Финн, Джейк и Волшебный Камень (джен)

Бонни сидела на теплом одеяле, прислонившись к теплому боку Сне… Саймона — кажется, на самом деле его звали именно так — и смотрела на небо, у самого края окрасившееся в молочно-белый цвет, а в середине еще пока не потерявшее девственную темную синеву. Наверное, восход действительно куда красивее заката. Закат — это конец дня, смерть, а восход — жизнь и начало. Примитивный уровень мыслей, конечно, но все же… Закат, настоящий, красивый закат, с окрашиванием неба в нежный красно-розовый цвет, видел почти каждый, а вот восход… Мало кому захочется вставать совсем уж рано, когда еще даже птицы не начинают петь, просто так, чтобы лицезреть какое-то небо.

Бонни тихо усмехнулась про себя и налилась еще чаю. Эх, что-то потянуло ее сегодня на лирику. Все эти закаты, восходы, ночные звезды… Банально и глупо. Все влюбленные парочки через это проходили. Пожалуй, даже герцог Профитроль, ее первый парень, которого старушка-мать, больше похожая на бесформенную массу, чем на человеческое подобие, упорно прочила ей в мужья, пару раз встречал с ней и закат, и восход. Уделяя с истинной семейной педантичностью и занудством Профитролей на каждое событие ровно два вечера на каждый. Помнится, тогда она просидела целых три часа, с натянутой улыбкой выслушивая истории герцога Профитроля, которые он считал ужасно смешными, и не зная, куда деваться от скуки. В итоге она сослалась на «маму, которой обязательно нужно ее присутствие, ну прям горит» и сбежала оттуда поскорее.

Со Снежным же такой скуки у нее не возникло ни разу. Его истории были действительно интересные, шутки у него были смешные, а то, что он подмечал в людях и в природе, было действительно необычным. Когда она спросила Снежного, что ему нравится в ней больше всего, он засмеялся и ответил «зубы». Зубы. Профитроль бы нагородил кучу длинных пафосных предложений, сравнил бы ее с луной и с планетами, что вертятся вокруг солнца, да еще множество всего…

Более того, Снежный определенно относился к тому типу существ, с кем было интересно просто помолчать. Сидеть в тишине, ничего не говоря, и смотреть вокруг, то на небо, то на звезды, и предаваться своим мыслям. Со Снежным молчание не давило на атмосферу, сужая дыхание, создавая неловкость и буквально заставляя говорить о всякой ерунде, чтобы заполнить ею ментальное пространство отчуждения и отсутствия тем для разговора. С ним молчание было именно… молчанием.

Прищурившись — все-таки ей пора сделать себе лазерную коррекцию зрения, постоянное сидение в лаборатории уже откликнулось — принцесса смотрела вдаль, в небо, разглядывая постепенно гаснущие на небе звезды. С почти что чистого теперь небосвода медленно скатилась последняя яркая звезда… и полетела вниз.

— Хочу, чтобы все было хорошо, — прошептала Жвачка и прикрыла глаза. Наступало утро, а, значит, к ней снова приближались рутинные дела и обязанности. Опять глупые наивные конфетные жители, перед которыми она должна была предстать идеальной принцесской, опять герои, которые должны отдавать ей сердца… Фарс. Глупый фарс.

За время, проведенное со Снежным, и Финн, и Джейк, и даже Марси, ее старая добрая подруга Марси, как-то стерлись в ее памяти и отодвинулись на второй план. Где они сейчас, интересно? Марси наверняка отправилась в экспедицию за каким-то сомнительным камешком, ну, а Джейк с Финном даже еще не проснулись. Лежат, небось, в кроватях, храпят на два тона… И снится им свое, геройское.

— Что ж, С… Саймон, это очень красивое место, но мне… нам пора уходить. Дела, понимаешь? — Бонни потрясла Снежного за плечо, однако тот даже не шелохнулся. — Снежный, черт тебя забери, это не смешно! Не смешно, слышишь? Не сме…

Снежный всхрапнул и от ее легонького удара по плечу завалился набок. Грудь Снежного в обычном для него синем халате легко вздымалась и вновь опускалась вниз, сухие обветренные губы что-то шептали во сне, корона — та самая корона — сползла к уху, придав ее обладателю прямо-таки залихватский вид, а волоски в белой бороде трепетали от ветра туда-сюда. Ну, а глаза…

Кажется, Финн и Джейк определенно не врали насчет того, что Снежный спит с открытыми глазами. Жвачке вспомнился Финн, еще маленький, по уши влюбленный в нее Финн, курносый, вихрастый, потрясающий смешными мальчишечьими еще кулачками. Принцессыч, да он спит с открытыми глазами! Он просто безумный! Он ворвался к нам в дом и облил заморозным зельем, чтобы подружиться! Почему ты просто не позовешь свою стражу, чтобы те поучили его уму-разуму?

Однако Бонни ничего ужасного в этом не видела. Наоборот, именно во сне его глаза потеряли всякое безумие — сквозь нее смотрели глаза необычайно красивого теплого карего цвета. Теплый коричневый цвет пробивался на оттенки, от самого зрачка до края радужки; смотря на него, Бонни видела, как в этих глазах отражается то старая, но подтянутая добрая женщина, которая проводит рукой по щеке, то компания друзей с пирогом с десятью свечами… Правду говорят древние: глаза — зеркало души.

Почувствовав ее взгляд, Снежный заворочался, взгляд приобрел осмысленность, и теплые карие глаза тотчас же покрылись холодной белой пленкой.

— А-а? Что? Чего? — полусонно забормотал он.

— Спи, спи, — Бонни успокаивающе погладила его по щеке. — Высыпайся.

Пробормотав что-то невразумительное — что-то на другом языке — Снежный закрыл глаза и заснул уже окончательно. Секунд десять Бонни смотрела на своего спящего друга, умилительно улыбаясь, а затем нахмурилась и со всей силы хлопнула себя по лбу.

— Вот я дура, — вздохнула она. — Сижу тут, думаю о своем, о девичьем…, а ведь мне самой отсюда не спуститься!

Подумав еще немного, Бонни решительно поднялась на ноги и, сложив розовые ладошки «рупором», поднесла их ко рту. Громкий крик, напоминавший скорее помесь крика выпи и орлиного клекота, разнесся по Ледяному королевству, пробудив стайку птичек, приблудившихся на одной из горных вершин и заставив сойти пару лавин. Снежный, впрочем, лишь еще громче засопел и, перевернувшись на другой бок, положил себе под голову руки.

Вскоре рядом послышался шум, и на одеяло, чудом не сбросив Бонни в пропасть, приземлилась огромная птица. Один ее глаз, сейчас с интересом изучавший мирно спящего Снежного короля, был размером с добрую тарелку, а клюв, неторопливо нацеливавшийся ему в голову, наверняка способен был отщелкать добрую сотню солдат. Встав на цыпочки и вытянувшись в струнку, принцесса Жвачка погладила птицу по жестким, как медная проволока, перьям — птица моментально отозвалась ласковым клекотом.

— Завтра, дорогая моя… не поможешь нам спуститься? Нам — это мне и Снежному королю. Нет, Завтра, он не похитил меня и даже не заколдовывал. Что? Ну, я просто помогала ему с группой, а потом все так завертелось… Нет, Завтра, у меня все в порядке с головой! Нет, я не сошла с ума! Я принцесса, более того, я уже восемьсот с лишним лет как принцесса, и мне лучше знать, как поступать!

Завтра лишь загадочно молчала, изредка поднимая умный, все понимающий и почти что человеческий взгляд на распалившуюся хозяйку, да чистила клювом перья. Звук при этом раздавался ужасно малоприятный, как будто кто-то очень упорный водил мелом по стеклу, желая продавить его насквозь. Бонни знала, что это вредное создание хочет ее позлить, но даже не подала виду, тепло улыбнувшись ей.

— Давай, Завтра, надо отнести Снежного к нему в дом, ведь оставлять хозяина на пороге — ужасная негостеприимность!

Орлица легко дернула крылом, и мирно спящий Снежный король оказался лежащим прямо у нее на спине. Тот даже не повел и ухом, лишь перевернулся на спину и бессознательно схватил два-три пера в охапку рукой с ужасно отросшими ногтями, заставив Завтра поморщиться.

— Ну, ну, не капризничай, — Бонни ласково погладила любимую Завтра по твердому клюву, и та, искоса посмотрев на нее умными желтыми глазами, тихо курлыкнула, совсем как настоящий двухголовый голубь.

Бонни вскарабкалась на Завтра, подоткнула ноги под себя, прикрыв их подолом любимого платья, и птица вместе со странными «пассажирами» резко полетела вниз. Перед Жвачкой замелькали Ледяные горы, одна, другая, одинаково белые и до боли в глазах блестящие на солнце, отличающиеся друг от друга разве что размерами и высотой. Пролетев несколько метров, Завтра развернула к Бонни голову и вопросительно курлыкнула.

— Держи путь к самой большой и яркой горе, на вершине которой еще флажок такой торчит, видишь, золотце?

Долетев до указанной горы, Завтра случайно сшибла ногой флажок, который с тяжелым противным скрипом полетел вниз (Надеюсь, им никого не зашибло, — пронеслось в голове у принцессы Жвачки), и, взмахнув крылом, легко сбросила Снежного в оконный проем. Неодобрительно пощелкав языком размером с добрую веревку, Завтра помогла Бонни спуститься и присела наверх горы. Гора под ее тяжелым телом затряслась — кажется, откуда-то сзади покатилась снежная лавина —, но выдержала.

Бонни прыгнула на пол, недовольно сморщившись, когда гул от удара каблучков об пол достиг ее ножек. Снежный упал точно на кровать, и слуги-пингвины уже успели накрыть его покрывалом ядовито-леопардовой расцветки. Подойдя чуть поближе, она аккуратно подоткнула одеяло, накрыв Снежного чуть ли не с головой.

Все же пингвины постарались на славу: та гора мусора, объедков и всякой маленькой, но неприятной ерунды вроде прилипших к полу волос, что еще недавно поражала взор своими прямо-таки великанскими размерами, исчезла без следа, и жилище Снежного вновь приобрело неухоженный вид одинокой сумасшедшей неприкаянной личности. Даже те два разных носка — желтый в красную полосочку и зеленый в голубой горошек — какие она постоянно лицезрела, будучи запертая в клетке для принцесс, все так же висели на лампе, изредка добродушно помахивая носами от легкого ветра. Снежный громко и тяжело всхрапнул, и неудачливый зеленый носок почти свалился с лампы и повис на пятке. Усмехнувшись про себя, Бонни поправила носок, водрузив его на прежнее ламповое место, и отправилась к столу. Достав из кармана рваную бумажку, больше похожую на огромный белый комок, и подцепив у Снежного ручку, валявшуюся на полу, Бонни, мечтательно задумавшись, черкнула пару строк и положила записку на видное место.

— Завтра, я уже иду!

Присев на птицу, Бонни вновь летела к своим обыденным делам и проблемам. Мысли же ее текли в каком-то странном направлении. Хорошо Снежному — он спит, он одинок, ему не надо постоянно думать о непутевых подданных… Интересно, а что ему сейчас снится? Наверняка какая-нибудь ерунда о его любимых Фионне и Кейке.

Тем временем Снежный напряженно нахмурился и заметался во сне по кровати.

* * *

Саймон снова был у бабушки и, запуская огромного яркого воздушного змея, со всех ног несся по пшеничному полю. Поле было необъятно огромным, широким и густым, в пшенице переливалось само солнышко, а змей терялся в небе. Семилетний Саймон быстро перебирал длинными ногами со стесанными коленками, пытаясь успеть за другом, чья слегка ссутуленная спина мелькала где-то впереди.

- Эй, Петриков, догоняй! — Лич обернулся, задорно помахивая ему рукой. Его ярко-золотые волосы вновь топорщились во все стороны, делая его похожим на маленького ежика.

- Ну, держись! — Саймон шмыгнул носом и, покрепче перехватив катушку, побежал со всех ног. Сердечко подскакивало где-то в груди и отчаянно пыталось вырваться наружу, а в носу надулся огромный пузырь, однако Саймона это не заботило. Ему было весело. Эх, догнать бы Лича…

Неожиданно солнце скрылось за облаками, и стало мрачно и холодно. Пшеничные колосья поникли, будто спрятавшись от пытливого взора мальчика, а Лич убежал совсем далеко.

 — Сашка… Сашка, подожди-и! — Саймон закричал во всю мощь своих легких, споткнулся и растянулся на земле. Катушка вырвалась у него из рук, и яркий змей упал на землю, мигом потеряв свой вид. От боли в коленке на глазах выступили слезы, которые Саймон быстро, чтобы никто не видел, вытер рукавом.

Лич неподвижно стоял впереди, вытянувшись в струнку. Такого от подвижного, неугомонного Сашки, который вечно не может усидеть на месте, Саймон точно не ожидал. Кроме того, Сашка упорно не поворачивался к нему лицом.

 — Са-а-ш? Саш, ну ты чего, обиделся, что ли? Ну что я опять сделал… — Саймон взял друга за плечо, и тут Лич развернулся.

 — Что сделал? Что ты сделал, Петриков? Что сделал ты? Ты не сделал ничего! Ты бросил меня, когда был мне так нужен, ты, безумный урод!

Небо совсем заволокло тучами, пророкотал гром, полыхнула молния, и перед Саймоном возник взрослый Сашка, в своем неизменном лабораторном халате с порванным рукавом.

 — Ты не сделал ничего! Ничего!

Небо вспыхнуло зеленым, и Лич закричал, падая на пшеницу. Тело его начало деформироваться, и перед испуганным, давно уже плачущим мальчиком возник огромный скелет.

 — Ничего!

Злорадно захохотав, Лич попер на скорчившегося в грязной луже Саймона, выставив руки вперед.

 — Ничего…

Не коснувшись Саймона, Лич рассыпался белыми костями. Вновь полыхнула молния, и поле загорелось.

 — Я выполняю свою часть уговора, малыш Петриков. Три часа! У тебя есть три часа!

Саймон Петриков вздрогнул и проснулся от собственного крика.

Тяжело дыша и держась за бешено колотившееся сердце, он сел в кровати и недоуменно оглянулся. Рука привычно зашарила по тумбочке, тщетно пытаясь нащупать очки, однако очков не было. Под руку попадалось все, что угодно: какие-то обрывки, бумажки, огромная картина в стеклянной рамке, мягкая игрушка… Все, кроме очков.

Саймон прищурился, стараясь хотя бы примерно разобрать интерьер той комнаты, куда его вновь закинула непокорная судьба — с годами любви к чтению и долгих путешествий по темноте его и так слабое зрение окончательно упало, и теперь все, что находилось чуть дальше вытянутой руки, сливалось в цветное месиво.

— Вот черт, кажется, я опять их потерял, — вздохнул он и осторожно встал с кровати, стараясь не упасть. — Стоп…

Саймон медленно ощупал себя за бороду. Длинная белая борода, волочившаяся почти что до пола, определенно была всамделишной, однако никаких признаков умопомрачения он не замечал. Вне себя от удивления, Петриков подбежал к первой попавшейся зеркальной поверхности и долго стоял, изучая свое отражение на экране выключенного ноутбука. У отражения была голубая кожа, длинная белая борода, как у деда Мороза, и огромный длинный нос, противоречащий всем канонам эволюции. Опершись худыми руками с выступающими венами на стол, Саймон еще раз бегло осмотрел себя и пришел к выводу, что процесс мутации, очевидно, завершился.

— Ко мне вернулось мое сознание? Не может быть… Кажется, что-то в этой странно извращенной вселенной пошло не так, и я стал нормальным. Никакого помешательства… Черт возьми, я даже вспомнил, как зовут моих родителей! Как зовут меня!

От радости, переполнявшей все его нутро, Саймон тотчас же сплясал нечто похожее на гопак.

— Wenk! — острая боль, пронзившая ногу, заставила его обернуться. Перед ним стоял пингвин, сердито глядевший на него.

— Извини, — Саймон покачал головой. — Прости, что помешал тебе, я тут просто… ну, знаешь, возвращение разума, наплыв воспоминаний, все такое прочее…

Почесав лапу о лапу, пингвин (кажется, его звали Гюнтер) крякнул и потопал в угол, буравя Саймона негодующим взглядом. Острый тычок сбил его с радостного настроя и вернул в суровую реальность.

— Три часа, Гюнтер, — тихо сказал Саймон. — У меня есть три часа, чтобы найти очки и покончить со всем этим дерьмом.

Порыв ветра бросил Петрикову какую-то рваную бумажку прямо в лицо. Аккуратно развернув ее и поднеся совсем близко к лицу, до ломоты в глазах, различил строки, написанные аккуратным несомненно девичьим почерком.

Дорогой Саймон!

Сегодняшний вечер был просто великолепен. Мне так понравилось твое Место для Смеха, которое прямо-таки отражает всю твою личность! Здорово ты это придумал, конечно.

К сожалению, я должна уйти, ибо у меня много дел, но я с нетерпением буду ждать твоего визита в Конфетное королевство.

С любовью,

П. Б. 

— П. Б.? Интересно, кто это, Гюнтер? Уж точно не припомню такой, — Саймон пожал плечами и, затолкав бумажку в карман синего халата, широким шагом направился в коридор, незаметный за толщей льда.

Его ожидало важнейшее и сложнейшее задание. Пусть ценой собственной жизни, но Саймон уничтожит проклятие Короны.