Мёртвый мир (гет)

«Мобиликорпус» вышел отменно. Заклинание подхватило Гермиону за лодыжки и подбросило в воздух, и её тело, едва приняв горизонтальное положение, устремилось ко мне ногами вперёд. Ну, перестарался я. У меня бывает.

То ли, опасаясь осечки, вложил в свой голос чересчур много, то ли переполнявшее меня нетерпеливое возбуждение нашло наконец выход, но спустя мгновенье Гермиона врезалась в меня со скоростью бладжера. Я грохнулся на спину с такой силой, что едва дух не вышибло. В глазах зарябило, дыхание сбилось, какое-то время я не чувствовал ничего, кроме жгучей пульсирующей боли где-то слева, под рёбрами. С каждым ударом сердца боль расползалась по телу, проникая всё глубже и не давая вздохнуть. В боку саднило, и я не сразу сообразил, что туда впилось что-то твёрдое и угловатое — не иначе как злополучная книга с её плотной корочкой.

— Гарри, ты как?

От боли долетевший до меня голос казался слабым и далёким, но, повернув голову, я увидел Гермиону всего в полушаге от меня. Она сидела на траве и растирала бедро.

— Очки целы, — доложил я, не колеблясь и втайне гордясь собой: героям не больно!

— А чего лежишь?

— Отдыхаю, — прохрипел я, гадая, что же там с ребром: просто ушиб, трещина или, упаси Мерлин, перелом?

— Ты заслужил, — отвесила Гермиона с нешуточной суровостью в голосе — не иначе как в издёвку.

— Неужели? — осклабился я. Она тотчас сменила гнев на милость и начала объяснять мои промахи.

— Чтобы удержать тело в вертикальном положении, нужна сноровка, но это можно оставить на потом. А вот над скоростью перемещения придётся поработать всерьёз, — предупредила она с лёгким смешком и, не выдержав, спросила напрямик: — Говоря по правде, Гарри, страшно интересно, как тебе это удалось?

— Самому страшно, — буркнул я, переводя взор к небу. Гермиона усмехнулась, но подниматься на ноги не стала: подползла поближе и вытянула из-под меня «Лангольеров» (за что я был ей страшно благодарен). Потом покосилась на волшебную палочку у меня под рукой, молча легла рядом и положила свою ладонь поверх моей. Мы уставились на разжиревшую луну. Подстриженная, упругая, как щетинка, трава приятно холодила спину. Я размышлял о том, что делать. Ковылять в «Мунго» пешком или как? Смогу ли я хоть подняться самостоятельно, не скрипя при этом зубами?

Но когда я попытался прощупать ушибленное место свободной рукой, стало понятно: дело плохо. Тупая ноющая боль мгновенно сменилась резкой и острой, а в глазах сверкнуло так, что лунный диск рассыпался на несколько штук. «Ладно уж, колись, — сказал я сам себе. — Не фиг корчить из себя героя!»

— Гермиона...

— М-м?

— Я тут подумал... Кажется, я должен сказать тебе...

Она мгновенно перевернулась со спины на бок, приподнялась надо мной, и я вдруг поймал ее взгляд, которым она всматривалась в меня, — тот пронзительный, кричащий, много чего обещающий взгляд, который невозможно спутать ни с каким другим. Увидел лицо, полное ожидания и надежды. И выпал из реальности.

В амурных делах я, наверное, тот ещё лопух, но всё же успел кое-что в этой жизни. Чжоу и, главное, Джинни — не так уж мало для неполных восемнадцати лет. Но клянусь, от Гермионы я не ожидал ничего подобного! Мы же всегда были просто друзьями, а сейчас она смотрела мне в лицо и глаза её были переполнены чувствами, в серебристом свете луны казавшимися абсолютно явными и... настоящими. Мои ощущения больше всего смахивали на панику. Бегущие по телу мурашки в какой-то момент остановились, замерли и, словно сговорившись, вонзились в кожу тысячами мелких остреньких иголочек. Мысли в голове шевелились, но как-то отрывочно и хаотично, беспрерывно путаясь и мечась из крайности в крайность.

А ты, Поттер, однако... даешь, хоть и очкарик. Гермиона — это тебе не Серая дама, ей зубы не заговоришь. Нет, правда: такую девчонку охмурить! Она же ни на кого так не смотрела, даже на Рона... Но как она могла... может? И... что делать?! Рон мне друг, и вообще... ничего так выбор между простым и правильным. Не, не могу. Я тут раненый!

Мысль показалась спасительной, и я ухватился за неё, как утопающий за соломинку, пытаясь взять тайм-аут. Потому как пойди разберись сходу, где оно тут простое, а где — правильное.

— У меня с ребром что-то не то, — сообщил я, стараясь придать голосу безмятежность. — Трещина, наверное. Вот здесь, слева, — добавил я, качнув головой.

Гермиона как будто очнулась: вскинула брови, моргнула несколько раз — часто-часто. С лица исчезло потрясшее меня выражение, она встала передо мной на колени, зажгла «Люмос» и, распахнув полы моей куртки, начала потихоньку подворачивать повыше мою футболку.

— Ой, Гарри, — услышал я несколько секунд спустя, — там такой жуткий синяк!

— Залатать сможешь?

Гермиона замотала головой.

— Нет, не рискну. Вдруг сделаю только хуже: непонятно, что там за внутренние повреждения. Нет-нет, шевелиться тебе нельзя, — быстро предупредила она, видимо почувствовав, что я намерен приподняться. — Вдруг ребро сломано и произойдет смещение? Лучше сделаем так: я смотаюсь в «Мунго» и приведу сюда специалиста. Я быстро, Гарри, — она как будто оправдывалась. — Туда и обратно. На всякий случай можно установить вокруг тебя нашу обычную защиту.

— Боишься, что съедят? — пошутил я, но Гермиона даже не улыбнулась.

— Не боюсь, а переживаю, — проговорила она значимо и сердито, а потом, выждав паузу, прибавила преувеличенно ворчливым тоном: — Оставлю я тебя одного, как же! Когда свиньи полетят, и не часом раньше!

— Смотри, Рон будет ревновать.

Я произнёс это как бы между прочим, думая вовсе не о Роне. Не уходил у меня из мыслей тот её взгляд, и — чего притворяться? — только что произнесённые слова грели душу.

Она меня не оставит.

И вроде слышал уже такое, но звучит как-то по-другому. Хотя нет, в первый раз было отчаянное: «Да... да, остаюсь. Мы обещали помочь Гарри...»

Тогда Рон почему-то выкрикнул: «Я понял. Ты выбираешь его», а до меня лишь потом дошло, что он ревновал. Только я значения не придал, думал, крестраж его попутал. А выходит, были у Рона причины. Но неужели Гермиона и в самом деле меня... ко мне?.. Но это же... в корне меняет дело, хотя... ох, бедный Рон!

— Рон? — зачем-то переспросила Гермиона.

— Ну... да, — подтвердил я. — Разве вы не...? Разве ты не... влюблена в него?

Такой гнев в её глазах я видел лишь однажды, в момент, когда она, заметив в углу палатки нежданно-негаданно возвратившегося Рона, двинулась к нему, загодя приколачивая его взглядом к стенке и сжимая кулаки. Вскочив на ноги, Гермиона быстро отряхнулась, выставила вперед волшебную палочку и вдруг выплеснула на меня то, что когда-то сказала Люпину Тонкс, и что я никак не думал услышать в свой адрес, да еще и от Гермионы:

— Ты бы знал, в кого я влюблена, Гарри, если бы не был так сильно занят спасением мира и... заботами о Роне...

Она говорила негромко, но в ночной тишине её слова раздавались предельно отчётливо, и притвориться глухим было совершенно нереально. Как и сделать вид, что ничего не понял. Выглядеть придурком не хотелось, однако, всматриваясь в нагреваемый чарами воздух, я подумывал, не прикинуться ли мне зелёным и наивным. Люпин ведь как-то смог. Хотя... разве знала его Тонкс так же хорошо, как Гермиона — меня? Им ведь не нужно было делить друг с другом сырую промёрзшую палатку, мантию-невидимку, долгие ночные дежурства и единственную волшебную палочку. И да — последний кусок хлеба. А ещё чёртов крестраж и зыбкую надежду отыскать в Годриковой Впадине хоть что-то, помимо могил. Даже удивительно, что не пришлось делить на двоих одну кровать, с одеялом в придачу. Для полного, так сказать, набора. Как нам удалось выкарабкаться из той жуткой истории, о которой сейчас беспощадно напоминал вибрирующий от заклинаний воздух? Сам удивляюсь. Нам — это мне и Гермионе. Рон объявился, когда дело сдвинулось с мёртвой точки.

А я, по её мнению, забочусь о Роне? На его месте я бы, пожалуй, обиделся. Он что, немощный, или как?

Просто у Рона был шанс выбраться из войны живым. Он мог уехать за границу, выдать Гермиону за свою кузину, да мало ли что мог придумать. В то время как я...

Стоп! До моих мозгов, похоже, сейчас только дошло, что смерть не отсрочилась на год-два, а отодвинута, надеюсь, надолго. И у меня — выжившего — есть выбор. Не между лёгким и правильным, а просто выбор: где и с кем жить, что и как делать. Несколько лет знал, что погибну, давно с этим смирился, и вдруг: вот тебе, Гарри, жизнь! Используй её как хочешь.

И о моих проблемах с гоблинами Гермионе уже известно...

Как ни странно, это вроде бы незначительное обстоятельство стало той соломинкой, которая переломила спину верблюду, положив конец моим сомнениям. Или, быть может, визит в Отдел тайн чересчур сильно всколыхнул то, что я чувствовал, когда лишь чудом не потерял её там.

И, господи боже, Гарри Поттер! Может, хватит, а? Будь мужчиной!

Когда насыщенный чарами воздух перестал рябить, я решился подать голос.

— Гермиона...

— Что, Гарри?

Она опустилась на колени и склонилась надо мной, щекоча мою щёку выбившейся из косы прядью. У меня перехватило дыхание. Знать бы, что говорят девушкам в таких случаях... Про себя рассуждать легко, но попробуй, выговори это вслух!

— Не оставляй меня одного... — начал я нетвердо, кое-как проглотив подступивший к горлу ком.

— Я же быстро, Гарри! — воскликнула она, не то утешая, не то возмущаясь. — Туда и обратно, ты и глазом моргнуть не успеешь.

Сердце сжалось в тревоге. Я чувствовал, что Гермиона уже жалеет о своём нечаянном полупризнании и готова пойти на попятный. А что тут хитрого? Сделает вид, что ничего такого не говорила, что мне показалось, и одарит меня сухим холодным взглядом, как она умеет, и который, казалось, я уже ощущал на себе.

«Дождёшься, „герой“! Она уже целовалась с Роном — хорошо, если раз. Завтра станет обсуждать с ним поездку в Австралию, чего доброго вдвоём, строить планы, а ты, Поттер, будешь сидеть тихо в сторонке, мотать на кулак сопли и делать вид, что тебе всё равно. Что, не нравится? Так... делай же что-нибудь!»

Гермиона подхватила свои растрепавшиеся волосы и стала заправлять их за уши. Моя тревога сменилась паникой, а нужные слова всё не находились.

«Целуй, не будь дураком! — пришло озарение. — С остальным разберёшься после!»

Рывком приподнявшись на локтях, я потянулся к Гермионе и, прежде чем свалиться от острой, разрывающей грудь боли, успел коснуться её губ своими. Секунду-другую я всматривался в её ошалевшие от изумления глаза, потом в голове поплыло, мир потемнел, и я вместе с ним провалился в бездну.