За углом начинается рай, нужно только чуть-чуть подождать... (с) (джен)

Сердце сжали полярные льды,

Сводит зубы от холодной воды.

Под одеждой озноб ледяной,

Из разбитой копилки ветров...

Я никогда не смогу назвать обитель Элронда городом, потому что она таковым не является — скорее просто одним большим дворцом, раскинувшим свои огромные галереи-крылья, словно раненая птица. Обычаи и нормы поведения тут, впрочем, тоже были ближе скорее дворцовым, чем городским, хотя лично я совершенно без понятия, какой на самом деле этикет в здешних городах и ориентируюсь исключительно на собственную интуицию и знания о Средних веках, поскольку в фильмах и книге все выглядело немного нереалистично, хотя чем черт не шутит.

В общем, все приемы пищи проходили здесь в специально отведенном помещении с шикарным видом на самый большой водопад и долину.

С водопадом, кстати, у меня не сложились доверительные отношения, особенно после того, как я, завороженная блеском воды, словно серебро стекающей бурными потоками вниз с головокружительной высоты, поскользнулась на листве, усеявшей берег, и рухнула в глубокое озеро, где вода, кстати, просто ледяная. После этого я два дня пролежала с головной болью и не очень высокой, к моей бесконечной радости, температурой, хотя я бы предпочла обойтись и вовсе без нее. А с болящей головой я уже привыкла справляться, и она не приносила особых неудобств. Конечно, у меня все еще оставались несколько баночек с таблетками, среди которых были и обезболивающие, и жаропонижающие, но я твердо решила оставить их на самый крайний случай, потому что домой меня отправлять, кажется никто не собирался. Даже не пытался, если честно.

Владыка Элронд, вернувшийся еще к середине сентября, а уже, к слову, было третье октября, кажется, и вовсе не догадывался, что в его приюте появилась странная человеческая девица, поскольку советники, которые по идее должны были ему обо мне доложить, были довольно своеобразными людьми эльфами. Либо знал о моем существовании, но ввиду крайней занятости всеми обязанностями правителя, а их явно было довольно много, не мог найти времени, чтобы нормально поговорить со мной. Почему-то последний вариант казался мне более реальным, потому что какими своеобразными персонами (о, как выкрутилась) не были бы советники, я не думаю, что они бы о чем-либо умолчали. Это их первейший долг, если подумать — докладывать обо всем и помогать лорду разбираться со всем.

Поцелуем холодным зима медленно сводит с ума,

Я твой холод, желанный покой без границ, без берегов...

Так вот, все началось именно в той злополучной столовой, каждое посещение которой было для меня сущим испытанием, поскольку каждый считал своим непосредственным долгом поглазеть своими огромными зенками на меня, а потом сказать что-нибудь своему соседу на ухо. Почему я любила ривенделльцев, так это потому что они никогда ничего не скрывали в плане эмоций. Я сразу знала, кто относится ко мне хорошо, кому я безразлично, а кто явно боится и видит во мне угрозу спокойствию этого чудесного места.

Я не знаю, за кого они меня принимали сначала, но вскоре, когда они поняли, что я на самом деле громко только топаю и дышу, хотя усердно работаю над этим, меня оставили в относительном покое и теперь при встрече не отворачивали взгляд и не поднимали скептически или презрительно бровь, а приветливо улыбались уголками губ или слегка склоняли голову, что было довольно приятно — меня все-таки повысили из ранга «гном» или «тролль», кому как больше нравится, в, наверное, «человек».

А вот теперь объясните мне, почему я постоянно лезу не в ту степь? Сколько я нахожусь в этом месте, Владыка лишь однажды посетил «столовую», как я просто переименовала пафосную эльфийскую «трапезную». (Почему-то при всем моем внутреннем старомодном мире, меня разбирал смех, когда я проговаривала это слово.) Чаще он завтракал в своих покоях, обедал со своими детьми в малой обеденной зале, а ужин и вовсе пропускал.

Конечно, я видела легендарного владыку только издалека, но все же была уверенна, что он прекрасный человек. Не в плане расы, а в плане существа в целом. И он очень любил своих детей, что было видно невооруженным взглядом и служило для меня первым признаком широкой души и золотого сердца, потому что я сама детей любила только в вареном, жареном и спящем. Спящем больше всего, потому что у меня было очень много младших братьев, что родных, что двоюродных, и три сестры, которые с лихвой компенсируют свою малочисленность невообразимым шумом, который они издают, едва попадая в помещение.

А он любил.

И своих, в количестве трех штук, и чужих, детей своих подданных, которые часто бросались его обнимать, когда встречали в саду или где-нибудь еще. Это было просто нереально мило, и я жалела, что у меня нет камеры, глядя сквозь толстое стекло очков на его лицо, в считанные секунды изменяющееся с хмурого и задумчивого на открытое и добродушное.

Он заботился обо всех и не оставил даже меня, когда я, как подкошенная рухнула на пол, едва встав из-за стола.

Больше не осталось ни капли тепла,

Только холод из разбитого ветром стекла.

Погружает в волшебные сны, покрывает узорами руки,

Только холод и медленный вкрадчивый шёпот вьюги.

Когда в глазах померк свет и голова, утихшая последние дни, взорвалась болью, я испугалась, впервые, наверное, в жизни, что вот он — мой конец, но тут смутные сероватые тени в глубине изнуряющей пустоты зашевелились и обрели пронзительную ясность, хотя все остальное, как и прежде, скрывала тьма. Их было пятеро, высоких, страшных; двое стояли неподвижно, трое приближались к детям, ничком лежащих на земле. На мертвенно-бледных лицах горели холодные, беспощадные глаза; ниспадали до земли скрытые прежде черными мантиями длинные серые одежды; на седых волосах поблескивали серебряные шлемы, иссохшие руки крепко сжимали рукояти стальных мечей.

Вперяясь в одного из мальчишек пронизывающим взглядом, они бросились прямо к нему. Я со стороны наблюдала, до боли сжав кулаки, как тот выхватил меч, и мне даже почудилось, что клинок вспыхнул багровым светом, как тлеющая ветка. Захотелось закрыть глаза, внезапно занывшие, словно в них насыпали песок и измельченное стекло. Двое призрачных воинов остановились, третий — нет.

Он был выше остальных; его длинные волосы фосфорически светились, шлем венчала корона. В одной руке он держал длинный меч, в другой — кинжал; кинжал и рука, державшая его, тоже светились тусклым, бледным светом. Призрак шагнул еще раз — и кинулся на вперед.

Одновременно паренек с силой вонзил меч в ногу своего врага. Ночь разорвал душераздирающий вопль, и я даже не сразу поняла, что он не мой — из больного горла не вызвалось ни звука, который без сомнения слился бы с этим по тональности. Теряя сознание от снова нахлынувшей боли, я сквозь клубы какого-то тумана увидела высокого мужика, метнувшегося к детям из темноты с двумя горящими ветками в руках.

Просыпаться было еще больнее, хоть и были такие смягчающие обстоятельства, как холодная ткань на лбу, приятно охлаждающая и успокаивающая больную голову, в которой словно бушевала буря и били набатом колокола в висках. Еще одним, тоже весьма и весьма неприятным обстоятельством, которое я обнаружила почти сразу, оказались несколько сломанных черт-его-знает-как ногтей. Я определенно помню, что руками земли даже не касалась в том странном мире и точно не могла бы сломать ногти там. Тогда где еще? Что вообще со мной случилось? Кем были эти люди, которых я видела? Кто эти тени? И еще сотни и тысячи вопросов, ответы на которые я не знала.

Хотя нет, установить личность теней и людей человека и детей кажется удалось — провались я под землю, если это были не будущие члены Братства и непосредственно Хранитель кольца.

Хотя от этого не становилось легче — скорее наоборот, появилось больше вопросов, которые я бы с удовольствием вывалила на кого-нибудь жутко умного и важного, если бы могла. А пока писать не получится — руки все-таки болят сильно, и я сомневаюсь, что смогу удержать тонкое неудобное перо из гусиной жопы, заметили, как «хорошо» я отношусь к подобным устройствам для письма? Хотя несмотря на все мое нытье и общую разбитость, себя я чувствовала довольно неплохо для путешественницы между мирами, или черт его знает, где я там была.

Размышления прервал тихий шорох открывающейся двери и два голоса, обсуждающих совершенно точно мое мистическое поведение. Возможно, в их речи могло бы быть нечто важное, но из-за гудящей головы я мало что могла разобрать в тихих голосах, слившихся в сплошной монотонный шум. Не выдержав в подобном гуле и двух минут, я прерывисто вздохнула, сжимая уши ставшими отчего-то ледяными ладонями, успев мельком подумать, что начни дома так шуметь брат с сестрой, я бы наорала на них, срывая голос, но восстановила бы тишину.

Тут же, по многим причинам, которые я не раз уже описывала, этого я сделать не могла и оставалось только уповать на милосердие тех, кто зашел. Хотелось бы еще знать, чего мне следует ожидать.

Ведь это то, о чем я думаю, верно, Владыка Элронд?

Бесконечно идущий снег постепенно засыпает всех,

Осторожно закроет ресницы, укачает в холодных руках,

Город сказочен и недвижим, ни людей, ни домой, ни машин,

Только мёртвые белые птицы, цветы на стеклянных ветвях...