Твой Авалон (гет)

Женева — прекрасный город, исполненный грации и древнего духа, немного сказочный, слегка таинственный и неизменно радующий душу. Том Риддл всегда любил его, но сейчас ему было не до восхищения красотами и созерцания звезд. Уже полчаса он пытался попасть в дом Фламеля, но попытки были тщетны. Куда же могла подеваться чета бессмертных? По словам Гермионы, Перенелла осталась здесь. Спят? Не слышат? Неожиданно уехали?

Резкий звук вывел мага из раздумий. Показалось, или птичий крик и вправду наполнил небо тревогой и тоской?

В этот момент на плечо опустилась огромная серебристая птица, в которой Том признал сову Фламеля. Волшебник пересадил ее на запястье и снял с лапы пергамент. Сова ухнула и перелетела на дверной фонарь.

Письмо было от алхимика. Почувствовав неожиданное волнение, Риддл развернул свиток.

«Дорогой Том,

Николя Фламель».

Риддл поначалу тупо смотрел в пергамент, не в силах осознать произошедшее. Невероятно, немыслимо...

Потрясенно опустил письмо. Фламель погиб — в это трудно было поверить!

А стоило ли? Хитрый маг мог воспользоваться ситуацией, чтобы покинуть этот мир. Как-то, помнится, он намекал на возможность перехода на иной уровень бытия, утверждая, что смерти нет. А для тех, кто это осознает, ее нет даже в информационном плане.

Но почему же так яростно начинает биться сердце при мысли о том, что алхимик погиб из-за Блэка?!

Вполне вероятно, что письмо было подготовлено заранее. А Фламель мог просто не справиться с перемещением Блэка и противостоянием оперативникам. Мог упасть в воду, попасть под обстрел, в водоворот и Мерлин знает во что еще. Одно дело — давно собираться уйти и совсем другое — сделать это под влиянием внешних факторов. Да еще и вдали от жены, которая, без сомнения, последовала его примеру.

Жена. Гермиона. Так нельзя.

Особенно теперь, когда он лишился единственного человека, которого мог назвать учителем. Риддл был уверен, что Фламель не задержался между мирами, подобно Моргане и, возможно, Мерлину. В преддверии великих перемен Наследник Слизерина остался один.

И все из-за Блэка!

Быть может, стоит упечь его в Азкабан? А что, тот подставился сам! Но тогда придется то же самое проделать с другими, невиновными людьми.

Нет, надо взять себя в руки. К мантикорам Блэка!

Прощайте, месье Николя! Учитель и друг…

Том спрятал пергамент в кармане мантии. В этот момент сова встрепенулась и, плавно слетев с фонаря, уселась ему на плечо.

— Пойдем, дружище, — с показной бодростью сказал ей Том. — Нас обоих теперь ждет иная жизнь.

Риддл аппарировал в Центральный отдел Управления. Настроение у его начальника было самое что ни на есть решительное, и через полчаса перед ним собрались все оперативники, участвовавшие в неудачной поимке Блэка. И пусть на дворе стоит раннее утро. Тут вам не Отдел транспорта, а разведка!

Том церемониться не стал. Вызвал Вилкса и погрузился в просмотр воспоминаний. Про невероятные способности Лорда Волдеморта к легилименции ходили легенды, а потому никто даже и думать не смел что-либо скрывать от своего шефа.

Корабельные огни скупо выхватывают небольшие области пространства, отвоевывая их у вязкой, непроницаемой тьмы. Эсминец трясет, резкие порывы ветра сбивают с ног. В коридоре мелькает укутанная в черную мантию фигура. Сверкают лучи боевых заклятий. Неизвестный выбегает на палубу — его окружает группа магов. Капюшон сброшен, и в тусклом свете фонарей взору предстает желтовато-бледное лицо Блэка. Но в это мгновение горе-шпиона рывком оттаскивают в сторону. Пространство освещает голубой огонь. Завязывается борьба, уже ничего не разобрать, затем слышится звук удара. Маги подбегают к борту.

— Дон Жуан — друг народа. — В толпе хихикают.

Ох уж этот Блэк!

Чувствуя, как закипает волна уже, казалось, притихшей ярости, Том покинул воспоминание. Раньше он собирался подвергнуть бесцеремонной процедуре всех оперативников, но понял бессмысленность этого. Больше ничего он не увидит, а на Блэка он и так зол настолько…

За гневом пряталась боль.

Фламель предпочел уйти по-английски, даром что француз. И Перенелла последовала за ним.

А вдруг он и вправду упал за борт, но сил на перемещение уже не осталось? И у него не было другого выбора?

Выбор. Выбор есть всегда, хотя бы в том, о чем думать перед смертью. Отличное утешение…

Проклятый Блэк — слюнтяй, недоучка, неудачник! Бесталанная серость, из-за которой ушел сам Фламель!

Пора этого недостойного представителя древнейшего семейства познакомить с допросом по рецепту русских магов. И плевать на то, что скажет дорогая женушка!

Отпустив всех и вернувшись в Великобританию, Риддл прямиком аппарировал к квартире Блэка. Ну надо же, тот даже не поленился поставить защитный барьер! Наверняка спасался от брошенных любовниц. Вот только против них такая защита и помогла бы, но никак не против Наследника Слизерина.

Том осторожно открыл дверь и неслышно прошел в зал.

Все еще валяется на диване, вы только поглядите на него!

Маг спешно оглядел комнату, заглянул в остальные.

— Где она?!

Он выкрикнул это так громко, что хозяин квартиры, проснувшись, чуть не упал с дивана. Жалкое зрелище! Видела бы его сейчас Гермиона! И пусть внутренний голос подсказывал, что вот Гермиона-то как раз и не одобрила бы такую манеру общения.

Блэк сначала непонимающе глядел на своего бывшего одноклассника. И неожиданно для последнего широко улыбнулся.

Издевается?

— Она уже ушла.

Риддл угрожающе приблизился к Блэку, коснулся волшебной палочкой его подбородка, ловя взгляд подозрительно веселых глаз.

Похоже, день сегодня пройдет под знаком легилименции.

Как выяснилось, потомок благороднейшего рода ничего не смыслил в окклюменции. Позор. Том легко проник в нужное воспоминание.

Полет на метле до корабля — это надо же, какой энтузиазм нашелся. Неожиданное помутнение сознание — видимо, тут-то Блэк и попал под воздействие чужой магии. Мельтешение по эсминцу, попытка повлиять на капитана. Ранение, бегство. А вот и Фламель. Голубое сияние пространственного портала. Замок Певерелл, Гермиона. Их спор.

Как она могла предать его? Как она посмела?!

Смотреть больше не было сил.

Забытое чувство проснулось в Риддле — ледяной гнев, сметающий все на своем пути.

— Avada…

Но маленький огонек самоконтроля, который еще оставался у Тома, сместил вектор жизни в другую сторону.

— Crucio!

Блэк вскрикнул от неожиданности, когда его тело вывернуло, перекорежило, скрутило.

Мученья врага притупляли боль. Только слегка, но так было легче. Пусть же мерзавец сам захочет умереть!

Почему же ты не умоляешь о пощаде, Блэк?!

Не выдержав адской боли, проклятый маг наконец закричал. И Риддл отвел волшебную палочку.

Нет, он даже не потрудится стереть память этому подлецу.

— Собирайся! — тоном, предполагающим беспрекословное подчинение, приказал Том. — Будешь давать показания в Управлении.

— Судя по всему, не как жертва непростительного проклятия, — ядовито выдавил Блэк.

Он все еще смеет тявкать?!

— Еще одно слово, и ты отправишься в Азкабан, — спокойно, едва слышно пообещал Риддл, но от его тона Блэка передернуло.

Волшебник заставил себя подняться с дивана и, пошатываясь, прошел в соседнюю комнату.

Минут через десять он вновь появился в зале, одетый с иголочки и подтянутый, как будто вовсе и не пережил Круциатос.

Глотнул бодрящего зелья из коллекции Дон Жуана?

— Как ты посмел соблазнить мою жену, Блэк? — не в силах больше молчать, выпалил Том.

Как она могла так поступить?

— Если бы ты обращался с ней лучше, она бы не соблазнилась! И дело, знаешь, вовсе не в том, у кого длиннее руки или член. Дело в элементарной заботе о потребностях другого. Ты хотя бы в курсе, как сильно твоя жена хочет иметь детей?

Риддл в ярости вновь поднял волшебную палочку.

— Ты ничего не знаешь о нашей жизни, о том, что мы пережили с ней бок о бок! — зашипел он. — Ты коварно воспользовался моментом ее слабости, и это очень хорошо характеризует твою шакалью породу!

Альфард попытался было что-то сказать, но Риддл пригрозил:

— А сейчас ты молча последуешь со мной. Иначе ты об этом пожалеешь, клянусь Салазаром!

Блэк молча наградил давнего противника презрительным взглядом, который Том заставил себя проигнорировать.

В Министерстве он вызвал Эйвери и младшего Лестрейнджа.

— Допросить о Тонкинском заливе, привлеките русских ребят, — коротко приказал он. — А ты, Блэк, помни про места не столь отдаленные!

Быть может, зря он его не убил?

Гермиона, зачем же ты сделала это? Как же верить тебе сейчас?

Гнев, боль, обида затмили все.

Переместившись в замок Певерелл, Риддл быстрым шагом направился в кабинет жены. Та сидела на диване, в пеньюаре, заплаканная. С письмом в руках.

Увидев мужа, она бросилась ему на шею.

— Том! Фламель! Фламель ушел!

Риддл резко отцепил ее руки и, оттолкнув жену, прорычал:

— Он погиб из-за тебя! Как ты могла?!

Гермиона едва удержалась на ногах, с испугом глядя на него.

— Я не просила его спасать Альфарда. Он вызвался сам!

— Как ты могла изменить мне с этим ничтожеством?!

Волшебница упала на диван. Не ожидала, дорогая?

— У нас ничего не было! — твердо заявила она.

Еще осмеливается лгать?!

— Как он там называл тебя? Кажется, «мечта моя»? — ядовито напомнил Риддл.

— В реальности этого не было! Я никогда не изменяла тебе, Том!

— Нашла бы версию поубедительнее, — он уже не слушал ее. — Тебе же врать не привыкать!

— Я не врала тебе и не вру! — Гермиона вновь вскочила с дивана и попыталась взять его за руку.

Но маг снова оттолкнул жену гневным, решительным движением.

— Не врала? Да кто бы говорил! Я был тогда сопливым влюбленным дураком, иначе никогда бы не простил твоей лжи!

Гермиона смертельно побледнела. Поняла, о чем он?

— Да-да, я именно об этом! — Риддл вошел в раж. — Ты верно догадалась… грязнокровка.

Охнув, волшебница отступила назад и почему-то схватила волшебную палочку. Неужели драться с ним задумала? Поздно, милая! Том мог простить ложь во благо, но предательство он не простит никогда!

— Да, все эти годы я знал твою тайну, — злорадно продолжил он. — Грязнокровка Грейнджер, засланная из будущего и возомнившая себя способной остановить лучшего мага современности! — Гермиона смотрела на него во все глаза. — А знаешь, когда я узнал? Это был чудесный свадебный подарок! Представь себе, каково мне было в нашу первую брачную ночь узнать все это? Тогда я увидел не только то, что ты до беспамятства влюблена в меня, но и все твои тайны и секреты! И то, что ты вовсе не блондинка, и зубы у тебя были, как у бобра. Видимо, сие так сильно беспокоило тебя, что я прочитал всю это гадость в твоих мозгах, как в открытой книге!

Как больно! Забытое чувство, будто мир сужается до черной точки абсолютной безысходности.

— Но я любил тебя, — смотря на жену, словно ее не существовало, добавил Риддл.

И тут Гермиона зарыдала.

Привычное женское оружие.

Едва слышный шепот:

— Прости меня.

— Все эти годы я жил, ощущая твои оценивающие взгляды, а не сделал ли я что-нибудь «дурное», — бесстрастно продолжил Том. — Этот призрак прошлого висел над нами, как дамоклов меч, постоянно угрожая нашей жизни!

— Я любила тебя, Том, — убито сказала Гермиона.

Она сидела на диване, теребя кружево пеньюара. И не смея взглянуть ему в глаза.

— Любила?

— И люблю!

— Однако твоей любви оказалось недостаточно, чтобы принять меня таким, какой я есть!

Волшебница помотала головой:

— Человек должен внутренне расти. Я всегда желала тебе только этого, Том.

— Расти куда? Куда скажешь ты, Дамблдор, Фламель? — Он сжал кулаки. — Ты добилась прямо противоположного. Посмотрел бы я на тебя, если б тебе не верил самый близкий человек!

— Но я верила тебе, иначе бы не стала помогать! — в отчаянье воскликнула она. — Всю свою жизнь я посвятила тебе!

— Не мне, а своей миссии по «спасению» мира! — Как же горько было это осознавать. — Сам по себе я для тебя ничто, лишь источник постоянной угрозы, которому и детей родить планировалось лишь в целях миссии!

— Да как ты смеешь так говорить?! — Она вновь вскочила на ноги и стремительно приблизилась к нему чуть ли не вплотную. — Я любила тебя и только тебя! И никогда не спала с Альфардом, ему это приснилось, а ты поверил, не разобравшись!

— Тогда благодари своего любовника, что его версия событий вышла убедительнее, — сухо парировал Риддл.

Ее глаза заполыхали. Бывшая гриффиндорка, что с нее возьмешь, а еще смеет учить его!

— Фламель ушел, а ты думаешь лишь о том, что кто-то ранил твой эгоизм! Я полагала, ты изменился, Том, позволив себе любить, создав Философский камень. Но я ошибалась: каким ты был, таким ты и остался! Эгоист, думающий только о себе!

Ее слова отравляли ядом, как жало скорпиона. Он, Наследник Слизерина, столько лет трудился на благо волшебного мира, а в результате… Да, его собственная власть выросла соответственно, но, видит Мерлин, он думал не только о себе!

— Лучшая защита — нападение? — с издевкой выдал Риддл.

Еще несколько минут такого разговора — и он не выдержит. Не перенесет взгляда в бездну боли. Ту бездну, что становилась родным домом для тех, кого предали. Его предавали не один раз.

— В течение двух дней твои вещи должны исчезнуть из моего родового замка, — ледяным тоном заявил он, стараясь не глядеть в эти глаза с расширившимися зрачками, в которых зияла все та же бездна. — Кроме этой комнаты, в которой будь любезна оставить тряпки, необходимые для приемов. Будешь продолжать играть идеальную жену, тебе не привыкать!

— Но я люблю тебя, — растерянно выдавила Гермиона, от ее апломба не осталось и следа.

— Если любишь, уходи! — Удар был нанесен точно.

И не дав ей шанса продолжить, Том вышел из комнаты, хлопнув дверью с такой силой, что, казалось, дрогнул весь замок.

* * *

Настоящее горе дано познать большинству людей. Кто-то оказывается более счастливым, не сталкиваясь с ним долгое время, кто-то обречен увидеть его с детства. Но в какой-то момент, как правило, неожиданно, оно врывается в жизнь, подобно смерчу, сметая все на своем пути. Оказывается, Гермиона раньше не знала, что такое горе в полной красе своей, в жестоком, бездушном многогранье.

Том даже не захотел выслушать ее. Но если бы и выслушал, то все равно бы не поверил. А поверив, обвинил бы в том, что она подставила его, выставив посмешищем в глазах заклятого врага. Так ему было легче. Закрыться от правды жизни, отстраниться от проблемы, погрузившись лишь в свою собственную правду. Вновь его эго дало знать о себе — настойчиво, беспринципно, подчиняя себе сердце и даже разум.

А она сама? Том был прав, разве не ее маниакальная подозрительность и готовность поверить в самое плохое косвенно были повинны в таком плачевном исходе?

Весь день, пятого августа, когда началась война, Гермиона плакала навзрыд. Только сейчас она поняла, как такое бывает, когда из-за боли невозможно спать. Невозможно думать, невозможно жить. Это был не только книжный штамп плохих романов, это оказалось правдой жизни. Хотелось удариться головой об стену, быть где-то в другом месте, в другой жизни, лишь бы не здесь, не так…

Неужели Фламель знал, что так будет? Его наследство красноречиво говорило об этом. В таком случае, почему он написал, что верит в них обоих? Простит ли ее муж?

Волшебница перевезла все свои вещи в дом алхимика, который тот завещал ей.

Нет, она никому не скажет про эту секретную обитель. Здесь она сможет скоротать свои горестные дни, наплакаться всласть. И возможно, понять загадку месье Николя.

Через пару дней Гермиона уже ходила по комнатам, перебирая книги Фламеля, время от времени погружаясь в заинтересовавший ее томик. Иногда гладила маленького сфинкса, который даже забросил свое озорство, чувствуя состояние хозяйки. Но боль лишь пряталась в такие моменты, вновь и вновь потом выплакиваясь горькими слезами.

Если ей не удалось изменить Тома, придется измениться самой. Потому что такую боль терпеть невозможно. Невозможно!

Несколько дней волшебница ни с кем не общалась. И совсем не ожидала, что в окно постучится сова.

Письмо было от Альфарда с приглашением увидеться и поговорить. Тяжело вздохнув, Гермиона согласилась на встречу в Хогсмиде.

Бедный Альфард, бедный Том. А более всего — она сама.

Почему же Том всегда оказывался прав, завладевая преимуществом в их общении? Всегда, если у нее не было припасено тайного оружия. Сколько же можно было жить в атмосфере вечного опасении и недоверия? Том был прав даже в этом.

Дай ей Мерлин силы выдержать встречу с Альфардом!

…Август в Шотландии уже веял прохладой. Кутаясь в шаль, волшебница заглянула в ближайший к Хогсмиду городок, где прочитала свежие новости про американские бомбежки во Вьетнаме. Казалось, ничего не изменилось. Но такого просто не могло быть! Разойдясь с прежним вариантом развития в критических точках, мир уже не мог вернуться на прежний путь. И чем больше проходило времени, тем сильнее все менялось. Магглы не знали про то, что делали маги в попытке вывести свое общество на ступеньку вверх по лестнице развития. Какая же она дура, в критические моменты она будет вдали от того, кто являлся душой этих перемен!

Альфард ждал подругу в «Трех метлах», красивый и бледный, с застывшим вопросом в серых глазах. Сделал было попытку обнять ее, но Гермиона отстранилась, и тот, отвесив церемонный поклон, поцеловал ее руку.

— Ты знаешь, что Том…

— Давай прогуляемся до Хогвартса. У стен есть уши.

— Привычка жены разведчика? — слабо улыбнулся он.

— Почти уже бывшей жены, — сухо ответила она.

На лице Блэка последовательно промелькнуло сразу несколько эмоций: радость, тревога, сочувствие, гнев.

— Да как он посмел так обращаться с тобой?!

— Альфард, не здесь, — Гермиона потянула его за рукав элегантной мантии.

Как всегда, одет с иголочки. Эх, дорогой мой Дон Жуан!

Блэк молча кивнул и, взяв подругу под руку, повел ее по дороге к школе. Когда они покинули пределы Хогсмида, он слегка притормозил и вдруг сказал:

— Выходи за меня замуж, Гермиона.

Волшебница застыла как вкопанная.

У него все было в порядке с головой после приключений в Тонкинском заливе?

— Ты слишком много на себя берешь, Альфард, — оправившись от изумления, ответила она. — Во-первых, еще не факт, что Том захочет официально развестись со мной. А во-вторых, нас связывает слишком много тайн. Они стоят между нами и всеми остальными.

— Ты хочешь сказать, что будешь терпеть этого негодяя несмотря ни на что?! — возмутился Блэк. — Ты имеешь право на счастье. Позволь же хоть раз в жизни что-то сделать для себя!

Гермиона слегка обняла его, легко, по-дружески.

— Я ценю твой благородный порыв, — с вымученной улыбкой отозвалась она. — Но я не хочу, чтобы ты жертвовал собою из-за чувства вины. Ты мне ничем не обязан. А счастлива я буду только с Томом.

Альфард казался уязвленным. Опустил голову, морщинка прорезала высокий лоб.

— Ты действительно так сильно любишь его? — едва слышно прошептал он. — И сделала это лишь из жалости ко мне?

— Жалость тут ни при чем, — уверенно сообщила волшебница. Незачем ему об этом думать. — Ты мне нравишься, Альфард. Но мы связаны с Томом сильнее, чем ты можешь себе представить.

— Это почему же не могу? — недовольно фыркнул Блэк. — Я знаю одно: если нет надежды на нормальную жизнь, нужно искать ее в другом месте. Я не могу спокойно смотреть, как ты мучаешься, дорогая.

Он порывисто прижал ее к себе, и Гермионе вдруг захотелось послушать его, просто потому что это было так приятно — оказаться в сильных мужских руках, почувствовать пусть не любовь, но хотя бы заботу и нежность.

До этого момента волшебница держалась, но тут вновь подступили предательские слезы. Она выплакивала в плечо друга все то, что накопилось за долгие годы. Почему же так получилось? Что помешало им с Томом любить друг друга безоблачно и радостно? Может быть, проклятый разум? Вечная логика и постоянный анализ? Или же им не хватало простого, но захватывающего чувства бытия? Неужели было поздно? Том никогда раньше не говорил ей такие слова. Какая же глупо она вела себя! Причинила ему столько боли. Правдивость необходима для отношений. Если бы только можно было все вернуть! Но нет, свою карту она уже разыграла, и пути назад не было.

Альфард гладил подругу по спине, осторожно, понимающе, молча. Дождавшись, когда рыдания закончатся, несколько раз быстро поцеловал ее в лоб.

— Ты сегодня же переезжаешь ко мне.

Как просто переложить ответственность на мужские плечи.

Гермиона отстранилась от Блэка.

— Спасибо, Альфард, но у меня есть, где жить.

Лицо мага помрачнело.

— Ты отказываешься, потому что надеешься вернуться к этому эгоисту?

— Я отказываюсь, потому что ты не любишь меня. Но даже если бы и любил, я не имею права провоцировать Тома.

— Ты подчиняешь свою жизнь его?! — не выдержав, вспылил Блэк. — Это выглядит просто жалко для такой сильной личности, как ты!

Больно. Видит Мерлин, она не заслужила таких обвинений!

— Ты ничего не знаешь, Альфард, а потому не тебе судить! — Гермиона протестующе ударила его кулачками в грудь.

— Так ты мне ничего не рассказала! — воскликнул Блэк, хватая ее за плечи.

В его глазах читалась давняя обида.

И он был прав. Он тоже не заслужил такого.

Тяжело вздохнув, Гермиона кивнула:

— Хорошо, я расскажу тебе. Только давай пойдем. Мне будет легче.

Какое-то время друзья шли молча. Блэк время от времени тревожно смотрел на свою спутницу.

— Альфард, я появилась в Хогвартсе на пятом курсе неслучайно, — осторожно начала Гермиона. — Ты правильно тогда узнал, что я не имею никакого отношения к семейству Гаррисвиллей. И я очень благодарна тебе за то, что ты больше никогда не поднимал этот вопрос.

— Меня удовлетворило твое объяснение, что ты внебрачная дочь Гаррисвилля, — пояснил маг, ожидая продолжения.

— Это не так. Я Гермиона, но не Гаррисвилль, — призналась волшебница и выдохнула: — Но главное вовсе не в этом. Я не из вашего времени, Альфард.

Застыв на месте, Блэк потрясенно смотрел на нее.

— Я родилась в 1979 году, — продолжала Гермиона, видя, что тот не в силах промолвить и слова. — В 1997 году погиб Дамблдор, и самый сильный темный маг захватил Министерство магии, — Гермиона сглотнула. Не верилось, что это был он, ее Том. — Мы сопротивлялись ему, я и мои друзья: Поттер и Уизли.

Альфард издал неопределенный звук.

— А потом как бы случайно нашелся древний артефакт, который переместил меня в 1942 год. Во время, когда тот самый темный маг еще был школьником и не сделал ничего ужасного.

В глазах Блэка застыл ужас.

— Это был Том, да? — дрогнувшим голосом наконец спросил он.

— Да, — просто и грустно отозвалась Гермиона. — И я не подозревала тогда, что полюблю его.

Альфард вновь обнял ее, крепко прижимая к себе.

— Бедная, ты моя бедная… — послышался его горячий шепот.

Они не замечали, как поднялся ветер, не слышали хлопотливого Хогсмида, не видели на удивление ясного неба, в котором высоко парили птицы. Это был момент молчаливого понимания, когда один отчаянно хотел, но знал, что не в силах изменить судьбу другого. А последний осознавал, что некоторые вещи приходилось принимать как есть, будь они проклятием или благословением.

— Прости меня, — тихо сказал Блэк.

— За что, Альфард? — Гермиона заставила себя слегка улыбнуться. — Ты всегда поддерживал меня в трудные моменты. Спасибо тебе, что ты был со мной все эти годы.

— Гермиона, ты просто не понимаешь, какой ты великий человек! — отрывисто проговорил волшебник. — Прости меня, что я невольно помешал тебе и Тому. Ты всегда можешь рассчитывать на меня. Но я больше никогда не сделаю твою жизнь сложнее.

— Что ты имеешь в виду?

Неужели она потеряет еще и Альфарда?

— Я откажусь от участия в делах твоего экстремиста. Уеду в Европу и присоединюсь к одному из Отделов Совета, в котором смогу принести максимум пользы. Я слишком много знаю и умею, чтобы оставаться в стороне от судеб общества! Иначе я просто не смогу смотреть тебе в глаза!

Гермиона долго молча глядела на него. С одной стороны, ей было безумно горько: теперь она осталась совсем одна. А с другой, она радовалась за Альфарда, сумевшего победить свой слизеринский эгоизм.

Волшебница крепко сжала руку друга.

— Я горжусь тобою, Альфард. Ты прав, сейчас не время стоять в стороне! Верь — все будет хорошо!

Теперь она улыбалась широко и искренне. И возможно, сама поверила в свои слова.

Она справится со всеми трудностями, обязана справиться, даже если для этого ей придется избавиться от собственных страхов, проекций и умозрений. И измениться самой.