Четвёртая сторона треугольника (гет)

За окном стоял поздний вечер, но ни Матвей, ни я даже не думали о сне. Он собирал вещи, хотя по большей части просто мотался по комнате и выглядывал на улицу. Я помогала ему, застёгивая сумки, отправляя их в недра магического рюкзака и поглядывая на выстиранные футболки, которые висели в прихожей и за неимением верёвок сушились на вешалках.

— Да чтоб его, — ворчал он. — Завтра ещё столько дел, к Арсению надо съездить…

— Он приедет к нам сам.

— К Диме…

— Он тоже проводит тебя на вокзале.

— Тогда зачем мы собираемся сейчас, если можем сделать это завтра? — озадаченно спросил Матвей.

Я не ответила.

— Послушай, — Матвей сел на диван и обхватил голову руками, — всё будет хорошо. Я вернусь, ладно? Просто сейчас надо немного переждать, и…

— Отправиться в лапы Хаоса.

— В твоих глазах я, наверное, безнадёжный идиот, да? — печально усмехнулся Матвей. — Идти неведомо куда, неизвестно зачем, да ещё с демоншей в качестве компании… ты права, на кого я стал похож?

«Я всего лишь хочу, чтобы ты взял меня с собой».

Я могла думать об этом безо всяких опасений — Матвей был слишком воспитанным для того, чтобы без спроса лезть в сознание своей подруги.

— Завтра будет тяжёлый день, — с трудом узнавая собственный голос, пробормотала я. Леонерий вопросительно обернулся.

— Тебе надо будет сделать много всего, а вечером уже на вокзал, мы там будем все вместе, и…

— И что?

Перед тем, как пересечь последнюю черту, я остановилась на миг и посмотрела Матвею в глаза, тут же осознав, что не стоило этого делать.

— Если ты… — мой голос задрожал и сорвался, превратив окончание фразы в тонкий всхлип. Матвей тут же вскочил и крепко обхватил меня за плечи.

— Не надо плакать, Ань, всё будет в порядке, — зашептал он мне на ухо. — Я найду способ тебе написать.

Так ли Кентерн утешал провожавшую его в поход Лилию?.. Это было уже неважно.

— Если ты хочешь…

— Аня?

— Если ты хочешь что-то сказать, думаю, это последний шанс…

Матвей отпрянул от меня так резко, что едва не порвал мою кофту, зацепившись кольцом за рукав, и врезался в подоконник. Лицо его побелело, как у призрака.

— Последний шанс? Ты о… а… да. Не думаю, что мне есть что сказать, но если ты сама что-то имела в виду, то я… Анна, прости, я не должен был… Наверное, я что-то делал не так…

Сколько ненужных слов, а можно было ответить одним простым «нет». Ему казалось, что он смягчает удар, но на самом деле выходило только хуже.

И тут забрезжила надежда: а понял ли он, что я на самом деле пыталась сказать ему этим отчаянным вопросом?

И следом вторая мысль: если он не любил меня, — а я уже знала, что это так, — это не означало, что мы не могли быть вместе. Ангелы влюбляются редко. Чаще они создают семьи просто по расчёту. Чувств дружбы, привязанности и уважения, как правило, вполне достаточно. А я ведь дорога ему, правда?

Матвей стоял, отвернувшись к оконному стеклу. Цепляясь за раму, он опирался лбом на собственную руку и слегка раскачивался.

— Боюсь показаться идиотом опять, но что именно ты хочешь от меня услышать?..

— Я тебя люблю, — тихо сказала я, и мне тут же стало гораздо легче. Будто целая гора рухнула с души, увлекая за собой целый камнепад из сожалений, мучительных фантазий и обрывков старых легенд.

— Мне нечем тебе ответить, Анна. Просто прости меня.

Пали последние преграды между настоящим и будущим, а боль, стремительной волной прокатившаяся через мою душу, очистила её и оставила свободной и светлой; сама же надолго скрылась в моей памяти. Не только у людей есть склонность игнорировать то, о чём им не хочется думать.

Стоя там, в гостиной на десятом этаже кирпичного дома, что на окраине не только города, но, казалось, и всего Внешнего мира, я поняла сразу несколько вещей. Первая: я помогу ему собрать вещи, провожу его в далёкую Швейцарию и больше никогда не вспомню то, что только что произошло между нами. Вторая: Матвей захочет, чтобы я изменилась, и я сделаю это. Я стану для него другом, каким была прежде, но более стойким и жизнерадостным; я стану для него заботливой матерью, которая станет о нём беспокоиться, или сестрой, любящей его как родного брата. Тяжелее будет стать для него никем, но если он пожелает, я сделаю и это, и он больше никогда не увидит меня. Я сделаю всё, чтобы искупить эти мучительные и неловкие пять минут, которые возникли по моей вине.

И третья: …

Я не закричу от боли, хотя она разрезает мою спину двумя широкими полосами.

* * *

— Анна, нет! Ты не умеешь летать! — кричал Матвей, срывая голос. В открытое настежь окно дул ледяной осенний ветер, он сметал со стола обрывки бумаги, листал книжные страницы и трепал рукава висящей на вешалках одежды. Я стояла спиной к Леонерию, и шум ветра мешал мне расслышать точно дальнейшие слова, но казалось, Матвей орал что-то о самоубийстве.

— Перестань! — засмеялась я. — У меня теперь есть крылья, ты же их видишь! Серебряный цвет, белые искры, взгляни, какие красивые! Будет просто невежливым их не испытать.

— Не в ночь же, не в холод и не из окна десятого этажа! — возражал Матвей. — Спускайся, пока я не стащил тебя оттуда силой, слышишь?!

— Но я хочу летать! Я мечтала об этом всю свою жизнь!

— А я мечтаю спокойно прожить свою, не просыпаясь от кошмаров и не слыша по ночам твои крики! Ты не можешь просто взять и в момент научиться летать!

Но свежий воздух уже ударил мне в голову. Я знала, что на моём месте сделала бы Феста, поэтому не колебалась ни минуты.

— Сто-о-ой!!! — последний вопль Матвея вильнул куда-то вверх и растаял в низких облаках. Я летела вниз со сложенными крыльями, тщательно выжидая момент, чтобы раскрыть их, не сломав при этом собственные перья. Три… два… До проводов осталось совсем немного, когда я, неуклюже изобразив летучую мышь, раскинула разом руки, ноги и крылья, затормозив собственное падение. Пара взмахов — и вот я уже планирую над городом, как ни в чём не бывало. Действительно, это было куда проще, чем казалось.

Тучи были подсвечены золотыми и лиловыми огнями вечернего города. Цепочки фонарей и автомобилей свивались в причудливый узор, составленный из квадратов и полукружий, а луна, порой мелькавшая в прорехах на дне неба, казалась с воздуха отчего-то ещё более маленькой, чем с земли. И в ту ночь, пока я носилась над городом, касаясь кончиками перьев высоких крыш и смело пускаясь в опасные виражи, я слышала свой внутренний голос. Он говорил мне, что я молодец, что я сделала правильный выбор и что отныне всё будет по-другому. Из девчонки, ничем с виду не отличавшейся от Наделённых, я стала настоящим ангелом, поэтому пора было отбросить в сторону прошлое, как вырванные из дневника листы, и отпустить себя на волю вьющегося под небом ветра.

Любовь не обязана быть взаимной, чтобы побеждать.

* * *

В ту ночь мне казалось, что внутри меня проснулась настоящая сила, которая могла позволить мне освободить сердце от чувства к Матвею для любви ко всему Внешнему миру. Я знала, что цвет моих крыльев довольно редок, если не сказать уникален, а белизна искр, сверкавших на перьях в солнечных или лунных лучах, ясно показывала мою внутреннюю чистоту и искренность. Мне было нечего стыдиться. Я честно победила в Соревнованиях, стала одной из лучших и всегда поступала правильно.

Однако я ошибалась. Моего нового самосознания хватило ровно на несколько часов. Потом пришли жуткая усталость, боль в спине, головокружение. На следующее утро от моей недавней эйфории не осталось и следа. Я просто лежала на диване в своей комнате и шептала потолку «пожалуйста, прошу, верните меня обратно». Странно. Пока я носилась под облаками, у меня не возникало даже мысли о Верхнем мире, а сейчас я пытаюсь добиться у люстры пропуска домой. Но и там мне не было бы покоя, потому что Матвей оставался в мире людей. Что мне было делать?

Умом я понимала, что чересчур зациклилась на собственных переживаниях, а жалость к себе и вовсе недостойна ангела. Но моё задание было выполнено, моя помощь никому не требовалась. Я спросила у Арсения, можно ли мне было вернуться в Анжелию, но он ответил отказом. Мол, ситуация такая, что каждый союзник на счету, да и за Наделёнными присмотреть надо. Я и не настаивала. Я прекрасно знала, что он был прав.

«Всё будет хорошо, — продолжал говорить мне мой внутренний голос. — Ты молодец. Никто ничего не заметил, так и должно быть, правильно? В тебе есть истинный свет, и ты это знаешь. С самого детства ты избегала общества ровесников, потому что была лучше их, и тебе было больно смотреть, как они подшучивают над слабыми или кидают палками в деревья, сбивая с них сухие шишки. Одна из многих своих соплеменников, ты поняла, что такое любовь, и не твоя вина, что демонша расколола сердце твоего избранника».

«Он не мог влюбиться в Фесту», — возражала я.

«Ты не можешь отрицать, что знакомство с ней сделало его другим. Ему нужна была не забота, а страсть, опасная игра, которая позволила бы ему себя ненавидеть. Это его любимое развлечение — после боя подушками, конечно».

«И ты ещё шутишь!»

«А что нам ещё остаётся? — грустно добавил голос. — Но будь наготове. Феста и Матвей далеко, но их хранимые по-прежнему здесь, и ответственность за происходящее легла на твои плечи. Ты обязана им помочь, всем, чем сможешь!»

* * *

Вскоре после того, как Дима Роднев, получивший имя Нейтрализатора и вместе с ним — в разы повышенное внимание всей Анжелии, ушёл в сопровождении Кати и Арсения, в доме последнего остались только я и Эрик. Ванька, извинившись, убежал через минуту после того, как захлопнулась дверь — догонять Арсения. Я подумала, что ничего удивительного в этом нет — как бы паренёк ни ругался и ни жаловался, без Арсения он попросту не мог чувствовать себя в безопасности.

Эрик мне нравился. Несмотря на то, что он был потомком тёмных существ и обладал способностями не совсем ясной, но уж точно не светлой природы, он оставался человеком в лучшем смысле этого слова. Да, его нельзя было назвать сильной личностью, скорее просто вдумчивым, неглупым и дружелюбным. Подобно многим за последние месяцы, он оказался втянут в межмировую игру против собственной воли.

— Вас ведь зовут Анна, да? — спросил швед, галантно разливая чай. — Не бойтесь, я не стану докучать вам вопросами. Кирилл мне уже многое объяснил, пока мы летели сюда. Но, признаться, я ожидал чего-то другого.

— В каком смысле?

— Прошу вас, не обижайтесь, но все вы куда больше похожи на обычных людей, причём едва-едва вышедших из подросткового возраста. Никакой специальной одежды, обычные квартиры, да и друг против друга вы, кажется, ничего не имеете.

— Так было не всегда, — сказала я и вспомнила далёкие, как тогда уже казалось, лицейские времена. В отличие от демонских Школ, наше образование уделяло меньше внимания искусству боя. Куда больше — истории Троемирья и философии, причём одно очень плавно перетекало в другое.

— Ангелы, как и демоны, существуют уже очень давно, — тихо начала я. — Мы считаем года и десятилетия от сотворения Троемирья, однако это всего лишь год, когда были созданы Анжелия и Даймонес, Верхний и Нижний мир. До этого все мы жили на земле и ходили среди людей...

Нас было немного, и отличались мы только наличием крыльев, которые использовались только в сражениях, а также небольшой толикой магических сил, напрямую зависящих от добрых или злых дел человечества. Это кажется, что добра и зла не существует, что вся разница между ними заключена во врождённой склонности человека действовать эгоистично либо на благо других. Тот выбор, который каждый из миллионов людей делал каждый день, касался не только великих свершений, — как бывало во времена войн, катастроф и прочих потрясений, — но и повседневных забот. Предательства и верность, забота и пренебрежение, созидание и разрушение — всё это текло сплошными потоками песка на гигантские чаши весов, качавшихся то в одну сторону, то в другую.

В те далёкие времена ангелы и демоны в самом деле держались обособленно, говорили высоким, философским стилем, одевались исключительно в светлое или в тёмное и старались не иметь дел с людьми без необходимости. Но они были и гораздо сильнее, чем сейчас, а каждая дуэль за имеющую значение душу принимала масштабы маленького Апокалипсиса.

— Ты ведь представлял себе нас именно такими, да?

— По правде говоря, — улыбнулся Эрик, — я всегда был атеистом.

Я улыбнулась в ответ, но невольно задумалась о том, как же много мы потеряли в последние годы, стремясь стать похожими на людей и слиться с многомиллионной толпой. Почему нельзя, в конце концов, отбросить в сторону всю эту надоедающую мелочь? На кого мы стали похожи, таскаясь за Наделёнными и осознавая полную бесполезность своих заданий?

"Мы достойны более великих дел, и время для них уже пришло. Матвей уже понял это, поэтому и ушёл с Фестой. А вот поняла ли ты, Анна?" — снова проснулся внутренний голос.

"Мне кажется, всё немного не так,— растерялась я. — Я всегда знала, что маленькие дела могут быть важнее грандиозных. Победу делают не столько командиры, сколько безымянные солдаты и молодые мальчишки, не успевшие выстрелить во врага ни единого раза, зато обладающие способностью приготовить на целый отряд ужин буквально из ничего, когда отрезаны все поставки".

"Глупая аналогия!"

"Так что мне, взять в руки автомат и уйти на фронт?"

"Раскрой крылья, наконец! Вспомни, кто ты на самом деле!"

— Анна, с вами всё в порядке?

— Да... да, послушайте, — будто бы очнулась я. — Я могу вас оставить? У меня есть кое-какие дела, и если...

— Всё в порядке. Я пока развлеку себя местным телевидением, не понимая ни слова в русском языке, — ответил Эрик.

— Но я буду вынуждена вас запереть — магическим образом, конечно. Такова необходимость. И так как Арсений унёс все часы в квартире, то...

— Подумайте сами, — швед засмеялся, — да куда бы я пошёл один, без денег, в незнакомом городе незнакомой страны? Можете не волноваться. Идите.

Уже выходя из квартиры, я заглянула в гостиную и увидела, как Эрик, бормоча на шведском себе под нос, листает каналы в тщетной надежде набрести хоть на один англоязычный, и прихлёбывает чай вприкуску с печеньем. Кажется, он здесь уже вполне освоился.

* * *

Я дошла до перекрёстка улиц Ларина и Пушкина и уже подходила к пруду, которое было излюбленным местом для моих одиноких прогулок, когда заметила среди почти уже голых деревьев, скрывавшихся за забором узкой аллеи, несколько подозрительных фигур. Одежда их была нетипичной для Наделённых — тёмные формы и длинные плащи с неясными серыми знаками на них. Эти личности стояли вокруг ещё одной фигуры, меньшего роста и одетую вполне по-человечески, в яркую синюю куртку и узкие джинсы. Казалось, они о чём-то разговаривали. Затем человек в синей куртке попятился, резко мотая головой, и капюшон спал, открывая знакомую светлую шевелюру. Ванька! Это же Ванька! А это...

Я бросилась к забору, но ворота были далеко, перелезть не было никакой возможности, а раскрывать крылья на глазах у десятков людей, как назло, заполонивших обычно малолюдную улицу, было просто недопустимо. Всё же я сделала бы это, если бы тёмные силуэты не отступили, скрываясь среди густых ветвей, и попросту не растворились в воздухе.

— Ва-а-аня!!! — закричала я. Парень вздрогнул, отвернулся и пошёл прочь по тропе. Я не понимала решительно ничего. Почему он делает вид, что не слышит меня?

В конце концов я всё-таки нашла злополучный вход и бегом бросилась догонять уходящего Ваньку. Услышав топот за своей спиной, он повернулся и кивнул мне:

— О, Анна, это ты! А я Арсения ищу, никак не могу найти. Не помню, где живёт Дима, и...

— Кто это был? — настойчиво спросила я. — Это были ведь демоны, правда? Они не причинили тебе вреда?

— Всё нормально, — румянец вспыхнул на бледной коже Ваньки, — они просто поговорили со мной. Спрашивали о Фесте, естественно. А я начал им говорить про странные посылки из Китая, про сбои в программах Катиного брата, притворился до тупости напуганным... одним словом, удачно навешал им на уши лапши. Но больше из дома ни ногой!

— Ваня?..

Он по-прежнему улыбался, но в тоне его голоса было что-то насквозь фальшивое. С мгновение я думала, что же мне не нравится, и потом поняла, что это — монотонность и нарочитая чёткость каждого слова. Кроме того, парень буквально не отрывал от меня взгляда, будто пытаясь каждой складкой своего лица, каждым жестом доказать собственную искренность. Мечтатели — к числу которых мы оба принадлежали — имеют одну общую черту. Они мастерски сочиняют ложь, но совершенно не умеют её произносить.

— Ты сам хотел с ними встретиться, и поэтому ушёл из дома, — сказала я, осознавая весь ужас смысла этих слов.

— Что? О чём ты? — Ванька занервничал.

— Я могу в любой момент проникнуть в твой мозг, — очень тихо, понизив голос едва ли не до свиста, ответила я. — Сомневаюсь, что Арсений делал так раньше, поэтому ты не знаешь, насколько унизительно и болезненно это может быть. Ты забываешь, кто я, и что я узнаю правду в любом случае.

Ванька сделал пару шагов назад и наткнулся спиной на дерево. Его губы задрожали, но он молчал. "Вот как они, эти Наделённые, поступают теперь! — горько воскликнул мой внутренний голос. — Ты делаешь всё, чтобы вытащить их из неприятностей, в которые те попадают по собственной же вине, а они в отместку предают, лгут и... Что? Тьма его побери, что он сделал?!"

В глазах парня мелькнула паника. Он не выдержал и воскликнул:

— Я имел такое право! Всё равно рано или поздно вы бы забили на меня, со всеми этими Димами и Эриками, ведь что я такое? Я никто! Но мне грозит смерть! Ты понимаешь, что это, или для вас это большая шахматная игра, в которой пешкой больше, пешкой меньше — да тьфу! Да, я выкупил у Совета собственную жизнь!

— Чем?

— Я не сказал им, где Феста, ясно? Я заплатил им Треугольником! Я забрал его из квартиры Кати! Её брат впустил меня, и... да какая разница! От этой фигни один же вред был! Сами говорили, что это как тикающая бомба, так пусть она разносит демонов, а не нас!

Я стояла совершенно ошеломлённая, а последние листья, словно издеваясь надо мной, красиво, медленно и грациозно опускались за спиной Ваньки на холодную землю.

Он отдал в обмен за свою жалкую жизнь единственное, в чём была заключена судьба всего Троемирья, и отдал это прямо в руки врагу. Он получил судьбу своей мелкой и трусливой души и продолжает считать, что поступает правильно.

"Когда люди вообще поступали правильно?"

"КОГДА ЭТИ ТРУСЫ БЫЛИ ДОСТОЙНЫ ТОГО, ЧТОБЫ ИХ ЗАЩИЩАТЬ?"

Ванька отступал всё дальше и дальше. Он начинал бояться меня, и это окончательно сорвало плотину, за которой уже долгие дни бушевал беспощадный водоворот. Лёгкое вспоминание о Матвее, полоска боли — и вот за моей спиной раскрываются крылья.

— Ты же не сделае... а! А-а-а!!!

Одним взмахом руки я погрузила в сон всех находившихся вокруг людей, кроме Ваньки, и с удовлетворением почувствовала собственную силу. Надо же. Раньше я и не осознавала этого. И без того тусклые осенние цвета расступились перед сиянием моих крыльев.

— Нельзя представлять Свет в образе слабой плаксивой девочки. Если ты делаешь ошибки, нужно уметь расплачиваться за них, — спокойно сказала я и подняла руку.

Он кричал во весь голос, пытался увернуться от потока ослепляющих лучей, прячась за деревьями, но эта игра в кошки-мышки была изначально неравной. Он кричал, когда я наступила каблуком ему на ногу, и падая, он всё ещё пытался уцепиться за кору растущего рядом дуба, являя собой поразительно жалкое и противное зрелище. Он всё ещё кричал, когда моя ладонь легла на его лоб и поток белого огня потёк прямиком в его мозг, выжигая всю скверну внутри, все воспоминания о Троемирье, включая воспоминания о Фесте и о каждом из нас. Я не торопилась, потому что знала: стоит мне уйти, и он, полежав без сознания несколько часов, очнётся без какого-либо чувства вины. Он попросту не будет помнить свой урок. А потому стоило преподать его так, чтобы он потом морщился даже при виде яркой электрической лампочки, а блондинки в красных шапках вызывали у него нестерпимую головную боль.

Наконец голос, порядком давивший мне на уши, умолк. Я отняла руку от его лица. Юноша явно был без сознания, как я и предполагала.

Следующим взмахом ладони я заставила погружённых в сон людей очнуться. Попадавшие на землю, где попало, — а некоторые уснули прямо за рулём, благо их машины были тоже остановлены, — они вставали, крутили головами и пытались осознать, что только что произошло. Правда, при остановке машин некоторые из них столкнулись — движение было довольно сильным. Две машины были повреждены особенно значительно. В одной из них водитель оставался неподвижным. Его голова была прислонена к рулю, а совсем рядом с ней лежал окровавленный кусок стекла. Несмотря на ранение, он был жив и негромко стонал, пока другие люди, столпившиеся вокруг, кричали что-то о скорой помощи и смотрели по сторонам в поисках причины всех этих аварий. Но прежде, чем кто-нибудь из них догадался поднять голову, я была уже очень высоко, часто взмахивая крыльями и стремясь оказаться как можно дальше оттуда.

"Отлично, просто отлично!" — мой внутренний голос, казалось, был весьма доволен.

"Из-за меня пострадали Наделённые! О Свет! Он всего лишь мальчишка, как я вообще..."

"Ты же не будешь отрицать, что он заслужил это? А ты становишься другой, Аня. Более сильной, решительной, настоящим воином Анжелии! Не существует справедливости без правосудия!"

"Дело не в этом! А в том, что мне... что мне это нравилось! Мне хотелось причинять ему боль, потому что я была лучше его и знала, что имею на это полное право!"

"Взгляни на свои крылья!"

"Что?.."

"Взгляни!"

Сделав ещё один взмах, я осторожно повернула голову... и только удачный порыв ветра помешал мне тут же упасть вниз, на многополосное шоссе, под колёса автомобилей. Белые искры на серебряных перьях превратились в чёрные и яростно сверкали, точно распугивая солнечный свет.

"Ты права! Ты не воин Анжелии! Но ты воин самой себя! Ты как Феста, больше не кукла и не безымянная девочка с шитьём в мамином саду! Лети отсюда, пока твои плечи не заболят, а тело не замёрзнет! Лети так далеко, как только сможешь, и я расскажу тебе, что за силу ты обрела, и каков теперь твой единственный выход!"

Моё сердце сковал ледяной ужас.

"Во имя Света, кто же ты?"

"Моё имя Лратхакаулура, и с этого дня без меня ты погибнешь. Просто лети на запад".

И я продолжала лететь на запад. Всё, что волновало меня какой-то час назад, стало уже глубоко неважным. Обратной дороги не было.