Борьба за будущее: Интроекция (джен)

Глава 1. Пробуждение

Можно ли назвать встречу во сне с дорогими тебе и давно потерянными людьми кошмаром? Ты переполняешься радостью и счастьем, что тебе дали шанс повидаться с драгоценным человеком. Его образ со временем расплылся, позабылись ощущения от прикосновений. Воображение, дорисовывая стёртые памятью детали, идеализирует человека. И он предстаёт перед тобой словно ангел во плоти, который хочет о чём-то поведать. О чём-то важном, что не смог передать при жизни. Кошмар же в том, что подобные долгожданные и опьяняющие встречи длятся безумно короткое время. Стремишься ухватиться за каждый миг, деталь, чтобы всё досконально запомнить… И мальчик тоже отчаянно старался.

— Ты уверена? — откуда-то издали слышался голос незнакомого мужчины.

— Наш мир рано или поздно рухнет, а я не хочу потерять и его — больше я такого не допущу, — уверенно ответила женщина, державшая мальчика на руках. Мальчик ничего не понимал. Или не хотел понимать. Ему было всё равно, о чём говорит женщина, он был рад снова оказаться рядом с ней, рядом с самым дорогим человеком на свете. Пусть она расплывается в его глазах, пусть говорит о непонятных вещах. Пусть в этом мирке ничего нет, кроме ослепительного света вокруг, смутного силуэта мужчины и идеализированного образа женщины. Главное — она снова с ним.

— Ты же сама понимаешь, кому бросаешь вызов: старому порядку, а также рождающемуся новому. И конечно же, ей. Особенно ей. Если она пробудится…

— Поэтому я создам мир, в котором ей не будет места. Мир, в котором мой сын будет счастлив. — Мальчик потянулся своими крохотными ручками к лицу женщины, на что она улыбнулась, вложив всю материнскую любовь.

— Замахиваешься на убийство Бога.

При упоминании последнего слова мальчик почувствовал что-то нехорошее, будто его маленький мирок подёрнуло рябью. Невидимые волны пробежались вокруг. В пространстве нагнеталось негодующее чувство. Где-то далеко с нарастающим грохотом зазвучали колокола.

Бом-бом-бом-бом.

— Она не бог и не вправе за нас решать, — твёрдо ответила женщина, но приятный мирок мальчика возвращаться в обычное состояние не спешил. Он искажался, трескался мириадами паутинок. Мальчик пытался ухватиться за ускользающий образ женщины, но стекло перед ним продолжало ломаться, а звук колоколов всё усиливался и усиливался.

Бом-бом-бом-бом.

— У Комитета иное мнение.

— Они не знают того, что знаю я.

Неприятные, всепоглощающие образы хлынули в голову мальчика. Он противился им, не хотел смотреть на них. Не хотел вспоминать.

Бом-бом-бом-бом.

— Пожалей своего мужа, ещё одну утрату он не выдержит.

— Он сильный и всё сделает ради меня.

Перед глазами вспышкой проносятся давно забытые и причиняющие боль образы: лаборатория, множество мельтешащих силуэтов, отец в лабораторном халате. Отец, который застыл. Отец, позабывший сына. Отец, пребывающий в ужасе от очередной утраты. Отец, потерявший всё.

Бом-бом-бом-бом.

— А сын?

— Он поймёт, когда мы снова встретимся.

Последние слова разлились эхом в голове мальчика, и он никак не мог разобраться, что именно должен понять. Нет, он ничего не хотел понимать, а хотел просто остаться со своей мамой. Разве это много? Почему он должен с ней расстаться, чтобы потом встретиться? В чём смысл?

Бом-бом-бом-бом.

Ослепительный белый свет гас, наступала непроглядная тьма. Силуэт мужчины пропал, на его месте зажглись два маленьких красных огонька, словно из темени кто-то беспристрастно глядит на них.

«Очнись», — промелькнули не слова, а чья-то мысль в голове мальчика.

Бом-бом-бом-бом.

— Прости меня, — пробормотала женщина мальчику, после чего её образ быстро начал расплываться. Мальчик попытался снова дотронуться до её лица, но пальцы предательски скользнули по растрескавшемуся стеклу, на котором остались разводы от крови. Его собственной крови.

Бом-бом-бом-бом.

«Вернись», — снова мысль незнакомца вторглась.

— Всё будет хорошо, сокровище моё, — женщина подтолкнула мальчика, и он поплыл в тёмном пространстве в сторону красных огоньков. Он видел, как в её решительном взгляде промелькнула тень сожаления. Будто она хотела ему ещё что-то сказать, поведать, какую судьбу уготовила для собственного сына, но не могла решиться. И только громоподобный звон колоколов плавно превращался в противный писк.

Бом-бом-бо-бо.

«Время пришло».

Женщина растворилась в пространстве, и мальчик попытался закричать, но всё тщетно — даже писка издать не смог. Он потянулся в пустоту, но непреодолимая сила его сковала.

Бо-би-би-пи.

Мальчик хотел снова увидеть женщину. Он хотел ещё немного побыть со своей мамой. Но оглушительный писк в голове нарастал, требуя к себе внимания.

Пи-пи-пи-пи.

Что-то упрямо старалось вытянуть его из глубокого сна, словно тряся его разум обеими руками и матерясь благим матом. Громко и противно.

Пи-пи-пи-пи.

Он всё цеплялся за ускользающий приятный сон, стараясь не обращать внимания на мерзкое пиканье. Оно будто устремилось из дальних уголков вселенной прямо ему в голову.

Пи-пи-пи-пи.

«Надо заставить его заткнуться».

Парень попытался реализовать эту первую после сна мысль. Лениво потянулся к источнику противного шума в надежде заткнуть нарушителя тишины. Некоторое время пытался вслепую нащупать предательский будильник на тумбочке.

Пи-пи-пи-пи.

«Да чтоб тебя!»

Пи-пи-пи-пи.

Отогнав желание швырнуть в стену надоедливую пищалку, юноша неохотно открыл слипающиеся глаза. Но того было достаточно, чтобы отключить простенький электронный будильник. Неприятное пиканье прекратилось и пробудившийся облегчённо вздохнул.

7:22 утра.

Перевернувшись на спину, он уставился на до жути уже родной потолок. За многие годы в нём изучена каждая трещинка и неровность. Юноша был готов поклясться, что этот потолок будет видеть по утрам вечно. С одной стороны, эта мысль его успокаивала, потому что нет ничего прекраснее, чем постоянство. Но с другой стороны, вечно жить у дяди, который его приютил много лет назад, он не мог. И рано или поздно ему придётся покинуть дом. Как любому сыну — покинуть отчее гнездо.

Дом. А был ли это его родной дом? Или всё же пристанище? Многие годы юноша думал, что временное пристанище. Но, как оказалось, нет ничего более постоянного, чем временное. Так что он вполне мог сказать родной дом. В каком-то смысле.

«Ты точно так думаешь, Синдзи?» — спросил он себя.

Юноша ещё раз лениво бросил взгляд на будильник.

7:26.

«Проклятье», — выругался он про себя. Иногда время очень некстати летит с безумной скоростью.

Сонливость как рукой сняло. А вместе с ней улетучились бесполезные рассуждения, которые не сулили ничего хорошего. Ведь они вызывали не самые приятные воспоминания из детства.

Лень всё ещё блуждала по его мышцам, а тело неохотно подчинялось. Но он таки себя пересилил и встал с кровати. Машинально раздвинул шторы. Его каморка, находившаяся на втором этаже, моментально залилась светом. И каждый раз Синдзи радовался, что окна его комнаты глядят куда-то на юг, а не на восток. Ведь в таком случае ему даже не понадобился бы будильник. А мысль просыпаться спозаранку от ярких лучей солнца явно не грела.

Вид города Нагои из окна его комнаты не выделялся особой выразительностью: практически вплотную через узкую однополосную дорогу находилось трёхэтажное многоквартирное здание. Так что, к своему сожалению, Синдзи по утрам подобием пейзажа любоваться не мог. Спасибо типичному для всех крупных городов Японии жилому району, где дома стоят буквально впритык. Радовал только большой лесопарк к западу всего в одном квартале от его жилища. Можно было даже верхушки деревьев увидеть, если выйти на балкон и не полениться повернуть голову направо. А во всём остальном — беспощадные каменные джунгли, обмотанные проводами.

Провода — они были везде, опоясывали все дома словно змеи свою добычу. Каждый японский город — настоящее змеиное логово. Кто-то в этом находил свою романтику, но Синдзи эта повсеместная картина только удручала своей безысходностью. Змеи уже всё жрут.

Подавив желание подышать знойным апрельским воздухом, Синдзи лениво зашагал в уборную, прихватив полотенце. По-хорошему, ему через полчаса надо было выходить в старшую школу Чигуса, а до неё ещё полчаса достаточно бодрым шагом. Итого чуть более чем через час он уже должен быть в своём классе. Юноша в очередной раз вздохнул — спешить он не любил, но все эти математические расчёты приводили его в чувство лучше, чем любой будильник.

Синдзи дёрнул за ручку двери уборной, она оказалась заперта. Скорее всего, Отоя — его двоюродный брат — её уже занял. Что говорило о том, что кузен этим утром намного бодрее Синдзи. Или сказывались привычки бейсболиста: ему часто приходилось рано вставать на пробежку. Но Отоя никогда не слыл особым чистюлей, потому долго себя не заставил ждать.

— Привет, хмурое лицо! — вышел из уборной брат и одарил хитрой ухмылкой.

— С добрым утром, — зевнул юноша в ответ.

— Ты что-то сегодня запозднился. Тоже клёвый сон снился, да? Ну-ка колись.

— Да не то чтобы. Уже и не помню, — пробубнил Синдзи, прошмыгивая в туалет. — Если вообще что-то снилось.

— Ага-ага, по слюнкам вижу — горячая ципа пришла по твою душу! Ну как, отжог, да-да?

Отоя задорно ткнул локтём своего братца.

— Если и приходила, то явно искала тебя.

— Ну что ты, нормально же общались! Ладно, за завтраком расскажешь. Ты это, в темпе приводи себя в порядок, а то заставим её ждать, и кто мы после этого?

— Ослы…

— Соображаешь ведь когда хочешь!

Синдзи лишь кивнул, закрывая за собою дверь. Краем глаза приметил, как Отоя уже мчался вниз на кухню. И мысленно поблагодарил его за маленький заряд позитива с утра. Отоя был всецело прав — нельзя заставлять Ману ждать на перекрёстке, где они в последний год постоянно встречались перед долгим совместным походом в школу.

Глянув на своё отражение, Синдзи снова приуныл. На него смотрела недовольная гримаса с растрёпанными короткими каштановыми волосами. Серо-голубые глаза будто вопили, что хотят снова забыться в глубоком сне на несколько часов. Он два раза слегка ударил себя по щекам и попытался изобразить подобие улыбки. Вышло кривовато.

Умывшись, Синдзи вернулся в свою аккуратно прибранную комнату, которая лишний раз подчёркивала чистоплотность её хозяина. Собирая в школьную сумку книги и тетради, он не забыл туда же уложить старый кассетный плеер «Sony». Его подарил отец в далёком детстве, когда мама Синдзи ещё была жива. Тот отец, который тогда проявлял хотя бы капельку заботы и теплоты к своему сыну. Да, он и в ту пору не был идеален, но ещё мог зваться папой. А со смертью матери его будто подменили и всё стало иначе.

Юноша сам не понимал, почему до сих пор пользуется этим плеером. Видимо, потому, что это был единственный подарок от отца за всё время. А значит, где-то глубоко внутри, похороненная под множеством слоёв обид и разочарований, у Синдзи теплилась какая-то невнятная надежда. Но у неё не осталось ни одного выхода наружу, поэтому к письму, пришедшему от отца месяцем ранее и лежавшему на краю стола на видном месте, Синдзи прикасался лишь дважды: когда получил его и во время одной из уборок.

«Приезжай. Икари Гендо».

Это всё, что написал ему отец за столь долгое время. В конверте лежали ещё разные бумаги, видимо с телефонными данными, карта, фотография и пропуск. Но он за всё время так и не решился ни взглянуть на них, ни тем более позвонить. Всего каких-то три бесчувственных слова, два из которых можно было и не писать, способны отправить в нокаут любую появившуюся настороженную радость. Что уж говорить про таящуюся где-то внутри надежду — Икари Гендо, как заправский гробовщик, её окончательно похоронил.

О содержании конверта Синдзи никому не сказал. Он решил, что эта реликвия останется тайной и когда-нибудь осядет в коробке со старыми вещами в дальнем углу чердака. Там ей и место. А потом, когда-нибудь, уже имея своих детей, он будет доставать это письмо в назидание себе каким отцом нельзя быть.

Синдзи быстро переоделся в школьную форму: чёрные брюки и белая безрукавная рубашка, на груди которой красовалась эмблема старшей школы Чигуса. Прихватив сумку с книгами и тетрадями, он спустился на кухню, где уже собралось всё семейство Рокобунги.

Отоя жадно пожирал яичницу с беконом. Хиро, отец Отои, уткнулся в недавно купленный за немалые деньги небольшой жидкокристаллический телевизор. Сколько всякого ему пришлось выслушать от своей жены — не счесть. Но мужчина всегда остаётся ребёнком, только немного большим. И игрушки становятся большими. Поэтому Хиро никак не мог нарадоваться новой игрушке.

Говорящие головы в плоском ящике вещали на совсем неинтересные для Синдзи темы: политика, ещё раз политика, теперь внешняя политика, экономика, снова экономика, опять где-то война и, словно начиная сначала, политика с экономикой. Замкнутый круг.

«…демографическая катастрофа. Официальная статистика сообщает об уменьшении численности населения Японии ниже 79 миллионов…»

А мать Отои — Яори — тем временем готовила бенто на всех членов семейства плюс одного. «Плюс одним» был Синдзи. Она бросила на него уже привычный неодобрительный взгляд и продолжила заниматься едой. Юноша прекрасно знал, что Яори к нему всегда относилась холодно, хотя дальше недобрых взглядов и обидных слов дело чаще всего не заходило. Но каждый раз это ему напоминало, что он здесь чужой. Синдзи не винил женщину, но приятного было мало.

«…точки роста экономики пока никак не нащупываются. Бизнес скептически настроен к принимаемым Кабинетом министров мерам…»

— С добрым утром, — выдавил из себя Синдзи, присаживаясь рядом с Отоей.

— С добрым, — буркнул отец семейства, не отводя взгляд от телевизора.

Яори же ничего не ответила.

— Приятного аппетита, — тихо проговорил Синдзи, приступая к тому же блюду, что и у своего братца. Как всегда, очень вкусно — хозяйка семейства умела готовить. И никогда не вымещала своё раздражение на «лишний рот в доме» через готовку. Напрямую за это поблагодарить Синдзи не мог, он понятия не имел какая будет реакция у Яори. Но выразить свои чувства как-то всё же хотелось: — Вкусно.

— Ага, прямо объедение! — добавил Отоя.

«…средства будут направлены в развитие Сил самообороны. В частности, увеличится финансирование авиации и флота…»

— Совсем берега потеряли, куда страна катится! — негодовал в сторону телевизора отец семейства.

— Ты бы хоть на секунду отвлёкся и поел нормально. — Усаживаясь рядом, Яори для проформы одарила мужа лёгким подзатыльником.

— Нет, ну ты только послушай! — воскликнул Хиро. — Они снова хотят урезать расходы на медицину и социалку, пустив эти деньги военным! В наше время такое звучало бы абсурдом, а эти сумасброды вырыли бы себе политическую могилу.

— Наше время закончилось семнадцать лет назад, спасибо тому метеориту, — возразила жена. — Мы давно в другом мире живём, а ты всё удивляешься как ребёнок.

«…проходят консультации на площадке „Прорыв-2017“. Ожидается выработка общих позиций США, России, Германии и Кореи по специальному агентству NERV…»

— Это не значит, что наши дети не имеют права на достойную жизнь, которую имели мы до Удара. Такое ощущение, что все дипломаты извелись, взлетев на воздух вместе с Токио. А теперь могут полагаться только на грубую силу. Лучше бы эти деньги на строительство и восстановление пустили, если так чешется деньгами посорить. А то многие префектуры до сих пор как после катастрофы.

— «Наши дети»? — презрительно фыркнула жена, пропустив всё остальное.

— Наши, — утвердительно кивнул глава семейства, мельком посмотрев на Синдзи. Яори закатила глаза и откинулась на спинку стула.

«…провокаций в провинции Хубэй. Вооружённые силы Республики Китай пообещали, что будут подавлять все позиции НОАК КНР в случае…»

— Ты снова хочешь об этом поговорить? — скрестил руки Хиро, повышая голос. — Мы почти двенадцать лет за ним присматриваем, с раннего детства. Это очень большой срок. За эти годы он стал частью нашей семьи. Поэтому, думаю, Синдзи всё-таки наш. А ты до сих пор ведёшь себя как маленькая девочка.

Отоя уже расправился со своим завтраком и лишь одобрительно кивнул отцу. Высказать ему явную поддержку он побоялся, не желая ссориться с матерью.

«…станции. NASA и Роскосмос перешли к третьему этапу по совместному пилотируемому полёту на Луну. Высадка человека ожидается в две тысячи двадцать шестом году, впервые после программы „Аполлон“…»

Сам же «виновник торжества» не видел ничего хорошего в этом разговоре, но старался не вмешиваться. Он лишь глядел на Яори, которая была готова возразить, но не успела.

— Мы его выходили, мы его почти поставили на ноги. И ты в том числе, Яо. Даже кровно он мне родной. И ты хочешь сказать, что после всего этого Синдзи не наш? И он нам не родной?

Женщина пробовала подобрать наиболее приемлемые слова, чтобы разговор снова не разросся в скандал перед ребятами. У неё было другое мнение по поводу Синдзи, хоть и с течением лет оно постепенно смягчалось. Первые годы она его просто не выносила. Но время шло и делало своё дело очень медленно, но верно. Как вода точит камень.

«…гелия-3. Промышленную добычу планируется осуществить в сороковых годах после строительства лунного центра…»

— Ребята, — начала она с фальшивой улыбкой, словно нацепив уже до боли знакомую маску, — почему бы вам не поспешить в школу? Уже без пяти восемь.

Отоя ткнул локтем Синдзи, намекая, что стоит этим советом воспользоваться. Пока не грянул гром и не полетела посуда, а кухня не превратилась в поле боя. Ребята, поблагодарив хозяйку за трапезу, встали из-за стола и направились к двери, прихватив школьные сумки.

Выходя из дома, услышали разговор на повышенных тонах, но до братьев доходили лишь обрывки:

— …как ты не понимаешь, что это не мой…

— …времени уже прошло, а ты всё ещё...

— …говоришь так только из-за денег, которые присылает его…

— …не говори так!

Синдзи ускорил шаг, лишь бы не слышать это всё. Он в который раз предпочёл убежать от проблемы. И что юноша мог предпринять сейчас, если все его редкие и робкие попытки хоть как-то сблизиться с Яори проваливались с треском? Тем самым сделав только хуже.

Спустившись по бетонным ступенькам мимо гаража, они вышли через решётчатую калитку и двинулись прямо по дороге вдоль плотно застроенных домов. «Алея тоски», как Синдзи называл их улицу. Здешние здания видали и лучшие виды — до катастрофы тринадцатого сентября двухтысячного года, он же Удар, этот район был весьма презентабельным. А сейчас он вызывает только ту самую тоску, которая только усиливалась на фоне очередной ссоры в доме. Юноше хотелось как можно быстрее убраться отсюда, лишь бы не видеть эти покосившиеся хибары, у которых краска давно как облупилась. Будто волк наконец-то сбросил овечью шкурку и не стеснялся демонстрировать свои клыки. А желания играть роль красной шапочки у Синдзи отсутствовало, как и храбрости смотреть проблеме прямо в глаза.

— Эй-эй, Син, попридержи коней! — нагнал его Отоя. — Будешь так нестись — в школе с нас пот будет хлестать в три ручья!

Он был всецело прав — на улице стояла вполне ожидаемая весенняя жара, а на чистом и ярком голубом небе не было ни единого облачка. После блаженного кондиционера казалось, что солнце решило отыграться и испечь особое блюдо до того, как они доберутся до школы. А ведь это только утро, подумал Синдзи, к полудню на улице будет уже не как в духовке, а как в аду.

— Я просто спешу к скверу, — неуклюже он парировал, но темп сбавил, — не хочу заставлять её ждать!

Развеселившийся Отоя стукнул своего братца кулачком в плечо:

— А с утра ты не был таким бодрым! Что, уже соскучился по ней? Может тогда наконец-то пригласишь на свидание, а?

— Да какое ещё свидание? Мы же друзья. — Сказал Синдзи последние слова будничным тоном. Он и сам верил в это, но внутри что-то съежилось. Маленькая неприметная деталь, обитавшая где-то под сердцем с названием надежда. Но он не хотел в неё цепляться, и вправду не хотел тешить себя иллюзиями, не хотел причинять кому-то боль, если что-то пойдёт не так. А обязательно бы что-то пошло не так. Поэтому Синдзи вполне устраивало нынешнее положение дел и что-либо менять не собирался.

— Ничего ты не понимаешь, братишка!

— Нашёлся тут ловелас…

— Вообще-то у меня с начала года уже два признания, — с гордостью сообщил Отоя, — и ещё одна на меня заглядывается!

— Ну так собери гарем.

— Ты же знаешь, что мне нравится именно она.

— А я-то тут причём?

— Но вот беда — ты ей нравишься пока больше. Так что ещё как причём.

— Так я тебе и поверил, ага.

— Син, давай уже соображать котелком, — Отоя слегка постучал по голове Синдзи. — Я как старший брат даю тебе фору, а ты не хочешь ей пользоваться. Короче, иди и пригласи её на свидание! Мне то найти девушку как два пальца об асфальт.

— Вот сам и приглашай, самоуверенный ты наш.

— Вот и приглашу! А ты с дыркой от бублика останешься!

— Больно надо! — Синдзи сделал нарочито безразличное лицо.

— Я же серьёзно, Син. Когда год назад увидел тебя с ней — порадовался, мол, наконец-то парню перепало! А оказывается…

— Не все же такие как ты, лишь бы за юбкой побегать. А я не хочу портить нашу дружбу из-за какой-то фигни.

— Ну да, ну да. Знаешь, за этот год… Ай, ладно… Чёрт с тобой. Упустишь свой шанс — потом не жалуйся.

Синдзи постарался изобразить снисходительное лицо:

— Я уступаю своему старшему брату!

Но актёрского мастерства ему явно не хватило, поэтому Отоя лишь улыбнулся на тщетные попытки своего братца быть надменным и выше всяких амурных дел.

— Актёр погорелого театра!..

— Да заткнись.

— Я тебя тоже люблю, братишка!

Путь их лежал до младшей школы Нишияма, находившейся в нескольких кварталах. С этой школой братьев связывало много приятных воспоминаний. В те времена Синдзи был нелюдим и недоверчив к окружающим людям, почти замкнулся в себе. К счастью, Отоя проявил к нему искреннюю симпатию, таская его везде с собой, стараясь развеселить угрюмого мальчика. Как-то сын Хиро признался, что всегда мечтал о родном младшем брате или сестре. Но, к сожалению, Яори получила обширные травмы брюшной полости во время Удара. Тогда люди во всём мире, и Япония не исключение, бросили силы на банальное выживание. Не то чтобы женщину прооперировали спустя рукава, но тогда была острая нехватка и специалистов, и оборудования, и медикаментов. Вопрос состоял не в «сможет ли иметь детей?», а в «выживет ли?».

Потому свалившийся на семью Рокобунги, как снег на голову, четырёхлетний Синдзи вот уже как больше одиннадцати лет назад стал отрадой для Отои. Он ему приходился двоюродным братом, а о большем и просить было нельзя.

Впрочем, радость быстро сходила на нет, ибо Синдзи оказался непростым мальчиком. Он был вполне самостоятельным и легко учился, никогда не капризничал. Но одновременно с этим его характер оставлял желать лучшего. Он и до потери родителей был несколько замкнутым, а уже после тем более.

И если Хиро достаточно быстро снискал у Синдзи уважение и доверие, то Отое на это понадобились долгие годы. У него на данный счёт было предположение: поскольку Гендо и Хиро родные братья, а значит, очень похожи, то Синдзи в последнем видел того отца, которого хотел видеть. Однако Отоя вслух эту теорию никогда не решался высказать.

Сегодня Синдзи снова впал в лёгкую депрессию из-за утренней сцены. Опять ему напоминали, что в этом доме, в этой семье он чужой. Даже не помогли ободряющие слова Отои — юноша погружался глубоко в свои мысли, выстраивая невидимый барьер с окружающим миром. Он не шёл, а брёл рядом с кузеном, лишь изредка отвечая ему односложными фразами.

Ребята вышли на широкую дорогу и свернули на север в сторону младшей школы Нишияма. Им надо было не к самой школе, а напротив нее — к маленькому скверу Нишияманака. Даже несмотря на то, что здесь улица была просторнее, чем в переулках, дома всё так же стояли друг к другу впритык. А бесчисленные провода и кабели окутывали все здания. Отсюда уже казалось, что это не змеи оккупировали город, а неведомый урбанистический паук покрыл всё и вся своей паутиной.

Синдзи отвлёкся от собственных мыслей при виде одной прекрасной сцены. Через дорогу, в сквере, девичья фигура махала им рукой. Это была его одноклассница. Её легко было узнать по футляру со скрипкой в руке и белой шляпке с большими полями. Из-под шляпы виднелись относительно короткие для девушки каштановые волосы, которые едва касались плеч. Остатки сомнений развеивала неизменная форма школы Чигуса: чёрная юбка в складку до колен, белая матроска с эмблемой на груди и красно-чёрный бант на шее. Если бы не эта школьная форма, то девчушку легко было бы спутать с принцессой.

И как только Синдзи умудрился с ней завести дружеские отношения? Он и сам терялся в догадках. Но как бы там ни было, встреча с ней в сквере Нишияманака стала доброй традицией.

— Привет, Мана-чан! — выпалил Отоя, забирая у неё футляр со скрипкой. Это действо уже стало настолько привычным за долгие месяцы, что девушка сопротивлялась только для приличия.

— Не надо, я и сама донесу! Мне надо тренироваться!

— Хочешь, чтобы я тебя снова Киришимой называл?

— Это удар ниже пояса, — сдалась девушка и передала бесценный инструмент. — Спасибо.

— Хорошая девочка!

— Бу-бу-бу, — надула она губки, но уже уже через секунду как ни в чём не бывало. — А чего это у нас Син-кун снова такой хмурый?

— Наш «мистер уныл» не выспался. Опять.

— Может, мне отойти, чтобы вас не смущать? Пообсуждаете меня без лишних пар ушей, — недовольно пробубнил Синдзи. Но присутствие позитивной Маны словно заряжало энергией. Потому, естественно, отходить он никуда не собирался. — Пошли уже, а то опоздаем.

Никто не стал пререкаться — за прогул в школе Чигуса карали жёстко, но справедливо. Скажем, уборкой всех спортивных площадок.

— Радовался бы, что о тебе сплетничают, — хихикнула Мана в ответ, и тепло от её улыбки передалось Синдзи. Его настроение определённо улучшалось.

— Это с чего бы?

— Значит, ты интересен сплетникам!

— Больно надо.

— Повторяешься, Син, — ухмыльнулся Отоя.

— Я тебе не Шекспир.

— А если это я? — прищурилась девушка и наклонилась к нему поближе, возвращая всё внимание к себе.

Синдзи почесал затылок в раздумье и ответил:

— В разумных рамках!

— Конечно! — радостно выпалила девушка. — Разве я когда-то тебя подводила?

— Ну, — Синдзи поскрёб пальцем свою щёку, раскрывая свой воображаемый дневник, — год назад из-за тебя я до позднего вечера не мог вернуться домой. Всё из-за того, что кто-то решил выделиться в кружке. В итоге что? Правильно, допоздна сижу и тебя уму разуму учу, как играть на скрипке в паре с кем-то. Айзава-сан у нас такая, всеми распоряжается как хочет.

— Я всего лишь хотела показать Минами-сан, что умею играть на скрипке!

— Ага, напомни мне — зачем было меня вплетать?..

— Ну, в кружке ты был единственным моим одноклассником, — Мана виновато улыбнулась. — Я же никого не знала, поэтому сказала, что мы хорошие друзья.

— «Хорошие друзья», — скептически заметил Синдзи, — которые друг о друге до перевода в старшую школу ни сном, ни духом.

— Да ладно, не оставаться же мне практиковаться с Кадзуо-куном.

— Что ты имеешь против него?

— Уже ничего, а тогда он мне казался странным… Он же немножечко похож на сына якудзы!

— Я ему так и передам.

— Нет!!! — завопила Мана и вцепилась в Синдзи, — Не надо, не надо! Я сделаю что угодно, только не говори ему!

— Ладно, ладно, только не тряси меня!

— Спаси-ибо!

— Кадзуо-кун, — вклинился Отоя, — это тот худющий паренёк в очках?

— Угу, — буркнула Мана.

— Да какой из него мафиози, — расхохотался он, — на него же дунешь — улетит.

— Но ты видел какие у него глаза! Они прямо как у якудзы! Как будто он уже побывал в стольких передрягах, что уже сбился со счёта! И сколько уже отобранных жизней на его счету! А ещё мне кажется он выбивает долги, орудуя во-от тако-ой битой!

— Я ему так и передам, — Отоя повторил слова своего брата с точно такой же физиономией.

— Из тебя тоже Шекспира не вышло, — ухмыльнулся Синдзи.

— Нет!!! Что один, что второй, точно братья!

— У тебя большая фантазия, Мана-чан, — улыбнулся Отоя.

— Я ничего не могу с собой поделать, — сказала она раскаивающимся голоском, — когда кто-то играет на инструменте моё воображение рисует всё остальное.

— И кем ты представляешь Сина, когда он орудует своей виолончелью?

Синдзи навострил ушки.

— Дай подумать, — Мана приложила палец к губам, — наверное Хатико.

Отоя взорвался гоготом почище ржанья лошади. Ему было всё равно, что на него косо пялятся прохожие.

— Что-о-о? — только и смог выпалить Синдзи.

— Ну, когда ты играешь мне кажется, что ты вечно чего-то ждёшь, — затараторила девушка. — Будто ты говоришь всем, что ты сейчас спишь или всё вокруг тебя ненастоящее. И ты вот ждёшь, когда же начнётся твоя настоящая жизнь. Как-то так.

— За восемь лет, что я играю на виолончели мне ещё никто никогда не говорил что-то подобного, — заметил Синдзи. — Не надо было никого слушаться и начинать вообще на ней играть…

— Но ты ведь так классно играешь!

— Это просто многолетняя практика, — отмахнулся он. — У тебя музыкальный слух и то тоньше, чем у меня. За два года ты добилась того, на что мне ушло несколько лет.

— Я всё равно играю хуже тебя.

— Попробуй мне это сказать к выпуску, через пару лет.

— Ой, как будто твоё мастерство будет стоять на месте!

— С моим то энтузиазмом… — закатил он глаза.

Мана сердито убрала руки в бока — сдаваться она не собиралась. Точнее, чтобы Синдзи сдался.

— Но ты ведь любишь музыку! Ты её постоянно слушаешь на своём плеере!

— Без фанатизма, — выдохнул он.

Мана недоверчиво прищурилась, отчего Синдзи показалось, что она уже начала строить козни. Этого ему ещё не хватало.

— Син, а давай ты тоже будешь приносить свою виолончель домой? — предложил Отоя, пару раз тряхнув футляр со скрипкой. — Будет тебе лишняя практика.

— А ты эту дуру будешь таскать вместо меня? А я понесу скрипку.

— Ну, — прикинул Рокобунги-младший, — что-то не хочется.

— А уж у меня какое желание её таскать! Я себя то еле тащу через эту жару…

— Просто я подумал, что было бы хорошо, если бы ты почаще играл дома. Маме классика нравится, ты же знаешь.

Синдзи развёл руками. Он бы и рад, но действительно — тащить эту дуру туда-сюда занятие не из приятных.

— Может быть раз в месяц, — ответил он безрадостно.

— Я думаю это хорошо, это правильно!

Как-бы там не надеялся Отоя, но Синдзи сомневался, что игра на виолончели дома раз в месяц хоть как-то изменит ситуацию с Яори. У него уже давно сложилось впечатление, что фундаментальное её отношение к нему никак не изменится. Яори может разве что смирится, что уже и так потихоньку происходит. Но уж никак не изменить своё мнение.

— Кстати, Син-кун, — Мана беспардонно прервала его размышления, — Минами-сан забыла тебе вчера передать, что с сегодняшнего дня будем репетировать «Air» Баха.

— «Эйр он э джи стринг», — поправил её юноша с заметным японским акцентом. — И как мы её будем исполнять, имея всего две скрипки и одну виолончель? Ладно, две скрипки ещё сойдут. Но Ишикава-сан и Ямада-сан же выпустились. Духовые инструменты для исполнения не нужны, как и фортепиано. То есть, как минимум, два человека не смогут принять участие, а это неправильно.

— Импровизация! — не очень удачно она спародировала кого-то и надула щёчки. — Такаши-сан может сесть за вторую виолончель, а сама Минами попросит старшего братца одолжить электронное пианино для Кадзуо-сана. Да и мы же не собираемся исполнять «Air» на сцене консерватории Койо. Ограничимся сценой нашей школы во время фестиваля.

— Я ничего не понял, — вклинился Отоя, — но до фестиваля ещё несколько месяцев.

— В том и смысл! Пока Такаши-сан и Кадзуо-сан привыкнут к новым инструментам, пока найдём среди первокурсников новые таланты, пока приноровимся, обучимся, сыграемся… и вот уже будет осень!

— Я бы взял что-нибудь из романтизма, например Штрауса или Вагнера. И мы никого не усыпим во время выступления, надеюсь.

— Я думала, ты любишь Баха. Да и в прошлом году мы никого не усыпили.

— Я люблю Баха. Но, думаю, он плохо подходит для выступления нашего кружка перед аудиторией школы, которая в прошлом году слушала-таки Паганини. Попробуй там уснуть.

— О, я тогда уснул!

На Отою сверкнули две пары злобных глаз.

— Да я шучу, ребят! Я помню, как вы играли. А с вашей Айзавы пот хлестал, будто она с нами в бейсбол пробегала все иннинги.

— Ну, она такая — отдаёт себя делу полностью. Короче говоря, «Air», Синдзи. «Air»! Все жалобы только в письменном виде и лично Минами-сан, — заключила девушка.

— И за что мне это? — простонал Синдзи. — Можно ведь было что полегче выбрать.

— Нет, нельзя. Ты ведь её знаешь: сначала надо создать проблему, а потом её героически преодолевать.

— И почему я не вижу леса рук, которые хотели бы ей намекнуть, что восходить на Фудзи она может и сама?

— Поскулить ты всегда успеешь, а пока надо браться за дело.

Синдзи глубоко вздохнул в ответ.

— Да брось, — продолжила напирать Мана, — потом тебе всё сторицей воздастся.

— Неужели? — засомневался Синдзи, — И что же мне воздастся?

— Кто знает, — мечтательно произнесла девушка.

Переходя скоростную дорогу 217, Синдзи обратил внимание, что здесь уже заметно больше автомобилей и людей. Все спешили — кто на работу, кто на учёбу. Город просыпался и оживал после ночного отдыха. Ему нравилось просто вклиниться в поток и идти погружённым в свои мысли. Он бы послушал музыку, благо плеер не забыл, да посчитал, что перед Отоей и Маной будет некрасиво. А тем временем те о чём-то непринуждённо разговаривали. Утро определённо становилось лучше и лучше, а настроение юноши поднималось.

— Как это у тебя получается, Мана-чан? — вдруг спросил Отоя.

— Получается что?

— Легко и естественно оживлять моего братца, конечно же! Нет, серьёзно. Чтобы он с кем-то спорил и проявлял своё мнение — это редкость. Вот и хочу попросить парочку индивидуальных уроков.

Синдзи лишь закатил глаза. Ему хотелось закрыть уши, ибо друзья снова его обсуждали. При нём же.

— Ну, — потянула Киришима, задумавшись, — я излучаю особую духовную энергию!

— Вот только один маленький засранец не оценивает твоих трудов по достоинству, — ткнул он в бок Синдзи. — Может ну его, Мана-чан?

— А как же я без Син-куна? Я же пропаду, меня в кружке все съедят!

— Да ты сама кого угодно съешь, — пожал плечами Синдзи.

— Эй, я же так и обидеться могу!

— Вот видишь, Мана-чан, — Отоя постарался спрятать свою улыбку, но у него должным образом не получилась. — И что ты нашла в моём угрюмом братце? Может ну его, вдвоём погуляем?..

Девушка на секунду застеснялась, но взяла себя в руки. В глазах промелькнул давно заждавшийся азарт — пора переходить в атаку!

— Ревнуешь, Отоя-кун? — ехидно спросила она, схватив братьев за руки. — Не бойся, я вас обоих одинаково люблю!

Если Синдзи от такого внезапного напора смутился и попытался тактично высвободить руку, то его кузена это позабавило. Тот даже сжал её маленькую ладонь, и их пальцы переплелись.

— Не боишься, что ты будешь причиной драки двух братьев? — наигранно зловеще проговорил Отоя.

— Совру, если скажу, что мне было бы неприятно, — выхватила она руку и на этот раз прилипла ко второму брату. — Ты бы подрался за меня, Син-кун?

Синдзи опешил и покраснел как помидор. То ли от неожиданного разговора, то ли от того, что Мана слишком близко к нему прижалась. Приятное благоухание девушки вскружило ему голову, и на какое-то время он хотел забыться в нём. Однако взял себя в руки и попытался прикинуться невозмутимым, что давалось очень сложно. Но что-либо сказать юноша так и не смог — лишь протянул неуверенное «э-э-э». Кузен спас положение:

— В такой драке не было бы победителей, Мана-чан. — Отоя явно был собою доволен и снова взял её за руку, словно галантный джентльмен. — Потому ты бы досталась обоим самураям.

— Так нечестно! — картинно воскликнула девушка.

— Ты сама на это подписалась, тебя никто за язык не тянул, — пожал плечами Отоя, отпустив её.

Девушка в ответ ему высунула тот самый язык, после чего они рассмеялись.

Синдзи не смеялся. У него всё ещё не выходили из головы прикосновение Маны и её обворожительный запах. Его сердце слегка заколотилось. Такая близость юношу пугала, он боялся причинить девушке боль своей неуклюжестью. Ещё больше боялся, что боль причинят ему. Как отец, который его предал и бросил после смерти матери. Но Синдзи бы соврал, если сказал бы, что ему была неприятна близость Маны. И это противоречие внутри разрывало его.

— Кхм, — потянула девушка, не намереваясь останавливаться в начатой игре, — что же будет звучать лучше: Рокобунги Мана или Икари Мана?

На недоумевающие взгляды братьев та захихикала.

— Рокобунги Мана звучит как-то не очень, — с наигранным равнодушием заметил Отоя и подмигнул брату. — А, точно! Я же обещал Сатоэ свидание!

— Ах вот как! — выпалила Мана и взяла под руку Синдзи. И нельзя было понять: всерьёз она разозлилась или её внутренняя актриса отыграла на пять баллов.

Синдзи же изо всех сил убедил себя, что это лишь очередной каприз Киришимы и не стоит на нём заострять внимание. Такое уже бывало не раз, и наверняка стоит ожидать ещё. Но скрывать от самого себя, что он в какой-то мере наслаждался моментом, не имело смысла. В то же время он сильно застеснялся, ибо сейчас на них таращились прохожие. К удивлению Синдзи, девушка тоже немного порозовела, но отпускать его не спешила. В троице образовалось неловкое молчание.

Мана отпустила Синдзи, когда они подошли к воротам старшей школы Чигуса, и, забрав футляр со скрипкой, присоединилась к стайке девушек, которые уже не в первый раз начали подшучивать над её отношениями с двумя братцами. Та лишь игриво отмахнулась, и стайка снова захихикала.

Отоя, прежде чем расстаться с Синдзи у шкафчиков со сменной обувью, с явным намёком ещё раз подмигнул своему братишке и пожелал удачи.

— Знаешь, Отоя, может хватит? — начал Синдзи.

— Опять ты за своё… Мана-чан же сама уже чуть бы не прыгает к тебе в руки! Хватит её динамить!

— Я не шучу. Я не хочу напортачить и испортить дружеские отношения с ней. У меня ни опыта, ни смелости.

— Все когда-то делают первые шаги — в этом нет ничего плохого.

— Ты не понимаешь, — вздохнул Синдзи. — У меня нет никаких романтических чувств к ней…

— Как будто я не видел, как ты покраснел словно рак, когда она к тебе прижалась! Давай, признайся, что у тебя были пошлые мыслишки, а?

— Физическое влечение — это другое! Сам знаешь, как от них избавиться — салфеток только побольше надо!

— Ты болван, Син. Просто круглый болван.

— Знаю, — серьёзно он ответил. — Поэтому я не вижу смысла играть с девичьими чувствами. Так можно только потерять близкого друга, а всё ради чего?

Отоя цокнул и закрыл свой шкафчик.

— Ладно, делай что хочешь, — махнув рукой Отоя направился в свой третий класс B. И чтобы не выглядеть раздосадованным он что-то посвистывал и раздавал пошлые комментарии встречающимся девчонкам. Словом — обычный день обычного Рокобунги Отои.

А Синдзи ещё раз глубоко вздохнув и привычно почесал затылок. Путь его лежал до во второго класса С. Туда, где его ждала Киришима Мана.