто…

Гарри не знал, как выразить то, что чувствует, и надеялся, что Джинни поймёт без лишних слов. Она зарылась пальцами в его волосы. Гарри уткнулся носом в её шею. Сейчас он ощущал сильнейшее родство их душ, и это оказалось гораздо важнее формальностей и колец.

* * *

Драко в компании Пэнси возвращался в гостиную после ужина, когда краем глаза заметил, что она за ним наблюдает.

— Не понимаю, — протянула она.

— Чего не понимаешь?

— Вот этого, — Пэнси взяла его хвост и ткнула им Драко в нос. — С длинными волосами ты жутко напоминаешь Люциуса.

Драко отмахнулся от её руки. Вдруг до смерти захотелось обрезать волосы.

— Мне было немного не до того, когда… Эй!

Пэнси схватила его за рукав, втаскивая в тёмную нишу.

— Сюда! — Она приложила палец к его губам. — Тс-с-с!

Драко не понимал, что происходит, пока не уловил звук шагов и голоса.

— Простите за столь поздний визит, директор МакГонагалл. Порой мне начинает казаться крайней необходимостью иметь собственный Маховик времени.

— Ничего страшного, министр. Я прекрасно понимаю.

Они прошли мимо, обсуждая дела школы. Когда их голоса затихли, Пэнси легонько толкнула Драко в грудь, заставив покинуть нишу, и принялась вглядываться в полумрак коридора.

— Пошли в учительскую, — заключила она и зашагала вперёд.

— Ты куда?

Пэнси на ходу обернулась и посмотрела на него так, будто он сморозил какую-то глупость.

— Ты дурак? Хочу послушать, о чём они будут говорить.

— Мне без разницы, о чём они будут говорить. Я устал и хочу спать.

— Вот и иди, — пожала плечами Пэнси.

Драко поколебался. Чёрт. Будет же потом мучиться неизвестностью. А Пэнси, стерва, мало того что не расскажет, так ещё и издеваться начнёт. Плюнув, он пошёл вслед за ней.

Она уже стояла возле неплотно прикрытых дверей в учительскую. Устроившись рядом и стараясь не обращать внимания на статуи горгулий, Драко прислушался к доносившимся из учительской голосам.

— Восстановительные работы продвигаются успешно? — устало проговорил Шеклболт.

— Да. Вся отчётность в моём кабинете. Мы могли бы подняться…

— У меня не так много времени.

— Я могу призвать всё необходимое прямо сюда.

— Не стоит. У меня всё равно нет возможности должным образом проверить все документы. Вполне хватает того, что я увидел, а с бумажками мы разберёмся позже. Если я правильно понял, сейчас у вас нет нужды в чём-либо?

— Пока мы справляемся своими силами. Правда, нам потребуется… хм… новая мебель в класс защиты от Тёмных искусств.

— Новая мебель? Это не проблема. — Послышался скрип пружин. — Мне пора. Обращайтесь к моим заместителям. Они передают мне всё в кратчайшие сроки.

Раздались тяжёлые шаги, и Драко с Пэнси отпрянули было от двери, но тут снова заговорила МакГонагалл.

— Господин министр, могу я задать вам вопрос? Это касается Драко Малфоя и Пэнси Паркинсон.

Драко переглянулся с Пэнси.

— Что конкретно вас интересует?

— Почему этим двоим был вынесен одинаковый приговор? Разве тяжесть совершённых ими преступлений не слишком разнится?

Опять послышались шаги, затем натужный скрип пружин.

— Вы правы, но есть несколько нюансов. Мистер Малфой дерзил судьям, но давал честные ответы, а приговор принял скорее с облегчением, потому что ожидал заключения в Азкабане. Мисс Паркинсон действительно почти ничего не сделала, если бы не одно «но»: поведение во время слушания. У вас есть Омут памяти здесь, в учительской?

— Да, конечно.

Раздался звук, будто что-то очень тяжёлое поставили на стол. Драко вплотную приник к щели между дверью и косяком. Он разглядел широкую спину Шеклболта, сидящего левее стола, за которым стояла МакГонагалл, а перед ними — Омут памяти. Прямо сейчас из него, словно странный дымчатый цветок, выросла фигура Пэнси в кресле с цепями. Она медленно вращалась вокруг своей оси.

— Послушайте, что ответила мисс Паркинсон, когда ей задали вопрос, применяла ли она непростительные заклинания.

Призрачная фигурка в кресле сделала ещё один оборот, а затем раздался странно искажённый, словно из колодца, голос Пэнси из воспоминания:

— Да, и что? Кто их не применял? На войне все средства хороши. Я защищала себя.

Очень странно было видеть и слышать Пэнси там, в учительской, и в то же время понимать, что она стоит рядом.

— Я поражена, — сказала МакГонагалл.

Шеклболт поводил палочкой в Омуте, вытянул из него белёсую прядь и поднёс палочку к виску, позволяя нити воспоминания вернуться на своё место.

— Как видите, мисс Паркинсон нисколько не раскаялась, а приговор приняла как унижение. Мистер Малфой раскаялся в сделанном выборе, и у судей был повод верить ему. Они его испытали.

Картина собственного суда возникла в памяти, словно это было вчера. Так вот что они делали! Оказывается, все эти дурацкие вопросы были проверкой. А ему-то казалось, что судьи просто издеваются.

— Но откуда вам известно, о чём именно думали Малфой и Паркинсон?

— У меня свои способы, директор МакГонагалл, — туманно отозвался министр и снова поднялся. — Больше у меня нет ни минутки свободного времени.

— Спасибо, что навестили нас и…

Драко шарахнулся от двери, не дослушав обмен любезностями. Они с Пэнси коротко переглянулись и кинулись в сторону башни Рейвенкло.

Когда синяя дверь закрылась за спиной, Драко с Пэнси рухнули в кресла, с трудом переводя дух. Всё же не зря он остался и подслушал разговор. Если бы не Пэнси… Он вдруг почувствовал отвращение. Там, в Омуте памяти, Драко увидел не просто Пэнси Паркинсон, он увидел того, кем сам когда-то хотел стать.

— Ты слышал? — возмущённо взвизгнула она. — Знаток чужих душ выискался!

Драко молча поднялся. Пэнси заметила его замешательство.

— Что скажешь в оправдание очередной лжи? — сладко пропела она. — Ты же убеждал меня, что ни перед кем не ползал, а теперь оказывается, что ты искренне раскаялся.

Драко скривился.

— Я не больной на голову, Паркинсон. Да, я сожалею. Я не хочу снова пытать людей. Как ты можешь оставаться такой…

— Я защищалась, — перебила Пэнси. — А жалость — это к гриффиндорцам.

Драко ощутил нехватку воздуха, словно что-то душило его за горло.

— Да ведь ты даже не знаешь, что это такое, — прошептал он, охваченный воспоминаниями о невыносимой боли.

Пэнси разочарованно покачала головой.

— Похоже, я в тебе ошиблась, Малфой. Ты так и остался размазнёй.

Драко расхохотался. Громко и болезненно.

— Если ты думаешь, что можешь мной манипулировать, Паркинсон, лучше расстанься с этой мыслью прямо сейчас. И не смей больше говорить со мной в таком тоне. Никогда.

Демонстративно обойдя её, Драко направился к лестнице в спальню. Она не посмела ответить. Или ей попросту нечего было сказать.

В одном Паркинсон оказалась права: на факультете Слизерин каждый был сам за себя.