A Single Whole (джен)

«Когда всё остальное потеряно, всё же остаётся ещё будущее».

К. Боуви

Гарри огляделся. Он стоял в начале небольшого коридора. За его спиной была дверь, и ещё две — по бокам. Но он стремился к другой, той, что была впереди, в противоположном конце коридора. Почему? Зачем? Что было за ней? Он не знал, он чувствовал лишь непреодолимое желание попасть туда. В коридоре было темно. Благодаря маленькому ночнику на стене можно было разглядеть обстановку. Стены были покрыты красивыми фактурными обоями, рисунок на которых сейчас невозможно было разглядеть, но Гарри не сомневался, что они очень красивые. На полу лежал пушистый ковёр. Гарри этого тоже не чувствовал, но знал наверняка. Знал так же, как и то, что цветок в красивой хрустальной вазе, стоящей на мастерски отделанном резными узорами маленьком столике, очень приятно пах. Гарри никогда не видел таких цветов и, соответственно, не нюхал. Но этот запах въелся в его память так же, как запах старых запыленных книг в библиотеке, где он проводил столько времени. Откуда взялось это знание? Он не имел представления, да сейчас его это и не волновало.

В коридоре стояла полная тишина, как если бы в доме не было ни души, но Гарри знал, что все его обитатели здесь, за этими стенами. Иначе его здесь тоже не было бы.

Гарри сделал осторожный шаг в сторону нужной двери. Тело будто одеревенело, стало словно чужим и непослушным. Было страшно. Цель была так близко, но в то же время — так далеко. Казалось, сделай он всего несколько шагов, и руки коснётся холодная сталь дверной ручки. Но страх сковывал тело. Он боялся, что дверь не откроется. Но в то же время хотел, чтобы это случилось. Ведь за ней — неизвестность. Находящееся там не оправдает его ожиданий. Может статься, там ничего и нет, но Гарри не хотел об этом даже думать. Ведь что-то его туда тянуло. Одно он знал наверняка — там находилось нечто очень важное для него. То, чего он страстно желал долгое время. Гарри сделал ещё шаг вперёд, борясь с оцепенением.

Шаг.

Снова шаг.

Дверь уже была на расстоянии вытянутой руки. Надо было только решиться. Рука поднялась, замерла на полпути, упала обратно. Как намагниченная, она не в силах была преодолеть притяжения. Почему это так сложно? Почему так страшно? Страшно до дрожи в коленях, до мурашек по коже, до звона в ушах... Хотелось немедленно убежать. Но Гарри не уходил, стоял там обессиленный, напуганный. Он знал, что, если уйдёт, будет мучиться ещё больше.

И мучения его будут длиться до тех пор, пока он не найдёт способа преодолеть все препятствия к своей цели.

Казалось бы, так легко просто открыть дверь... Но сложно. Воздух был заряжен, как перед грозой, которая всё никак не могла разразиться.

Гарри прерывисто вздохнул. «Успокойся, — уговаривал он себя, — соберись. Это же так просто. Протяни руку и открой. Протяни руку… Протяни...» Тонкая, дрожащая конечность снова потянулась к ручке, на этот раз не останавливаясь. Он был собран и решителен. Казалось бы, ничто уже его не остановит. Но… почти коснувшись металла, он замер. На этот раз виновата была не его нерешительность. Ручка двери начала медленно поворачиваться. Гарри отпрянул, будто ошпарившись, и резко выдохнул, только сейчас замечая, что задержал дыхание. Сердце колотилось в груди. Он не сводил жадного взгляда с двери. Вот-вот она должна была открыться, и он увидит того, кто за ней живёт. Старые петли тихо скрипнули. Гарри зажмурился и…

…и проснулся.

* * *

Гарри резко сел, тяжело дыша и часто моргая. Но тут же застыл, вспомнив, где находится. Оглядевшись, он удостоверился, что не разбудил никого из соседей, и оперся о стенку, у которой стояла его кровать, спиной ощущая приятный холодок.

Этот сон снится Гарри не впервые. В том далёком детстве, когда у него ещё были родители, он бывал в этом тихом тёмном коридоре, который никогда не менялся. Не менялся и сценарий этих посещений: не было ни людей, ни звуков, ни движения. Тогда этот сон не вызывал в нём подозрений, хоть видел он его чётко и ясно, словно это было наяву. После смерти родителей он снился ему только однажды. Но Гарри снова не придал этому значения.

Но не сегодня. Спустя столько времени сон приснился ему снова. И на этот раз всё было по-иному. Раньше он просто оглядывал незнакомое место, недоумевал, делал попытки подойти к двери в конце коридора, а потом просыпался. В этот раз она вдруг открылась сама. Казалось, что неизвестный в другой комнате, так же как и Гарри, стоял напротив двери, заставляя себя открыть её, но, в отличие от Гарри, он всё же решился.

Гарри вздохнул, снова замер и прислушался. Он делил комнату ещё с четырьмя мальчишками. Его негромкий вздох вряд ли мог кого-то разбудить — соседи спали мёртвым сном. Но последний и единственный раз, когда он нечаянно стал причиной их ночного пробуждения в связи с приснившимся ему ночным кошмаром, стал ему уроком. Ему тогда пришлось спать на полу в коридоре.

Во Франции Гарри жил уже второй год. Его поселили в обычный детский приют в пригороде Парижа, всё говоря ему, что соответствующие запросы были отправлены на его родину и его вот-вот отправят домой. Но никто не искал его ни на родине, ни во Франции. Не был найден ни один родственник, даже самый захудалый семиюродный дедушка. О нём словно все забыли, будто его и не существовало вовсе.

Жизнь в парижском детском доме кардинально отличалась от жизни в английском. Там он привык к игнорированию, здесь — к повышенному вниманию; там он прозябал от скуки, здесь — боялся не успеть сделать необходимое; там он мечтал и надеялся, а здесь его мечты и надежды были забыты. Местные дети сразу невзлюбили его, находя на это уйму причин: им не нравилось, что он иностранец, они смеялись над его плохим знанием языка и акцентом; кого-то возмущало, что он не обращал внимания на остальных, не искал ни с кем дружбы, как другие новички; кто-то считал его чудаком за нелюдимость и молчаливость, и было ещё множество мелких причин, которые дети сами себе напридумывали. На приставания Гарри старался не реагировать, лишних поводов для ссор не давать. В приюте была библиотека, а богословных и философских книг в ней почти не было. Гарри пропадал здесь целыми днями, деля своё время между библиотекой, школой и спальней. Он старался читать как можно больше книг на французском языке, чтобы поскорей его выучить, уделял также большое внимание произношению, чтобы лишить недругов главной причины насмешек. В общем, старательно обживал новое место. Вначале он всё ждал, когда его отправят в Англию, но время шло, и казалось, и здесь о нём позабыли.

Ригель и Антарес теперь жили в заросшем саду позади детского дома. Здесь Гарри имел право проводить столько времени, сколько соблаговолит, никто ему не мешал и не докучал. К нему начали возвращаться воспоминания, потерянные из-за амнезии. Это происходило в основном во сне. Каждый раз он словно заново переживал значительные события своей недолгой жизни. Невыносимо было вновь видеть пылающие развалины собственного дома, зная, что вместе с домом горит его семья. Знать это и не иметь возможности сделать что-либо — было мучительно больно. Вместе с домом сгорела вся его прежняя жизнь. Всё так стремительно поменялось... Раньше было два живых существа, для которых он являлся центром вселенной, а сейчас никому не было до него дела, он приносил лишь ненужные хлопоты и мешался под ногами. Раньше Гарри окружали отзывчивые, добрые люди, сейчас всюду были только злость, обиды и равнодушие.

Потеря памяти помогла Гарри взглянуть правде в глаза — в ближайшее время ему не найти брата и настоящих родителей. Ему может помочь либо случайность, либо везение, что, по сути своей, одно и то же. Он был всего лишь ребёнком, и стань он искать Поттеров сейчас, то наживёт себе только проблемы, в чём он имел возможность убедиться. Поэтому Гарри решил, что ему нужно дожить до совершеннолетия, когда у него появится свобода действий и передвижений. Найти брата стало для Гарри главной целью. То, к чему он приложит все свои силы, чем заполнит свою жизнь до тех пор, пока не достигнет цели. И он смирился с тем, что на это могут уйти годы. Он страшился лишь того, что этого никогда не произойдёт. Но у него ещё было время в запасе.

Успокоившись после странного сна, Гарри откинулся на подушку. «Ну, с днём рождения... нас, что ли...» — подумал он и закрыл глаза.

* * *

Он не мог уже уснуть, лишь немного задремал к утру. Разбудили его соседи, собиравшиеся идти на завтрак. Чувствовал он себя уставшим, словно не спал всю ночь. Желания идти на завтрак не было никакого. Зевая и спотыкаясь на каждом шагу, Гарри шёл к яблоневому дереву в саду, чьи плоды спели к осени, были кислыми и маленькими. Но Гарри нравилось это дерево не из-за яблок. Радовало его расположение: здесь он всегда мог скрыться от посторонних глаз и поболтать со своими единственными друзьями, змеями Ригель и Антаресом.

Устроившись под тенью дерева, Гарри позволил себе расслабиться и вскоре задремал. Голос Ригель разбудил его.

— …Повторяю тебе уже в с-сотый раз: это была жаба!

— В с-сотый раз тебе отвечаю: это была лягуш-шка.

— Ну что за упрямый идиот?! Да не бывает таких больш-шущ-щих лягушек, это точно была жаба!

— Разуй глаза, с-старая дура, это была обычная лягуш-шка!

— Как ты меня назвал, головас-стик-перерос-сток?

— У тебя уже и с-слух ис-спортилс-ся? Ну ничего, я повторю: ты…

— Эй, господа, приберегите силы для более мирных целей, — поспешно вмешался Гарри, прерывая зарождающийся конфликт брата и сестры. Сегодня он пребывал в особенном состоянии, которое не хотелось портить очередными препирательствами змей. — Как у вас-с дела?

Ригель, возмущённо зыркая в сторону брата, подползла Гарри под левый бок и свернулась там в колечки, чем отдалённо напоминала разозлённую кобру, только без капюшона.

— Всё отлично-с-с, — бросила она.

— Отлично-с-с, — спокойно повторил Антарес, вытягиваясь во всю свою маленькую длину у Гарри под правым боком.

— Не повторяй з-за мной! — тут же взбеленилась Ригель.

— А я и не повторяю-с-с, — безразлично качнул кончиком хвоста её брат.

Ригель отвернулась от него. Через мгновение она зыркнула на Гарри одним глазом и спросила:

— А как у тебя дела-с-с? Ты какой-то... дребезжащий.

— Дребезжащий в смысле... цвета? — Гарри ещё не разобрался в природе «цветного» зрения змей. А те продолжали рассказывать ему о всяких изменениях в его цветовом поле. Они утверждали, что он становился ярче с каждым днём. И сейчас он был даже ярче, чем тогда, когда они только встретились.

— В этом с-смысле, — кивнула Ригель.

— Не знаю, было всё хорошо. Прос-сто не выспался, — Гарри пожал плечами...

— Ну да-с-с.

Тихо шуршали листья и трава, будто переговариваясь. Птицы трещали не переставая. Неподалёку раздавались детские голоса и смех, что-то кричали нянечки. Гарри задумался, змеи грелись на солнышке, наслаждались спокойствием и, кажется, ни о чём не думали.

— У меня сегодня день рождения, — заметил Гарри, бросая маленький камешек в пустую консервную банку в метре от него. Он промахнулся.

В свой прошлый день рождения он долго и нудно объяснял двум змеям, что это есть такое, с чем его едят и чем он так важен для двуногих хомо сапиенсов. Змеи упорно не хотели признавать за этим праздником какой-либо авторитет, утверждая, что такой повод годится лишь для того, чтобы вдоволь поплакать над ускользающим сквозь пальцы драгоценным временем. Они так и остались при своём мнении, а Гарри — при своём. Поэтому сейчас его лучшие и единственные друзья ограничились сухим «поз-здравляю», сказанным в один голос.

Гарри вздохнул. Он уже давно не праздновал свой день рождения, давно не получал подарков и поздравлений и даже привык к этому, поэтому безразличие друзей его не расстроило. Но повод для радости в этот день у него всё же был — он на шаг приближал его к совершеннолетию — к тому дню, когда он получит наконец свободу.

Вдруг Ригель грозно зашипела и юркнула в рукав его рубашки, мёртвой хваткой обхватив костлявую его руку. Антаресу потребовалось пару секунд, чтобы сообразить, в чём дело, и повторить действия сестры. Гарри недоумённо огляделся. Подняв голову, он увидел тёмное пятно высоко в небе, стремительно приближающееся. Через некоторое время стало понятно, что это птица. А если быть точнее, то сова. Гарри с удивлением следил за ночной (!) жительницей.

Мягко опустившись на землю рядом с Гарри, сова важно встряхнулась и протянула ему мохнатую лапу, к которой был привязан желтоватый конверт. Гарри немного отодвинулся. Сова издала недовольное уханье, сердито встрепенулась и прыгнула к нему ближе, настойчиво протягивая лапу.

— Это мне? — спросил Гарри у птицы. Сова летала днём, в жилом районе, с привязанным к лапе... чем-то, которое протягивала именно Гарри. Всё это уже было достаточно странным, и было бы ненамного странней, если бы птица ему ответила. Но та только смотрела на него огромными янтарного цвета глазами, не мигая. — Ладно, — Гарри нерешительно протянул руку, — но ты же не станешь клеваться?

Он осторожно начал отвязывать письмо, чувствуя, как сильно сжались змеиные кольца на его руках — у него уже начали неметь кончики пальцев. Наконец письмо было отвязано, птица взмахнула огромными крыльями и была такова.

— Что-с-с это-с-с было-с-с? — потрясённо произнёс Антарес, выползая обратно на свет.

Гарри промолчал, во все глаза смотря на зажатый в руке конверт. Перевернув его, он прочёл:

«Париж,

улица Ля-Крезо, дом 26,

Месье Г. Дж. Престону, лично в руки».

Гарри прочёл эти три строчки несколько раз. Он посмотрел на застывших в ожидании змей.

— Письмо. Мне, — оторопело произнёс он и огляделся в поисках шутников, которые могли над ним так подшутить. Кругом не было ни души. Он аккуратно вскрыл конверт. Внутри был жёлтый листок, на котором красивым почерком с завитушками и кренделями было выведено:

«Шармбатон,

Академия магии

Директор: Олимпия Максим

Уважаемый месье Престон!

С радостью извещаем, что Вы приняты в академию магии Шармбатон, одну из крупнейших школ Европы.

Сообщаем Вам о скором прибытии одного из наших профессоров, который предоставит Вам необходимые разъяснения и ознакомит с процедурой поступления в академию.

Искренне Ваша,

Жуана де Горсие,

Заместитель директора».

Конец первой части