Не так страшен драккл, как его бабка (джен)

По пути к огороду старуха решила провести для Рона небольшую экскурсию. Впрочем, полноценной экскурсией эту пробежку по коридорам можно было назвать лишь с большой натяжкой: по сути, Рону показали только десяток запертых дверей и пояснили, что за ними находится, при этом настоятельно посоветовав держаться от них как можно дальше.

Кроме кухни в доме обнаружилась большая гостиная, несколько гостевых комнат, пара чуланов и запертая магией массивная дверь. Старуха предупредила, что нос туда совать Рону особенно не стоит, ибо за дверью находятся ее, старухины, личные покои. И если незваный гость только переступит порог, его ожидают семь казней египетских, удар молнии в самое темечко и проклятие мудрого Афанди, исполнение которого в столь юном возрасте для здоровья не смертельно, но для самолюбия очень даже чревато (1). Последний пункт заинтересовал Рона больше всего. О семи казнях египетских он после путешествия был наслышан, молний после всех своих похождений особо не боялся, а вот удары по самолюбию его, по известным причинам, очень даже беспокоили. Но после того, как старуха коротко и доступно, не выбирая выражений, разъяснила суть старинного восточного проклятия, Рон проникся и клятвенно пообещал себе, что пусть за ним хоть мантикрабы гонятся, он никогда не переступит порога этой комнаты. Мордред с ними, с ее старушечьими тайнами. Здоровье, а особенно репутация во сто крат дороже.

В одном из чуланов Рон увидел колченогую кровать, прикрытую стареньким выцветшим покрывалом, хромой табурет и небольшой стол, на котором стояла оплывшая свеча.

— Будешь ночевать здесь, — толкнула его в спину старуха. — Если у тебя выдастся минутка для отдыха, можешь передохнуть здесь.

— Если она у меня еще выдастся, — уныло пробормотал Рон. Озвученный старухой объем хозяйственных запросов повергал его в пучину мрачного пессимизма. И только в самой глубине охваченного непривычной апатией сознания мигала яркая бунтарская искорка, настоятельно прожигающая мозг: «Валить надо отсюда. И как можно скорее!»

Разобраться с вывертами своего подсознания, то велящего быть во всем покорным хозяйке этого дома, то брать ноги в руки и бежать отсюда, куда глаза глядят, Рону не удалось: от малейшего умственного напряжения голова начинала кружиться, а ноги подкашиваться. Поэтому он решил отложить размышления на потом, а сейчас бросить все внимание на изучение окружающей обстановки.

Старуха уверено протащила его по длинному темному коридору, вывела в небольшую прихожую, толкнула тяжелую дверь, и Рона ослепило яркое послеполуденное солнце.

Рон обрадовался ему так, словно сто лет просидел в темном каменном мешке и только сейчас вышел на волю. Глубоко в душе он боялся обнаружить, что старуха живет глубоко под землей, в преддверии того самого ада, о котором рассказывали ему магглорожденные однокурсники, и для выхода на землю ему придется всю оставшуюся жизнь рыть бесконечный тоннель.

Когда глаза немного привыкли к свету, Рон огляделся вокруг. Они стояли на высоком крыльце самого обычного деревенского дома. Заросший травой широкий двор, выложенные плоскими камнями дорожки к колодцу и покосившемуся сараю, чуть дальше — огромное каменное строение, похожее на полуразвалившуюся овчарню, а за ним — огород размером с хорошее квиддичное поле. Ни ворот, ни калитки напротив входа в дом Рон не увидел, привычная дорожка с цветочными клумбами тоже отсутствовала, и каким образом гости должны были попадать во двор, оставалось только догадываться. Впрочем, в Норе тоже отродясь не было ворот, но зато у нее не было и забора, а вот усадьбу драккловой бабки окружал высокая плетеная изгородь, заросшая кустами чертополоха. Что росло за изгородью — Рону в подробностях разглядеть не удалось, так как старуха снова ухватила Рона за рукав и потащила с крыльца во двор. Но издалека это было похоже на широкие посевы то ли пшеницы, то ли еще какого-нибудь хлебного злака.

Желудок Рона в предвкушении заурчал, ибо огород в его понимании, несмотря на наличие сорняков и садовых гномов, был замечательным местом, на котором можно всегда найти сладкую морковку, сочные помидоры, хрустящие огурчики и множество других вкусных и полезных для растущего организма вещей. Но, к огромному его разочарованию, огород оказался засажен стройными рядочками не то что несъедобных, а даже опасных для здоровья растений.

«Собачья петрушка, лютик ядовитый, вороний глаз, шальная трава, скунсова капуста, зайцегуб опьяняющий, грыжная трава, зубастая герань, прыгающая поганка...» — мысленно перечислил Рон знакомые еще со школы растения. — Ну и что мне со всем этим делать?

— Собирать, милый, — усмехнулась старуха, — а что еще можно делать в огороде? Вот тебе нож, вот тебе корзинка. На ужин у нас сегодня должны быть прыгающие поганки.

— Хорошо хоть не зубастая герань, — проворчал Рон, вспоминая рассказы о крепких зубах этого коварного растения, которое чуть не оставило Гарри без пальцев во время экзаменов по гербологии на пятом курсе.

— Салат из герани будет на завтрак, — без тени улыбки заявила старуха. — Так что постарайся как следует выспаться — перед рассветом она особенно агрессивна.

Ловить под палящим солнцем разбегающиеся грибы — задача не из простых даже для лучшего квиддичного вратаря, и запыхавшийся Рон даже забыл на время о своей идее отыскать в огороде что-нибудь вкусненькое. Вернее, не забыл, а, поглядев на старухины грядки, отказался от этой мысли: мало ли какие свойства приобретает обычный огурец, переопылившись с растущими рядом бешеными собратьями. А вдруг еще начнет в желудке плеваться семенами...

Но вскоре Рон приноровился и работа пошла веселее. Раз — схватить гриб за шляпку, два — подрезать ножку, три — сунуть добычу в корзинку, четыре — успеть закрыть крышку и придавить ее большим камнем, чтобы уже пойманные грибы не сбежали.

Через каких-то два часа утомленный жарой и беготней, но неимоверно гордый собой Рон заявился на кухню в окружении десятка скачущих вокруг него поганок и торжественно поставил на стол шуршащую корзину.

Старуха удивленно, но в то же время довольно хмыкнула, выдала Рону нож, большую миску и ткнула пальцем в угол. Рон молча рухнул на табурет и открыл крышку корзины.

* * *

Вечером Рон уже привычно покормил, укачал и уложил спать драккловский молодняк. Раскладывая по мискам густое рагу, он безуспешно пытался найти между зверьками хоть какие-нибудь различия, обнаружить на мордочках хоть малюсенький намек на ехидную улыбочку Вельхеора или зверский оскал Манула, обнаружить на острых когтях розовый или апельсиновый оттенок. Но все его потуги были безуспешны — зверьки были абсолютно неразличимы. Даже самых младшеньких из них Рону разглядеть не удалось — все были одинакового размера и окраса, словно нарисованная картинка, размноженная с помощью заклинания копирования.

Он был невероятно благодарен судьбе за то, что «внучки» пребывали в своем зверином облике, а значит, не могли втянуть его в столь нежно любимую Осей дискуссию. Перегруженный дневными впечатлениями мозг к вечеру был попросту не способен на адекватный отпор. И, огрызнись Рон в ответ хотя бы один-единственный раз — его просто размазали бы по стеночке. Поэтому и на колкие замечания старухи Рон отвечал гордым молчанием.

«Гермиона бы мной сейчас гордилась», — мелькнула согревающая сердце мысль. И тут же сменилась уничижительным: «Что, забыл уже, из-за чего сюда попал? Интересно, надолго ли хватит твоего терпения? Раз промолчишь, другой промолчишь, но рано или поздно все равно ведь сорвешься и напросишься на неприятности. Поединок между магами можно устроить и без волшебных палочек, но только сможешь ли ты здесь, в этом чужом и непонятном для тебя месте показать себя достойным противником?»

Поэтому Рон пыхтел, сопел, багровел, но упорно молчал, стискивая зубы так, что аж скулы болели.

Наградой ему стал одобрительный взгляд хозяйки и минимум царапин со стороны ее внучков — наверное, старуха провела с "деточками" воспитательную беседу о традициях гостеприимства. А уж долгожданный вопрос об ужине и вовсе вогнал уставшего и проголодавшегося парня в блаженную эйфорию.

Старуха, кряхтя, поднялась со стула и полезла в шкаф. Рон проводил ее алчным взглядом и невольно сглотнул слюну. Однако, вопреки его ожиданиям, из недр шкафа не пахнуло ни поджаристой корочкой сдобного пирога, ни густым мясным духом запеченной говяжьей вырезки. Старуха поставила на стол большой глиняный кувшин и небольшую деревянную миску, накрытую салфеткой.

— Что это? — глупо спросил Рон, наблюдая за тем, как старуха закрывает дверцу шкафа.

— Ужин, — ответила та, ставя на стол две пузатые чашки, — а что тебя не устраивает?

Рон скромно промолчал, поглядывая на миску, и наивно понадеялся, что она окажется сказочно неисчерпаемой. Старуха сняла салфетку, и разочарованному взгляду Рона предстали четыре тонких ломтика хлеба, для разнообразия свежих и подрумяненных — то ли в духовке, то ли в диковинном маггловском аппарате под названием «тостер».

— На ночь вредно много есть, — наставительно заметила старуха и взяла в руки кувшин, — фигура испортится.

Рон чуть не взвыл, наблюдая за тем, как в его чашку тяжело шлепается густая простокваша. Эта старая швабра что, издевается над ним?

Рон схватил кусок хлеба, впился в него зубами и вскрикнул от неожиданности. Оказывается, он со злости промахнулся и укусил себя за большой палец. Старуха мерзко захихикала. Рон зыркнул на нее и попытался отхлебнуть простокваши, но тщетно: зубы лязгнули о край чашки, а в рот не попало ни капли. За спиной раздался смешок. Рон оглянулся. За его левым плечом на спинке стула сидел один из бабкиных внучков и, довольно ухмыляясь, вытирал испачканные в простокваше усы.

— Это еще что? — возмутился Рон, указывая на драккла. — Это... это как следует понимать?

Старуха неопределенно пожала плечами и захрустела сухариком.

Рон еще раз обернулся и увидев, как длинный язык зверька тщательно вылизывает растопыренную пятерню, вспомнил еще одно из высказываний тетушки Мюриэль: «Рональд Уизли, ты куда полез за стол с немытыми руками? Молли, у тебя совершенно невоспитанные дети. Они хоть знают, что за столом принято говорить «Приятного аппетита», а не «Где добавка?» Потому они у тебя и голодные вечно, что за столом драклов кормят».

Рон моргнул и неверяще уставился на усатую мордочку. Неужели тетка была права, и все ее придирки и поговорки были не пустыми словами?

Повернувшись всем телом на стуле, Рон поднес ко рту чашку и, не сводя глаз с неожиданного сотрапезника, отхлебнул. Чашка приятным холодком прикоснулась к пересохшим губам, но законный глоток простокваши вновь оказался в чужом рту.

Рон на этот раз осторожно поднес ко рту ломтик хлеба... и снова прикусил палец. Дракл довольно осклабился и захрустел, роняя крошки на мохнатое пузико.

Рон, окрыленный своим открытием, сорвался с места, торопливо ополоснул руки над каменной раковиной, небрежно вытер их о висящее рядом полотенце и вернулся за стол.

— Приятного аппетита! — четко выговорил он и резко обернулся. На спине стула никого не было. Рон торжествующе ухмыльнулся, уселся поудобнее и взялся за свой нехитрый ужин. Простокваша оказалась густой и холодной, хлебец сладким и поджаристым, и впервые за прошедший день Рон почувствовал, что жизнь не так уж и плоха. Впрочем, вскоре этому его заблуждению суждено было развеяться в прах, ибо после ужина злобная хозяйка, невзирая на все протесты, усадила беднягу за чистку болотного сухоцвета, который в компании зубастой герани должен был составить незабываемый завтрак для мохнатых внучков. Потом Рону пришлось взяться за тряпку и перемыть оставшиеся после ужина миски и ложки, затем почистить остывший котел, а напоследок, "чтобы лучше спалось", как заявила ехидная старуха, ему следовало навести блеск и на всю кухню. Впрочем, по поводу последнего поручения Рон и не думал протестовать, поскольку давно собирался обыскать каждый сантиметр кухни в поисках своей палочки.

Поиски были проведены тщательно. Очень тщательно. Однако желаемого успеха они не принесли: палочка нигде не зависла, не застряла и ни за что не закатилась.

Расстроенный Рон хлопнулся на табурет и еще раз осмотрел разгромленную в процессе поисков кухню. Как бы это ни было печально, но приходилось признать: с этого дня ему придется жить, как обычному магглу. Забыть о "Люмосе", "Репаро" и "Эскуро", научиться зажигать спички и пользоваться иголкой, а также вспомнить об изначальном предназначении метлы. Причем, в самое ближайшее время — пока не явилась старуха и не устроила ему головомойку за устроенный в ее владениях бардак и передвинутую мебель.

Рон вспомнил, как Гарри когда-то рассказывал о чистоплотности своей тетки. Петуния Дурсль никогда не ложилась спать, не протерев до блеска все кухонные поверхности. Рон тогда посмеялся над подобным фанатизмом, но, похоже, сделал это зря: сейчас ему предстояло повторить этот подвиг. Хорошо еще, что всякие вампиры и манулы уже спят: вот уж посмеялись бы, глядя на бравого курсанта в фартуке веселенькой салатовой расцветки...

Только глубокой ночью Рону, наконец, удалось снять фартук, выбраться из кухни и отмыться самому. К его неописуемому счастью, возле колодца обнаружился большой чан с нагретой за день солнцем водой, и после поспешной помывки, опоясавшись выданным старухой полотенцем, Рон как-то ухитрился простирнуть и развесить свою одежду, озираясь и вздрагивая от каждого шороха. Стирку собственного белья старуха ему не доверила, чему Рон был несказанно рад. Поэтому, торопясь, пока его не перехватили и не нагрузили еще чем-нибудь, он побрел в отведенную ему каморку, свалился на тонкий матрац и провалился в сон. Напоследок Рон почему-то вспомнил вечно погруженную в домашние заботы мать, и уже, проваливаясь в полузабытье, поклялся, что никогда и ни за что не заведет себе больше двоих детей.

* * *

Очнулся он от странной зеленой вспышки, проникшей даже сквозь плотно закрытые веки. Рон рефлекторно сунул руку под подушку, нащупывая палочку, но той на привычном месте почему-то не оказалось. Рон кубарем скатился с дивана и резко рванул в сторону, пытаясь выиграть у неизвестного нападающего хотя бы секунду-две, чтобы проснуться. Но в комнате было тихо — не слышно было ни человеческого дыхания, ни шороха одежды, даже постороннего запаха не ощущалось.

Комната снова осветилась зеленым, и Рон зайцем метнулся в противоположный угол, судорожно вспоминая, куда могла подеваться эта растреклятая палочка.

И только натолкнувшись лбом на ножку стола, он вспомнил, где находится, и сообразил, что волшебной палочки ему в ближайшее время не видать, как своих ушей... Но ничего-ничего, будущие авроры просто так не сдаются! Зря он, что ли, чуть ли не целый семестр скакал горным козлом по пересеченной местности, тренировал периферическое зрение и тыкал гвоздем в переносицу? (2)

Зеленые огоньки снова вспыхнули, и из небольшого зеркала, висевшего на стене, зазвучала печальная торжественная музыка.

Рон осел на пол со вздохом облегчения. Надо же, до чего паранойя довела — обычное местное колдорадио за пожирателя принял.

Он с трудом поднялся и, потирая ушибленный копчик, поковылял к кровати. Но тут же снова отпрыгнул — вместо колченогой кровати в углу комнаты стоял такой же потрепанный диван

Не доверяя своим глазам, Рон осторожно приблизился к нему и неуверенно пощупал обивку. Диван. Самый натуральный диван, укрытый тем же стареньким покрывалом. Может, это ему просто от переутомления кровать померещилась?

Рон присел на краешек дивана и прислушался к своим ощущениям.

Обычный старый диван — так же уныло скрипит, так же комковато горбится...

Под заунывную музыку, льющуюся из зеркала, он улегся на диван, вытянулся во весь рост и закрыл глаза.

Когда из зеркала послышался глубокий мужской голос, четко и размеренно выговаривающий слова, Рон совсем расслабился и, потерев вскочившую на лбу шишку, приготовился к прослушиванию местных новостей. Он очень надеялся, что что репортажи с места событий помогут разобраться, куда же его занесло.

— Рассвет, как поется в одной хорошей песне, был холоден и ал, — говорил диктор. — Февраль выдался холодным; ветра гуляли по Годриковой лощине невозбранно, кладбищенские старые деревья были все еще схвачены инеем... (3)

По Годриковой лощине?

Рон снова подскочил. В сердце кольнула робкая надежда: неужели он все-таки находится в Британии? В магической Британии?

— Могилу пришлось разве что не выдалбливать, — сообщил диктор, и Рон прислушался. Если о чьих-то похоронах сообщают по радио, значит, погибший — не последний человек в их обществе. Неужели умер кто-то из членов Визенгамота? Там, конечно, провели хорошую чистку, но и среди оставшихся стариков вполне хватало.

— Хоронили главного аврора Поттера с большим размахом, — с каким-то садистским удовольствием, как показалось Рону, сообщил диктор. — Народу, несмотря на раннее время и собачью погоду, собралось ужасно много...

Рон застыл. Диктор что-то еще продолжал говорить о памятнику Поттерам-старшим, о седой от инея голове какого-то Джеймса, но Рон уже его не слышал. В голове колокольным звоном гудело: «Хоронили главного аврора Поттера... Хоронили аврора Поттера... Хоронили Поттера...»

Какие, в мордредову душу мать, похороны? Какой главный аврор? Гарри Поттеру до главного аврора еще учиться и учиться. Их обоих даже в академию просто так не взяли, хоть и обещали на волне победной эйфории. Отправили доучиваться, а тут прямо-таки в главные авроры записать успели.

— Сразу бросились в глаза люди в красном, — тем временем рассказывал диктор, — кольцо по периметру и аккуратный клин у самой могилы. Авроры пришли сюда все, и встречаться с ними глазами не хотелось.

Рон с трудом угомонил разбушевавшиеся мысли и чуть ли не силком заставил себя вслушиваться в негромкую речь. Обдумать услышанное он успеет и потом. Сейчас же главное — не пропустить ни слова из этого странного, неестественного, не желающего укладываться в голове репортажа.

— Рядом с ними, отделенные почтительно-пустым пространством, родные и близкие: семья усопшего, рыжая мрачная супруга и молчащие дети в школьных мантиях;

— Дети? — сознание Рона почему-то восприняло как должное «рыжую мрачную супругу» — но впало в полный ступор при слове «дети». Допустим, что за то время, пока Рон тут нарезает грибы для разных мелких грызунов, Гарри и Джинни вполне могли и пожениться. Когда человек лежит в коме, или как там это состояние называется, время для него течет совсем по-иному, но дети — это уже перебор. Тем более, в школьных мантиях. Это когда же они успели родиться и вырасти? Это сколько же он, получается, уже лежит в этой больнице?

— ...новый главный аврор Уизли с супругой, главой Отдела магического правопорядка, перечислял тем временем присутствующих бесчувственный голос, — оба не столько объятые горем, сколько сосредоточенные.

Уизли? Новый главный аврор Уизли?

Рон никогда не думал, что обычные слова могут вскипятить его мозг и одновременно полоснуть по сердцу режущим заклинанием.

Главный аврор Уизли...

Других авроров, кроме Рона, в семье Уизли не было. Не намечалось их и среди многочисленных кузенов — те больше склонялись к мирным занятиям типа фермерства или торговли. Неужели речь идет именно о нем? Да, наверное, точно о нем. Вот и супругу ему приписали соответствующую — Гермиона ведь изучает магическое право, и вполне в перспективе может возглавить этот отдел министерства...

Значит, все-таки речь идет именно о нем.

Рон почувствовал, как в его душу заползает отчаяние. Да, они с Джинни часто мечтали, что Гарри когда-нибудь станет главным аврором. Что через несколько лет, когда Кингсли наведет в стране порядок и уйдет к невыразимцам, о чем поговаривает уже давно, Гарри станет министром магии (на этом моменте Джинни сладко жмурилась и впадала в неконтролируемые мечты), а Рон займет его место и станет главным аврором.

Да, он об этом мечтал. И не он один. Даже пословица такая есть — «Плох тот курсант, что не мечтает стать главным аврором». Но разве он мог когда-либо предположить, что его мечта осуществится именно так — так жестоко и непоправимо?

Диктор все говорил и говорил, перечисляя присутствующих, но Рону уже не было дела ни до невесть как оказавшихся на похоронах Нотта и Забини, ни до семейства лицемерных Малфоев, ни до неподдельной скорби Кингсли Шеклбота.

Он не осознавал, что сидит на старом скрипучем диване, и методично стучит затылком о стену. Он не думал о том, что Гермиона никак не может быть его женой, потому что они с ней давно расстались. Он даже не понимал, что не может сейчас стоять рядом с гробом своего лучшего друга, потому что находится драккл его знает где, и драккл его знает когда. Он мог думать только о том, что Гарри больше нет, и молил судьбу только об одном: чтобы слова о закрытом гробе и маггловской взрывчатке оказались не репортажем с места событий, звучащим из старенького приемника, стоящего на тумбочке в больничной палате, а всего лишь плодом его воспаленного воображения.

Где-то вдалеке звучали знакомые голоса. Что-то гневно говорила Гермиона, чеканил слова Кингсли Шеклболт, спокойно и рассудительно выступал Нотт. На один миг Рону послышался даже свой собственный голос, произносящий что-то правильное и по-аврорски конкретное. Но сейчас ему, как и погибшему Гарри, до этих пафосных речей уже не было никакого дела.

Зеркало умолкло, зеленые огоньки несколько раз мигнули и потухли. А Рон все так же сидел на диване, и все так же отстраненно смотрел в пространство перед собой.

_____________________________________________

1. «— Следующие семьдесят семь раз, когда он возляжет с женщиной, его будет ждать постыдная неудача! — торжественно объяснил Афанди. — И снять это заклятие не сможет никто». С.Лукьяненко «Последний Дозор»

2. Из интернет-статьи о методах по тренировке спецназа: «Осторожно воздействуя на переносицу легкими покалываниями гвоздя, вы активизируете шишковидную железу. Эффект «видения затылком» от этого заметно усиливается».

3. Здесь и до конца главы цитируется и интерпретируется пролог из фанфика Рoxy_proxy «Tempus Colligendi». Аудиоверсию читает o.volya.