A Single Whole (джен)

Не прилагай столько усилий, всё самое лучшее случается неожиданно.

Габриель Г. Маркес, «13 фраз о жизни»

После всего того, чем накормил Гарри старик, он ещё долго не мог полностью всё переварить и чувствовал тошноту. В связи с этим он не сразу смог решить, стоит ли читать письма, которые дал ему месье Патрик, или всё же избавиться от них, как от улик. Рука не поднималась их уничтожить, но и с чтением он тянул. В конце концов он развязал свиток и взял первый пергамент с пометкой в самом верху, гласившей: «Письмо первое: Амалия де Бальзамо пишет герцогу де Бальзамо».

«Многоуважаемый герцог Жиндрих-Эдмон де Бальзамо, пишет Вам Ваша законная супруга, Виолетт-Софи Амалия де Бальзамо, урождённая Ретус.

Довожу до Вашего сведения, сударь мой, что в настоящее время прибыль нашего замка сократилась втрое, и это крайне неблагоприятно влияет на расходы Вашей семьи. Погибли шесть домовых эльфов и служащий конюшни. Восточное крыло имения Ретус понесло некоторые повреждения. Давеча я забрела в заброшенные Северные подвалы — они совсем отсырели и заросли мхом, вскорости там поселятся лягушки. В садах вянут цветы — садовники отказываются прилагать какие-либо усилия, ссылаясь на бесполезность каких-либо мер из-за известной Вам неприятной ситуации. Если хотите знать моё мнение — эти бездельники совсем заелись, им нужно сократить жалование либо заменить.

От нас ушёл наш любимый ментор, ибо он страшится, что происходящее в замке коим образом отразится на его уважаемой особе. Со своей стороны отмечу, что это чистой воды абсурд и глупейшие предрассудки.

Достопочтенный месье из Амстердама, коего мы ждали неполных два месяца, посетил имение в начале весны. Пробыл с нами два вечера, после чего с шумом отбыл (попадись ему боггарт!), — истинный чудак, ноги его в нашем замке больше не будет.

По части ученичества у нас продвигается не совсем гладко. От преподавания отказались уже трое профессоров — знатных и уважаемых господ, — чем мы глубоко опечалены.

Всё это сообщаю Вам, друг мой любезный, не жалоб ради, а по Вашей же личной просьбе. Мой поверенный всё ещё работает над документами. Здоровье наше оставляет желать лучшего, но я убеждена, что опасаться нечего, эта хворь вскорости уйдёт.

Целую Ваши руки. Ваш сын передаёт Вам низкий поклон».

Гарри растерянно повертел пергамент в руках — и это всё? Эка важность — жена жалуется мужу на хозяйство. Гарри разочарованно фыркнул, но, на всякий непредвиденный случай, решил перечитать письмо ещё раз.

— Гарри! Не поверишь, что только что случилось! — громко воскликнул Этьен, рывком распахнув дверь библиотеки, в которой Гарри спрятался от мира сего в попытке уединиться. Запыхавшийся, раскрасневшийся, с горящими глазами Этьен подлетел к столу Гарри. Он вопрошающе глянул на товарища. — Невероятно! Я сам не поверил сначала: ты представляешь, украденные свитки — те, что пропали в октябре, — вернули на место! Так просто, незаметно, взяли и вернули!

— А-а, — вяло протянул Гарри, снова возвращаясь к письму. Вот что за люди? Только надумал заняться чем-то таинственным — сразу накрыли. Уже летом в библиотеке покоя нет.

— Ты что, не веришь? — воскликнул Этьен, готовый отстаивать правдивость своих слов.

— Верю-верю, просто я уже слышал об этом, — сказал Гарри, не уточняя своего источника. Этьен моментально сдулся, лишённый возможности первым рассказать сенсационную новость. «Знал бы ты, Этьен, что я в руках сейчас держу», — подумал Гарри.

— Слышал? — упавшим голосом переспросил он, понурив плечи. Гарри виновато кивнул. — А, ну да… но странно же, да? Зачем тогда крали? Вообще непонятно. Авроры забрали свитки на досмотр: ну, может, прокляли их или там порчу навели… А профессора так и не поняли, кто украл-то. Словно ветром сдуло — вжих, а потом снова — вжих — и на месте. Прямо-таки мистика какая-то, — последнюю фразу Этьен уже бормотал себе под нос, расстроенно водя пальцем по лакированной поверхности стола.

— Угу, странно, странно, — согласно покивал Гарри, не отрывая носа от пергамента.

— А ты что там читаешь? — без особого интереса спросил Этьен.

— Да так, ничего особенного. — Гарри неохотно сунул письмо в сумку. — Больше нечего делать.

— Угу, — Этьен c любопытством оглядел пыльные столы, словно только сейчас осознавая, где находится. — Не знал, что библиотека ещё открыта, — сказал он, вбросив взгляд на старенькую библиотекаршу, мирно посапывающую за своим столом в окружении стопок книг.

— К чему ей закрываться? — Гарри подозрительно наблюдал за тем, как Этьен нерешительно мнётся.

— Ну да. Тогда я с тобой тут посижу.

Гарри подавил разочарованный вздох.

— Зачем? — не слишком вежливо бросил он. — Учёба закончилась.

— Ну, мне тоже делать больше нечего… Ты не против? — таким щенячьим взглядом Этьен посмотрел на Гарри, что тому оставалось только согласиться.

— Да нет…

— Спасибо. О, я тоже как-то брал эту книжку, — Этьен потянулся к верхней книге из стопки кем-то оставленных книг.

Гарри взялся за другую книгу, и началась игра под названием «Кто кого пересидит». Этьен пытался завязать разговор, задавая Гарри вопросы. Но тот отвечал нехотя и односложно. Он пришёл в библиотеку главным образом для того, чтобы в последний раз поговорить с привидением, живущим здесь. Но граф, естественно, не объявится, пока рядом ошивается Этьен. Вздохнув, Гарри перевернул страницу книги, увлёкшись чтением. Через какое-то время его отвлекло ощущение пристального взгляда на себе. Он вопросительно посмотрел на беззастенчиво разглядывающего его Этьена.

— Что? — нахмурился Гарри. Этьен вздрогнул и, покраснев как свекла, отвернулся.

— Эм… прости, задумался, — пролепетал он, рассматривая свои обкусанные ногти. И, помолчав, добавил: — У тебя родинка на щеке. Почти год с тобой в одной комнате прожил и не замечал… кхм.

— От солнца, наверное, появилась, — пожал плечами Гарри.

Этьен поднял на него недоверчивый взгляд, лицо его начало приобретать нормальный оттенок.

— Разве такое бывает?

— Конечно. Солнце вообще страшно влияет на эпидермис, что только не появляется под его воздействием… даже рак кожи, ты знаешь? Но это крайность, обычно находиться на солнце довольно полезно, вырабатывается витамин D, полезный для костей.

Этьен с готовностью кивнул, обрадованный тем, что Гарри наконец начал ему отвечать.

— Точно! У меня на солнце веснушки появляются: я имею в виду, когда много времени на солнце провожу. А вообще от солнца кожа обычно темнеет. Странно, что ты всегда такой бледный, — Этьен обвиняющее ткнул Гарри пальцем. Тот пожал плечами.

— Такой у меня тип кожи.

Гарри никогда не понимал, как девчонки могут часами обсуждать новую мантию подружки или новый лак для ногтей, а мальчишки — свойства одной единственной метлы и загонщика-мазилу любимой команды. Возможно, секрет в том, что при этом не нужно особенно задействовать мозг. Гарри призадумался: может, стоит чаще общаться с однокурсниками? И своими знаниями поделится, и сам чего-нибудь узнает… Гарри прыснул про себя — глупости какие в голову лезут, что нового могут поведать ему его одногруппники? Какая команда по квиддичу прошла в полуфинал Лиги чемпионов? Кто куда поедет отдыхать этим летом со своим семейством? Кому родители запретили покупать шипучие конфеты? Чей отец получил недавно продвижение по службе, и чья мать готовит вкуснейший шоколадный торт… Гарри вздрогнул от хода своих мыслей, нахмурился и вновь уткнулся в книгу — нечего им было обсуждать.

Однако же Этьен ещё не заметил, что его друг снова закрылся, и, обрадованный минутной, как оказалось, отзывчивостью Гарри, продолжал трещать, смотря на книгу у того в руках — в глаза людям Этьен предпочитал не смотреть, до того был не уверен в себе.

— Я в детстве знал одну девочку — кожа у неё была очень светлая и никогда не загорала. Мы однажды с классом ездили летом на пляж: целый день провели на солнце. Так девочка так сгорела, что её отвезли в больницу, а когда её выписали, снова была белой, как простыня...

Гарри промычал что-то из-за книжки, и Этьен снова приуныл, поняв, что его болтовня никому не нужна. Некоторое время он только вздыхал.

— Могу газету дать почитать…

— Спасибо, не нужно.

— Хм… я тут всё думал… знаешь. Ну, я хотел сказать… — Гарри выжидающе глянул на него поверх желтоватых страниц, — то есть я хотел с тобой посоветоваться… я тут подумал, и я, наверное…

Громкое «бамм» прервало его бормотание, оповещая о начале второго завтрака. Этьен вздрогнул и подскочил, словно на пружинках, отчего стул с глухим стуком опрокинулся на пол.

— Ты есть пойдёшь? — спросил он, поднимая стул.

От шума проснулась библиотекарь мадам Шёнис; она зашипела на них и осуждающе прошептала:

— Тише, мальчики! Вы же в библиотеке, — сухонькой ручкой она указала на табличку, плавающую над её столом:

«В библиотеке разговоры

Предвещают только ссоры,

В библиотеке тишина

Обязательно нужна!»

— Шиш! Не мешайте другим заниматься!

Они были в библиотеке одни, но убеждать в этом библиотекаршу не было никакого смысла.

— Так что, идёшь? — тихо переспросил Этьен.

Гарри помотал головой.

— Нет, пожалуй, иди без меня. Я не голоден.

Этьен помялся, но спорить не стал и отчалил. Гарри искоса глянул на проснувшуюся старушку, собрал свои вещички и отправился на поиски подходящего уголка, чтобы караулить графа. Вздохнув, он обошёл один стеллаж, другой, заглянул за третий, вернулся, завернул в другую сторону и устроился за уютным столиком у окна. Какое-то время спустя из-за стеллажа послышалось шуршание и чьи-то унылые вздохи.

— Граф Альфотус? — негромко позвал Гарри.

За стеной издали особо горестный вздох и умолкли. По коже пробежали мурашки. Затаив дыхание, Гарри вышел из-за стола, мелкими шажками подходя к проходу, но тут перед ним из-под пола выплыл невозмутимый граф, едва слышно напевая себе под нос. Гарри вздрогнул.

— Граф!

— Гарри, fac valeas (с лат. «доброго здоровья»)! Как поживаете? — невинно спросил тот. Гарри обошёл его и заглянул за соседний стеллаж — но там никого не оказалось; в зале мадам Шёнис снова сладко посапывала за своим столом.

— Жив пока, — пробурчал Гарри, возвращаясь к столу.

— О, absque omni exceptione (с лат. «без всякого сомнения»), — сладко заулыбался граф. — Так это же неплохо, как вам кажется? Вы, я гляжу, не в настроении. Случилось что? — с участием поинтересовался он.

Гарри передёрнул плечами.

— Можно сказать и так. Меня из академии собираются исключить, — таким тоном, словно это его ничуть не тревожило, сказал он.

— Ах, да что вы! Мелочь какая, ей-ей, не стоит из-за подобного грустить, — привидение беззаботно махнуло рукой.

— А из-за чего тогда стоит? — сухо спросил Гарри.

Граф задумался, почесал за ухом.

— Не знаю даже, Гарри. Ad notanda (с лат. «следует заметить»), я уже давно нежилец: откуда ж мне знать, что печалит живых людей.

— Вот именно. Если меня исключат, то у меня будет закрыт доступ к магическому миру — а этот мир уже как часть меня! Это… — он пространно помахал руками, — это как если бы вам запретили появляться в библиотеке…

Граф смешно округлил глаза.

— Но я же привидение, мне нельзя запретить…

— Гипотетически. Вот вы представьте, что вам запретили!

Граф поиграл бровями, погрыз уголок своей книги.

— Нет, не могу, Гарри. Библиотека — это моя alma mater (с лат. «мать-кормилица»)! Я здесь живу.

— Всегда?

— Всегда. Я здесь умер.

— Разве вам нельзя передвигаться по замку?

— Можно. В основном, по замку. Иногда я навещаю кой-кого из своих соседей. Но я почти всегда в библиотеке.

— Тогда почему вас почти никто не видит?

— Руководство школы, знаете ли, не очень-то жалует нашего брата, нам приходится скрываться. На моё счастье, эта библиотека огромна, во многие отделы студенты даже никогда не заходят, представьте себе! В некоторые не попасть, не зная их точного местонахождения: например, в профессорский отдел, или в Детский, или в Ненаходимый, или в Красную комнату, или в Запретную, а в отдел Высшей магии вообще не заходили уже лет сто, а Потерянный отдел потеряли, кажется, окончательно. Я больше всего люблю Личный отдел — я сам его составил. Там собраны все мои самые любимые сочинения.

Гарри поднял брови в удивлении.

— Так много. Неужели все эти отделы заполнены книгами?

Граф довольно захихикал.

— Разумеется! Но вы даже не представляете, сколько ненужных и бессмысленных книжонок порой издают! Я бы без сожаления выбросил половину всей коллекции.

— Интересно, — протянул Гарри, барабаня пальцами по столу.

— Чудесная библиотека, честно скажу. Герцог де Бальзамо тоже проводил здесь много вре…

— Бальзамо? — резко перебил Гарри. — Бальзамо… Я хотел у вас спросить: что вы о нём знаете?

Граф покряхтел, оправляя одежду.

— Что я мог о нём знать? Я жил после него. Увы, его духа здесь нет. Мне рассказывали, что он был прекрасным домоуправленцем, хорошо относился к прислуге, в делах, порочащих честь фамилии, замечен не был — таким должен был стать и я, такими должны быть все главы рода де Бальзамо, — гордо выпятив грудь, пророкотало привидение.

— А его жена? Она разве не с ним жила?

— Как же, с ним, разумеется… Хотя подождите, нет-нет, я припоминаю что-то, связанное с ней. Кажется, в её роду были какие-то проблемы… что-то там случилось… точно не припомню что, но она из-за этого покинула нашего предка. Скандал был какой-то, но вы же понимаете, о скандалах стараются умалчивать. Знаю только, что… что, гм, были какие-то проблемы с наследником по её линии — её род мог прерваться. Она, кажется, отбыла в свой родовой замок и более не возвращалась. Да, а зачем это вам?

— Ну, — нерешительно протянул Гарри. Граф смотрел на него выжидающе. — Я тут кое-что нашёл… — негромко сказал он и потянулся к сумке.

— Так, вы что-то нашли, — повторил граф и в предвкушении потёр руки.

— Кхм… не совсем нашёл — мне это дали. Это перевод писем, тех, что… гм… украли. Я не крал, честное слово, я эти свитки в глаза не видел, только перевод…

— Неважно, Гарри. Так что там? — граф подплыл ближе и нагнулся над столом, куда Гарри положил одно из писем, попутно доставая монокль из кармана. — Bona venia vestra (с лат. «с вашего позволения»), — только и пробормотал он. Следующую минуту было слышно лишь: — Угу, угу… хм… кхм… хе-хе, вот так женщина… угу…

— Так что вы об этом думаете? — спросил Гарри, когда граф прочёл. — Мне показалось, что там нет ничего стоящего — обычное письмо, никакой важной информации, но тогда почему его так ценят и называют реликвией замка? — поведал он графу свои сомнения.

— Гарри-Гарри, — покачал головой тот. — Главная ценность украденных свитков — это их возраст, их история. А тот факт, что они написаны на малоиспользуемом, даже в те времена, диалекте, придаёт им ещё большую загадку и делает ещё более ценными. Понимаете?

Гарри нахмурился.

— Я думал, что вы, быть может, поймёте это письмо лучше, чем я.

— А prima facie (с лат. «на первый взгляд»), это самое обычно письмо. Даже не знаю, Гарри, может, и есть что-то большее, а я не такой внимательный, как хотелось бы, — граф виновато развёл руками. — Всё может быть.

— Ещё есть два письма, но я не успел их ещё прочесть… — Гарри посмотрел на время. — Я могу дать их вам, но позже, сейчас мне уже пора идти.

Граф ответил, ничуть не обиженный:

— Ничего, Гарри, в следующий раз.

Гарри поднялся и внимательно посмотрел на привидение.

— Да, может быть… Спасибо, граф, я был рад познакомиться с вами.

Граф удивлённо посмотрел на него — обычно они не прощались.

— И мне, Гарри, всего хорошего!

Гарри кротко кивнул и спешно вышел — на сегодня у него оставалось ещё одно дело. Самое важное на данный момент.

* * *

— Хр, — всхрапнул портрет известного астролога у Гарри над головой.

— Бу-бу-бу, — бубнили статуи и бюсты у противоположной стенки Обители.

— Ой, да ладно! Не верю, — приглушённо хохотали сплетницы на полотне у входа.

— А потом — бац, я уже стою рядом, и — бац — я уже в миле от вас, — вальяжно развалившись на троне, тихо рассказывал маркиз Сюррепьель тысячу раз пересказанную историю всем, у кого было настроение слушать.

В Обители стоял гул, никто не решался шуметь, но все тихо переговаривались, разделившись на группки. Гарри устроился в нише за статуей Жакмара Клее, рядом с портретом старика Жан-Жака Бертрана. Он провёл здесь почти полдня, приближалось время ужина, и он не успевал на него, но, хоть и пропустил второй завтрак, ему кусок в горло не лез. Уткнувшись носом в коленки, он неотрывно смотрел на дымящееся в котле зелье — ему осталось только остыть после повторного кипячения, и можно было его использовать. Сердце стучало в груди, отдаваясь в голове и пятках, порой пропуская удар, когда Гарри в голову в очередной раз приходила паническая мысль, что зелье не сработает.

— Ты хоть разок моргни, — хмуро обратился к нему старик, выводя Гарри из задумчивости.

Тот вздрогнул и повернул к нему голову.

— Что, простите? — рассеянно пробормотал он — нервный комок застрял у него в горле.

— Отставить панику! — резко бросил Бертран, заставляя Гарри снова вздрогнуть. — Столько ждал, а сейчас решил понервничать. Таким образом ты зелье можешь испортить!

Сглотнув и облизав пересохшие губы, Гарри снова обернулся на зелье. Прозрачный пар неторопливо поднимался к высокому потолку, постепенно растворяясь в воздухе.

— Я в порядке, — тихо произнёс он, прикрывая глаза.

— Ну-ну, успокойся же, это зелье — не последний шанс найти твоего брата.

Гарри едва заметно кивнул, не вполне осмыслив сказанное. Сердце снова пропустило удар, когда смысл фразы дошёл до него. Распрямившись, он во все глаза уставился на портрет.

— Как вы сказали? — Зелье мгновенно отошло на второй план.

— Я говорю, — тот понизил голос, мельком глянув по сторонам, и приблизился к раме. — Я говорю, что это не последний шанс найти брата.

Гарри пристально вглядывался в нарисованные глаза погибшего колдуна.

— Откуда вы знаете… С чего вы взяли? — напряжённо спросил Гарри, тоже подвигаясь ближе к раме картины.

Тот ухмыльнулся.

— Тут не надо быть гением, достаточно сложить два и два. Но надо знать, что складывать. Я хорош в том, что сейчас называют психологией. При жизни я отлично владел легилименцией, изучал сенситивный мир, как тебе уже известно. Сейчас я уже не владею той магией, что была у меня при жизни, но кое-какие приёмы по этой части я ещё знаю. Не обязательно нужна легилименция, чтобы читать людей как книги. Они выдают себя жестами, мимикой, каждым взглядом. Неопытный лжец всегда столь очевиден! Но, признаться честно, ты был крепким орешком. Тебя было сложно и интересно разгадывать. Когда ты сказал, что твои родители погибли, я не поверил — ты держался спокойно, прямо, уверенно, и даже нельзя сказать, что напряжённо. Словно и не о своих любимых говорил — я тогда решил, что ты врёшь. Но когда ты начал про их смерть рассказывать, ты, признаюсь, заставил меня засомневаться в себе. Ты не был похож на наглого лжеца. А потом ты сказал, что хочешь найти своих биологических родителей — и тут ты врал. Ты сухо изложил суть дела и говорил о них довольно отстранённо, словно они не имели для тебя никакого значения. Я замечал и раньше, что в твоих движениях заметна некая твёрдость, какая бывает только у людей, которые уже пережили тот возраст, когда всё ещё полагаются на родителей, когда они для них опора и залог постоянства. Ты вполне твёрдо стоишь на ногах. Ещё я заметил, что ты очень внимательно смотрел в глаза этому… маркизу. Обычные люди, когда лгут, стараются скрыть взгляд, запинаются, внутренне стыдясь своей лжи, но многие — так сказать, наученные лжецы, — наоборот, внимательно наблюдают за собеседником, следя за их реакцией, — не заподозрили ли их? Словно пытаются прямым взглядом задавить сомнение… и ведь у них этот получается, не так ли? — Бертран понимающе хмыкнул, подмигивая Гарри. — Всё стало понятно, когда я вспомнил месье Патрика Аудейсского, тебе уже довелось с ним встретиться?

— Вы с ним знакомы?

— Он заходил к нам пару раз, рассказывал о теме своих исследований, задавал вопросы. Мы поделились своими знаниями, хотя никто из нас не занимался подобным, он поделился своими. И вот, когда я познакомился с тобой, присмотрелся и подумал: а почему бы и нет? А что, если ты вовсе не скрываешь свои чувства, а они просто… приглушены?

— Вы что, верите ему? — сухо перебил Гарри. Старик пожал плечами.

— Верю настолько, насколько можно поверить учёному-одиночке в той области, о которой ты даже никогда не думал. Он говорил довольно правдоподобно, признаюсь, но уж слишком эмоционально — настоящему учёному необходим холодный ум, служащий логике и науке, а не желанию сделать некое великое открытие. Поэтому его сложно было воспринимать серьёзно, понимаешь ли.

Гарри кивнул с некоторым облегчением. Бертран продолжал:

— Но потом я увидел тебя. И есть в тебе некая… неясность, что-то, что я не мог распознать. При том, как уверенно и спокойно ты держишь себя, без доли притворства, с тобой иногда случаются эти… приступы… Внезапные приступы некой растерянности, слабости. Знаешь, что порой ты оглядываешься, неосознанно ощупываешь пространство вокруг себя, временами ты ни с того ни с сего выглядишь таким потерянным, словно не понимаешь, где находишься, как сюда попал, почему ты здесь, а не в другом месте. Ищешь что-то взглядом, разочаровываешься, не находя. Все эти действия носят неосознанный характер, не так ли?

— Перестаньте, — поморщился Гарри. Как же ему надоели эти любопытные варвары, разглядывающие его под микроскопом, принимая за некий уникальный экземпляр и желая понять его природу. — Вы следили за мной? — устало спросил он.

Бертран не выглядел виноватым.

— Следил, Гарри, разумеется. Это то, чем я привык заниматься, — наблюдать за людьми: каждое движение, каждый вздох, каждый взгляд…

— Значит, и про брата вы просто догадались?

— Догадался. Сложил два и два…

Гарри недовольно фыркнул.

— Раз уж вы такой проницательный, возможно, вы можете догадаться, где он сейчас находится?

— Гарри, — снисходительно покачал головой Бертран. — Не стоит впадать в отчаяние…

— Я не впадаю, — огрызнулся Гарри, возвращаясь в прежнюю позу и упираясь недовольным взглядом в котёл с зельем.

— …и ты слишком много надежд возлагаешь на это зелье. Мне страшно за тебя: если оно не подействует, а это вполне вероятно, если твои родные волшебники, ты рискуешь заработать нервный срыв.

Гарри промолчал, словно и вовсе не услышал.

— Гарри, если быть зацикленным на одной и той же вещи, можно забыть о реальности и…

— Что такое легилименция? — хмуро перебил Гарри, не желая выслушивать очередную нравоучительную проповедь от человека, который якобы знает о нём больше, чем он сам. Бертран сначала растерялся, но затем, укоризненно вздохнув, милостиво объяснил:

— Легилименция тесно связана с окклюменцией — они относятся к ментальной магии. Легилименция обучает человека проникать в чужое сознание, узнать чувства и мысли этого человека…

— Читать мысли? — удивлённо перебил Гарри.

Бертран слегка поморщился и задумчиво пояснил:

— «Читать мысли» — это слишком грубое выражение для такой тонкой науки. Ты можешь увидеть визуальные образы из жизни этого человека, понять мотивы его поступков, увидеть тайное, узнать прошлое человека.

Гарри круглыми глазами смотрел на портрет. Видеть мысли? «Мои мысли могут увидеть?» Если вдуматься, это даже страшнее, чем кажется на первый взгляд.

— Вы шутите? — недоверчиво протянул он.

— Я? Нет, почему же? Это вполне возможно, но очень сложно. Немногие владеют легилименцией, так что не стоит беспокоиться. К тому же при этом важен зрительный контакт — лучше не смотреть в глаза сильному магу. Есть ещё окклюменция — противоположность легилименции. С её помощью можно защитить свой разум от «вторжения». По правде говоря, окклюменция сложнее легилименции, потому что для того, чтобы ей обучиться, нет специальных заклятий и чётких инструкций. Она малоизучена, и немногие способны ей овладеть. Обычно люди учат обе науки, но порою нуждаются лишь в одной.

— Это нарушает права человека, — пробурчал Гарри, утыкаясь подбородком в сложенные вместе руки. — Их ведь запрещают?

— Окклюменция — это всего лишь защита, никто не может запретить человеку защищаться, а вот легилименторы действительно контролируются Министерством…

— Эй, вам не кажется, что зелье уже готово? — раздался голос маркиза. Гарри поднял голову и тут же поднялся.

— Готово? — требовательно спросил он, заглядывая в котёл вместе с остальными.

— Ну, потрогай, что ли… — отозвался маркиз, неспособный чувствовать жара.

Гарри нервно облизал пересохшие губы, осторожно коснулся кончиком пальца гладкой поверхности котла, а потом приложил и ладонь.

— Наверное… — неуверенно протянул он, озабоченно хмурясь.

— Что ж… — волна прошлась по Обители, и вот уже рядом с Гарри лежали карта мира в масштабе один к миллиону и стеклянная колба. Он с сомнением оглядел застывших в ожидании Великих Волшебников. Он сам сгорал от нетерпения, но действовал медленно и осторожно, чтобы ничего не испортить. Зелье было тёмным, вязким и переливалось различными цветами радуги, как мазут, а пахло морскими водорослями. Гарри заткнул наполненную колбу пробкой и медленно поднёс к глазам, слегка взболтал. ООВцы как завороженные уставились на зелье, не издав ни звука и даже, казалось, не дыша.

Гарри не мог подавить приступ острого страха: если не подействует, что ему тогда делать? Как ещё искать? Если зелье не подействует, то можно уже не сомневаться, что его брат — волшебник. Но как он сможет найти волшебника, если его выгонят из магической школы и, считай, из магического мира? Бертран говорил, что это был не последний шанс, но Гарри казалось, что именно это зелье и было его последним шансом. Вся его жизнь зависела от него.

— Гарри… — слегка подтолкнул его маркиз.

Гарри помотал головой и осторожно поставил колбу на карту, сосредотачиваясь на процессе. Он мельком обвёл Обитель взглядом, выдохнул и убрал затычку. Ладони вспотели от волнения — Гарри вытер их о мантию и только после этого снова дрожащими пальцами взял колбу; глухо стучало сердце в груди, и ему казалось, что даже портреты на стенах его слышали.

Нагнувшись над картой, он капнул зелья в её левый верхний угол, потом в нижний правый, в верхний правый и нижний левый, и так по всему периметру карты, на равном расстоянии друг от друга. Закончив, он осторожно выдохнул в сторону и отложил пустую колбу.

Густые капли зелья начали быстро расти и расползаться, постепенно покрывая всю карту переливающейся мокрой плёнкой. Через некоторое время плёнка начала бурлить, а успокоившись, стала сжиматься и отползать от краёв, скапливаясь в центре. Вскоре покрытой оставалась только Евразия. Миновав южные и восточные страны, она медленно освободила Францию — Гарри громко сглотнул, — пока не осталась по всему периметру Великобритании. Было заметно движение внутри этого пятна, но оно перестало уменьшаться. Внезапно после напряжённого ожидания оно зашипело, словно масло на огне, и испарилось, выжигая кусок карты со всем островом. Маленькое облачко дыма, словно насмехаясь, поднялось вверх, мимо завороженно взирающих на него Великих Волшебников, и растворилось в воздухе. Гарри смотрел на дырку в форме его родной страны, образовавшуюся на карте, не моргая и не отводя взгляда.

Смотрел и всё ждал. Ждал чуда.

Нервно хихикнул какой-то портрет, после чего памятники Великим Волшебникам начали переглядываться и шептаться:

— Что такое, что случилось?

— Так и должно быть?

— Что-то пошло не так?

— Вы видели? Оно испарилось!

— Нет-нет, не так всё должно быть, не так…

— А что?

— Может, масштаб нужно было больше взять?

— Какой масштаб, о чём вы!

— Что всё это значит?

— А то и значит, что зелье не должно было так действовать, а испарилось оно потому, что не смогло найти более точной координаты. Искомые могут быть как на севере Шотландии, так на юге Англии…

— Значит, не подействовало?

— Значит, нет…

— Но почему зелье не нашло места их пребывания?

— Это же очевидно: искомые — волшебники. Их дом под заклятьем — например, Доверия или Ненахождения…

— Как, простите, вы сказали?

— Ненахождения, говорю… старый пень…

— А! Да-да, вероятней всего. Значит, наш мальчик не магглокровка?

— Ну что вы заладили «магглокровка», «не магглокровка», при чём здесь это?..

— Так что, все усилия напрасны?..

— Не травите душу, любезнейший…

— Ох, умолкните вы наконец: у мальчика, кажется, шок…

Гарри сидел, низко опустив голову, не двигаясь, и всё ждал… Хотя внутри всё оборвалось и застыло.

— Гарри? — тихо позвал маркиз, коснувшись его плеча.

Он не отреагировал. Волшебники умолкли. Даже дыхание у Гарри было ровным и едва слышным. Сердце едва билось где-то в груди. Гарри не чувствовал, где оно, это сердце. Маркиз неловко помялся, слегка похлопал его по плечу тяжёлой рукой.

— Да ты не расстраивайся так, велика беда! Найдёшь ты ещё своих родителей! Они же волшебники — это мы теперь можем утверждать с большой долей уверенности. А волшебники так просто своих детишек не теряют, сами, небось, тебя ищут, с ног сбились...

Словно в трансе, Гарри поднялся с пола, машинально отряхнул одежду, закинул сумку на плечо и, не поднимая взгляда от пола, вышел. Только его шаги гулко отдавались в гробовой тишине Обители.

* * *

Некоторое время он шёл куда глаза глядят и вскоре застыл посреди коридора, поняв, что ноги привели его к кладовке, где хранились учебные мётлы. Палочки у Гарри больше не было, но его это не остановило — он упорно дёргал за ручку, пока рядом случайным образом не оказался садовник Филлип. Он сжалился над мальчиком и, заговорщицки оглядываясь, повёл его в свою каморку. На автомате Гарри последовал за ним. В каморке старик достал из высокого шкафа старую модель метлы, но превосходно сохранившуюся, и с трепетом передал её Гарри. Только его ладонь коснулась гладкой деревянной поверхности, пальцы рефлекторно сжались, и уже через секунду его и след простыл — словно пуля Гарри вылетел на метле прямо в сад. Шокированный садовник ещё некоторое время простоял с вытянутой рукой, в которой только что была его любимая метла, после чего заторопился к выходу.

Гарри пробкой вылетел на улицу, взлетел как можно выше в небо и завис в воздухе, уставившись на острые пики гор вдалеке. Всё его тело вибрировало от копившихся долгое время чувств, жаждавших вылиться в действия, подхваченные необыкновенным ощущением свободы, которое давал полёт на метле. Перед ним словно открывались все пути. Гарри глубоко дышал этим свежим воздухом и готов был в любую секунду сорваться в путь, к своей цели. Всё, о чём он мог думать, — это вырваться из этой ловушки, в которую он был загнан, выбраться из этого болота, засасывающего его всё глубже и глубже. Он готов был в эту же минуту броситься в бега, не думая о последствиях и оставив всё позади. Но как заведённый он крутился на месте, смотря то в одну сторону, то в другую — которая из них была югом, а которая севером? В какую сторону ему направиться?!

Эти мгновения нерешительности в момент столь сильного эмоционального подъёма, которого он не испытывал очень давно, стали решающими. Не привыкший к такому вторжению разум вначале отступил на второй план, отдавая бразды правления аффектам, но воспользовался секундой замешательства и тут же водворился обратно на трон, заполонив мозг Гарри сомнениями и воспоминаниями. Он не мог просто сорваться и умчаться куда угодно. Без палочки, без денег, без более-менее достоверной информации. Он поступил так однажды и сделал только хуже. Once bitten twice shy (1). Взвыв от отчаяния, он камнем бросился вниз, но у самой земли затормозил и вышел из пике.

Он летал так, как не летал никогда. Он не думал о виражах, петлях, финтах, бочках; не думал о директоре, профессорах, исключении; не думал он и о злосчастном зелье, и об источающих жалость обитателях ОВВ — он просто летел. Резко срывался вниз, уходил в сторону, летел в дерево, поднимался, наслаждаясь порывами сильного ветер в ушах, который до слёз резал глаза и заглушал панические выкрики садовника. Он не замечал, как земля под ним сменялась небом и обратно, как мимо мелькали башни замка, как под ногами шумела вода, как осыпались камни с обрыва. Всё это было сейчас неважно — мир сузился до этих ощущений и чувств, выталкивая за свои пределы всё ненужное и бесполезное.

Наконец пелена, застилающая глаза, спала. Гарри опустился на землю в саду — уставший, опустошённый, будто холодный хлёсткий ветер выдул всё, что было у него внутри. К нему вскоре приковылял Филлип, смотрящий на мальчика круглыми как тарелки глазами. Он не мог ничего выговорить, только таращился на мальчика, открыв рот.

— Гарри! — хрипло воскликнул он, хватаясь за голову. — Что же это!..

Гарри тяжело дышал, сердце бешено стучало в груди, а ноги неумолимо дрожали — мышцы не привыкли к такому напряжению.

— Простите, — без сожаления сказал он, буквально всовывая метлу в руки садовника, даже не глянув на него. Не говоря больше ни слова, он направился к выходу из сада.

— Гарри, — жалко бросил ему вслед Филлип.

_________________________________________________

(1) Once bitten twice shy — английская поговорка, соответствующая русской: «Обжегшийся на молоке дует на воду». Дословный перевод: «Однажды укушенный, дважды/вдвойне осторожный».

* * *

Рациональное мышление спешно возвращало контроль над действиями Гарри, изгоняя из его головы опасные эмоции. Гарри чувствовал себя опустошённым, бескровным, высосанным до основания. Его трусило как от холода. Солнце немилостиво припекало. Но Гарри оно казалось огромной лампой на небосводе, слепящей глаза, но не греющей. Он чувствовал тепло на коже, но оно совсем не проникало внутрь.

Он пришёл к реке и плюхнулся на край пристани. Никого не было кругом, все были на ужине.

Как говорил чокнутый старик? Между близнецами существует сильная эмоциональная связь? Чувствуют друг друга на расстоянии? «Чувствуют, чувствуют…» — бормотал Гарри, сосредоточенно прислушиваясь к себе, щупая воображаемые ниточки, разгребая склады всяких чувств, эмоций, мыслей — ну где же она, эта необыкновенная связь? Где?!

«Почему я тебя не чувствую? — отчаянно вопрошал Гарри у воображаемого брата, который безликой тенью плавал в его сознании, безучастно наблюдая за его душевными мучениями. — А ты чувствуешь меня? Ощущаешь мою боль? Ты можешь мне помочь? Почему ты молчишь? Они говорят… что ты можешь меня чувствовать… В своём сознании, возможно… Или в своём сердце…» Его воображению так хотелось ответить что-нибудь вместо брата, но Гарри упорно его затыкал — ему не нужна была иллюзия связи, он не хотел лгать ещё и самому себе. «Эй, и где та связь, о которой они все говорят? Где она, когда она так нужна? Как её почувствовать? Как она выглядит?»

Он схватился за голову и некоторое время бездумно смотрел на журчащую, переливающуюся воду. Блики дребезжали, слепили. Вода казалась холодной, но, что странно, не отталкивающей, а более родной, чем обычно. На дне проглядывали камни. Гарри всматривался в них, незаметно для себя наклонившись над водой. Вдруг он поймал в воде чей-то взгляд. Он пригляделся и увидел образ мальчика — подрагивающий и ускользающий. Гарри обмер и наклонился ещё ниже — то тут, то там мелькали его тёмные вихры, напуганные глаза и скорбно сжатые губы. Кольнул непроизвольный страх — что с ним, почему он так напуган? В голове у него гудело. Где-то на задворках сознания Гарри знал, что то было его отражение, но оно показалось вдруг каким-то чужим, не его, и на мгновение он потерял связь с частью своего сознания и позволил фантазии захватить его. Этого мгновения хватило для того, чтобы потерять контроль над собой. Не осознавая своих действий, он вдруг потянулся к этому мальчику, желая поймать ускользающее видение. Но мир вдруг пошатнулся, всё смазалось перед глазами, звуки заглохли, страшный холод окутал его, движения сковало. Всё кружилось перед глазами. Гарри попытался вдохнуть, но грудь словно наполнилась огнём, и в эту же секунду к нему пришло осознание того, что он тонет. Перед глазами всё потемнело.

* * *

Гарри помнил, как плыл на поверхности густой чёрной субстанции, которая чуть дребезжала. Вначале было тихо, потом он услышал какие-то приглушённые звуки, размеренное постукивание. На мгновение ему пришло в голову, что его опустили в землю и теперь закапывают, а куски земли глухо ударяются о крышку гроба. Он внутренне вздрогнул, как вздрогнула и субстанция под ним. Но тут стало заметно светлеть и в то же время теплеть. Вдалеке Гарри увидел маленький огонёк и направился к нему — у него не было ощущения собственного тела, но он чувствовал движение вперёд. Свет приближался, от него исходило тепло. Гарри затрепетал от радости и ускорился. По мере роста этого пятна, в нём просыпалось ликование. Но внезапно всё оборвалось. Гарри почувствовал толчок, ещё один, заболело где-то в груди.

Очнулся Гарри то ли от боли в горле, то ли от звука надрывного кашля неподалёку. Его кашля, вскоре понял он. Он открыл глаза и увидел тёмный силуэт прямо перед своим лицом. Кто-то взял его за плечи и усадил, оперев на дерево. Гарри понял, что это был Глен. Он пытался отдышаться, его трясло — от холода или ещё от чего.

Пока он приходил в себя, Глен внимательно оглядел его лицо, задержавшись на шраме, — он помрачнел, но не сказал ни слова.

Гарри долго лежал, закрыв глаза и думая лишь о своём дыхании, ни на что другое не было сил. Кашель так и не проходил полностью, будто что-то застряло у него в лёгких.

Несколько успокоившись, он открыл глаза и только теперь заметил, что весь мокрый, одежда неприятно липла к телу. Он рассеянно убрал с лица мокрые волосы и потянулся было за палочкой, но вспомнил, что она сломалась. Он подумал о сушащем заклятье, которым мог бы воспользоваться.

И вдруг осознал, что забыл о Глене, который, скорее всего, уже убежал в свой лес. Он повернул голову и вздрогнул, наткнувшись взглядом на Глена, который всё ещё сидел рядом с ним, такой же мокрый, как и Гарри. Он сосредоточенно смотрел на воду.

— Есть палочка? — спросил Гарри, едва шевеля губами.

Глен обернулся и посмотрел на него так, словно он сказал что-то из ряда вон. Затем медленно качнул головой. Гарри коротко вздохнул и уставился перед собой. Они оба не произносили ни слова. В голове у Гарри был плотный туман.

— Значит, смогу? — неожиданно для самого себя спросил вдруг Гарри, не узнавая своего голоса — такой безжизненный, сухой: разве он говорил так прежде? Когда-либо? Слова слетели с языка прежде, чем он успел подумать. Глен ответил ему недоуменным взглядом.

— Прости? — переспросил он.

Гарри понадобилось некоторое время, чтобы понять, что он, собственно, имел в виду своими словами.

— Вы говорили мне: «Должен — значит сможешь». Вы правда считаете, что я смогу… смогу его найти?

Глен нахмурился и некоторое время размышлял.

— Давай для начала договоримся: не вы, а ты. Что касается твоего вопроса… Да, я так считаю. Ты непременно справишься. Иначе быть не может.

Гарри подивился уверенности в его голосе. Откуда она взялась?

— Справлюсь, — глухо повторил он, отстранённо наблюдая за прядкой волос Глена, колышущейся на ветру, — спра-влюсь, — одними губами протянул он и вздохнул, положив голову на сложенные руки.

Глен щёлкнул пальцами перед его носом.

— Не уходи в себя, — двусмысленно и серьёзно сказал он.

— Не уйду, — рассеянно согласился Гарри и внимательно уставился на полунимфу. — У тебя волосы какие-то… зеленоватые, ты знаешь? — заметил он отстранённо. Глен заглянул ему в глаза, пытаясь оценить всю тяжесть его состояния. — Ты владеешь легилименцией? — шёпотом спросил Гарри, не отводя взгляда. Сначала Глен ничего не ответил, словно не услышал, но потом отвернулся и слегка улыбнулся.

— Нет, — тихо ответил он. Тихо, но честно — в этом Гарри не сомневался.

— Ты ведь неплохой, правда? — сказал Гарри уныло. Глен был сыном своего отца, и тогда как отец не вызывал у Гарри ни капли симпатии, то Глену хотелось… верить?

Глен только пожал плечами и чуть улыбнулся, и Гарри эта улыбка показалась вполне доброжелательной. Он внимательно наблюдал за полунимфой.

— Почему ты здесь?

— Мы обычно присматриваем за детьми у реки, чтобы никто не утонул.

И он укоризненно покосился на Гарри. Тот опустил взгляд. Он хотел бы поблагодарить за спасение. А ещё он хотел сказать: «Я не хотел этого», чтобы Глен не подумал, что… не подумал ничего лишнего. Но не мог это из себя выдавить — может, не был уверен, что сможет сказать это искренне? Он предпочёл притвориться, что ничего не случилось, что несколько минут назад он не стоял одной ногой в могиле. Сейчас он мог бы быть мёртв, его тело унесло бы течением, и никто бы его не нашёл, и никто бы не проронил слезу… Гарри передёрнуло. Он просто не мог об этом думать сейчас.

— Это имеет смысл, — согласился он и, помолчав, добавил: — Расскажи мне что-нибудь.

Глен странно на него посмотрел, соединив брови на переносице.

— Я знаю, что тебя тревожит, — проницательно заметил Глен.

— Неудивительно. Многие знают, хоть я и никому не говорил, — Гарри равнодушно пожал плечами.

— Догадливые люди здесь живут, — добродушно улыбнулся Глен.

— Не то слово. Ты только чихнул, а они уже по специфике твоего чиха могут сказать, сколько тебе лет, какого числа ты родился, какими болезнями ты болел в детстве и всё твоё генеалогическое древо.

Глен тихо рассмеялся.

— Ничего подобного я не знаю.

— Потому что не слышал, как я чихал, — с серьёзным видом сказал Гарри.

— Значит, у меня всё впереди, — легко согласился Глен.

— И чем ты занимаешься в своём лесу? — спросил Гарри.

— Много чем, — уклончиво ответил Глен.

— Не одиноко одному в лесу? — вдруг спросил Гарри, задним числом удивляясь своей нескромности.

— Я не один. А тебе?

— И я не один…

— Но ведь одиноко?

Гарри помолчал и нехотя признал:

— Есть такое.

Глен удовлетворённо кивнул.

— Это естественно. Ведь ты один.

— Имеешь в виду без близнеца? Без своей частички?

— Без него ты всегда будешь чувствовать, что ты один во всём мире.

Гарри угрюмо замолчал: «И обязательно надо было возвращаться к этой теме — лишь бы только от себя расспросы увести», — обиженно думал он. Глен и сам понял свою ошибку.

— Извини, мне не стоило тебе об этом напоминать.

«Как я могу забыть?» — тоскливо подумал Гарри, но вслух сухо бросил:

— Вот именно.

— Обиделся? — голосом, полным вины, спросил Глен.

— Именно, — тем же тоном отозвался Гарри.

— Прости, — виновато сказал Глен, поворачиваясь к нему. Гарри не двинулся с места и даже не моргнул. — Я не очень хорош в общении с людьми. Нимфы… они ведь другие. Но я постараюсь научиться, — он помолчал и поправился: — Я хотел бы научиться.

— Не помешало бы, — согласился Гарри. Помолчав, он сказал: — Твой отец столько говорил о близнецах, но хоть что-нибудь сказал бы о том, как мне найти своего…

— «Глаза слепы, искать надо сердцем», — изменив голос, процитировал Глен.

С раздражённым вздохом Гарри сел.

— Снова ты… Издеваешься, да? Нет, признай, что издеваешься, мне будет легче.

— Издеваюсь, — покорно повторил Глен, но по лицу было видно — лишь для того, чтобы угодить Гарри.

— «Сердцем», «сердцем»… я пробовал сердцем, но у меня не получилось! — возмущённо сказал Гарри, как обиженный ребёнок, скрещивая руки на груди и утыкаясь недовольным взглядом в землю.

— Значит, ты ещё не готов, — спокойно констатировал Глен.

— Тебе легко говорить, — пробормотал Гарри. — А мне, может быть, надоело смиренно ждать, когда удача подвернётся мне и всё само собой будет прекрасно…

Глен понаблюдал за ним со снисходительной улыбкой.

— Ты ещё очень молод. Это тяжело, но это закалит тебя…

Гарри обжёг его предупреждающим взглядом: ни слова больше. Глен замолчал. Гарри нахмурился — кажется, у него была куча вопросов к Глену, но сейчас они все куда-то испарились. Только одно он вспомнил:

— Что ты имел в виду, когда сказал, что мне нужно «познать самого себя»?

Глен опустил взгляд, раздумывая, как ответить.

— Это значит, что тебе необходимо понять, кто есть Ты, прежде чем раствориться в Мы.

Гарри нахмурился.

— В каком смысле?

— Во всех. Тебе нужно понять, что в тебе есть, свои способности, свои силы, что ты из себя представляешь. Нужно понять свою сущность прежде, чем столкнуться с сущностью другого человека. Если ты этого не сделаешь — ты просто развалишься на куски, ты растворишься в нём, потеряв всё, что имел, потеряв самого себя безвозвратно.

Гарри смотрел на него во все глаза. Что это значило? Как он мог потерять себя? Звучало странно. Но разбираться в этом сейчас не было ни малейшего желания. Он отвернулся и взял с земли плоский камешек, покрутил в руке, рассматривая со всех сторон, и запустил в воду. Круги разошлись по поверхности реки, когда камень со звучным «буль» ушёл под воду. Молчание затянулось. Тогда Глен спросил:

— Ты прочёл письма, что дал тебе отец?

Гарри кивнул, но сразу же исправился и покачал головой.

— Только одно. И, если честно, не нашёл в нём ничего… стоящего.

Глен кивнул.

— Прочти их все.

— И что будет? — подозрительно спросил Гарри. Глен вздохнул.

— Ничего, в сущности. Но кое-что тебе станет понятнее.

Глен мельком глянул в сторону леса.

— Мне пора, — вздохнул он, вставая.

— Куда? — Гарри закатил глаза. — Курей кормить? — фыркнул он, выдёргивая из земли травинку.

Глен улыбнулся.

— Дела, знаешь ли… — загадочно протянул он.

Гарри кивнул и вдруг серьёзно заглянул ему в лицо.

— Прощай.

Глен ответил удивлённым взглядом.

— До встречи, Гарри.

Гарри не стал спорить и вдаваться в подробности его шаткого положения. К тому же на него вновь напал кашель. Глен испытующе взглянул ему в лицо и, когда тот прокашлялся, серьёзно сказал:

— Тебе следует сходить к целителю, знаешь?

Гарри пожал плечами, смотря на свои руки. Глен вздохнул и пошёл дальше.

— Эй, — вспомнив, окликнул Гарри, пока тот ещё не успел далеко отойти. Глен обернулся и вопросительно посмотрел на него. — «Маленький Принц», да? Твоя цитата. Читаешь маггловскую литературу? — прищурился Гарри.

Глен улыбнулся и скрылся в лесу.

Гарри огляделся — снова стало тихо и будто пусто, отчего прямо-таки выть хотелось. Он глянул на воду, и его передёрнуло. Но на душе после разговора с Гленом будто стало чуть свободней. Лишь немного.

Подняться на ноги удалось не без труда. Голова раскалывалась, его мутило. Идти к мадам Эйтл не хотелось, но отдохнуть точно стоило. Гарри побрёл в замок.

* * *

Утром голова всё ещё болела, кашель разбудил его на рассвете. Но сегодня был последний день в академии — не мог же он провести его в больнице? Не в силах заснуть, Гарри отправился на улицу. Он до сих пор не повидался со своими единственными друзья после возвращения из леса и даже про отъезд не сказал.

Он осторожно обошёл сад с другой стороны, чтобы не столкнуться с садовником, и направился к беседке, у которой обитали его змеиные друзья. Ему стало стыдно, что он так напугал бедного старичка накануне, но объясняться перед ним не было ни желания, ни сил.

У беседки Гарри услышал приглушённое шипение Ригель:

— …я, конеш-шно, не рас-с-стерялась — это тебе, дурню, могло так покас-саться, я с-сделала вид, что рас-стерялас-сь, но на с-самом-то деле в моей голове с-созрел план дейс-ствий прежде, чем ты успел яс-сык выс-сунуть… — увлечённо рассказывала она. Почти неслышно что-то возражал Антарес. — Нет, ты, гус-сь безногий, говорю же, то был вс-сего лиш-шь камень — ты что, камней не видел? Так вот, тогда этот бороф-ф на меня так пос-смотрит да так заш-шипит незмеиным голос-сом, я аж подс-скочила — говорю тебе, от земли оторвалась на добрый дюйм! Ну да, да, что-то вроде того… Нет, а он всё же с-славный малый, не находиш-шь?.. Шишь, тебе лиш-шь бы пос-спорить! Я-то? Хо-хо, ты такой с-стирипотипный… то есть с-ступиродипный… с-стереотипный, во!

Гарри не решался сдвинуться с места и прервать их разговор. Как давно он знал этих двоих? Ему казалось, что всю свою жизнь. Ригель и Антарес — эти двое были словно два маяка в бушующем море: как бы сильно не бушевала погода, они не сдвинутся с места и не перестанут светить в темноте. Почти три года назад Гарри очнулся в больнице Парижа, ощущая себя потерпевшим кораблекрушение путником на шатком деревянном плоту; всё смешалось в его голове — что «сейчас», что «тогда», а эти двое были мостиком между его прошлым и настоящим. Менялись люди, менялось окружение, но только они остались такими же. Как долго Гарри таскал их за собой, как каких-то домашних животных, не спрашивал, хотят ли они быть с ним, не лучше ли будет им среди таких же, как они, там, где они были счастливы и чувствовали себя как дома, — ведь не только людям нужен дом. Гарри горько усмехнулся, только сейчас осознав, какой помехой он был для них — и вовсе не наоборот.

— Эй, С-Салазар Великий, ты погляди! — громко воскликнула Ригель, скользнув по ножкам скамейки, чтоб лучше рассмотреть прибывшего. — Нет, вы это видели? Живой, с-сдоровый — мы тут мес-ста с-себе не находим, волнуемс-ся, понимаеш-шь ли, а он и нос-са не кажет! Да разве ж так друз-зья пос-ступают? — горячо возмущалась она, махая на Гарри кончиком хвоста. Но тот знал, что шумит Ригель только для порядка. Нужно только сделать вид, что внемлешь её праведным речам, и она быстро остынет. С виноватым лицом он присел на скамейку.

Ригель ещё побушевала, поплевалась ядом и сразу же остыла. Антарес, пользуясь случаем, увёл разговор на другую тему, начав расспрашивать о том, что всё-таки с ним приключилось в лесу. Гарри глубоко вздохнул, устроился на скамейке и сжато изложил всю историю с лесом, упомянул о странной змее.

— Что, так и наз-звала? С-Симеон? — в полном восторге зашипела Ригель. — Во даёт! Во даёт! — со специфическим змеиным присвистом смеялась она. — Ха-ха, С-Симеон! Ты не с-спрос-сил её, с какого она столетия? Нет, ну надо же…

— А что не так с этим с-словом? — спросил Гарри, не понимая веселья змей.

— Это, — начал Антарес, — очень с-старинное определение людей, понимающих змей.

Всё равно Гарри было не понять змеиного юмора. Он продолжил рассказ до сегодняшнего дня, но промолчал о возможном исключении, а об опыте с зельем поведал одной только фразой в конце рассказа:

— Ну, а с-с зельем у меня ничего не вышло, — каким бы бесстрастным он не хотел показаться, скользкие друзья всё же почувствовали его горечь от неудачи.

— Это рас-строило тебя? — после неловкого молчания осторожно спросил Антарес.

Гарри чрезвычайно внимательно рассматривал носки своей обуви.

— Отчасти, — коротко бросил он. Брат и сестра переглянулись. Ригель качнула треугольной головкой: не любила она такие ситуации, утешение отчаявшихся детей не по её части.

— Но это же не конец с-света, ведь правда же? — неуверенно прошипел Антарес.

Гарри тяжело вздохнул.

— Наверное, но я так надеялс-ся… А-а, — махнул он рукой, — не бес-спокойтесь, мне только нужно время, чтобы с-смириться. Вы лучше с-скажите, как вам здесь живётся.

Ригель была весьма довольна резкой переменой темы.

— Хорошо, конеш-шно, что за вопрос-с?

— Просто с-сейчас лето, каникулы, — пожал плечами Гарри. Он не смотрел ни на Антареса, ни на Ригель, тщательно подбирая слова. — Я возвращаюс-сь в приют… Помните, я говорил вам об этом? Ну, что мне нужно будет покинуть академию на… на некоторое время. Я подумал, что вы могли бы з-здесь меня подождать — чего ради вам опять мучиться в дороге? Вот, уже сегодня я уезжаю… — комок встал в горле от этих слов, и он замолчал.

Ригель немного подумала и хмуро спросила:

— На с-сколько, говориш-шь, уезжаеш-шь?

— На… — отказ языка повиноваться Гарри замаскировал под раздумья. Он сглотнул и прикрыл глаза, чтобы они его не выдали, и закончил: — На д-два мес-сяца.

— Два мес-с-сяца… хм, — Ригель поводила кончиком хвоста по поверхности скамьи. — Эй, Антарес-с, это много?

Антарес непонимающе наблюдал за странным поведением Гарри.

— Кажется, не с-совсем.

— Когда ос-сень начнётся, кончатся два мес-сяца, — быстро пояснил Гарри. Ригель посмотрела на него, всё ещё сомневаясь.

— Долго. Чего только не случается за два месяца! А ты точно вернёш-шьс-ся? — спросила она подозрительно.

— Я… — у Гарри засосало под ложечкой: эти двое были единственными, кому он мог, не таясь, рассказывать о своих проблемах, поделиться тревогами. Только им одним он мог верить. — Я… — Они доверяли ему свои жизни, к нему они возвращались, что бы ни случилось. Всегда возвращались. — Я… Да. Вернус-сь, — он выдохнул и обречённо повторил: — Я вернусь.

Сказал и сам не поверил. Не вернётся.

Вот только Ригель не заметила, как тяжело далась ему эта ложь. Она расслабилась и, толкнув Антареса хвостом, весело сказала:

— Ну вот, а ты, чудило, боялс-ся, что с-снова придётс-ся мигрировать… — и, обернувшись к Гарри, тихо добавила: — Он, ты же знаеш-шь, не любит вс-сякие там перемены…

У Гарри немного полегчало: нет, всё-таки он правильно поступил. Они были счастливы здесь, а он… «Не будь эгоистом, Гарри. Разве тебе самому не будет лучше, если ты будешь знать, что они счастливы?» — уговаривал он самого себя.

— Ничего подобного, — смутился Антарес. — И вовс-се я не боялс-ся…

— Да ладно тебе, не перечь хоть раз-з в жис-сни…

Гарри грустно улыбался, слушая очередную перепалку брата и сестры. Возможно, последнюю в его жизни. Близилось время завтрака. Гарри покосился в сторону замка.

— Мне, наверное, пора возвращаться.

Змеи умолкли.

— Ах да, Гарри, ты уже с-смирился? — голосом, полным сочувствия, поинтересовалась Ригель.

— С-с чем? — не понял Гарри.

— Ну, ты же с-сказал, что тебе нуж-жно время, чтобы с-смириться с провалом. Время прош-шло, — Ригель значительно покивала головой.

Гарри слегка улыбнулся подруге: какими всё-таки необыкновенными были его друзья.

— Не совсем.

Не сдержавшись, он провёл подушечками пальцев вдоль гладкого чешуйчатого тельца. Ригель опешила от такой бесцеремонности.

— Эй, руки, руки, — возмутилась она, изворачиваясь, чтобы улизнуть от назойливых прикосновений.

Гарри пальцем погладил голову Антареса, отчего тот покачал ей, как на волнах.

— Не переживай… — растерялся тот. — Мы уверены, что ты с-справиш-шься со всем. Мы верим в тебя.

— С-справлюсь, — рассеянно повторил Гарри.

— С-справишьс-ся? — переспросил Антарес.

Гарри пожал плечами, задумавшись.

— Рано или поздно я с-своего добьюсь… Кто с-сказал, что всё будет так прос-сто, ведь правда же? — задумчиво сказал он, едва касаясь кончика хвоста Антареса, которому хоть и было немного не по себе, но хвост он не убирал.

— Если хочеш-шь, мы того полоумного старикашку так покус-саем, что он больш-ше никому не с-сможет с-сказать такой вопиющей ерунды, — милостиво предложила Ригель.

Она, конечно же, имела в виду старика Патрика, о котором Гарри отзывался довольно нелестно, рассказывая друзьям о своём приключении в лесу.

— Нет, не нужно, — вздохнул Гарри. — Он уже выс-сказал мне вс-сё. Хуже он сделать уже не с-сможет.

Ригель многообещающе побила хвостом по лавке.

— Ну да, ну да…

Гарри встряхнул головой и поднялся.

— Я ещё, вероятно, зайду к вам… позже. Мне уже пора, — сказал он и понуро поплёлся в замок, не замечая, что Антарес странно смотрит ему вслед.

А Ригель вдруг уныло зашипела глупую песенку, вероятно, только что сочинённую:

— А змейка не-е-е с-спешит,

А змейка по-о-онимает,

Коль нельзя его-о-о убить,

То надо хо-о-оть ограбить…

* * *

Вывесили результаты экзаменов — Гарри всё сдал на «отлично» и «хорошо», и даже по магической экологии у него была хорошая оценка, что можно было объяснить блестяще сданной письменной частью, поскольку практику он провалил, потеряв злосчастный гриб. Он отметил это без всякой радости и забросил результаты в сундук, готовясь услышать приговор совета.

К завтраку вся академия собралась в Трапезной на прощальный пир. Ученики, кроме семикурсников, прощались с академией на целое лето — кто с радостью, а кто-то с грустью. Студенты шумно переговаривались, обсуждая результаты экзаменов и предстоящие каникулы, сидя за накрытыми столами своих факультетов. Директор тоже присутствовала здесь, она уже поздравила всех с окончанием учебного года, пожелала всяких банальностей — впрочем, как всегда — и с чувством выполненного долга опустилась на свой трон.

Всё это время Гарри словно статуя сидел на своём месте и пристально наблюдал за директором, пытаясь поймать её взгляд: он пришёл на этот пир только ради того, чтобы получить один-единственный, ничтожный ответ — оставят ли его в академии или исключат. В данный момент это было единственным, что его интересовало. Но мадам Максим его всецело игнорировала, непринуждённо обсуждая с профессорами результаты ТРИТОНов и СОВ старшекурсников — её голос слышали даже те, кто находился в самом дальнем конце Трапезной. А сами профессора тоже были хороши — сидели себе довольные, улыбались, смеялись, и не было им дела до того, что чья-то жизнь была под угрозой.

Но Гарри зря надеялся, совет должен был состояться после отбытия студентов из замка. Он ушёл в свою комнату без ответа паковать свои скудные пожитки в сундук.

* * *

«Добрый мой супруг, посылаю Вам очередную весточку от Вашей семьи.

К несчастью, правы люди, когда говорят, что беда не приходит одна. В имение наше наведалось не одно несчастье. Сын Ваш, юный герцог Вильгельм, уже неделю как не встаёт с постели. Знатный целитель из Парижа обещал предоставить все необходимые средства для лечения. Я убеждена, что незначительный недуг нашего с Вами общего сына пройдёт в скором времени, все мы приложим к этому все свои усилия, ибо не допустим гибели наследника одного из самых знатных и великих родов. Но, Вы же понимаете, лечение и уход за больным требуют дополнительных расходов. Боюсь, положение, в котором мы пребываем, не позволяет нам прибегать ко всем средствам.

Вторая беда заключается в том, что глава нашего вымирающего рода лежит при смерти — жить ему осталось от силы несколько дней. Мой добрый отец оставляет Вашему сыну значительную часть своих владений, пожелав только достойного погребения своей особы в фамильном склепе. А это снова расходы, которые весьма неуместны в такое время.

А также буквально на днях мы принимали у себя известного Вам господина — посредника Вашей воли. Я были неприятно удивлена, получив от Вас столь низкие для Вашего положения претензии. Объяснитесь же, прошу. Неужели Вы позволите себе столь неприемлемые просьбы?

Con amore, всегда Ваша, герцогиня Виолетт-Софи Амалия де Бальзамо,

урождённая Ретус».

— Эй, Гарри, ты идёшь? — окликнул Гарри Этьен, смотря на него, как на бомбу замедленного действия: последнее время он боялся даже подойти к своему товарищу, а все обращения к нему были встречены молчанием. Этьен привык, что его игнорировали, но ему казалось, что с Гарри у него наладились довольно хорошие отношения.

— Иду, — Гарри убрал второе бессмысленное письмо в рюкзак, трансформированный обратно из сумки, и закинул его на плечи. В комнате остались только он и Этьен, остальные уже направились к главному входу, откуда их должны повести на станцию.

Гарри огляделся, чтобы ничего не оставить в комнате, в которую, возможно, никогда больше не вернётся.

— С тобой всё в порядке? — в очередной раз робко спросил его Этьен. В ответ Гарри рассеянно кивнул и поправил лямки рюкзака. Этьен вдруг воскликнул: — Ой, я же газету забыл — мама передала мне её, чтоб мне было чем заняться по дороге домой… она где-то в тумбочке была… сейчас. — Он полез в тумбочку, а когда обернулся, Гарри уже не было комнате. Он недоумённо огляделся: — Гарри?

Юные маги очень медленно сплывались в единую кучу у выхода замка. Вскоре к ним вышли заместитель директора и деканы, чтобы всех пересчитать и каждого отметить в списке. У Гарри было достаточно времени, чтобы зайти ещё к Ригель и Антаресу, как он сначала и хотел поступить, но отчего-то ноги сами не хотели вести его к беседке, намертво приклеившись к земле. Не решаясь войти, Гарри стоял перед входом в сад, пока проблема не решилась сама по себе.

— Гарри! — окликнул его садовник, отвлекаясь от списков и подходя к нему. — Гарри, вот ты где! Я всё ищу тебя, ищу… Ты в порядке? — Филлип пытливо вглядывался ему в лицо.

— Ничего, — Гарри нехотя отвернулся от сада: всё-таки прощание — не самое лучшее, что придумало человечество. Они ведь не обидятся? Ригель так уж точно нет. — Филлип, простите меня за мою выходку, я был немного не в себе…

— Гарри, Гарри, — покачал седой головой старик. Глубокие морщины на его лбу, казалось, стали ещё глубже. — Ну и испугал же ты меня, не передать — давно я так не трясся. Но летал ты, надо признать, что надо. Если бы это было на нашей тренировке, я бы даже сказал, что именно этого я от тебя пытался добиться — никакой осторожности и обдуманности действий, голые инстинкты! Браво! Но я надеюсь, ты более не будешь так горячиться?.. Я стар, меня и удар может хватить…

Гарри медленно помотал головой.

— Это вряд ли, месье…

— Вот и славненько, — расслабился Филлип, слегка хлопнув Гарри по плечу, и внезапно гордо сказал: — Орёл! Ух! Вот если б в команду тебя… а? Как ты на это смотришь?

— Да-а, — протянул Гарри. Садовник повёл его к остальным студентам, где заместитель директора уже вовсю размахивала руками и, перекрикивая толпу, велела следовать за ней. Гарри через плечо в последний раз глянул на сад, на прекрасный замок.

«Неужели на этом всё и закончится? Неужели это конец?»

* * *

Тусклый свет в купе мигнул и погас. Этьен раздражённо что-то буркнул, оторвался от своей книги и отодвинул в сторону плотные занавески. Ноэль сонно причмокнул губами и повернул голову, Этьен замер, но его брат не проснулся. Ноэль спал полусидя, устроив голову на скомканной шёлковой мантии, а Этьен примостился у окна. Гарри же, не обращая внимания на соседей, сидел у окна, уткнувшись лбом в прохладное стекло. В купе их было только трое.

Этьен тихо копошился в своей сумке, пытаясь засунуть книгу обратно и достать мятую газету.

— Хочешь почитать? — спросил он и протянул Гарри газету. Тот отрицательно качнул головой. — Я обычно газеты не читаю. Мне мама прислала, чтобы в дороге не было скучно.

С шелестом он развернул «Колдо-Франция сегодня». Запахло типографией. Гарри покосился на него и заметил кусок заголовка «Николя Фламель принял решение об уничтожении своего творения после…», прежде чем снова уткнуться в окно.

— Невероятно, — через некоторое время тихо хмыкнул Этьен. — Ты представляешь…

— Этьен, мне это неинтересно, — оборвал его Гарри.

— Ясно, ты не в настроении, — смущённо пролепетал тот.

Гарри поднялся.

— Пойду прогуляюсь.

В коридоре в конце вагона, уткнувшись в окно, стоял Сэмюель. Гарри хотел было уйти в противоположную сторону, не желая разговаривать с кем бы то ни было, но его заметили, потому пришлось подойти.

— Ждёшь не дождёшься, когда снова будешь дома? — без особого интереса спросил его Сэмюель, сосредоточенно смотря в окно.

— Я сирота, о каком доме ты говоришь? — мрачно отозвался Гарри, облокачиваясь о перекладину.

Сэмюель покосился на него и понимающе кивнул — он, разумеется, был в курсе слухов и теперь с открытым признанием Гарри ему больше не надо было притворяться несведущим. Какое-то время они молча наблюдали за облаками. Мимо шумно прошла группка девчонок.

— Как там твой цветок? — в конце концов безразличным тоном спросил Гарри.

— Хорошо, — так же сухо ответил Сэмюель.

— Не завял?

— Нет пока.

— Думаешь, он переживёт лето?

— Не думаю.

— Жаль его.

— Что поделать.

— Ты ещё приедешь сюда на следующий год?

— Обязательно. А ты?

— Надеюсь...

— Хочешь?

— Да.

— Тогда вернёшься.

— Директор…

— Не выгонит.

— Хотелось бы верить.

— Увидимся?

— Посмотрим. Прощай, — Гарри развернулся.

— До встречи.

«Вот и попрощались», — выдохнул Гарри, возвращаясь в своё купе. Ноэль уже успел куда-то улизнуть от брата, который теперь с недовольным видом читал газету. Гарри плюхнулся на сидение, чувствуя себя донельзя опустошенным. В спину что-то ненавязчиво уткнулось. Ах да, письма. Этьен ушёл в чтение и не обращал внимания на соседа, поэтому Гарри вынул последний из пергаментов, которые дал ему месье Патрик. Читать что-либо сейчас не было желания, но Гарри решил покончить с этим раз и навсегда. Мельком глянув на безучастного Этьена, он развернул последний пергамент, на котором была пометка: «Письмо написано самим герцогом его супруге. Либо его не отправили, либо оно вернулось, не найдя адресата».

«Милая моя герцогиня!

Целую Ваши нежные ручки. Вы не представляете, как я рад получать Ваши послания! То, что Вы сдержали своё обещание, ещё больше красит Вас, хотя, казалось бы, больше уже некуда.

Однако я был вынужден нарушить данное Вам слово, ещё ниже опускаясь в Ваших глазах. Вы, кажется, неправильно истолковали мою просьбу: платёжеспособность Вашего замка волнует меня меньше всего. Отчего Вы так мало писали о моём сыне? Ваша последняя весточка меня весьма огорчила. Я предвидел такой исход. Впрочем, как и Вы, но обо всём по порядку.

Моя дорогая супруга, как Вы помните, я понял и принял Ваше желание покинуть своего законного мужа, но даже по прошествии этих лет я не могу смириться с Вашим жестоким решением забрать с собой нашего общего сына! Я люблю Вас и не препятствую Вашему желанию распоряжаться своей жизнью по своему усмотрению, но зачем Вы губите жизни мальчиков? Эти наивные создания ни в чём не повинны, капризы их матери не должны причинять им вреда.

Вы помните, что я долго размышлял о Ваших требованиях: я понимаю, что Вы остаётесь последней наследницей в роду Ретус после трагичной смерти Вашего младшего брата, да упокоит Мерлин его душу, именно поэтому, несмотря на неодобрение моей семьи, я уступил Вашим просьбам и допустил, чтобы юный Вильгельм стал продолжателем рода Ретус. Но подобное изменение не подразумевает под собой отлучение мальчика от его первой семьи. В столь драконьих мерах нет острой необходимости. Я настаиваю, чтобы Вы немедленно привезли его обратно в замок, в котором родились он и его брат. Весьма бессердечно с Вашей стороны разлучить мальчиков в такой сложный период их жизни.

Судя по описанию состояния замка, в котором вы ныне проживаете, магия Вильгельма находится не в лучшем состоянии, чем магия его брата — разве это не должно открыть Вам глаза на всю серьёзность ситуации? В свою очередь, могу сказать: вспомните, какой сад был у нашего замка, какие дары в нём росли… Теперь там ничего нет, один пустырь — понимаете?

Я знаю, почему Вы пожелали забрать именно Вильгельма: характер его кажется более твёрдым и решительным, что более подходит для наследника древнего аристократического рода. Он более сильный и крепкий в сравнении с братом, и потому Вы рассчитываете, что он сможет пережить эту бурю. Однако — как я вижу, сами Вы этого ещё не поняли — Вы отнюдь неправы: Ваш другой сын не отличается отменным здоровьем и силой, но он весьма живуч. Вынужден Вас огорчить, а если Вам ещё небезразлична судьба Вашего другого сына, то это Вас огорчит: тело его находится в достаточном здравии, по словам достопочтенных целителей, но дух его сломлен: жизнь его на грани жизни и смерти, так же как жизнь его брата. Он гаснет и увядает с каждым днём, прожитым в глубоком одиночестве.

Милая моя, дорогая моя супруга, я уверен, что Вы знаете, что тому причина и что за тем последует, поскольку обо всём этом я Вас предупреждал, но Вы упорно отказывались верить. Каждое утро я просыпаюсь с надеждой, что Ваше холодное сердце дрогнет и Вы наконец внемлите моим словам, которые вовсе не являются плодом моего больного воображения, как Вы утверждали ранее. Не достаточно ли Вам доказательств?

Только Вы можете это исправить, вернув Вильгельма домой. Боюсь, что, если Вы не сделаете этого, оба наших горячо любимых сына не доживут до следующей весны.

Уважаемая Виолетт-Софии, будьте благоразумны, такие связи нельзя разрушить, не убив связанных. Ваш эгоизм может привезти не только к смерти Ваших сыновей, но и к более разрушительным последствиям — сады являются только началом! Мы с Вами должны быть заодно и воссоединить близнецов обратно! Только они одни могут помочь друг другу, нам же остаётся всячески этому подсобить.

С надеждой на Ваш природный ум,

скучаю по Вас,

герцог де Бальзамо».

Гарри нервно хохотнул, а потом и вовсе засмеялся. Смех продлевает жизнь? Гарри на это очень надеялся: если судить по этим письмам, жить ему осталось ой как недолго. Успокоившись, он глянул на Этьена. Тот молча смотрел на него внимательным взглядом.

— И всё-таки, что с тобой? — спросил он серьёзно.

— И всё-таки ничего, — мрачно усмехнулся Гарри.

Этьен не поверил.

— Знаешь, после нашей с тобой вылазки в лес меня в больничном крыле долго откачивали успокоительными. Мне всё ещё снятся кошмары, и я иногда не могу уснуть, если не выпью зелья Сна-без-сновидений. Может, тебе нужно к врачу?

Гарри вздохнул и устало помассировал вески, поморщившись от вернувшейся головной боли. Сейчас его ничего не могло удивить, даже известие о приближающемся Апокалипсисе.

— Думаешь, мне помогут? — скептическим тоном поинтересовался он.

— Конечно, — немного оживился Этьен. — Врачи в магическом мире творят чудеса. И не только в плане физического здоровья, но и психического. У них тоже есть что-то вроде психиатрии — ты не думай, я не считаю тебя сумасшедшим или… там… ещё каким — моя мама иногда ходит к таким врачам, когда перенервничает, и меня обещала сводить. Тут нет ничего зазорного… Просто, понимаешь, у магов больше проблем… вот таких, которые заставляют нервничать, — Этьен вдруг пустился в размышления, воодушевлённый пусть и слабым, но откликом Гарри. — Ведь мы вынуждены скрываться от магглов, ни в коем случае не раскрыть себя… Многие вынуждены жить на два мира, беспокоиться каждый раз, как в дом заходят маггловские соседи или когда в доме идёт какой-то праздник. К примеру, в восемьдесят шестом в Англии праздновали победу над Тёмным магом, столько шума тогда было, до сих пор столько историй об этом рассказывают. Весь магический мир чуть было не рассекретили. Конечно, всё магическое население страны не накажешь, но нервов тогда попортили очень многим министерским работникам. Но не только в этом беда, у магов есть очень большой выбор, и каждый этот выбор может привести к непредвиденным последствиям. Вот магглы знают, на что способен их мир, они в нём уверены, а мы не можем быть уверены в своём — мы не можем быть уверены в своей семье, друзьях. Например, если кто-то близкий ведёт себя странно, мы можем решить, что это и не он вовсе, а мошенник, замаскировавшийся под него. И мы совершенно не знаем, чего ожидать от других. Вот, например, есть такой обычный мальчик, ничем не отличающийся от всех остальных, а завтра он вдруг выживает после Смертельного проклятья, от которого ещё никто не спасался, да ещё вдобавок избавляет страну от тирана, становится героем. Теперь он не просто мальчик, а Мальчик-который-выжил. Или вот, в сегодняшней газете пишут: есть такой человек, который изобрёл волшебный камень, дарующий бессмертие и превращающий обычные металлы в золото, — столько людей жизнь положили на его изобретение! А этот человек вдруг решает этот камень уничтожить только потому, что он имеет на это право, и он ему уже не нужен: нет бы дать другим попользоваться… А почему он это сделал? Опять, потому что он не уверен в своём мире, он не уверен, что этот камень не принесёт больше зла, чем добра. Он спрятал его, считая, что его никто не найдёт, но вот те на — снова тот же мальчик. Простой одиннадцатилетний мальчик, такой же, как мы с тобой, с обычными, как и все, родителями, становится тем, кто смог достать волшебный камень из его тщательно охраняемого тайника. Нет, конечно, все мы уже поняли, что Мэттью Поттер вовсе не простой ребёнок, его знает весь мир, любой скажет, кто он такой, но чтобы совершить невозможное дважды за такую короткую жизнь? Да что, в самом деле, такого особенного в нём?..

— Что ты сказал? — перебил Гарри голосом, способным заморозить всю Африку, когда наконец сумел выговорить хоть что-то, вопреки спазмам, вдруг сжавшим горло. Этьен напугался: его друг внезапно побелел, как полотно, а в глазах появилось что-то пугающее, отчего Этьена пробрала дрожь.

— Что в нём особенного?.. — повторил он, нервно ерзая на сиденье и со страхом глядя на подрагивающие пальцы товарища, и непроизвольно отодвинулся назад.

— Нет, до этого, — жёстким голосом поправил Гарри.

— Совершить невозможное?..

— Ещё раньше, — теперь его голос мог колоть камни и даже сделать карьеру в угольных шахтах. Этьен нервно сглотнул, вытирая вспотевшие ладони о брюки.

— Его знает весь мир? Мэттью Поттер вовсе не простой ребёнок?.. Эй, Гарри, ты что? Что я такого сказал-то? Гарри? Гарри!..

Конец второй части