Основатели (джен)

Реувен и ее спутники вслед за лордом Селвином поднялись на крепостную стену над воротами замка. Уже полностью рассвело. Стоял ясный погожий день; здесь, наверху, было еще по-утреннему свежо, гулял ветер — Реувен даже пришлось придерживать летящее с головы покрывало. Солнце слепило глаза. Приблизившись к зубцам стены и посмотрев вниз, Реувен увидела у ворот кучку людей, одетых как монахи, — они кричали что-то и потрясали кулаками, обращаясь к замковой страже.

— Ваши знакомцы? — спросил лорд Селвин, разглядывая незваных гостей.

— Боюсь, что так, — ответил Элазар. — Эти безумцы, должно быть, преследовали нас от самого Лондона. Ноэл из Лонгботтома — их предводитель.

Селвин презрительно хмыкнул: он не жаловал святош.

— Об этом Ноэле я наслышан, — сказал он. — Серв, вообразивший себя избранником Господа. Что ему здесь нужно? — лорд Этельберт оперся о стену и прокричал Ноэлу: — Эй, проповедник! Что тебе нужно в моем замке?

Ноэл задрал голову, прищурив свои белые глаза и пытаясь разглядеть людей на стене: ярко светило солнце, и Ноэл видел только темные силуэты на фоне голубого неба.

— Они! — он указал на Элазара и Реувен. Те против собственной воли отпрянули, ошеломленные тем, как быстро и безошибочно Ноэл из Лонгботтома узнал их — даже по силуэтам. Ноэл повторил: — Мне нужны они! Темные маги, нечестивцы, согрешившие против Всевышнего! Выдай их мне, лорд, дабы я осудил и казнил их как подобает.

Взгляд лорда Селвина, прежде насмешливый, сделался жестким.

— Только я, Этельберт Селвин из благородного дома Селвинов, лорд здешних мест, обладаю правом творить суд на этой земле! — ответил он. — Никто — и уж тем более не ты, низкорожденный оборванец, — не смеет мне указывать.

Реувен перевела дух. Едва она увидела Ноэла из Лонгботтома у замковых стен, как ее охватил ужас: ей казалось, что лорд Селвин, пусть даже и благосклонный к магам, но всё-таки маггл, выдаст их Ноэлу на расправу — до того могущественным и неотвратимым, словно Божий гнев, запомнился ей Ноэл из Лонгботтома. Прежде она не знала его в лицо, но его образ, сотканный из рассказов испуганного Бени и изумленного Годрика, из страшных и горестных картин разрушения квартала волшебников, всё еще являвшихся Реувен в кошмарных снах, из воспоминаний о зачумленном городе и сожженной ведьме, — неизменно преследовал ее, с каждым днем обрастая всё новыми и новыми чертами. И вот теперь Реувен смотрела со стены на того самого Ноэла из Лонгботтома, чудовище, способное одним взмахом палочки разоружить чистокровных магов и превратить в руины целый квартал, и не могла поверить, что этот ничем не примечательный человек в рясе бенедиктинца — тот, чей мрачный призрак нависал над ними все эти дни.

— Опомнись, лорд Селвин! — выкрикнул Ноэл. — Укрывая в своем доме посланников Дьявола, ты восстаешь против Бога! И Его кара не заставит себя ждать. Гнев Господень падет на тебя и на твою землю!

— Не тебе, проповедник, грозить мне Божьим гневом, — отозвался лорд Селвин. — Я на своей земле, а ты — на моей! Я в своем праве! И один только я — не ты — могу решать, кого мне судить и миловать.

Ноэл из Лонгботтома выхватил палочку. Воздев ее в руке, как истинный крест, он направил ее на лорда Этельберта:

— Остерегайся, Селвин! Идти против меня — значит идти против Господа! Ибо я — избранник Его, Его глас и Его карающая десница!

С этими словами Ноэл взмахнул палочкой — и Реувен инстинктивно схватилась за стену, ожидая, что в следующий же миг произойдет нечто ужасное: такой решимостью и безумием сверкали бесцветные глаза Ноэла… Но ничего не случилось. Чары, едва вылетев из кончика волшебной палочки, натолкнулись на невидимый барьер и рассеялись в воздухе.

Лорд Селвин издал хриплый смешок.

— Так ты еще не понял, юродивый? Тебе не одолеть меня, как ты одолел прочих. Защитные чары моей жены, уже отправившейся на небеса, сильнее тебя живого!

Ноэл покачнулся — Реувен подумалось, что от накатившей ярости.

— Я вижу, Сатана крепко стоит за своих верных слуг, — проговорил он, побледнев пуще прежнего. — Но со мною Бог! Он не попустит, чтобы колдовство твоей сарацинской ведьмы преградило путь Его правосудию. Я еще пробью этот дьявольский щит — и сделаю это очень скоро! А пока сиди, лорд-богоотступник, в осажденном замке — ты еще не знаешь, что твой замок станет твоею могилой!

Селвин не удостоил его ответом. Повернув голову к Элазару и остальным, он успокоил их:

— Не тревожьтесь, чародеи. Этому смерду вовек не превозмочь невидимую стену моей жены.

Элазар покосился на Ноэла и его фениксианцев — те уже принялись обстреливать заклинаниями магический купол над замком и селением в надежде его разрушить.

— Искусство твоей достойной супруги, лорд Селвин, воистину не знает себе равных, — учтиво сказал Элазар — и на этот раз не покривил душой. — А твое великодушие пробуждает в наших сердцах глубокую признательность. О лорд Селвин, мы благодарны тебе за твою защиту.

Из-за широкого плеча Годрика показалась вихрастая голова.

— Так-то оно так, да не так, — сказал Крауч со своей обычной шутовской ужимкой. — Лорду — кланяемся до земли, — Крауч и в самом деле поклонился, коснувшись рукой своих драных башмаков, — его супружнице — слава в небесных высях; но проповедник, проповедник-то — разве он отступится? Спорю на свой колпак, этот смердящий козел со своими козлятами будет сидеть под стенами твоего замка до скончания века, — (здесь следует заметить, что колпака у Крауча не было и в помине).

— Нет, — вдруг произнесла Реувен. — Нет, не будет.

Всё это время она с удивлением и с каким-то странным любопытством естествоиспытателя рассматривала Ноэла. Тот был совсем не похож на служителей Церкви: ширококостный, крепко сбитый, с большими огрубевшими руками и одутловатым низколобым лицом, на котором застыло не то угрюмое, не то упрямое выражение, Ноэл из Лонгботтома казался бы обыкновенным крестьянином, если бы не нацепил на себя монашескую рясу. И оттого Реувен еще больше удивляло, отчего такого крепкого, сильного человека шатает как былинку — Ноэл, похоже, едва держался на ногах. Пытаясь сохранить равновесие, он опирался на плечо одного из своих фениксианцев, который тоже выглядел не слишком здоровым. Недоумевая, Реувен напрягла зрение, всматриваясь в лицо Ноэла — и, когда он, угрожая Селвину, задрал голову, Реувен увидела у него на лбу, под волосами, и у самого уха скопища уродливых багровых вздутий. Реувен ахнула.

— Ноэл и его последователи скоро снимут осаду, — сказала она лорду Селвину и своим спутникам, — потому что все они скоро будут мертвы. У них чума.

Тут и Элазар, вглядевшись внимательнее, увидел отметины Черной Смерти на Ноэле и его людях.

— Так и есть, — подтвердил он, с трудом скрывая охватившую его радость. — Они все больны. Несомненно, они подхватили болезнь в той зачумленной деревне, где Ноэл сжег ведьму…

— Или это ведьма прокляла своих палачей! — торжествующе воскликнул Бени.

— Возможно, — согласился Элазар. — Как бы то ни было, жить нашим преследователям осталось недолго.

— Так за чем же дело стало? Отпразднуем это, братцы! — выразил общее настроение Годрик. — Я буду не я, если не выпью за госпожу Чуму, избавившую нас от этого пособника Дьявола, возомнившего себя воином Господа!

А Реувен по-прежнему не могла в это поверить. Возможно ли, что Ноэла — всесильного Ноэла из Лонгботтома, непобедимого магоборца и жестокосердого судию, решавшего, кому из магов жить, а кому умереть, — сразило не какое-то исключительное, никому доселе не известное заклятие, а хворь, косящая всех без разбору: богачей и бедняков, праведников и грешников, магов и немагов?.. Должно быть, Ноэл и те, кто шел за ним, не страшились чумы, свято веря, что Господь хранит своих возлюбленных детей, творящих злодейства во славу Его имени; они не береглись — и оттого заразились, как заразился бы простой смертный. Это было настолько нелепо и просто, что Реувен, собственными глазами видевшая признаки чумы на Ноэле из Лонгботтома, всё еще не могла убедить себя в том, что это правда. У нее даже не было сил радоваться; чувство, охватившее ее, больше походило на растерянность и смятение, чем на торжество. Глядя на Ноэла, умом Реувен понимала, что он, их гонитель, убийца ее отца и родичей, уже почти мертв — и стремилась ощутить полностью, испить до дна всё ликование отмщения.

Но в душе Реувен царило лишь удивление: неужели так просто?