Руины Тиррэн Рина. Пламя на углях (джен)

Серафима сидела на кровати, бесцельно болтая ногами. Казалось, что они всегда были такими — обычными ногами обычной девочки, может, разве что, чуть более худыми, чем должны были бы быть. Но она помнила, она помнила эти обтянутые кожей кости, в которые они превратились за две проведённые в подземелье недели. Ненавистные туфли валялись на полу неподалёку — небрежно, словно бы это она сама, устав после тяжёлого дня, бросила их здесь и нырнула в постель. Рубашка и брюки, целые и чистые, висели в шкафу, в этом она уже успела убедиться. Магистр хорошо замёл за собой следы.

Только подумать… Если бы не эта смерть — даже не от проклятой скифи, от болевого шока — Серафима бы вновь ничего не помнила. Была бы твёрдо уверена, что та чушь, которую вложили в её голову — что эти две недели проходила очередная серия экспериментов с её памятью, как и прежде не увенчавшаяся успехом — истинная правда. Точно знала бы, что она именно Серафима, а не какая-то там Лэйер.

Она хмыкнула чуть слышно, подняла к глазам левую руку. Подняла в который раз за прошедшие недели, прошедшие и на Земле, и здесь, в Тиррэн Рине, но только сейчас наконец-то осознавая, что за знак лёг на её запястье. Чёрная ладонь, белый коронованный силуэт женщины внутри неё, витиеватые строки под ней. Метка Госпожи. Теперь, вспомнив, она могла прочитать надпись, теперь могла.

— Лэйер… — драконий удивительно легко тёк изо рта. Вот она, первая строка, вот оно, имя, что даровали ей в Чёрном Совете. Лэйер. Уголь. Как же давно её так не называли…

Второй строкой — уже на ринском — её настоящее имя, данное при рождении. Серафима, Серафима Ларсен. Не Ларсен, на самом-то деле — это была фамилия матери, не отца. Он был Лисицыным, и первые пять лет она прожила под этой фамилией. Уже потом, после его смерти, мать вернула себе девичью, её же дала детям. Почему? Серафима не знала, мама никогда не говорила об этом. Может, чувствовала, что рано или поздно всё равно все будут звать их так — Ларсен и никак иначе, а может, так проще было оправиться от потери. А может и бабушка надавила. Бабушка, что так кичилась своей фамилией, по сути, едва ли не единственным, что всё ещё связывало её с Вильгельмом.

Только сейчас Серафима внезапно задумалась о том, что деда, вероятно, уже давно нет в живых — иначе бы Сильвестр почувствовал и его, не только их троих. Четверых, если считать маму. Судя по всему, других детей, кроме неё, у него так и не появилось…

«Какой к Марраку дед, какие к Марраку дети? Не хочешь вместо этого подумать о себе?», — внезапно осадил её внутренний голос. Серафима сморщила лоб, признавая его правоту и пытаясь понять, кого же в ней теперь больше — той прежней, привычной Серафимы или тёмной Лэйер, имевшей к жизни несколько... иной подход.

Нет, Серафима и Лэйер не были полными противоположностями, просто чтобы сложить их в одно целое, найти баланс между ними, нужно было время, которого сейчас категорически не хватало. Оно уходило, утекало безостановочно, его не удержать было в судорожно сжатых пальцах. Первый час после того, как события последних пяти лет обрушились на неё, похоронили с головой, Серафима могла только безвольно лежать, пытаясь собрать в одно целое десять лет детства на Земле, изменённую Эмилом Курэ память — о том же детстве, пять лет в Странном мире, месяц амнезии и последние две недели. Всё это не умещалось, не хотело вмещаться в одной жизни, расползалось в стороны, как плохо сшитая рубашка.

Сначала Серафима даже не почувствовала в себе никаких изменений — просто вернулись воспоминания, просто разрывалась от образов голова, но чем больше проходило времени, тем чётче она ощущала то, что она больше не она. Не та Серафима, которая звонила в старый бабушкин домофон, убегала от пугающего незнакомца по ночным улицам, каталась с Вестом на лошадях, лезла в Пурпурную Башню. Нет, всё это никуда не исчезло, просто теперь она знала, что было «до». И это «до» неотвратимо сминало её, меняло, заставляло взглянуть на многое уже другими глазами.

Её накрыло волной паники, горло сжала удавка из уже не нужных, непрошеных воспоминаний, и тогда она смогла лишь сбиться в комок и закусить до боли руку — просто чтобы не закричать и не перебудить ползамка. Серафима не хотела знать всего, не хотела ломать своё представление о мире, о тех, кого знала, но оно упорно перемалывалось в мелкое крошево, чтобы стать чем-то совершенно другим и куда более грязным. С другой стороны… С другой стороны, теперь у неё были реальные шансы выжить и помочь тем, кто ещё оставался ей дорог.

Несмотря на первую паническую реакцию, в голове постепенно прояснялось, и на Серафиму, как это не абсурдно, впервые за долгое время накатывало холодное, абсолютное спокойствие. Она чётко осознавала — что бы ни случилось в подземельях, что бы ни было с ней самой, она всё сделает, когда придёт время. Она всех вытащит. И её сил на это хватит. Это осознание крепло где-то глубоко внутри, заставляло рваное испуганное дыхание стать ровнее, заставляло расслабить плечи хотя бы сейчас. Хотя бы на эти несколько минут до рассвета, в которые ей всё ещё не нужно ничего решать, а можно просто сидеть и болтать ногами.

Так странно оказалось вдруг понять, что она, вопреки собственным ожиданиям, всё же способна на что-то. Да, не на магию, но всё же её досуг, оказывается, состоял не из одного только чтения книг из замковой библиотеки и разговоров с Сильвестром, а весь мир — не из ужавшегося до Замка Лиррэ Лэсвета. Что не один только Вест был другом ей все эти годы. И даже не один только Сверр.

Серафима тихонько усмехнулась, вспоминая, как же гадала о том, кто или что такое этот «Мирэд» и кто такой этот юноша со змеёй и подсвечником. По Мирэду, признаться честно, она даже немного скучала. Пусть они и не были друзьями — да и когда успели бы ими стать, учитывая частоту их коротких встреч? -, она была бы рада вновь его увидеть… Да и Варда тоже. Перед глазами тут же встал весело скалящийся горный житель, сгрёбший в охапку обоих своих друзей — и недовольно шипящего Забирающего, и кажущегося совсем мелким и худым по сравнению с этим великаном чаррусса. Потом вспомнился и тонко улыбающийся Ли́берт. Для других тёмных, конечно, Э́рсо, но для неё, для друга, для одной из них, он оставил своё настоящее имя.

Либерт был драконьим магом. Таким же, как она, как Вест, как Мир и Элин.

Интересно, вспоминают ли они ещё о ней? Думают ли, куда исчезла так надолго? В любом случае, скоро она о себе напомнит. Её дела в Замке, по сути, были завершены. Пророчество, как и предполагал Тамерзар, оказалось пустышкой, и выяснила она это ещё тогда, уже почти сезон назад, когда с лёгкой руки Инара Сиона отправилась в Пурпурную Башню первый раз. И всё могло бы кончиться много раньше, если бы один маг не выжег ей огненным шаром полголовы. Естественно, что тогда она испугалась — и за себя испугалась больше, чем за Мира и Элин. Утешила грызущую совесть тем, что о них сможет позаботиться и Сильвестр, упала на колени перед Госпожой и смогла уговорить её стереть ей память и отправить туда, откуда всё начиналось — на Землю.

Однако это не принесло желаемого облегчения.

Спасибо всё тому же Сильвестру, что вернул её обратно в Тиррэн Рин, не дав провести всю жизнь в неведении и сводящей с ума мигрени. Больше она не сбежит, больше не даст слабину. Кончились игры. На кону стоит далеко не только её жизнь, чтобы она могла поступать так безумно и бездумно.

А шрамы, ставшие результатом этой её глупости… Что же. Она переживёт три рубца на спине, переживёт, как переживают многие. Это не то, о чём стоит переживать, пусть и скифи ей теперь следует остерегаться вдвое больше.

Забавно, что ещё сегодняшней ночью она думала совсем иначе, и они казались величайшей из проблем. Госпожа была права, сказав, что всё изменится, стоит ей только вспомнить.

Серафиму даже немного пугало то спокойствие, с которым она думала теперь обо всём произошедшем. Да, сделает. Да, умерла. Да, тёмная. Да, шрамы. Куда делась та буря, что бушевала внутри совсем недавно, где затаилась? Не придёт ли тогда, когда она будет меньше всего готова?

Придёт, конечно придёт. А сейчас надо просто собраться воедино…

Раньше, пока она не потеряла память, в такие моменты её очень выручали тренировки с Тамерзаром. Они помогали выплеснуть из себя скопившееся напряжение, лишние эмоции, взять себя в руки и не распускать сопли дольше необходимого — Советник не терпел такого. Он был жёсток, холоден и язвителен, отчасти излишне. Однако, несмотря на это, всегда каким-то волшебным образом ухитрялся следить за всеми тёмными и вовремя помогать если не делом, то советом. Не все, правда, считали его помощь за помощь — она знала, что многие испытывали к Тамерзару едва ли ни ненависть за порой унизительные методы, но самой ей казалось, что унижение никогда не было его первоначальной целью. Просто он не терпел слабости, самокопания и всегда выбивал это из своих подчинённых, не считая нужным церемониться с ними.

Но каждый тёмный знал где-то на подсознательном уровне, знал так же ясно, как и негласный свод правил — Тамерзар всегда за ними следит. И всегда придёт вне зависимости от того, где они и что с ними. И лишь от них самих зависит, с какой целью он это сделает. Если Тёмный Король был проводником воли Госпожи Смерти, то его Советник был её исполнителем.

Не обошёл он своим вниманием и Серафиму, однажды принеся ей её первое оружие. Это были два парных клинка — из лёгкой стали, чуть изогнутые, длиной с её предплечье и шириной немногим уже запястья. Оба были с гравировкой в виде сплетённых драконьих хвостов и камнями на навершиях изящных, удобно легших в руку рукоятей. На первом, Пепле, камень был дымчато-серым, на втором, Огне, кроваво-красным. Она тогда посмотрела на него с недоумением и изумлённо спросила: «Неужели это мне? Но… как ими сражаться?», а Тамерзар ответил с усмешкой, что в подземельях Малахитовой Резиденции скрывается много вещей, принадлежавших когда-то тёмным, и что эти клинки — именно то, что ей нужно. И что он научит её ими пользоваться.

Он действительно научил. Пепел и Огонь были пропитаны древней, ещё драконьей магией, к которой был нужен лишь ключ-активатор той же драконьей природы — им выступили собственные крохи магии Серафимы. Много ли, мало ли в ней магии, но кровь у неё — кровь древних ящеров. Клинки чувствовали это. Направишь в них магию, и вспыхнут камни яростным светом, полыхнёт гравировка, запляшут искры на кромке мерцающего лезвия, а руки словно обретут в оружии продолжение. Будто бы и не сталь в руках, а обретённые при обращении опасные когти настоящего дракона.

Конечно, осознала и почувствовала это Серафима далеко не сразу, но регулярные занятия на протяжении практически четырёх лет дали свои плоды — она умела сражаться и могла в случае чего дать отпор, пусть и до боевого искусства того же Варда или Мирэда ей было далеко (а о том, чтобы достигнуть уровня Советника, не могло быть и речи). Все они учились сражаться с детства, а ей пока что лишь предстояло стать действительно хорошим воином.

Сейчас, вернув память, Серафима понимала, что ей очень не хватает успокаивающей тяжести клинков в поясных ножнах. Пусть ей пока что так и не пришлось применить их в бою, но, когда она совершала свои практически еженедельные и с трудом скрываемые от всех обитателей Замка вылазки в Малахитовую Резиденцию, они всегда были при ней. Она помнила, что тогда её считали большой любительницей конных прогулок — большинство своих исчезновений она прикрывала именно ими. Тогда за ней ещё не следили. Тогда ей ещё доверяли. Но брать оружие в Замок она не решалась — его всё же могли обнаружить.

Не хватало не только клинков, если быть честной. Не хватало и самого Тамерзара, ставшего для неё в некотором роде не только безликим Советником Тёмного Короля, но и учителем, тем, к кому всегда можно обратиться за помощью. С ним она, по своей "памяти", познакомилась ещё в далёком детстве, когда жила с матерью, братом и сестрой в небольшом городке на другом конце Лэсвета. Как в человеческое государство занесло Забирающего Кровь, она не понимала ни тогда, ни потом. Лишь теперь, соотнеся два детства — в Лэсвете и на Земле — она осознала, что это тоже было наваждением, как и чары Эмила Курэ. Интересно, как, да и когда Тамерзар смог дополнить то, что Средний Магистр вложил в её голову после их первого перемещения в Тиррэн Рин? И дополнить так филигранно, что она всё это время даже не подозревала, что что-то не так.

Впрочем, пусть то далёкое знакомство и было лишь наваждением, Серафима не чувствовала по отношению к Советнику никакой злости. Кто только, оказывается, не влезал в её голову… Тамерзар же был хорошим наставником и одним из тех, кому она обязана была подчиняться. Да и сама она понимала, что в те времена ни за что бы не пошла с незнакомцем, предложившим ей покровительство Смерти — испугалась бы, как и многие другие. Тамерзар лишь действовал в интересах Совета. Зачем-то она была им нужна…

Глупо, но иррационально, какой-то своей частью она привязалась к Советнику, и привязалась сильно. Наверное, потому и не злилась, потому и видела оправдание тому, что он тоже внёс в её ложные воспоминания свою лепту.

Думала она с признательностью и о Госпоже Смерти. Та ведь вняла её просьбам, дала шанс пожить нормальной жизнью нормального человека, пусть это и обернулось для самой Серафимы так неудачно. Дала эту попытку, наверняка в ущерб некоторым своим планам. И пусть она и сказала, что всегда знала, что рано или поздно её тёмная вернётся — это много значило для Серафимы, действительно много.

Но вот она снова здесь. Снова гадает, кого же в ней больше — Серафимы или Лэйер, пытается понять — где та грань, что их разделяет? А может и нет её вовсе, этой грани? Ведь обе они — две равные части одного целого, половины одной личности, стороны одной монеты. Вот только Лэйер в ней требует уйти из Замка уже сейчас, пока не стало слишком поздно — и плевать на всех, не подвергать свою жизнь ещё большей опасности, а Серафима просит подождать, остаться, вытащить близких из этого лэсветского гадюшника — пусть и в ущерб себе. Вывести Велимира, Элин, пусть и не друга, но сестру, родную кровь. Забрать с собой Сильвестра. Но имеет ли это смысл?.. Кто с ней пойдёт? Мир ещё мал, Магистрам легко будет надавить на него даже без магии, Элин слишком дорога её нынешняя жизнь — с дорогими платьями, служанками, которых можно гонять по малейшим, даже самым глупым просьбам, жизнью, в которой она была кем-то значимым. Сестра просто не станет её слушать. А Сильвестр... А что Сильвестр? Надавить на его влюблённость, позвать с собой, обещая то, что она не сможет исполнить? Это бесчестно, глупо, неправильно. После такого она не сможет не то, что смотреть ему в глаза, а даже смотреть на саму себя без отвращения.

Да и всем им сейчас кажется, что они Избранные, особенные, не такие, как все остальные — о них же сказано в Пророчестве, а оно не может лгать, конечно, не может. Как смешно, Семеро...

Ведь всё это ложь, ложь от первого до последнего слова, неведомо зачем понадобившаяся Главному Магистру, и не спасут они никакой мир — даже себя не спасут, просто сгинут бесцельно в проклятой Иоке.

Возможно, Вест и поверил бы ей — ведь им руководил не только здравый смысл, убаюканный сладкими сказками о предназначении, но тогда ему пришлось бы делать выбор — выбор между вырастившим его человеком, человеком, заменившим ему отца, спасшим от смерти, и между девчонкой, в которую он был наивно, по-юношески влюблён.

Совершенно не обязательно, что этот выбор был бы в её пользу.

Лэсвет со своими Магистрами был обречён — им не под силу будет выиграть эту войну, даже учитывая мощь армии и поддержку трёх, пусть и недоученных, но драконьих магов. Ведь помимо ещё только начинающего вылезать из своего леса Иокийца, у него были и другие враги — куда более близкие, куда более опасные сейчас. И эти враги не будут ждать, пока он соберёт всю свою мощь перед предстоящей битвой, они нападут быстро и скоро. Дай Смерть, чтобы в честном бою.

И Серафима прекрасно понимала, что если Мир, Элин и Сильвестр останутся в Замке, то пострадают в числе первых, как бы ни развивались события. Если не сейчас, в битве с людьми — то в следующей битве с тварями, что наводнили юго-запад континента. Она не могла этого допустить, что бы ни пела в ней Лэйер. Нужно было что-то сделать, что-то предпринять... Но что конкретно? Одна она вряд ли что-нибудь сможет, да и вряд ли успеет. Нужно уходить из Замка. Чем скорее, тем лучше.

Хлопнули оконные ставни, будто бы их распахнул особо сильный порыв ночного ветра. По полу заскользил холод, уколол мгновенно покрывшиеся мурашками ноги, заставляя Серафиму подтянуть их под себя. Словно ведомая каким-то шестым чувством, она повернула голову, тут же чувствуя, как расползается непроизвольно на губах излишне радостная улыбка.

Она подскочила с кровати, уже не обращая внимания ни на морозящий босые ноги сквозняк, ни на собственный довольно неприглядный вид — встрёпанные волосы, ночная рубашка вместо нормальной одежды, — и низко поклонилась, прижимая к груди левую руку. И всё же не сдержала тихого восклицания:

— Тамерзар!

Советник соскользнул с подоконника, приветственно кивнул.

— Сядь.

Тамер-Зара стекла с его плечей, большая, багрово-красная, совсем тёмная в этот предрассветный час, чёрной тенью застелилась по светлому полу, подползая к Серафиме. Затем приподнялась на хвосте, покровительственно склонила исполинскую голову, позволяя ей благоговейно коснуться прохладной чешуи пальцами. От робкого прикосновения змея словно хмыкнула едва слышно, затем развернулась и вновь свилась вокруг ног своего хозяина, опустившегося в кресло напротив кровати. Тамерзар непринуждённо облокотился на подлокотник, смерил подчинённую цепким, но не пугающим взглядом.

С последней встречи он не изменился ни капли, разве что выглядел чуть более усталым, чем обычно. Всё такой же величественный, гордый, с хищной, опасной красотой того, кто живёт долго и знает много. И способен на многое. Серафима видела многих мужчин, но всё ещё ни один из них не смог затмить Советника в этой его пугающей, близкой к совершенству красоте. Разве что Вест мог бы... Но он был мальчишкой по сравнению с ним, был лишён ещё той внутренней силы, которая волнами растекалась от Тамерзара. Он поистине умел производить впечатление и прекрасно этим пользовался.

Он склонил голову набок, прищурил змеиные зелёные глаза — иронично, но до того привычно и знакомо, что снова потянуло улыбаться. Наверное, умей она краснеть, то и покраснела бы сейчас под этим взглядом от странного щекочущего чувства, поднявшегося вдруг где-то внутри. Теперь Серафима почему-то особенно остро почувствовала, что действительно вернулась, что вновь не одна — ведь за этим Забирающим стояли сотни таких же, как она, посвятивших себя служению Госпоже, ведь этот Забирающий, приоткрывший ей первый раз дверь в мир, где правил балом Чёрный Совет, снова пришёл к ней, пришёл за ней.

Тамерзар чуть дёргнул уголками губ — не улыбаясь, но обозначая улыбку, словно бы смог прочитать эти её мысли, положил ладонь на голову своей змеи, неспешно гладя её чешую пальцами, и начал разговор.

* * *

Изар тихо вошёл в свой кабинет и плотно, но неслышно прикрыл за собой дверь. Было темно, и мрак разрезала лишь тонкая полоска серого света из-за не задёрнутых до конца штор, да пламя свечи, бросающее на стены странные изогнутые тени. Магистр поставил подсвечник на стол, открыл стоящую там же бутылку, налил себе полный бокал вина — так не наливают хорошее вино, достойное долгого смакования, но он налил. Выпил залпом. Наполнил следующий бокал, чуть пригубил, отставил в сторону, сделал шаг назад, падая в кресло. Закрыл лицо руками, которые вновь начались трястись как у столетнего старика.

Было тихо.

Тишина почти звенела в ушах, тикающие часы в углу не разгоняли её, лишь сгущали, усиливали. Тик-так, тик-так. Идеально чёткие интервалы между ударами, одинаково чёткий шелест сдвигающихся стрелок. Изар ненавидел ход часов.

По окну, как и когда-то, зацарапались капли холодного дождя. Как сотни маленьких тёмных зверей, отростков ночной темноты, заскрежетали своими когтями по стеклу. С лязгом, с визгом.

Мы доберёмся до тебя, Изар. Мы доберёмся, будь уверен.

Как продолжение темноты, как одна из прорвавшихся в кабинет ночных тварей, отделилась от штор высокая тень — тень от их тени, сделала шаг вперёд. Сверкнули золотом нечеловеческие глаза. Оскалился рот, щеря белые клыки.

— Ну, здравствуй... отец.