Следующая цель (джен)

Исповедь Альбуса длилась несколько часов. Я, поражённый шокирующими фактами, перестал как-то реагировать довольно быстро, просто стоял и смотрел на Дамблдора, теряясь в попытках уследить за повествованием, а вот Реймонд не только внимательно слушал, но и об осторожности не забывал и, когда наступило время ужина, приказал сделать паузу. С одной стороны, перерыв был не лишним — обдумать было что, да и ноги уже гудели от длительного стояния на одном месте, с другой же, хотелось поскорее закончить и выбраться из этого места. Но спорить я не стал, да и Дамблдор замолчал с облегчением — его дыхание давно сбилось и походило на хрип. Предложение Реймонда оказалось как нельзя более кстати: стоило нам усесться и вытянуть ноги, буквально через пять минут в гулком коридоре стали слышны шаги охраны, доставляющей узнику еду. Благословив в очередной раз гениальность создателя мантия-невидимки, мы затаились и, выждав (Дамблдор как раз успел подкрепиться), пока рослые молчаливые мужчины удалятся на достаточное расстояние, а эхо их шагов стихнет, предложили Альбусу продолжить.

Говорил он свободно, без принуждения, потому сам выбирал, что упомянуть, а о чём промолчать. Совсем недавно мне казалось, что, встретившись с директором, я вцеплюсь в него мёртвой хваткой и заставлю ответить на все интересующие меня вопросы, но вот он передо мной, а спрашивать ни о чём не хочется.

Он во всём винил Гриндевальда, старательно открещиваясь от каждого второго поступка, а из оставшихся — половину объяснял отсутствием альтернативы. Но, откровенно говоря, его рука слишком уж отчётливо прослеживалась в некоторых событиях. О Томе Риддле он говорил с неохотой, однако у меня сложилось впечатление, что он специально растил из него Тёмного Лорда — чтобы столкнуть с Гриндевальдом и таким образом избавиться от своего главного врага.

В моей судьбе Дамблдор тоже отметился, именно ему принадлежала идея, как с наименьшими потерями победить вышедшего из-под контроля Тёмного Лорда. Пусть он действовал по принуждению, пусть сокрушался и посыпал голову пеплом, мне от этого не было ни сытнее, ни теплее раньше, и не легче сейчас. Альбус видел, как развивается ситуация с Тёмным Лордом, и пытался помочь так, чтобы это не повлияло на его основные планы. Как бы он ни был зациклен на Ариане, всё же совсем остаться в стороне не сумел и предпринял шаги к спасению многих, не остановившись перед несколькими жертвами, в числе которых мне не посчастливилось оказаться. Положа руку на сердце, его нельзя было назвать злодеем, он всего лишь стремился спасти сестру, искупив тем самым вину за то, что своим равнодушием нечаянно сломал ей жизнь, но, как это часто и бывает, благими намерениями оказалась выложена дорога в Ад, а вовсе не к Общему благу. Можно ли было его осуждать за это? Не поступил ли бы я сам или любой из моих нынешних друзей так же?.. Вполне возможно, что я ничем не лучше, но это отнюдь не означает, что Дамблдор оправдан в моих глазах.

Зато все марионетки директора действительно оказались предателями и лицемерами — на их счёт я не заблуждался. Мне даже польстило то, что я верно интерпретировал мотивы, толкнувшие ту же Грейнджер на путь предательства: она действительно грезила о карьере в Министерстве магии и, понимая, что с её происхождением шансов пробиться наверх в чистокровном обществе нет, с открытыми глазами стала шпионкой Альбуса, а потом и с псевдо-Дамблдором стала сотрудничать, даже не заметив подмены. Да и насчёт Рона я не ошибся, его банально купили, мастерски надавив на нужные точки.

Я давно перестал идеализировать окружающих — вырос. Да и обвинять чужих по сути людей в том, что они предпочли мне собственное будущее, было глупо. И Рон, и Гермиона поступали так, как считали правильным, они, конечно, лгали мне и предали в конце концов, но не от подлости или зависти, а просто потому, что сочли это верным выбором. Они считали меня инфантильным глупцом, которого необходимо контролировать на каждом шагу, но упустили такую малость, как то, что и сами не далеко ушли по уровню развития и также служат лишь пешками, в уста которых вложили удобные лозунги. И от которых без сожалений избавились, как только в них отпала надобность.

Стали ли они счастливее от того, что позволили собой манипулировать, что предпочли детской дружбе покорность авторитету директора? Нет, это совершенно точно. За ошибочность своего выбора они оба заплатили непомерно высокую цену. Уизли лишились всего, и никто им не помог, Грейнджер и вовсе погибла от проклятия, и снова — никому не было до неё дела… Слушая о том, с какой готовностью люди отворачивались от меня, не требуя никаких доказательств, просто веря в непогрешимость Дамблдора, я не испытывал и сотой доли той боли, что терзала меня в Азкабане. Возможно, не последнюю роль в этом сыграло то, что каждый из них уже расплатился со мной свободой, репутацией, а то и вовсе жизнью? Кто знает, в чём была причина моей спокойной реакции, но никого убивать мне уже не хотелось. Наверное, последним, что ещё смогло меня удивить, был уровень актёрского мастерства Грейнджер и Уизли, но им, во-первых, качественно промыли мозги, а во-вторых, я сам закрывал глаза на любые подозрительные слова и поступки, отказываясь думать плохо о «друзьях». А остальным было просто плевать на Гарри Поттера — я был никем для них, не человеком — символом.

Чем больше я узнавал, тем противнее мне становилось.

Из воспоминаний Дамблдора выходило, что и после своей «смерти» он пытался противодействовать Гриндевальду и защитить меня. Альбуса нечасто выпускали из темницы, однако, когда дела Геллерта требовали его присутствия, он отпускал бывшего друга и позволял тому создавать видимость нормальной жизни. Меня немного удивила относительная свобода Дамблдора, но потом я вспомнил, сколько лет он безропотно подчинялся, и доверие Гриндевальда стало понятно: стокгольмский синдром во всём своём великолепии — он просто уже не ждал бунта.

Альбуса расстраивало то, как легко осуществлялся план Геллерта, как быстро орденцы и члены Отряда Дамблдора перестали задавать вопросы, и то, с какой скоростью Англия катится в бездну, но судьба Арианы его волновала, естественно, больше.

Стали понятны многие нелогичные поступки и решения директора, над которыми мы с друзьями ломали голову, не веря, что тот способен на столь глупые ошибки: Дамблдор таким образом пытался подать сигнал, что не всё в порядке. Забавно, но его сторонники ничего не заметили, приняв как данность факт, что лидер способен на примитивные ошибки, нам же и в страшном сне не могло привидеться, что ошибки совершаются намеренно.

Глядя в светящиеся добротой глаза Дамблдора, я задавался вопросом, кто отдал приказ родителям отказаться от меня? Лили повезло, она ничего не помнила ни о событиях той роковой хэллоунской ночи, ни о последующих принятых (или навязанных) решениях, но как бы сильно я ни ненавидел её совсем недавно, возлагать на неё всю ответственность было бы по меньшей мере глупо. Так кто, Альбус или Геллерт определил мою судьбу? Кто был автором гениальной идеи отдать меня на воспитание магглам? Кто накладывал на меня ограничители? Кто режиссировал испытания, поджидавшие меня на каждом шагу?..

Вопросы вертелись на языке, но задавать их было бессмысленно. Какой резон спрашивать того, в чьей честности не уверен? То есть я почти не сомневался, что рассказанная история правдива, но были ли слова Дамблдора истинны? Не исказил ли он какие-нибудь факты в угоду себе? Или даже по забывчивости?.. Можно ли принять услышанное за непреложный факт?

За всей этой многословностью я едва не пропустил самое важное: эксклюзивную информацию о самом Геллерте.

— Много лет я пытался понять, в чём его цель. Это не была власть, ведь он сам пожелал уйти в тень, когда победа над миром была в шаге от него. Это не были богатства — я даже представить не могу, какими огромными суммами он располагает. И ему было плевать на семью: Ариана родила ему трёх прекрасных детей, до которых ему не было ровным счётом никакого дела. А потом совершенно случайно я узнал…

Дамблдор захрипел; мы с Реймондом подались вперёд, боясь пропустить хоть слово.

— Том Риддл создавал крестражи — омерзительные суррогаты души, но предки Геллерта пошли дальше. Они сумели создать нечто большее — то, что гарантировало бессмертие не кому-то одному, но всему роду Гриндевальдов. Эта вещь… в неё заключили призванные из небытия души предков Геллерта, а может, и его собственную душу. Он мог взаимодействовать с покойными родственниками, мог советоваться и учиться у них… И он готовил наитемнейший ритуал с гекатомбами жертв для их возрождения. Я не знаю, как получилось, что эта вещь исчезла. Поиски вывели меня на след элитного отряда Domäne der Nation⁽¹⁾, занимавшегося экспроприацией предметов искусства в оккупированных странах. Магглы крали статуи и картины, а маги… — Дамблдор говорил с явным трудом, но если раньше это выглядело, как немощь старика, то сейчас становилось понятно, что дело в чём-то более серьёзном.

— Профессор? — обеспокоенно позвал я.

— Всё в порядке, Гарри, — вяло отмахнулся от моего беспокойства тот, словно старался успеть сказать всё до очередного приступа кашля. — Против маггловского диктатора сплотилось множество людей, в мире царил хаос, и уследить за действиями отдельных индивидуумом было невозможно. Эта вещь была похищена англичанами — это единственное, что известно достоверно. И Геллерт ищет её…

— Поэтому он убивал… — я запнулся, заметив, что Альбус посерел. — Профессор?!

— Пережив много утрат, можно пережить смысл жизни, — едва слышно прошептал он. — Все мои старания оказались напрасны, я так мечтал всё исправить, что не замечал, что лишь усугубляю проблемы. Но теперь это уже неважно. Ариана мертва, и мне больше не ради чего жить. Гарри, пообещай мне, что не позволишь Геллерту победить! Пообещай, что…

Он схватился за горло, захрипел и рухнул на каменный пол.

— Профессор?! Профессор Дамблдор?! Сэр!

— Он мёртв, — Мальсибер зажал мне рот и чуть встряхнул. — Надо выбираться отсюда.

— Но… Рей…

— Он и так сказал слишком много. Нарушенный непреложный обет должен был давно его прикончить… Всё же Дамблдор был невероятно силён, раз успел сказать столько… М-да. Мордред! Скажи кто — я бы не поверил. Так, ладно, обдумать всё это мы можем потом — дома, а теперь нужно выбраться отсюда. Эти сведения слишком важны…

* * *

В голове царил полный хаос. Я позволял Рею тащить меня к выходу, потому что от обрушенной на меня правды ноги отказывались повиноваться.

Я пытался припомнить и проанализировать каждый случай, когда винил в чём-то Альбуса, но получалось плохо: их было слишком много. К примеру, первое, с чем я столкнулся, выбравшись из Азкабана — именное проклятие. Наложено оно было сразу после моей победы над Тёмным Лордом, а значит, рукой Альбуса, но сам ли он посчитал нужным его наложить? Чьей идеей это было? Что-то подсказывало, оба великих мага могли до этого додуматься.

Или ещё один очень интересный вопрос: зачем нужно было отправлять меня в Азкабан? Даже если бы я пришёл к Дамблдору за правдой, ему достаточно было стереть мне память, и я тут же вновь стал бы послушной марионеткой. Или непослушной, раз уж он желал получить ещё одного Тёмного Лорда. Или истинный смысл этого решения крылся в том, что Азкабан — отличная стартовая площадка для озлобления и культивации ненависти ко всему миру?..

Но тогда не Гриндевальд виноват в моём заключении, а сам Дамблдор. И в эту картину удачно вписываются и интервью с моими «друзьями»: директору ничего не стоило убедить Рона с Гермионой в собственной правоте. Те годами выполняли его распоряжения, не каждое из которых шло мне во благо, и их это не смущало. Одной ложью больше, одной меньше — уверен, к тому моменту совесть у обоих давно атрофировалась за ненадобностью.

А вот ситуация с Дурслями, когда в поисках меня к ним был отправлен Джордан — это явно не Альбус придумал: уж кто-кто, а он прекрасно знал, что я ни при каких обстоятельствах не соглашусь снова встретиться с родственниками. Хотя… Если Дамблдор сказал правду, Ли мог быть отправлен к магглам по заведомо глупой причине для того, чтобы его нельзя было использовать в чём-то по-настоящему важном для Гриндевальда. Иными словами, Альбус мог неразумно тратить время своих людей, мешая или хотя бы отодвигая во времени реализацию планов Геллерта…

Мерлин! Как же я ненавижу неопределённость!

Казалось бы, мы сумели провернуть невероятно сложный фокус и вычислить истинного врага. Более того, мы умудрились допросить человека, которому, единственному во всём мире, известна правда. Но и этого недостаточно, чтобы разобраться в хитросплетениях изощрённого разума Геллерта Гриндевальда.

Но хотя бы насчёт оскорбительных законопроектов, ущемляющих права волшебных рас, стало понятно. Союз Геллерта с теми же гоблинами Альбус допустить просто не мог… К сожалению, даже подтвердив мою теорию о желании врага пробраться в Гринготтс и добраться до сейфов чистокровных магов, мы так и не смогли выяснить истинную причину этого. Что-то ему было нужно, какая-то вещь, приравненная к произведению искусства — это уже не подлежит сомнению, Альбус сказал это прямо, но что это?!

Чаша внутренних весов колебалась; я не мог понять, ненавижу ли ещё Дамблдора или это чувство целиком и полностью перенаправлено на нового врага. Разумеется, Геллерт был намного более серьёзным противником уже хотя бы потому, что не нуждался в прикрытии своих «лучших» сторон — Тёмный Лорд не может быть бывшим, — а потому его методы обещали стать убийственно действенными, но… Это ведь не Гриндевальд дёргал меня за ниточки всю мою сознательную жизнь, не он вынудил к браку моих родителей, не он подстроил всё так, чтобы исполнить пророчество Кассандры, о котором я совершенно забыл спросить. И не Геллерт предопределил моё место в магическом мире, оставив сиротой при живых родителях и сбагрив магглам. В конце концов, ограничители на меня тоже накладывал не Гриндевальд, а ведь именно они едва не становились причиной моей гибели при каждом столкновении и с Лордом, и с Пожирателями, и с дементорами…Это всё было заслугой Альбуса.

Мы почти выбрались из Коцита, преодолев бесконечный ветвящийся коридор, и я постарался отбросить все мысли об Альбусе хотя бы до того момента, как окажусь в безопасности.

— Хвала Салазару! — прошептал Рей. — Твой остекленевший взгляд уже начал меня пугать.

— Я в порядке, — едва слышно ответил я, сильно погрешив против истины.

Разумеется, Мальсибер понял, что я лгу, но заострять на этом внимание не стал.

— Охрана что-то заметила, так что действовать придётся ещё осторожнее, — он накинул мантию-невидимку на нас обоих и, знаками показав, как именно нам нужно шагать, чтобы не сбиваться и не шуметь, потянул меня за поворот, прямо к посту охраны.

Несчастные двадцать ярдов мы преодолевали едва не полчаса. О применении магии не шло и речи, а как без этого просочиться мимо двух бугаёв, застывших в дверях, было неизвестно.

— We hebben geconstateerd activiteit. Controleer de westelijke corridor⁽²⁾.

— Wilso⁽³⁾.

Непонятные переговоры нас взволновали, однако охранники наконец-то сдвинулись с места, бодро скрывшись в том самом коридоре, из которого мы пришли, и мы моментально воспользовались случаем, чтобы выскользнуть наружу. Пока открывалась дверь — скрипучая, будто имела не пару, а сотню несмазанных петель, — я успел придумать шесть сценариев убийства охранника, мимо которого нужно пройти, но повезло — за дверью никого не оказалось. Выбравшись за пределы тюрьмы, мы, конечно, вздохнули свободнее, но расслабляться было рано. Рей удерживал меня от попыток сорваться на бег и тем самым демаскировать нас, и потому до спасительного леса мы добирались ещё полчаса. И лишь скрывшись за зелёной стеной, он вынырнул из-под мантии и широко улыбнулся:

— Мы сделали это!

— Теперь осталась сущая мелочь: разобраться во всём, — невесело протянул я, первым шагнув прочь от тюрьмы.

— Ты прав, впереди нас ждёт много интересного, но принижать достигнутое всё-таки не стоит.

— Я не принижаю, просто… Мне нужно всё осмыслить.

Рей хлопнул меня по плечу и вырвался вперёд, задавая темп ходьбе.

Что ж, шагать нам предстояло долго, почему бы не продолжить анализ новых сведений прямо сейчас?

1) Domäne der Nation (нем.) — достояние нации.

Вернуться к тексту

2) We hebben geconstateerd activiteit. Controleer de westelijke corridor (нидерландский) — Мы засекли активность. Проверьте западный коридор.

Вернуться к тексту

3) Wilso (нидерландский) — Будет исполнено.

Вернуться к тексту