Дамблдор (джен)

Июнь 1899-го года.

По земле ползли длинные тени. Замок тонул в последних, ускользающих с каждой секундой, лучах.

Порой мне кажется, что есть только одно место на Земле, где есть солнце.

Хогвартс.

Здесь чувствуешь себя ничтожным перед временем. Замок стоял и будет стоять, а я исчезну также незаметно, как и появился.

Сумасшедшее ощущение собственной всеобъемлющей, жаждущей вырваться на волю, силы, и странная, стискивающая ее в объятия, тоска.

До конца жизни я не променяю Хогвартс на другой дом.

— Альбус, вот ты где!

Этого следовало ожидать.

Улыбнувшись, я обернулся.

По тропинке, вилявшей вдоль берега озера, ко мне спешил Элфиас.

— Я вызвался тебя отыскать, — радостно сообщил он. — В такую даль забрался, еле нашел.

Кивнув ему, я снова обратился к Хогвартсу.

— Подумать только, это наш последний вечер. Ты наверняка тоже об этом задумывался?

— О да, — сдавленным от волнения голосом ответил Элфиас.

Скосив глаза, я увидел, что он неотрывно смотрит на Хогвартс, пылающий в предзакатных лучах.

— Всему приходит конец, — воодушевленно произнес он.

— У меня подобные мысли вызывают грусть.

— А ты посмотри с другой стороны. Нас ждут открытия, Альбус. Тебя в первую очередь, конечно. Но и для меня это возможность впитывать знания, находясь поблизости от творцов истории. Понимаешь? Это наш шанс. Нельзя же запирать себя в клетке на всю оставшуюся жизнь.

Я с интересом поглядел в его лицо, горевшее энтузиазмом. Что мне импонировало в Элфиасе, так это неистощимый оптимизм. Хотя немного забавляла его безграничная вера в отдельных людей и полное отрицание своих способностей. Знаю, многие считали его олухом, а он был всего лишь чересчур наивен. Так горячо спорил со всеми, кто не разделял его мнение. А клеветники тем и пользовались. За это качество я его больше всего и любил: Элфиасу наплевать, что думали о нем, главное, чтобы о тех, кто ему дорог, ничего дурного не говорили. Мое самолюбие подпитывал тот факт, что такой человек восхищается мной.

— Хм-м-м, — я прокашлялся, скрывая смущение, — творцы истории… Ну ты махнул, — лукаво протянул я.

Он взмахнул рукой, собираясь возразить.

— И довольно об этом, — предупредил я и постарался быстрей сменить тему. — Присоединимся к празднующим. Там поди уже веселятся?

— В кабинете Бинса, — хмыкнул Элфиас.

— Рискованно. А впрочем, к ночи учителям станет все равно.

— Тогда вперед? — засиял он.

— Вперед, — эхом отозвался я.

Глубоко вдохнув теплый воздух, я задержался на несколько секунд и оглядел Хогвартс напоследок. В душе зародилось легкое волнение. Но оно быстро сменилось решительностью.

Да. Только так. Только вперед.

* * *

Потолок был украшен светящимися шарами, вокруг которых порхали крошечные феи.

Парты сдвинуты к стене. Небольшой оркестр наигрывал неряшливую бренчащую мелодию, гармонию которой предавали только флейты и мандолина. Колдун в манишке поверх мантии задорно завывал, аккомпанируя им.

Народу было не очень много, поскольку вечеринку устраивали выпускники, притом без участия преподавателей. В подобных гулянках была своя прелесть.

Около одного из столов я заметил Горация, жующего что-то со скучающей миной. Я подкрался к нему сзади.

— Так, так, так... Какими судьбами?

Он поперхнулся и недовольно на меня уставился.

— Обязательно так пугать?

К столу с напитками и угощениями подошла Амелия, и Гораций, намеренно от меня отвернувшись, воскликнул:

— Амелия, добрый вечер!

— И тебе привет, — скептически оглядев его нескладную фигуру, она приподняла бровь.

Смерив Горация насмешливым взглядом, я помедлил несколько секунд.

Значит, избегаем ответа. Что ж, придется потешить его, неизвестно, когда еще подвернется случай.

— Скажи мне, дружище: неужели на выпускной вечер кто-то пригласил пятикурсника?

— Мне ни к чему приглашения, — буркнул Гораций.

— Откуда мне знать, — любезно заметил я. — Возможно ли, что ты попал сюда незаконно?

Гораций сложил руки за спиной, расправил плечи и, покачиваясь с пяток на носки, надменно произнес:

— Это ни в какие рамки. Я, к твоему сведению, все тут и организовал. Да если б не я, сидели бы вы в накрахмаленных воротниках в Большом зале и слушали витиеватые речи директора.

Разумеется, я был в курсе, что этот пройдоха Слагхорн как обычно подсуетился. Держу пари, он еще деньги взял со старшекурсников за то, что учителя об этой вечеринке не узнают.

Приятно было доставить другу удовольствие рассказать о том, какой он отличный организатор и стратег. Да меня самого изрядно веселило то, как его распирало от собственной важности.

Зазвучала дребезжащая мелодия, больше напоминающая скрип колес, чем собственно музыку.

— Это что еще, — пробормотал под нос Гораций и поспешил разбираться с музыкантами: — Эй, мы так не договаривались!

— Ты это специально? — небрежно поинтересовалась Амелия, кивнув на Горация.

— Допустим, что да, — пожал я плечами.

— Странный он, — глотнув из своего стакана, резюмировала Амелия.

Студенты все прибывали и прибывали. Становилось шумно и тесно.

Амелия продолжала стоять рядом, поправляя свободной рукой короткую стрижку.

Откусив изрядный кусок пирога, я прожевал его и потом только спросил, как бы в продолжение разговора:

— Потому что оказался на Слизерине?

— Да.

— Поверь, в нем есть необходимые качества.

— Тебе, конечно, лучше знать, — она скупо улыбнулась и нырнула в толпу.

Наверное, не хотела столкнуться с Горацием, который как раз возвратился.

— Недотрога Боунс ушла, я смотрю, — пробухтел он.

— Все из-за тебя, — подхватил я, — ты крайне подозрительный субъект.

— Не расстраивайся, — изображая сочувствие, этот негодяй протянул мне какую-то сладость в яркой упаковке. — Держи, специально для тебя припас. Новинка, эксклюзив в своем роде, их только начали выпускать. Драже всевозможных вкусов «Берти Боттс».

— Пожалуй, это поможет, — сказал я, кладя сладость на язык.

К несчастью, эта фраза была единственной членораздельной на ближайший час.

* * *

Промывая горло холодной водой над раковиной в туалете, я вспоминал ошеломленные лица своих сокурсников в тот момент, когда из моего горла полилось содержимое желудка. Настолько сильного рвотного рефлекса я не ожидал.

Скрипнула дверь.

Пришлось оторваться от своего занятия и поднять голову.

Гораций поцокал языком:

— Как поживаешь?

Он еще и ухмыляется.

— Я удивлен твоему приходу, честное слово, — ответил я, протирая тыльной стороной ладони рот. — Еще несколько минут назад ты изо всех сил притворялся, что незнаком со мной.

— Да кто в школе тебя не знает, — парировал Гораций. — Большинство, конечно, считает тебя первооткрывателем и тому подобное, но я среди тех немногих, кто догадался, что ты редкостный балбес.

— Верное замечание, — округлил глаза я, глядя в свое отражение в треснувшем зеркале.

За моей спиной Гораций бережно разглаживал невидимые складки своей роскошной мантии.

— Ты получил книгу? — понизив голос, поинтересовался я.

Он смерил меня пристальным взглядом и медленно кивнул.

— И как тебе?

Прищурившись, я внимательно за ним наблюдал через зеркало. Мне было очень важно знать, пришлась ли она ему по душе. Чтобы достать этот фолиант, я угробил кучу времени.

— Весьма и весьма. Не хуже той, что я дарил тебе на Рождество, — учтиво склонил голову он и словно бы невзначай обронил: — В запрещенной литературе есть своя изюминка, что и говорить.

— Она вроде и не запрещена, — я еще раз прополоскал рот и сплюнул в раковину. От холодной воды горло саднило. — Так просто... редкая.

— Ага, — резво отозвался Гораций.

Наступило натянутое молчание.

В книгах по Темной магии было изрядное количество заклинаний, поражающих своей жестокостью. Какую же извращенную фантазию нужно иметь, чтобы придумать подобное. Но в тоже время в них было нечто, заставляющее задержать на себе внимание мысль: как подчинять самому себе темную сторону, безусловно присутствующую в каждом человеке, все пороки и недостатки, такие как злость, мстительность, зависть. Иными словами, там заключалась информация о том, как укрощать свой нрав, делать его не слабостью, а силой.

Искоса кинув взгляд на Горация, я догадался, что он напряженно думает о том же. На его лбу пролегла крохотная складка.

А почему бы и нет? Почему бы не использовать все качества, данные нам природой, в свою пользу?

Отлично понимаю, почему временами сам разговор о написанном в этих изданиях дается нам нелегко. Там приводятся не только зверские способы убийств, но, что гораздо значимей, то, как человек может уничтожить свой внутренний мир. Не понимаю, правда, кому это могло понадобится, но в текстах подробно описаны сложнейшие обряды по расчленению и осквернению души.

Заставляло же бороться с отвращением ко всему этому другое: магический потенциал, который использует темный волшебник во столько раз превосходит все воображаемое нами, что волей-неволей хочешь понять, откуда берется эта энергия. Как заставить эти пружины работать?

Достать бы легендарные трактаты Слизерина, о которых на его факультете ходили легенды, мы сразу поняли бы, откуда подобные силы берутся. О, Слизерин был непревзойденным знатоком в изучении нашего мира!

Больше Гораций ничего не сказал, только хмыкнул несколько раз, как будто прочитав мои мысли и соглашаясь с ними.

— Ну что, к делу? — спросил я. — Где она?

— Ты на ней стоишь.

Легко подпрыгнув несколько раз, я понял, что гранитная плита под моими ногами шатается.

Я достал палочку и отлеветировал плиту. Мне открылся неглубокий тайник. Присвистнув, я присел на корточки, рассматривая свернутый пергамент с разорванной сургучной печатью.

Входная дверь скрипнула, и на пороге появилась студентка-рейвенкловка. Явно с младших курсов.

Мы уставились на нее, она на нас.

— Мы тут ремонт делаем, — торжественно возвестил я.

На несколько секунд повисла гробовая тишина. Потом, явно озадаченная, рейвенкловка закрыла дверь.

Гораций кинул несколько защищающих заклинаний ей вслед, чтобы нас больше не потревожили.

— Она проклята?

— Нет, кто-то до нас, видимо, уже постарался и, если что-то и было, снял, — отозвался Гораций, опускаясь рудом со мной. — Орала только как резаная.

— Так это ты разворачивал ее?

— Да.

— Ты большой молодец.

— Чего уж там, — в голосе Горация проскользнули самодовольные нотки.

Вытащив пергамент, я развернул его на полу.

С первого взгляда лист был пуст, хотя и не отличался чистотой.

Другого я не ожидал.

Вынув из кармана свои записи, сложенные вдвое, я попробовал первую фразу на парселтанге.

Ничего не произошло.

— Ты уверен, что правильно произносишь? — отчего-то шепотом спросил Гораций.

— Признаться, это несколько сложнее гоббледука.

Я сосредоточился.

Попробовал еще раз.

Опять не то.

Проблема была в том, что я слышал шипящие звуки, вырывавшиеся из моего рта. А такого не должно происходить. С живыми змеями у меня получалось, я уже подумал было вызвать змею Серпенсортией, когда мой взгляд невольно упал на печать. На ней была изображена свернувшаяся кольцами змея.

Гипнотизируя взглядом эту картинку, я подался вперед. Глаза были напряжены так, что змея, казалось, вибрировала, и из моего рта вырвалось:

— Открой мне свой секрет.

На пергаменте стали проступать очертания карты.

Это было невероятно. Затаив дыхание, я рассматривал еле видные тонкие линии. В некоторых местах чернила становились водянистыми, но различить чертеж было возможно.

Карта подземелий Хогвартса — то, что я искал очень давно. Гораций, к моему недоумению, был куда менее заинтересован.

— Смотри, — указал я, — судя по всему, это и есть Тайная комната.

— Понимаешь, в чем загвоздка, — сварливо протянул Гораций. — Здесь не показано, как она соединена со школой. Если она вообще с ней связана.

— Едва ли эти подземелья строили для того, чтобы в них нельзя было попасть. Гляди, — я ткнул пальцем, — по очертаниям — это восточная стена Хогвартса.

Я подумал, что Гораций отчасти мог быть прав. Скорее всего Тайная комната не связана с замком проходом, иначе за много веков его бы давно нашли. Ну или нашли, но никому не сказали и поспешили забаррикадировать. Никаких высотных отметок на плане не было, поэтому было непонятно — на какой глубине эти подземелья находятся.

Было бы забавно, если бы кто-то уже прорыл туда ход и спрятал в каком-нибудь неожиданном месте. Например, под школьным крыльцом. Или в этом туалете.

Я едва не разразился гомерическим хохотом.

Какое неуважение.

Слизерину бы это не пришлось по душе.

— Ты ведь не полезешь туда, а? — с опаской спросил Гораций. — И вообще, Альбус, с твоей стороны свинство заставлять меня ввязываться в это.

— И как бы я туда пролез? Мы не знаем, как туда попасть. Разве что рыть землю.

— Не отвечай вопросом на вопрос!

Я фыркнул.

— Забери ее, как будешь уезжать. Я опасаюсь хранить такую ценную вещь в своей спальне.

— Пока оставим ее здесь, — сказал я, возвращая плиту на место. — Не смею больше задерживать.

— Если что понадобится...

— Обязательно напишу тебе, Гораций, — сказал я, проверяя устойчивость плиты.

На мгновение послышался гул празднующих, хлопнула входная дверь. Гораций ушел.

Действительно, пора возвращаться на праздник, решил я, борясь с оцепенением.

В мутном, с разводами, стекле за моей физиономией отражались стены туалета, уложенные плиткой.

Я вышел вслед за Горацием.

В коридоре уже были зажжены факелы.

Здесь так пусто.

И слишком тихо.

Будто я один в целом замке. И весь мир сосредоточился во мне… Или наоборот, я растворился в нем. Меня уже нет.

Поверить не могу, что совсем скоро закончатся беспечные проказы, которые мы еще можем себе позволить. А затем все разъедемся по разным уголкам и вот такого вот единения больше не будет. Разумеется, мы будем поддерживать связь, но неизвестно — кто останется другом, а кто — нет, и сможем ли мы без задних мыслей еще раз собраться вместе.

Порой меня одолевало желание остаться здесь навсегда. Может быть, в качестве преподавателя. Знаю, глупо: наблюдать со стороны за тем, как дети вырастают и становятся сильными магами — не моя стезя. Через месяц-другой, наверное, наскучит.

Очевидно, желание остаться в детстве посещает каждого. Не надо с ним бороться, лучше оберегать его всеми силами, но ни в коем случае не подчиняться. Все-таки вернуться в детство неосуществимо.

Это как желание быть самим собой.

Знаешь, что невозможно, но все равно надеешься.

* * *

Мама заснула. Я некоторое время смотрел на нее, а потом взял плед с кресла и укрыл. Нежно поцеловал в висок. Я бы не позволил себе показной заботы, будь ее сон не настолько крепким. А так… почему бы и нет?

Все окна были распахнуты, с улицы веяло свежестью.

Пристроившись на подоконнике, я прислонил голову к оконной раме. Бескрайнее небо, усыпанное звездами, расстилалось высоко над головой и поражало своей глубиной.

Живоглот, мурлыкая, стал ластиться ко мне.

Люблю этого хулигана, пусть он больше гонял мышей с места на место, чем ловил их на самом деле, но что-то должно быть в этом доме по-настоящему живое.

Пребывание в Годриковой Лощине всегда жутко выматывало. А потому я старался как можно меньше проводить времени дома. Вроде бы и скучаю, когда их нет рядом, а приезжаешь сюда, так сразу хочется оказаться подальше, за сотню миль, только бы не видеть потерянного лица Арианы и обреченности в мамином взгляде. И Аберфорт смотрит осуждающе, словно я могу что-то изменить, но отказываюсь исключительно из вредности.

Все-таки хорошо, что мы съехали из старого дома. Там я не смог бы и минуты вынести.

В моей спальне до сих пор хранились обрезки газет, которые мама когда-то давно, в прошлой жизни, рвала в клочья, лишь бы мы с Аберфортом не видели их. И все они твердили о том, что наш отец — убийца.

Перед глазами пронеслись смутные воспоминания. Толпа людей с колдокамерами. Два мага, склонившиеся над мамой. Мы с Аберфортом умоляем Ариану сидеть тише и не выглядывать из кладовки. И заголовки, заголовки, заголовки…

Темное небо переливалось всеми оттенками синего. Ненадолго отвлекшись, я бездумно всматривался в него.

А я могу. Действительно могу изменить многое.

Нужно только понять, как сделать это правильно. Как сделать так, чтобы Ариане не приходилось скрываться, как сделать так, чтобы волшебникам не нужно было прятаться от простых людей и страдать от их неосведомленности. Они должны знать, что мы существуем, и уважать наш мир, так же как мы уважаем их.

Если постараться, если действительно захотеть, то можно преобразить мир.

Живоглот так упорно стремился засунуть хвост мне в нос, что мне пришлось направить палочку на комод с фарфоровыми статуэтками. Фарфоровый дракон и мантикора спрыгнули на ковер. Нагнувшись, я поймал их одной рукой и поставил перед Живоглотом.

Подперев кулаком щеку, я стал наблюдать за удивительнейшим процессом — битвой кота с драконом и мантикорой.

Но мыслями я был очень далеко.

Одному мне не справиться, конечно. Общество так устроено, что чуда может и через несколько столетий не произойти. Может, этого никогда не случится. Но чем больше будет людей, способных верить в утопию, тем лучше.

Я могу продвигать эти идеи, известность делает свое дело. Тогда к моим словам начнут прислушиваться. Не все сразу получится, но я готов к тому, что труд будет долгим и упорным. А главное, я уверен, что получу от него удовольствие. В конце концов, маги увидят — сколько в нас возможностей, сколько черт, возводящих нас в высокий статус. Статус двигателей человеческого прогресса. Нет смысла скрывать это, нужно делиться с магглами, позволить им понять, что людям есть куда расти. И волшебникам, и простецам. Всем без разбору.

Мантикора пыталась оттащить Живоглота за хвост.

От головокружительных перспектив сердце учащенно билось в груди. Последние лет триста магические науки почти не развиваются, того существенного скачка в развитии, который случился в семнадцатом веке, просто так не дождаться. Не потому ли, что чем дольше мы скрываемся, тем сильнее магглы притесняют нас?

Зачем тонуть в рутине, ждать, когда что-то изменится? Нужно стремиться взять все под контроль.

В магии скрывается не только мистика и оккультизм. Если отбросить все это, то можно увидеть скелет: моральные законы, связывающие человека с человеком. И человека с природой. Природа, давшая нам силу, ограничивает наши возможности, когда мы пытаемся ее поработить. Почти тотемное поклонение магии необходимо, чтобы прочувствовать естественные связи в каждом совершенном акте волшебства. Но затем нужно постараться действовать с ней на равных…

Дьявол.

Опять я прихожу к этому противоречию. Познание магии через чувство. Не через разум.

Но я знаю, знаю, что разум должен стоять выше!

Должно быть, это возмездие высших сил, толкавших меня на отцовский путь. Око за око, зуб за зуб. Преступление, которое он совершил, навсегда останется в моей крови.

Снова стихия, безудержные порывы пытаются заставить меня отказаться от последовательного взгляда на мир. В котором правят рассудок и здравый смысл, а не эмоции.

Совсем рядом что-то внезапно разбилось. Подпрыгнув на месте, я посмотрел на пол. Там валялись останки дракона.

Видимо, разъярившийся Живоглот махнул лапой. Иногда мне кажется, что Аберфорт прав, этого криволапого кота стоит вернуть в магазин, из которого мы его взяли пару месяцев назад.

Я оглянулся на маму.

Она дышала спокойно и размеренно.

Прошептав «Репаро», я возвратил фарфоровые статуэтки на место.

Угрызения совести, что надолго оставляю маму и Ариану, снова начали меня терзать.

Мама, должно быть, принимает мою поездку за побег. Тем более я приехал в Годрикову Лощину всего на неделю, а остальное время решил провести в Дырявом котле, вместе с Элфиасом. Матери я сказал, что буду покупать все необходимое в поездку, выберу подарок для Николаса Фламеля, закажу новую дорожную мантию (старая уже износилась), встречусь с людьми, которые предоставили мне грант на поездку. Ей этого ответа оказалось достаточно. Мама вообще редко донимала меня подобными мелочами. Естественно, ей не было все равно, думаю, она считала, что я достаточно самостоятелен, чтобы решать свою судьбу.

В какой-то мере мое решение пожить до отъезда в гостинице действительно было стремлением избежать скучного времяпровождения дома. В Косом переулке куда интересней. Там я буду себя чувствовать в своей тарелке.

А близящееся путешествие, сама мысль о нем заставляла меня парить.

Шевеля листья деревьев, легкое дуновение бросило мне в лицо теплый вечерний воздух.

Все плохое навсегда осталось в прошлом. Со мной настоящее.

И в нем есть свобода.

* * *

Прощание вышло довольно сдержанным. Мама выглядела очень усталой, а Аберфорт уныло приподнял уголки губ, изобразив улыбку, и пожелал удачной поездки. С Арианой я поговорил отдельно в ее комнате. Впрочем, разговором это можно было назвать с натяжкой. Она едва ли поняла, что я уезжаю.

Несмотря на то, что последний вечер в родном доме со стороны, возможно, выглядел не особенно волнительным, я испытал странное чувство. Словно уезжаю насовсем.

Если быть честным до конца, весьма вероятно, я обоснуюсь где-нибудь за границей. Там, где люди покажутся мне наиболее подготовленными к преобразованиям в магическом порядке.

Так определенно будет лучше для меня, но матери и Аберфорту я не сообщал о своих планах. И не представляю, как заговорить об этом. Может, за время моего отсутствия они привыкнут жить одни и никаких обид ни у кого не останется.

"Не хочу об этом думать", — одернул я себя, затягивая на шее шелковый галстук.

— Давай разделаемся с этим поскорее, — скучающе протянул Элфиас.

В отличие от Дожа, во мне еще оставалось тщеславие. И временами надо было его подкармливать.

— Право же, приличия требуют, чтобы мы ответили.

— Проклятый бармен проболтался, что мы здесь остановились... — пригрозил Элфиас пространству перед собой.

— Дырявый котел — место людное, нас заметили бы так или иначе, — рассудительно заметил я. — Утешь себя тем, что завтра мы будем в Греции.

— Репортер — абсолютная невежа, — сморщившись, сообщил Элфиас.

— В таком случае, посмеемся над ней.

На моих губах заиграла плутовская улыбка. Я склонил голову набок, рассматривая свою мантию в зеркале.

«Сражение проиграно, юноша», — нравоучительно изрекло зеркало хриплым голосом.

— Позвольте возразить, — отозвался я, извлекая из кармана палочку.

Галстук превратился в пеструю бабочку довольно внушительных размеров.

Вдвоем с Элфиасом мы спустились вниз по узкой деревянной лестнице.

Приглушенный свет, сверкающие своей чистотой столы, негромкие разговоры, волшебники, не стеснявшиеся одеваться в нашу, традиционную одежду — мантии. Между столами прохаживалась Розалинда, молодая жена бармена Тома, за которой волочился каждый третий посетитель. Из-за чего то и дело возникали конфликты.

Сам Том с повязкой на рукаве приветственно взмахнул рукой. Я ответил тем же.

— Вон она, — шепнул мне Элфиас.

Мой взор устремился в указанном направлении. За одним из столов сидела репортер с абсурдно высоко убранными волосами и наматывала на палец цепочку от монокля.

Я поморщился. И зачем изданию, которое она представляет, статья с моими примитивными рассуждениями о межвидовых превращениях? Неужели моя колдография на развороте способна поднять им рейтинг?

Возле стойки бара кто-то окликнул меня.

— Да это же Дамблдор! Эй, Альбус!

Берти Хиггс.

Рэйвенкловец, окончивший Хогвартс в прошлом году. Многословный, любящий пустить пыль в глаза, не карьерист, но добился бы всего, так как нужных знакомств у него было навалом. Только это пока что ему было ни к чему, он в свое удовольствие просаживал приличное наследство, оставленное родителями. Мы довольно плотно общались первое время после того, как он покинул школу, даже оба состояли в числе тех представителей «золотой молодежи», кого приглашали на заседания Визенгамота. Ради развлечения Берти периодически занимался изучением древних рун и даже иногда расшифровывал ранее неизвестные науке символы, но своими открытиями делился только с друзьями. Короче, тратил талант попусту.

— Здравствуй, — поманив за собой Дожа, я подошел ближе.

Берти скользнул равнодушным взглядом по Элфиасу. Он его недолюбливал. И это было взаимно, Элфиас скрестил руки на груди, становясь рядом со мной.

— Смотрю, и ты теперь вольная пташка, а? — он намеренно игнорировал моего спутника, так что я только утвердительно кивнул, не удостаивая его ответа. — Пойдемте-ка со мной. Там у кафе в Косом переулке ждет Диллонсби, — Берти выудил из кармана часы и усердно потер лоб. — Он наверняка притащил с собой Белби. Отвратительный грубый тип, к тому же себе на уме. В час три предложения вытянешь с грехом пополам. Не понимаю, зачем он только из своей лаборатории выбирается. Но что поделать, мы его потерпим, не правда ли? Ради такой встречи-то.

— Да погоди, — я прервал его речеизлияние, — у меня тут дело запланировано.

Он огорченно стукнул кулаком по стойке бара.

— Но как закончим, непременно к вам присоединимся, — добавил я с лукавой ухмылкой.

— Не пугай так, я подумал — и ты подался в затворники! Вот и отлично. Встретимся там.

И тут я ощутил, как в мое левое плечо врезалось что-то большое и мягкое. Я не удержался от восклицания.

Наша почтовая сова!

Тут же стало тревожно, а грудь сдавило недоброе предчувствие.

Если мне написали из дома, то едва ли для того, чтобы узнать, как я поживаю.

Не мешкая, я принялся отвязывать с совиной лапы пергамент. Он был страшно скомкан, будто у человека его наматывавшего сильно тряслись руки. Этот факт только усилил мое волнение.

— Вы позволите? — оторвавшись от своего занятия, обратился я к Берти и Элфиасу.

— Разумеется, — сказал Элфиас.

Берти небрежно кивнул, потягивая огневиски.

Разделавшись с веревкой, я с нетерпением развернул пергамент.

Кровь отхлынула от лица. Я выронил клочок бумаги и, прежде чем повернуться и выйти, несколько секунд завороженно таращился на то, как он кружился в воздухе. Когда он коснулся дощатого пола, я смог еще раз прочесть два слова, криво нацарапанные рукой Аберфорта:

«Возвращайся. Срочно».