Разбуди меня (гет)

После Хэллоуина и полной событиями ночи в Запретном лесу всё снова вернулось в привычный учебный ритм. Но Гермиону, вопреки всякому здравому смыслу, это не устраивало.

Как она и подозревала, уже на следующее утро всё случившееся казалось ей сном, и лишь расспросы Джинни и Астории могли убедить её в обратном. Кроме подруг верить в реальность произошедшего помогал, как ни странно, Дин, который был настолько рад благополучному возвращению «потеряшки», что теперь беспрестанно шутил на эту тему. Однако всё это стиралось перед тем, что тревожило Гермиону больше всего: шли дни, а Нотт ни словом, ни действием не показывал, что между ними было своего рода сближение. Встречая его в коридорах, она первое время украдкой приглядывалась к его походке, но и здесь её ждало разочарование — Нотт бодро шагал по замку и совершенно не хромал. Более того, в один из самых промозглых ноябрьских вечеров Гермиона видела из окна библиотеки, как тренируется квиддичная команда Слизерина: Нотт с бешеной скоростью носился на метле и выглядел абсолютно здоровым и довольным жизнью.

В начале месяца Виктор снова уехал на очередную игру болгарской сборной, но Гермионе сейчас было и не до него. Признавшись самой себе в том, что Нотт ей небезразличен, она приняла это как данность, к тому же сердце услужливо подсказывало, что бороться с этим совершенно нет смысла. И вот что странно: чем меньше объект её растущего с каждым днём интереса обращал на неё внимание (а точнее, не обращал вовсе), тем больше он её привлекал. Но Гермиона, уже сталкивавшаяся с таким поведением в отношениях с Роном, тоже была начеку, и даже когда Нотт оказывался рядом — на трансфигурации, зельях и защите от Тёмных искусств — старалась ничем не выдать своих чувств, которые понемногу, но неуклонно всё сильнее разгорались внутри неё.

Она знала, что нужно Нотту: она должна была сказать, что согласна встречаться с ним, и тогда, конечно, он бы не просто вновь обратил на неё внимание, а, скорее всего, вообще ни на шаг не отпускал бы от себя, страшно бахвалясь тем, что завоевал-таки непокорную старосту школы.

Но упрямство и чувство собственного достоинства наотрез отказывались слушать зов сердца, и Гермиона продолжала сохранять невозмутимый и непринуждённый вид, беря пример с того, по кому это сердце уже всерьёз начинало томиться.

Кроме того, её по-прежнему беспокоило, что кто-нибудь из друзей, прежде всего зоркая Джинни, заметит в ней эту сильную перемену, но, как показывало время, она всё-таки научилась прятать эмоции в дальний уголок своей натуры.

Жизнь факультета текла своим чередом: Джинни, прибегая с тренировок, то и дело строчила письма Гарри, а он так же часто ей отвечал, присылая теперь министерскую сову — после гибели Букли он так и не завёл себе новую почтовую птицу. Невилл встречался с Ханной Аббот, Парвати и Лаванда как обычно пропадали на трибунах квиддичного стадиона, а Дин по вечерам, если оставались силы после кучи домашних заданий, занимался тем, что рисовал гиппокампа на основе фотографии, сделанной Асторией. Рядом с ним частенько сидел и Симус, но работать не мешал; Астория же, если была неподалёку, то не упускала возможности заглянуть в холст, пытаясь корректировать работу Дина, и временами у них возникали жаркие, но вполне миролюбивые споры.

С каждым днём осень всё больше походила на зиму: промозглый, пропитанный сыростью воздух становился всё морознее, в небе всё чаще порхали снежинки, и Гермиона давно перестала смотреть на потолок Большого зала по утрам, чтобы узнать погоду — та всё равно была довольно однообразной.

Но несмотря на окруживший замок ноябрьский холод, в душе у гриффиндорки, напротив, всё пылало. Теперь Нотт перестал смотреть на неё, когда встречал в коридорах или Большом зале, и даже на уроках Гермиона больше не чувствовала его прожигающего насквозь взгляда. Она была вынуждена признать, что его невнимание беспокоит её гораздо больше, чем оказываемое раньше повышенное внимание, и едва сдерживалась, чтобы не подойти к слизеринскому столу и не спросить его в лоб, какого Мерлина происходит. Тогда она даже не догадывалась, что Нотт только этого и добивался.

Одна неделя сменяла другую, стремительно приближая декабрь, а вместе с ним и ЖАБА. В гостиных факультетов только и было разговоров, что об экзаменах; эта тема переплёвывала квиддич, походы в Хогсмид и даже Рождественский бал. Как-то раз, выходя из дверей Большого зала, Гермиона в не совсем естественном для неё ключе думала о том, что ей, пожалуй, повезло сдавать ЖАБА не сейчас, вместе с однокурсниками, а лишь в июне. Она окончательно пришла к этому выводу, услышав за ужином откровения Элоизы Миджен, изливающей душу подружке из Пуффендуя: обе не находили себе места, как в лихорадке трясясь уже от одного слова «экзамены» и с каждым новым приступом паники всё больше убеждая себя в том, что однозначно провалятся, причём по всем предметам сразу. Поднимаясь по лестнице, Гермиона улыбалась, вспоминая себя на пятом курсе во время сдачи СОВ — тогда ей казалось, что ничего важнее оценок «превосходно» на всём белом свете и быть не может.

Как много изменилось с тех пор... Сейчас смотрю на это через призму времени и недавних событий, и вся предэкзаменационная суета кажется такой мелочной и несущественной.

Хотя ещё поглядим, как я заговорю, когда придёт мой черёд сдавать ЖАБА.

Размышляя обо всём этом, она так глубоко погрузилась в свои мысли, что не заметила неотступно следующую за ней тень.

Тео не прекращал наблюдения за Гермионой в течение всех этих недель — правда, исподтишка или находясь под Маскирующими чарами. Когда же он был открыт её взору, то демонстрировал абсолютную незаинтересованность, напуская на себя маску безразличия. Он считал, что неплохо разбирается в женской психологии, и после их приключений в Запретном лесу знал наверняка, что теперь Гермиона кардинально изменит к нему своё отношение. Тогда в её глазах он увидел сочувствие, тревогу и страх, но не перед ним, а за него. Его бы унизила её жалость, но такое единодушие — это совсем другое. Она не на шутку волновалась за него, когда он карабкался по камням с простреленной ногой, и Тео с усмешкой думал о том, что он, чёрт возьми, даже отчасти благодарен кентаврам за их негостеприимство.

Вот и сейчас, за ужином, от его проницательного взгляда не уклонилось её волнение, а самое главное — он заметил, как внимательно она смотрела на слизеринский стол, уже не скрывая своего любопытства. Она искала его, желая и в то же время боясь его увидеть.

Это подстегнуло его и без того не слабый интерес. Была пятница — день, завершающий рабочую, напряжённую, практически бессонную для него неделю. Нравоучения Малфоя с Забини, нытьё Джорджины, конфликт с Монтегю, возникший буквально на пустом месте и грозивший Тео вылетом из команды — всё это давило на него, и лучшую разрядку ему могло дать только общение с Грейнджер — будь то очередная перепалка или поцелуй, это уж как карта ляжет.

Всё было как всегда: чем больше проходило времени с последней «нормальной» ночи, когда Тео спал, хрипя во сне и раздирая очередную простынь, тем раздражительнее он становился. Всё вокруг его злило, заводя с пол-оборота, и лишь Гермиона была для него своеобразным источником энергии. Видя её нервозность на совместных уроках, в коридорах и Большом зале, прекрасно зная, что это связано с ним и только с ним, Тео получал самое настоящее наслаждение. Это отдавало какой-то неправильностью, абсурдностью, но, говоря прямо, в его тяге к этой девушке по определению не могло быть ничего правильного.

Поднявшись по мраморной лестнице, Гермиона свернула в коридор второго этажа и направилась к кабинету профессора Батшеды Бабблинг, преподающей древние руны. Тео следовал за ней по пятам, не издавая ни звука.

Какого чёрта ей там нужно?

Не прошло и минуты, как Гермиона вышла из класса с целой пачкой пергаментов — наверное, каких-либо проверочных работ — и чуть не налетела на Нотта, снявшего с себя чары: ему надоело скрываться.

— Боже! — от неожиданности она не удержала пачку в равновесии, и часть работ посыпалась на пол. — О нет...

Тео одним взмахом палочки собрал пергаменты и с великодушной снисходительностью протянул их Гермионе.

— О чём мечтаешь, Грейнджер? — насмешливо сказал он.

— Явно не о тебе, — фыркнула она в ответ, чувствуя, как ускоряется сердцебиение.

Чёртов слизеринец, я была для тебя пустым местом весь последний месяц, а теперь ты возникаешь словно из ниоткуда и ещё смеешь спрашивать, о чём я мечтаю!

Тео прожигал её взглядом, читая всё по выражению лица.

— Ты подумала?

Гермиона знала, о чём он спрашивает, и внезапно разозлилась:

— Я не хочу, чтобы меня видели с тобой!

— Считаешь меня недостойной партией? — с тихой угрозой в голосе сказал Тео. Ещё минуту назад он не хотел пугать её, но сейчас решил пойти ва-банк.

— Нет, — честно ответила Гермиона, чувствуя, как всё внутри горит от совершенно неуместного в данный момент желания почувствовать жар его губ. Тот поцелуй у колонны был так давно, но от одного воспоминания о нём у Гермионы кружилась голова. — Но пойми и ты меня! Я всегда была на стороне светлых сил, всегда боролась против таких, как твой отец... — тут она заметила, что Нотт скривился, и поспешила внести ясность: — Допустим, сам ты не такой, но кто будет разбираться? Если я соглашусь, все сочтут это предательством.

Тео молчал несколько секунд. Потом ухмыльнулся.

— Не думал, что ты такая ведомая, Грейнджер, — сказал он, видя, как к щекам Гермионы приливает краска, но не дал ей вставить ни слова. — Тебя, оказывается, волнует мнение толпы... Это признак неуверенности в себе, знаешь ли.

— Ты просто пытаешься заставить меня встречаться с тобой всем назло! — воскликнула Гермиона.

— Пойдём, — вдруг сказал он, хватая её за локоть.

— Куда?! — она попыталась вырвать руку.

— В учительскую, — невозмутимо ответил Тео, крепко держа её. — Ты же туда понесёшь эти работы?

Гермиона закусила губу: она ведь совершенно забыла о пачке пергаментов, которые ей и правда поручено было отнести в учительскую. И как же этот человек влиял на неё! Внутри всё кипело, она не знала, куда отвести взгляд, что говорить и что делать. Близость Нотта, его дыхание, аромат чуть терпких мужских духов, рука, держащая её — всё это сводило с ума, особенно после такого долгого перерыва, что он ей устроил. Её тело и разум существовали будто отдельно друг от друга, и тело откликалось на любое действие Нотта с пугающей пылкостью. Разум приказывал ей держаться до конца, тело же мечтало сдаться.

Она шла по лестнице как в тумане, сердясь и вместе с тем ликуя из-за его присутствия рядом. Краем сознания она понимала, что запутывается всё больше, что пора прекратить эту неопределённость. Но «прекратить» означало либо порвать с Ноттом, либо начать серьёзно встречаться с ним.

«Серьёзно»... Что означает это слово? Что я буду ходить с ним в Хогсмид и на балы? Конечно, нет. Это всё детские сказки. Для такого, как он, встречаться значит быть его... во всех смыслах. Мерлин! А для меня это будет означать предательство памяти о войне и всего того, за что я боролась и чего добилась.

Они подошли к учительской, вход в которую охраняли две горгульи наподобие тех, что стояли у кабинета директора. Гермиона покосилась на своего спутника: горгульи требовали пароль, а нужно ли было, чтобы Нотт его знал?

— Да, Грейнджер... — с издевательским укором протянул Тео, — ты исправно продолжаешь убеждать меня в своей неуверенности. Раньше ты не была такой мнительной.

— Откуда ты знаешь, какой я была раньше! — она вновь начинала сердиться.

— Я знаю о тебе гораздо больше, чем ты думаешь. Да и к тому же — ты уже забыла о фениксах?

Гермиона сразу стушевалась, качая головой и находясь в полном смятении от собственной рассеянности. Было такое впечатление, что кто-то без конца применял к ней умопомрачающее заклинание...

И тут её осенило. В мгновение ока она выхватила палочку и направила в сторону Нотта:

— Конфундус! — и тут же, не медля, назвала горгульям пароль: — Полтергейст.

Тео, не меняясь в лице, распахнул перед ней дверь учительской. Большая комната, обшитая деревянными панелями и уставленная разномастными кожаными креслами, была пуста. Гермиона прошла прямиком к книжному шкафу в дальнем углу, открыла застеклённую дверцу и стала аккуратно укладывать пергаменты на одну из полок.

Тео неслышно подошёл сзади. Он не крался, не выверял каждый шаг; быть тихим и незаметным у него получалось само собой, как у ягуара, выслеживающего свою лань.

— Ты сильно ошибаешься, моя девочка, если думаешь, что я не соорудил вокруг себя щит, — прошептал он, подходя вплотную и прислоняя Гермиону к прохладному стеклу шкафа. — Принимая в расчёт твой буйный характер, я предпочёл заранее позаботиться о себе.

Гермиона вздрогнула, но совсем не от страха. Она подсознательно ожидала этого и своим заклинанием только спровоцировала Нотта. А он уже не мог от неё оторваться.

Убрав в сторону непослушные каштановые волосы, Тео прижался губами к её виску. Гермиона шумно выдохнула, и это послужило для него сигналом к действию. Властно обняв её за плечи, он еле ощутимо поцеловал её за ухом, а потом спустился ниже, к изящной шее, интуитивно догадываясь, что Гермионе обязательно понравятся его прикосновения там.

Она будила в нём такой огонь страсти, который не могла вызвать ни одна другая девушка во всей школе и за её пределами. Желание обладать ею переполняло его; оно было безрассудным, непреодолимым, диким, и Тео, повинуясь своим порывам, сорвал с неё мантию и принялся нетерпеливо расстёгивать нижние пуговицы рубашки.

— Нет... — прошептала Гермиона, пытаясь сопротивляться, но это сладострастное «нет» прозвучало совсем как «да». Она забыла о том, что они в учительской, что в любой момент может войти кто-то из преподавателей, и увиденное в один миг подорвёт её репутацию, зарабатываемую столько лет. По-прежнему стоя к Нотту спиной, она не видела его глаз, чувствуя только его горячее дыхание на шее и прикосновения рук к уже полуобнажённому животу; ей казалось, что она вся растворяется в этих руках, так умело ласкающих её. А Тео сводила с ума её реакция, он понимал, что слабое сопротивление Гермионы — лишь долг чести, а её тело, такое изумительное, давно жаждет большего.

Его позиция давала ему широкую свободу действий, и он не преминул этим воспользоваться: коснулся её стройной ноги чуть выше колена — там, где заканчивалась ткань форменных гольфов — и стал плавно подниматься вверх, отвлекая Гермиону покусыванием мочки уха.

— Подожди... нет... остановись... — шептала она, чувствуя его повсюду и утопая в этой лавине новых ощущений. Никто никогда не касался её так дерзко, да ещё и так искусно. И это сносило крышу похлеще любого заклинания.

Но требовательные пальцы преодолевали пуговицу за пуговицей, а другая рука уже подбиралась к нижнему краю юбки...

— Пожалуйста, не надо!.. — мучительно простонала Гермиона, внезапно дёрнувшись. Рука Тео замерла в воздухе. Он выдержал паузу, потом медленно пригладил ткань юбки, этим как бы успокаивая Гермиону, и расстегнул следующую пуговицу на груди.

Гермиона вся задрожала.

— Прошу тебя, остановись! — повторила она, уже всерьёз паникуя.

Тео с явным недовольством убрал руки, теряясь в догадках.

Неужели Грейнджер боится, что нас застукают?

Или она боится моих действий? Да быть того не может! Что она строит из себя недотрогу?

Он решил убедиться наверняка и предпринял последнюю попытку. Его ладонь опять скользнула под рубашку Гермионы, касаясь живота...

Гермиона рванулась так, что Тео едва удержал её, но в тот момент, когда она повернулась к нему в профиль, увидел блеснувшие в глазах слёзы.

— Грейнджер, успокойся, — сказал он, крепко обнимая её, но испуганная Гермиона продолжала брыкаться. — Тише, тише, я больше ничего не буду делать, — добавил он, удивляясь тому, как мягко звучит его голос, и тому, что он испытывал к Гермионе в данный момент. Это было что-то похожее на нежность, желание заботиться и защищать её.

Я совсем спятил. Надо больше спать.

— Нотт, отпусти меня, — почти беззвучно выговорила Гермиона, всё ещё слабо вырываясь.

Он сам не понял, как выпустил её из своих объятий. Она наконец повернулась к нему лицом; растерянная, разгорячённая его ласками и в то же время напуганная, она пыталась застегнуть пуговицы рубашки, но пальцы дрожали, и у неё ничего не выходило.

— Дай-ка мне, — сказал Тео, отводя её руки в стороны.

— Нет! — в ужасе воскликнула Гермиона. Её глаза были широко распахнуты, и в них застыл неподдельный страх.

Проклятье! Она мне не доверяет. Ещё бы...

Мерлин, а я так хочу, чтобы доверяла.

— Я обещаю, что не сделаю тебе ничего плохого, — серьёзно сказал он, хотя своё разыгравшееся воображение унять был неспособен. Гермиона сейчас была так пленительна: с растрёпанными волосами, в чуть помятой юбке и наполовину расстёгнутой рубашке.

Он осторожно, не отрывая взгляда от её побледневшего лица, взялся за хлопковую ткань и медленно застегнул ту самую опасную пуговицу на груди. Ему стоило невероятных усилий не наброситься на Гермиону и не порвать к чёртовой матери эту рубашку вместе со всем остальным. Его останавливали лишь её глаза, слегка безумные, округлившиеся, непонимающие.

— Грейнджер, — сказал Тео, с плохо скрываемой досадой застёгивая последнюю пуговицу, — к тебе что, никогда не прикасался ни один мужчина?

Гермиона стыдливо опустила ресницы. Вопрос был слишком прямой, и Нотт ждал такого же прямого ответа.

— Никогда, — выдохнула она, с опаской поглядывая в сторону двери. Едва Нотт закончил с её рубашкой и чуть отстранился, мысли стали понемногу приходить в порядок, и Гермиона вспомнила, что они по-прежнему находятся в учительской.

— Я наложил Запирающие чары, — хмыкнул Тео, проследив за её взглядом. — А Уизли круглый идиот.

Гермиона подняла на него глаза, полные несогласия, но он жестом пресёк её попытку возразить.

— У тебя чудесная фигура, — сказал он будто между прочим, но, увидев, как она зарделась, решил тут же вернуть её с небес на землю: — Наверное, так задумано природой: красивое тело в противовес вредному характеру. Во всём должен быть баланс.

Гермиона, вспыхнув, сжала кулаки и вскинула голову.

— Раз я такая вредина, зачем я тебе? А, Нотт? Зачем так долго и упорно возиться со мной, когда столько девушек претендуют на твоё внимание?

Тео довольно, почти приторно усмехнулся.

— Какой кайф мне доставляет твоя ревность, Грейнджер! Только уже ради этого я готов, как ты говоришь, «возиться с тобой». Ну и ещё ради того, чтобы получить тебя.

Он скользнул откровенным взглядом по её ногам, потом задержал его на влажных, чуть приоткрытых губах.

— Ты просто озабоченный подросток! — вспылила Гермиона, нервным движением поднимая мантию с пола и очищая её волшебством.

— Осторожнее с выражениями, Грейнджер. Я ведь могу прервать срок действия своего обещания.

— Хватит меня пугать! — прошипела она.

— Я не пугаю, а предупреждаю, — спокойно отозвался Тео. — Объясняю один раз (просьба усваивать информацию сразу): во-первых, я далеко не подросток. Мне девятнадцать, как и тебе, и, смею надеяться, я уже достаточно сформировавшаяся личность со своими взглядами на жизнь. Я вырос в таких условиях, где взрослеть пришлось рано. Я не маменькин сынок, в отличие от некоторых, — хмыкнул он, вспомнив своих соседей по комнате, — я долгое время жил абсолютно один, когда мой отец сидел в Азкабане, а родственники со стороны матери от нас отвернулись как от прокажённых. С шестнадцати лет я был предоставлен сам себе, и, как ни парадоксально это звучит, нужно было иметь немало мозгов, чтобы не сойти с ума.

— И что же тебе помогло? — спросила Гермиона, глядя на него с недоверием.

— Я знал, что Малфою уже тогда поставили метку, и знал, что меня это тоже ждёт. Чем больше Пожирателей будет в замке, тем проще этому уроду туда будет попасть... — с этими словами он с такой силой сжал дверцу шкафа, что стекло в ней треснуло. — Мать вашу... Репаро! Но мне повезло: Волан-де-Морт был зол на Малфоя-старшего и хотел наказать его с помощью сына. Его устраивал любой исход. Убьёт ли Драко Дамблдора или нет, не имело значения. Волан-де-Морт полагал, что старикашке в любом случае осталось недолго, а эта миссия, возложенная на Драко, лишь давала ему возможность манипулировать Люциусом... Он — жестокая сволочь, каких только поискать, и я, чёрт возьми, рад, что вы наконец его остановили.

Гермиона не сдержала гордую улыбку: ей почему-то был очень приятен этот его комплимент, а Нотт тем временем продолжал:

— Весь шестой курс я наблюдал за неудачами Малфоя; мне было жаль его, и именно благодаря ему я окончательно разочаровался в идеях Пожирателей смерти. Но помочь Драко я не пытался. Волан-де-Морт всегда знал много того, о чём мы и не подозревали, и я, не планируя умирать в столь юном возрасте, решил играть свою роль до конца. Играл настолько убедительно, что в прошлом году даже применял Круциатус к наказанным. Тогда я считал, что это неплохой способ выместить свою агрессию, но после наказаний мне становилось только хуже.

— Агрессию? — перебила его Гермиона, нетерпеливо переминающаяся с ноги на ногу. — Вызванную чем? Действиями Кэрроу и Волан...

— Неважно. Это к делу не относится, — отрезал Тео, отлично зная, что как раз это относится к делу напрямую. В голове невольно всплыл образ кровати во мраке слизеринской спальни, и на него вдруг навалилось странное оцепенение: три последних ночи без сна давали о себе знать. — Так вот, — с наигранной живостью сказал он, сбрасывая с себя дремоту и возвращаясь к поднятой теме, — это что касается «подростка». А по поводу «озабоченного» скажу как есть: я обычный мужчина и, да, я хочу тебя.

Дыхание Гермионы перехватило, в висках запульсировало. Нотт снова смотрел на неё как на объект своего бешеного влечения: страстно, жадно, почти плотоядно. Чувствуя дрожь в ногах, она прислонилась к боковой стенке шкафа, а Тео подошёл вплотную к ней и, мягко взяв за подбородок, заставил посмотреть в глаза.

— Ты тоже этого хочешь, — уверенно сказал он, гипнотизируя её взглядом. — Мне не нужно даже касаться тебя, чтобы убедиться в этом; тебя давно выдали твои глаза.

Гермиона мотнула головой, боясь потерять последние остатки самоконтроля.

— Я не... не могу... — сбивчиво проговорила она, вцепляясь пальцами в мантию Нотта, колеблясь между тем, чтобы оттолкнуть его, и тем, чтобы притянуть к себе.

— Проклятье! — выругался Тео сквозь зубы, резко отпустив её и метнувшись к двери. Короткий взмах палочки, и Запирающие чары спали. — Я обещал не делать тебе ничего плохого, Грейнджер, но если ты не хочешь быть изнасилованной прямо сейчас, ради Мерлина, проваливай в свою башню.

— Нотт, я...

— И побыстрее, — жёстко сказал он и вышел первым.

Гермиона ещё несколько минут стояла, ошарашенно глядя куда-то перед собой. Сердцебиение понемногу приходило в нормальный ритм, краска отхлынула от лица, но тело так и ныло от желания снова и снова ощущать эти смелые прикосновения. Она поспешно затянула шнуровку мантии, чтобы не видеть теперь наглухо застёгнутой белой рубашки: от одного воспоминания о пуговице на груди у неё мутилось в глазах, а по телу пробегал электрический заряд.

Боже, боже, как же мне спастись? Ещё столько месяцев учиться, а он ведь не оставит меня так просто.

Может, он прав? Может, не стоит бежать от самой себя?..

Она сделала глубокий выдох, положила палочку во внутренний карман мантии и покинула тёмную учительскую.

Тео бежал по ступенькам вниз, не замечая, как преодолевает лестницу за лестницей. Всё внутри него горело, он никогда раньше не чувствовал такого зверского возбуждения. С каждым пролётом он всё ускорялся: только бы не повернуть назад, только бы Грейнджер успела вернуться в свою гостиную, куда ему путь закрыт...

Так он мчался до тех пор, пока одна из лестниц не решила поменять своё направление. Тео чуть не оступился, но удержался на ногах, пытаясь вычислить, куда теперь пристанет лестница. Она совершила полукруг и замерла напротив коридора, перпендикулярного тому, в котором находился вход в гостиную Пуффендуя.

Это же второй этаж. Как раз заберу вещи из прачечной.

Он поспешил по коридору к малозаметной серой двери, виднеющейся в его конце. Его дорожная мантия и пара брюк лежали в прачечной уже недели две; ему всё было недосуг их забрать. А вещи уже наверняка давно постираны и выглажены школьными эльфами.

Тео открыл дверь в прачечную и усмехнулся при мысли о том, что сказала бы по этому поводу Грейнджер, ярая защитница прав эльфов-домовиков. Но он решительно тряхнул головой, стараясь сейчас не думать в этом направлении: в данный момент любая мысль о Гермионе заканчивалась не самой приличной сценой с её участием в его постели.

Поток его мыслей прервался видом Трейси Дэвис, копающейся в большой корзине с чистым бельём. Она стояла к нему лицом, нагнувшись так, что он видел аппетитную грудь в разрезе её блузки.

Дьявол, и как я раньше этого не замечал?

Это была последняя адекватная мысль, которая пронеслась у него в голове перед тем, как то самое зверское возбуждение окончательно затмило его разум.

Быстрый взмах палочки, невербальное заклинание — и дверь была наглухо запечатана. Тео решительно приблизился к Трейси. Та от неожиданности чуть не подпрыгнула, резко выпрямившись.

— Нотт? Что тебе здесь нужно?

— Шёл за одеждой, но, думаю, получу ещё кое-что сверху, — ответил он, вырывая из её рук стопку форменных жилетов и зашвыривая их куда подальше.

— Ты с ума сошёл, — пролепетала Трейси, пятясь назад. В её светлых глазах, несмотря на удивление, заплясали огоньки страсти.

— Очевидно, раз выбрал для своего удовлетворения такую шлюшку, как ты, — сказал Тео, сбрасывая с себя мантию и настигая Трейси у противоположной от входа стены.

— Сволочь, хватит обзывать меня! — разозлилась она, пытаясь ударить его, но его реакция даже в таком состоянии была потрясающей. Он перехватил её руки и толкнул в угол. Затем нацелил палочку.

— Диффиндо!

Трейси вскрикнула в попытке удержать на себе хоть что-нибудь, но распоротые юбка и блузка обречённо соскользнули вниз. На ней осталось только кружевное нижнее бельё, слишком откровенное для того, чтобы носить его в повседневной школьной жизни.

— Ах ты развратница, — сладко протянул Тео, нахально её разглядывая, — каждый день так наряжаешься? Надеялась, что рано или поздно удастся меня соблазнить?

— А что, даже если и так! — выпалила Трейси. — Мне ведь это удалось!

— Чёрта с два, — он сорвал с неё бюстгальтер и по-хозяйски сжал упругую грудь, — я всего лишь хочу секса, а с кем — не имеет особого значения. Ты просто первая мне попалась.

— Ну ты и скотина... — прошипела Трейси, тем не менее бессильно подаваясь навстречу его пальцам, умело покручивающим соски.

— Возможно, — ухмыльнулся Тео, расстёгивая ремень брюк, — но ты ведь столько лет мечтаешь, чтобы я тебя оттрахал.

— Ты... чёртов ублюдок... — зло и похотливо процедила Трейси, когда его пальцы забрались в трусики и принялись ласкать её.

— Какая же ты сучка, ты же вся течёшь, — севшим голосом сказал он, упиваясь видом извивающейся от желания Трейси.

— Какой же ты ублюдок... — простонала она, уже совершенно беспомощная, униженная его ругательствами, сломленная его натиском.

— Сучка, — хрипло повторил Тео, нетерпеливо отодвигая трусики в сторону и входя в неё максимально глубоко. В первую же секунду он с мстительным ликованием отметил, как горячо и мокро у неё внутри.

— Негодяй... терпеть тебя не могу... — гневно отозвалась Трейси, непроизвольно двигаясь ему навстречу. Он накрыл губами её твёрдый сосок, больно прикусывая его, но Трейси, похоже, не чувствовала ничего, кроме дикого, порочного наслаждения.

Его движения были неукротимыми, грубыми; он с каким-то исступлённым ожесточением брал её, видя, как она захлёбывается от бешенства и восторга.

Её плоский животик напомнил ему, как всего полчаса назад он ласкал в учительской Грейнджер... и это разозлило его ещё больше. Он словно хотел отомстить Трейси за неприступность той, которую жаждал больше всего на свете.

Резко прервавшись, он подтолкнул Трейси к стоящему у стены прачечной столу и ловко уложил на живот. Одна его рука продолжала сжимать её грудь, а вторая шлёпнула девушку по приподнятым ягодицам. Она вскрикнула, выгибаясь всё сильнее, уже открыто предлагая себя. Возбуждение захлёстывало Тео с головой, он совершенно обезумел, наслаждаясь её покорностью, и шлёпнул ещё сильнее. Он подчинил себе эту выскочку — так, будто ему вовсе этого не хотелось, легко, непринуждённо и быстро.

Не в силах дольше оттягивать момент разрядки, он снова перевернул её на спину и с ещё большим неистовством овладел ею. Трейси приглушённо зарычала, сжав зубы. Он упивался её видом, выражавшим гнев, ненависть и страсть одновременно, но при этом избегал смотреть ей в глаза, в эти тусклые серые льдинки вместо желанного горячего шоколада; к счастью, она зажмурилась, по-видимому, тоже приближаясь к высшей точке блаженства.

Рассвирепев от мысли, что она ещё и получит удовольствие, Тео ускорил и без того сумасшедшие по своему темпу движения, и через минуту Трейси вся затряслась от оргазма, что-то громко и бессвязно крича.

Вот сучка...

Ещё несколько глубоких яростных толчков, и Тео кончил с хриплым стоном, продолжая вбиваться в Трейси до тех пор, пока образ Гермионы не исчез из его воспалённого мозга.

Между тем Гермиона, в поиске спасения отправившаяся по своему обыкновению в библиотеку, проторчала там почти час, но волнение её ничуть не улеглось. Поняв, что, сидя в гробовой тишине среди стеллажей, она не достигнет никаких результатов, Гермиона решила пойти на улицу подышать свежим воздухом. В последнее время это был гораздо более действенный способ избавиться от беспокойных мыслей; книги давно уже ей не помогали — между строк она видела образ преследующего её юноши, вечно ухмыляющегося и невероятно самодовольного.

Это какое-то наваждение! Что со мной творится? Это ведь... не то, о чём я думаю?

Нет-нет-нет. Это невозможно. Да, он интересен мне, да, чёрт возьми, меня тянет к нему. Но это не должно зайти дальше.

Гермиона помотала головой, заставляя умолкнуть внутренний голос, упрямо твердящий, что это уже зашло гораздо дальше, чем она может предположить. Не найдя никого из друзей в гриффиндорской гостиной, она быстро переоделась, изо всех сил стараясь не думать о том, что всего полчаса назад её могли раздеть чужие руки.

Его руки.

Схватив палочку, она выскочила из спальни, чуть не сбив с ног пролезающих в портрет Полной Дамы младшекурсников, и ринулась вниз по лестнице, стремясь как можно скорее очутиться на улице.

Но против неё играл не только внутренний голос, но и мысли, которые, словно передразнивая её бег, так же молниеносно и непрошено метнулись к тому, что было после ужина, восстанавливая в памяти яркие картины произошедшего.

Боже, я разрешала ему себя обнимать, целовать... трогать. Какой ужас. И пугает меня не столько то, что он может принять меня за ветреную легкомысленную девчонку, готовую прибежать по одному только его зову, сколько то, что мне отчаянно нравилось то, что он делал.

Разве Рону или Виктору я бы позволила такое? Мерлин, даже думать об этом не хочу. Ничего подобного я не испытывала ни к тому, ни к другому.

И всё-таки, что же это?..

Когда Тео со стопкой чистой одежды в руках вышел из прачечной, был уже поздний вечер. От близости с Трейси у него остался неприятный осадок: то ли оттого, что он так грубо с ней обошёлся, то ли оттого, что всё это время думал о Гермионе.

Вот дерьмо! Я чувствую себя как неверный муж. Блять, но Грейнджер не моя девушка, и секс с Дэвис — не измена.

Тогда почему так отвратительно?

— Тео, мы же пойдём в гостиную вместе? — робко спросила Трейси, собирая с пола свои разорванные вещи и боясь поднять на Нотта глаза.

— С чего ты это взяла? — насмешливо отозвался он, затягивая ремень брюк.

— Ну... мы же...

— Переспали, — закончил он за неё. — И что? Ты ведь общаешься с Джорджиной, так она что, не предупредила тебя, что я не встречаюсь с легкодоступными особами?

Трейси вся побледнела.

— Легкодоступными?! Как ты смеешь так думать обо мне?! Я два года...

— Я помню. Два года грезила о том, чтобы я тебя трахнул. Ну вот — ты получила, чего хотела. Что-то ещё?

Трейси наконец посмотрела на него: с болью, ненавистью и... слабой надеждой.

— Я терпеть тебя не могу, Нотт, — в её голосе дрожали слёзы, — ты последняя скотина, подлый мерзавец!..

— Тебе лучше придержать язычок, детка. Не то я найду способ закрыть тебе рот без заклинаний.

— Ненавижу тебя! — Трейси так трясло от злости и обиды, что она уже в который раз не могла застегнуть молнию на кое-как починенной юбке. — Ты... я думала, ты хоть что-то чувствуешь ко мне!..

— Да, — Тео ухмыльнулся, — похоть. Но я удовлетворён, и ты мне больше не нужна.

— Сволочь! Я никогда больше не посмотрю в твою сторону!

— Дэвис, — с презрительным снисхождением произнёс Тео, — поверь, я не брошусь из-за этого с Астрономической башни. Да и ты обманываешь сама себя.

— То есть? — взвилась Трейси.

— Ещё как посмотришь, — вкрадчиво произнёс он. — Потому что ты на меня всерьёз запала, и после сегодняшнего ты будешь хотеть меня снова и снова.

Трейси собиралась что-то сказать, но внезапно передумала и, едва сдерживая рыдания, выбежала за дверь, забыв свои постиранные жилеты.

Он вышел почти следом, но, решив не идти в гостиную сразу, чтобы не видеть заплаканного лица поверженной пассии, пошёл по обходному пути через потайной коридор.

Тело было приятно расслаблено, но на душе было как никогда паршиво.

Да, дружище, кажется, ты тоже кое на кого запал. Конечно, не в том смысле, как бедняжка Дэвис, но... Влюбиться в Грейнджер? Ха. Нет. Это слишком. И дело не в том, что она с Гриффиндора — мы закончим школу меньше чем через год, и уже будет неважно, кто на каком факультете учился.

Статус крови? Может быть. Но что я теряю? В моей, с позволения сказать, «семье» не осталось никого, кто бы мог быть против отношений с грязно... с маглорождённой. Меня никто не лишит наследства, не выгонит из дома, которого, к слову, и так уже нет, и даже не проклянёт.

Да, она мне нравится. И я хочу её. Хочу ласкать её тело, видеть её затуманенные карие глаза, слышать её крики — не от боли, а от наслаждения.

Он знал это так же хорошо, как и то, что ни за что не прогонит Гермиону — из комнаты, прачечной, учительской — откуда бы то ни было; более того, когда она наконец станет его, он не отпустит её от себя ни на шаг.

Моя Грейнджер...

Чёрт, это уже зависимость.

Тео толкнул неприметную дверь в конце коридора и вышел на улицу. Прохладный воздух взбодрил его, вселяя небывалую уверенность в том, что совсем скоро он добьётся «своей Грейнджер».

Но вдруг его внимание отвлекла смеющаяся компания, стоящая неподалёку. Среди множества голосов он, как самый настоящий зверь, моментально уловил её голос. Все чувства вновь обострились, мышцы инстинктивно напряглись, но он приказал себе повернуть к главным дверям замка, понимая, что сейчас не время атаковать.

Она наверняка ещё напугана тем, что было в учительской. Не стоит проявлять излишний напор; рыбка и так уже на крючке. Она всё время ищет меня — значит, неосознанно во мне нуждается.

Он вошёл в парадные двери, улыбаясь своим мыслям, и направился в сторону подземелий.

Какой же адреналин — знать, что я ей нужен. Если бы она ещё сказала об этом прямо, то уже никуда бы от меня не делась.

— Мистер Нотт, — внезапно окликнули его сзади, — на два слова.

Тео обернулся. От подножия мраморной лестницы к нему шёл не кто иной, как Виктор Крам.

— Профессор? — Тео убедительно изобразил удивление. — Чем обязан?

— Личный разговор, — ответил Крам, стараясь не обращать внимания на то, как Нотт к нему обращался. — Пойдёмте со мной.

Он уже направился в сторону кабинетов первого этажа, расположенных за мраморной лестницей, но Тео его остановил:

— У меня другое предложение. Как насчёт нашей гостиной? Я заодно занесу вещи.

Он кивнул на многострадальные брюки с дорожной мантией.

Виктор нахмурился.

— Но тогда я буду знать пароль от вашей гостиной.

Да что сегодня за проблема с этими паролями!

— О, я убеждён, что такому великому магу, как вы, профессор, не составит труда войти в гостиную и без знания пароля, — съязвил Тео, нарочно пропуская Крама вперёд. Он терпеть не мог, когда кто-то был за его спиной.

Виктор благоразумно промолчал, спускаясь по лестнице. Через несколько мгновений они очутились в подземельях и пошли по сумрачному коридору, голые стены которого были насквозь пропитаны сыростью. Очень скоро они вышли к гобелену с кавалеристом, и, едва был назван пароль, часть стены уехала в сторону. Тео сразу направился в свою комнату, а Виктор немного задержался в гостиной, чтобы как следует осмотреться.

Общая гостиная Слизерина немногим отличалась от ведущего сюда коридора и представляла собой низкое длинное подземелье со стенами из дикого камня, но без потёков влаги. С потолка на цепях свисали зеленоватые лампы, а в камине, украшенном искусной резьбой, потрескивал огонь, которым, впрочем, нисколько не согревал воздух в этом прохладном помещении.

— Здесь поговорим или всё-таки в комнате? — спросил Тео, приоткрыв дверь спальни. — Если разговор личный, то вам, полагаю, не нужны лишние уши.

Крам молча вошёл в такую же прохладную, в тёмно-зелёных тонах, комнату, которая выглядела почти необитаемой: в ней царил идеальный порядок, и даже аккуратно застеленные кровати и три тумбочки, занятые немногочисленными предметами, не нарушали его, а лишь дополняли.

— Забини не явится вовсе, а Малфой придёт перед самым отбоем, поэтому у нас есть пятнадцать минут, — сказал Тео, развалившись на одной из кроватей и небрежно махнув рукой в сторону двух других. Пребывая в этой вальяжной позе, он навёл волшебную палочку на дверь, защищая комнату парой-тройкой заклятий недосягаемости.

— Тогда сразу к делу, — сказал Виктор, без приглашения садясь в кресло у стены, как раз напротив кровати Нотта. — Речь пойдёт о мисс Грейнджер.

Его собеседник едва сдержал торжествующую ухмылку победителя.

— А что такое с мисс Грейнджер? — скопировал он интонацию Крама, но тот был спокоен как скала.

— После того случая с разрезанной мантией я наблюдал за вами на последних занятиях, но там вы вели себя как подобает, и мне было не к чему придраться, — сказал он. — Однако сегодня после ужина я шёл в учительскую и видел, как сначала оттуда вышли вы, а затем и Гермиона, причём она выглядела так, будто была чем-то напугана. Это ваших рук дело?

— У меня встречный вопрос, профессор, — перебил его Тео. — Раз вы видели мисс Грейнджер, то почему не остановили её и не спросили обо всём сами?

— Во-первых, я не имею привычки выпытывать у девушки, что случилось, если в деле замешан другой мужчина.

— Ага, предпочитаете взрослый мужской разговор! — с притворным энтузиазмом воскликнул Тео.

Виктор старался сохранять невозмутимый вид.

— Именно. А во-вторых, Гермиона слишком гордая и самостоятельная, чтобы сказать мне.

— Да ну? А я думал, у вас более близкие отношения!

— Не забывайтесь, мистер Нотт!

— Я хотел сказать «доверительные», — усмехнулся Тео. — Но так и быть, я отвечу. Да, беспокойство, нервозность и несобранность мисс Грейнджер — это моих рук дело. Но здесь связь косвенная. Она ведёт себя так потому, что влюблена в меня, и тут уж я ничего не могу поделать.

На секунду Крам изменился в лице, но вовремя вспомнил о самообладании.

— Не может быть.

— Чего не может быть, профессор? Она не может влюбиться?

— Она не может влюбиться в вас.

Тео встал с кровати, машинально сжимая рукоять волшебной палочки.

— И что же во мне не так, хотелось бы знать? Что я слизеринец? Чистокровный? Аристократ? Богатый молодой человек и виртуозный волшебник?

Стоя, он смотрел на Крама сверху вниз, да с таким превосходством, что тот начал выходить из себя.

Что, болгарин, не можешь похвастаться тем же? Сколько ты зарабатываешь преподаванием защиты от Тёмных искусств, которую я знаю лучше тебя? Ах да, ты же признанная звезда квиддича. А если серьёзная травма? Я это вполне могу устроить. Полукровка из малоразвитой страны, закончивший школу с плохой репутацией...

— Вы самый настоящий тёмный маг, — уже не таким ровным голосом сказал Виктор. — А Гермиона всегда сражалась против таких.

— Я не тёмный маг, — насмешливо отозвался Тео, плюхаясь обратно. — У меня нет метки, я никогда не был в стане Пожирателей смерти или последователей этого вашего Гриндевальда...

При этих словах Крама так передёрнуло, что, казалось, стоит ему перестать себя контролировать — и он разнесёт комнату в пух и прах.

— Не смейте приравнивать Гриндевальда к нам, дурмстранговцам, — процедил он сквозь зубы. — Из-за него погибли члены моей семьи, и я до сих пор люто ненавижу этого человека, хоть он и почил с миром... хотя я надеюсь, что он горит в аду.

— Сколько экспрессии! — сказал Тео, с деланным сочувствием качая головой, но быстро вернулся к теме: — Так вот, мои знания тёмной магии не говорят о том, что я Пожиратель или что-то в этом роде. Если это единственное, что по вашей версии может не устроить мисс Грейнджер во мне, то, думаю, я опроверг это мнение, и мы можем продолжить анализ моих личных качеств.

— Она тебе не достанется! — с внезапной злостью сказал Крам, взбешённый подобным поведением.

— Да ладно? — с сарказмом ответил Тео. — К вашему сведению, профессор, в учительской я целовался с ней... — При этих словах он заметил, как дрогнула рука Крама, держащая палочку, и нарочно добавил: — Трогал её...

— Силен...

— Протего!

Яркие, искрящиеся силой вспышки заклятий схлестнулись в центре комнаты и так же быстро погасли.

— Нападаете на ученика, профессор Крам, — Тео зацокал языком. — Ай-ай, как нехорошо.

— Не смей к ней прикасаться! — прошипел Виктор, сжимая кулаки.

— Поздно. Уже касался.

В почерневших глазах Крама смешались ярость и недоверие.

— Ты лжёшь!

— Какой смысл? — Тео равнодушно пожал плечами. — Она мне нравится, и я планирую коснуться её ещё не раз и не два.

— Она моя! — прорычал Крам, снова посылая в Нотта заклятие, но тот снова его отразил. — Я первый, кто поцеловал её!

— А я стану её первым мужчиной, — парировал Нотт. — Это посерьёзнее, не правда ли?

— Щенок! — Крам вскочил, всё больше свирепея. — Депульсо! Петрификус Тоталус! Локомотор Мортис! Импедимента!

Заклятия рассекали воздух, но Тео играючи блокировал их одно за другим. Наконец Крам понял, что так он ничего не добьётся, и ему просто необходимо взять себя в руки.

— Со временем она поймёт, что ты её не стоишь, — сказал он. — Что ты сделал для того, чтобы завоевать её сердце? От кого-нибудь спас или защитил? Я выцарапал её из лап гриндилоу четыре года назад, а ты...

— Это, конечно, потрясающе, — перебил его Тео. — Но где же вы, профессор, были весь прошлый год, когда её преследовали? Вы искали её в лесах? Справлялись о ней в Азкабане или Нурменгарде? Написали ей хоть одно письмо?

— Это не твоё дело, — оборвал его Крам. — Зато попадись она тебе год назад, я уверен, что ты без всякого сожаления применил бы к ней свой любимый Круциатус...

— А вот это уже не ваше дело, профессор, — спокойно откликнулся Тео, распахивая заклинанием дверь и давая понять, что он не желает больше видеть Крама в своей комнате. — Как я вижу, у вас помимо привычки выяснять всё с помощью «мужского разговора» есть ещё привычка переводить стрелки на оппонента.

— Можете больше не появляться на моих уроках, — с угрозой бросил Крам, выходя.

— С радостью.