Джедаи в Хогвартсе (гет)

Оби-Ван Кеноби сидел на учительском столе в плащ-джедайке с надвинутым на голову капюшоном и вместо поедания поп-корна смиренно читал маленькую черненькую книжечку. По агентурным данным, приближался Валентинов день, и хотя Энакин клятвенно божился, что омела — это только рождественская фенечка, Оби-Ван решил не искушать судьбу, учеников и директора и временно стать почти образцовым джедаем.

При виде читающего Оби-Вана пришедшие на первый урок чистокровные волшебники удивились, а глазастые магглорожденные, заметившие на книжечке крест, начали хохотать самым богохульным образом.

— Что, Оби-Ван, замаливаем грехи? — спросила Гермиона с улыбкой.

— Житие мое, — вздохнул Оби-Ван. — Дин, я не знаю, что такое четки, но я тебя слышал. Блаженны тренирующиеся, ибо сачкующие получат выволочку. Ко всем относится.

Черненькую книжечку Оби-Ван получил в подарок от случайного знакомого в Лондоне, который был одет почти так же, как и он. Человек в черном балахоне назвал Оби-Вана братом и поинтересовался, из какого он ордена. Когда брат Оби-Ван честно ответил, что ему все ордена надоели хуже горькой редьки, незнакомец утвердительно кивнул, представился как брат Тук и пригласил брата Оби-Вана в маггловский кабак.

В кабаке брат Тук предложил выпить холодного эля, который он считал самым бесспорным свидетельством любви Божией. За элем брат Оби-Ван узнал, что он удивительно похож на родственника брата Тука, который служит, вернее, служил деревенским священником, пока молодые прихожанки не привели его к конфликту со священноначалием. Затем, когда брат Тук почувствовал себя способным бороться с любым искушением и мужественно перешел на виски, брат Оби-Ван узнал много новых слов и существенно расширил свои познания в области духовной жизни неволшебного населения. Спустя несколько часов брат Тук дошел до состояния просветления, в котором он был способен поверить даже в биографию брата Оби-Вана. Брат Оби-Ван делиться своей биографией не стал, но в ходе сопровождения брата Тука до места спасения его души продемонстрировал великие чудеса, которые брат Тук воспринял с умилением и подарил брату Оби-Вану книжечку, которую тот сейчас читал.

Энакина история про брата Оби-Вана и брата Тука порадовала столь же сильно, сколь сильно его удивило серьезное отношение Кеноби к подарку веселого монаха.

— Че пишут, дядь Обик? — спросил Энакин, усаживаясь перед недавно купленным телевизором и запуская на игровой приставке любимые гонки.

Телевизор Энакин позавчера усовершенствовал, и картинка стала трехмерной. Оби-Ван сначала удивлялся, где Энакин нашел нужные детали, но потом бывший ученик открыл ему секрет, простой, как три нута: «трансфигурация — великая вещь». Оби-Вану представилась как в страшном сне галопирующая техническая революция в масштабе отдельно взятой планеты, возглавляемая всемогущим технологическим магнатом Скайуокером. Но Энакин, к счастью, был разгильдяем и ограничился их с Оби-Ваном комнатой и трехмерными гонками на игровой приставке.

— Это старая история про одного форс-юзера, — отозвался Оби-Ван, который дочитал уже до двенадцатой главы у Матфея, — чую, кончится она трагически. Зато половину точно можно в цитатник. Кстати, тебе бы тоже не мешало почитать — много поймешь в маггловской жизни.

— Ай, — отмахнулся Энакин, проходя извилистое ущелье, без которого гран-при Австралии ему был не мил, — разберусь опытным путем.

— И действительно, — легко согласился Оби-Ван, — тебе, пожалуй, эту книгу читать рано. Тут про бессмертие и воскрешение мертвых, опять ведь превратно поймешь.

Если бы Оби-Ван по определению не нарушал добрую половину произвольно составленного непротиворечивого устава, его можно было бы хоть сейчас записывать в орден иезуитов и даже выдавать значок почетного католического миссионера. Уже через минуту Оби-Ван спокойно читал другую книгу, избавившись от ревения болида над ухом, а Энакин вовсю знакомился с культурой магглов. От такого прилежания Скайуокера любой джедай, преподававший в джедайской школе, просто бы расплакался.

— Эх, дать бы тебе сейбером по голове! — в сердцах сказал Энакин через два часа, за которые его богословская подкованность серьезно превысила подкованность волшебных недорослей, неспособных опознать на могильном камне классическую цитату из апостола, и даже некоторых писателей, неспособных вспомнить или хотя бы подсмотреть, про что она. — Там какое-то кидалово: у Марка написано то же самое, что и у Матфея! И хоть бы у кого конкретные указания, как это воскресение делается.

— А ты как думал, — хитро ответил Оби-Ван. — Сколько раз тебе говорить, что бессмертию нельзя научить. Дай теперь я почитаю.

Магистр Оби-Ван Кеноби был честным и порядочным человеком, но порой его совесть просыпалась уже когда было поздно пить боржоми. Так, через три с лишним месяца после появления у него нового ученика Кеноби наконец пришло в голову, что неплохо было бы поговорить с родственниками Гарри и рассказать им про обучение Гарри боевым искусствам, непрощенку, неизбежную войну и вообще что «не жди меня, мама, хорошего сына», как любил петь татуинский сирота Энакин Скайуокер.

Сначала Оби-Ван почему-то решил заглянуть к Дурслям. Дурслевский прием ему не понравился: Вернон Дурсли даже не пригласил его в дом, а при имени Гарри чуть не накинулся на Оби-Вана с кулаками.

— Я не иерей и не диакон, сын мой, — смиренно сказал Оби-Ван, откидывая капюшон, — я джедай, могу и вломить.

В следующую минуту Оби-Ван опять узнал много новых слов, известных только продавцам пневматических отбойных молотков и тем, кто эти молотки использует. Цензурная версия сводилась к тому, что магию, Гарри и его друзей Вернон Дурсли представлял себе связанными с ним и между собой запутанными и предосудительными отношениями. Терпение Оби-Вана лопнуло.

— Мне не нравится ваш цинизм, — сообщил Кеноби, шумно вздохнув и подняв руку в любимом жесте Энакина.

Вернон Дурсли схватился за горло. Через тридцать секунд у него потемнело в глазах. Через минуту он стал мысленно прощаться со всеми родными и довольно искренне просить прощения у всех, кого обидел. Нетрадиционные методы брата Оби-Вана пробудили в нем страх Божий намного эффективнее, чем все проповеди местного священника, вместе взятые.

— Извинения приняты, — глухо сказал Оби-Ван и отпустил Вернона.

Как заметил в свое время по другому поводу покойный остряк граф Дуку, ученичок от учителя недалеко падает. Некоторым экстремальным способам общаться с невежами и дураками Энакин от кого-то все-таки научился.

Со следующим визитом Оби-Вану повезло больше. Сириус Блэк, скучавший в доме на площади Гриммо, был очень удивлен нежданному гостю.

— Я Оби-Ван, — представился Кеноби, отбивая рукой летящие в него боевые заклятия, — учитель Гарри.

— Невероятно! — Сириус потрясенно переводил глаза со своей палочки на руку Оби-Вана. — Как вы нашли этот дом?

— Глаза могут обмануть, — повторил Кеноби в тысячный раз за свое короткое пребывание в этом странном мире. — Доверять можно только Силе. Мне надо поговорить с вами, Сириус.

Сириус Блэк был отщепенцем в своем консервативном и серьезном семействе. Он всем назло слушал маггловскую музыку и не мог говорить на серьезные темы больше десяти минут кряду. Оби-Ван тоже не любил болтать попусту, предпочитая сначала упереться, а потом разобраться. Уже через час Оби-Ван и Сириус вместо задушевных разговоров о Темной Стороне, непрощенке и пророчествах пили пиво и подпевали ансамблю Дип Перпл про дым на воде и огонь в небесах.

Оби-Ван за тринадцать лет общения с Энакином перенял некоторые его убеждения, включая ненависть к рабовладению.

— Отпустил бы ты Кричера, — посоветовал он Сириусу. — И нервам лучше, и душе легче.

— Не могу, — ответил Сириус, — обстоятельства.

Таких отговорок Оби-Ван не принимал. В свое время Йода, а потом Винду битый час втолковывали ему, почему он не должен вмешиваться в судьбу Шми Скайуокер. Оби-Ван терпеливо считал в уме падающих в шахту забраков, разрисованных во все цвета радуги, а потом вышел из Храма, нарушил несколько статей джедайского и уголовного Кодекса и через день отправил Клиггу Ларсу недостающую сумму на выкуп Шми. Подумав, Оби-Ван тогда послал еще и письмо Уотто, в котором указал, что данная сумма — его, Оби-Вана, заднее слово, и отсоветовал болтать и спорить, если нет желания случайно подавиться насмерть собственным хоботом.

— Либероэльфус! — провогласил Оби-Ван, когда Кричер появился снова.

Кричера срубило с копыт, но через полминуты он все-таки встал и растерянно направился к выходу.

— А ну стоять! — неуверенно приказал Сириус.

Кричер не прореагировал.

— Этот нехороший эльф предаст нас при первой опасности, — предостерег Оби-Вана Сириус. — И даже при первой возможности.

— Посмотрим, — сказал Оби-Ван, подстраиваясь к странному следу Кричера в Силе, — Кричер, вернись сюда!

Оби-Вана, как известно, слушались все, кому не улыбалась инвалидность.

— Так-так, — протянул Оби-Ван, в очередной раз замечая, что самые важные и самые сильные воспоминания большинство держит на поверхности. — Ты можешь помочь Нарциссе и Беллатрикс, Кричер. Но, сделав это, ты уничтожишь все, за что страдал и умер Регулус Блэк.

Кричер на секунду задумался, а потом грянулся башкой об стену. Сириус даже протрезвел от такой осведомленности Оби-Вана о семейных делах Блэков — сам Сириус ничего не знал об обстоятельствах гибели своего брата. Оби-Ван со своим обычным юмором начал отсчитывать над нокаутированным Кричером секунды. На семнадцатой секунде Кричер открыл глаза.

— Не вели казнить, магистр Оби-Ван, вели слово молвить! — завопил Кричер, кидаясь Оби-Вану в ноги.

— Встань, Кричер, — велел Оби-Ван, — я тебя не виню. Но поручение к тебе имею.

На Валентинов день Оби-Ван проявил стойкость и выдержку, проигнорировал тринадцать валентинок и на маскарад пришел в маске Вольдеморта. Появление Вольдеморта в середине Большого Зала с возгласом «Всех убью, один останусь!» произвело среди студентов и преподавателей большой фурор. Хаффлпафф почти в полном составе залез под столы. Весь Слизерин немедленно показал в сторону Поттера. Дамблдор сначала хотел выговорить Оби-Вану, что такие шутки неуместны даже на Хэллоуин, но потом, увидев стайку юных ведьмочек, бросившихся к Оби-Вану, как только тот снял маску, признал необходимость маскировки и помог Кеноби уйти из зала и вернуться в обличьи Люциуса Малфоя. Появлению Люциуса в костюме мушкетера обрадовались все, кроме Драко, который в тот момент назло Паркинсон танцевал со смазливой грязнокровкой с Равенкло. Увидев своего мнимого папочку, Драко лишился дара речи на несколько минут и чуть не утратил его совсем, когда его отец ласково потрепал Поттера по голове и дружески подмигнул Гермионе.

Энакин, в отличие от учителя, облачился в черное домино и перед соблазнами устоять не смог. Маскарад начался с танцев, во время которых черное домино пошло нарасхват, потом плавно перешел в стадию «Эничка бесконвойный» и закончился прекрасной дуэлью, в которой Энакин должен был стать главным призом победительнице. Оби-Ван, который никогда не вмешивался в личную жизнь ученика, заметил про себя, что Энакин все-таки недооценивает мощь Темной Стороны. Энакин понял это через пять минут, когда дуэль закончилась предсказуемым исходом, а он получил от победительницы такую выволочку, что молнии Сидиуса и занудство Йоды были бы в сравнении с ней семечками.

Было ли тому причиной развязное поведение Энакина, дуэль Гермионы, высший пилотаж захмелевшего Гарри под сводами Большого Зала или прочувствованная речь лже-Люциуса о преимуществах неволшебной крови и умственных способностях министра магии, но Министерство на следующий же день прислало в Хогвартс приказ «больше трех не собираться».

— Да больше трех, пожалуй, и не надо, — рассудительно сказал Энакин, временно поумневший после вчерашнего.

— А квиддич? — возмутился Гарри.

— Никакого квиддича, — хитро сказал Дамблдор, входя в кабинет Оби-Вана и Энакина, — теперь только драмкружок.

Аберфорт Дамблдор не без оснований считал, что его брату Альбусу Кристобалю может верить только идиот. Идиотов в Министерстве было много. В безопасность разрешения драмкружка под руководством заслуженного тренера, то есть режиссера, мадам Самогони Министерство поверило.

— Звание народного театра ко многому обязывает, — сообщила мадам Самогони, когда Армия Дамблдора собралась на стадионе на первое занятие драмкружка. — Кого мы только не играли! Лучше и не вспоминать.

К Армии Дамблдора, некоторые члены которой несли с собой, с милостивого позволения Оби-Вана, метлы, пытались примазаться несколько членов квиддичной команды Слизерина, но им не хватило актерских способностей, и режиссер Самогони удалила их с поля.

— Не пора ли нам замахнуться на Вильяма нашего Шекспира? — спросила мадам Самогони, в которой проснулся режиссерский азарт.

— И замахнемся! — отозвался Энакин, который всегда был первым на любую авантюру. — Гермионка, у тебя есть Шекспир?

— Я тебе не библиотека, — сердито ответила Гермиона.

— А кто только что сказал «мяу», то есть «Ассио Шекспир»?

Гермиона невинно пожала плечами, и на Энакина свалилось собрание сочинений великого драматурга.

Страницы с Ромео и Джульеттой начитанный Оби-Ван немедленно трансфигурировал в пыль, потому что правильно догадался, кто возьмется за главные роли и в две-три репетиции провалит все прикрытие.

— Гамлет, принц Дуку, — прочитал Энакин название трагедии, оказавшейся теперь первой, — то есть тьфу ты, принц Датский.

— Это и будем играть, — предложил Кеноби, вспомнив, что сразу за Гамлетом идет Троил и Крессида, а трансфигурировать эти страницы в пыль на глазах у Энакина немного рискованно.

Мадам Самогони выбор Оби-Вана одобрила. Первая репетиция на этом закончилась, и началась тренировка.

К следующей встрече драмкружка усидчивый Энакин прочитал только список действующих лиц, но этого ему хватило, чтобы догадаться, кто есть кто. Себе Энакин потребовал роль Гамлета, Гермионе отдал роль Офелии. Оби-Ван, прочитавший всю трагедию, безропотно принял роль Лаэрта, предвкушая, сколько шпилек можно будет по ходу развития сюжета отпустить в адрес Энакина. Уже третья сцена первого акта, до которой Энакин не дочитал, обещала быть настоящим шоу, если вспыльчивая и гордая Офелия не прибьет своих родственников на месте за их морали. Кеноби решил все же поискушать судьбу и поставил на роль Полония Ли Джордана, который уже пристроился было исполнять роль суфлера, но суфлировал такую ерунду, что наблюдающие за репетицией иногда падали от хохота на землю.

— Трансфигурировать тебя, что ли, — пробормотал Кеноби задумчиво, смотря на самозванного принца Датского, — или на усиленное питание перевести…

— На фига? — удивился Энакин, который немного стереотипно представлял себе трагических героев.

— «Он тучен и одышлив», — процитировал Кеноби слова королевы о Гамлете. — Хорошая роль, правда?

На импровизированной сцене огненно-рыжий «друг Горацио» в исполнении Рона Уизли уже встретился с тенью отца Гамлета и под дружный хохот Армии Дамблдора расписывал ее воинственную внешность. Тень отца Гамлета в лице Невилля Лонгботтома смущенно ковыряла носком землю. Репетиция шла полным ходом. Отступать Энакину было некуда.

С каждой следующей репетицией Энакин становился все мрачнее. Сначала он паясничал, обнимая свою Офелию и строя у нее из-за спины рожи чересчур правильным Лаэрту и Полонию, всем на радость изобразил «принца Гамлета в незастегнутом камзоле, без шляпы, в неподвязанных чулках, спадающих до пяток» и повеселил Кеноби монологом о «бедном Йодике», которого он якобы в детстве целовал и с которым играл в лошадки. Но знаменитый монолог он прочитал почти всерьез, и даже не предложил Лаэрту биться на световых мечах с элементами акробатики.

Развеселить мрачного принца Датского могла только рыжая парочка Розенкранц и Гильдерстерн, которая постоянно менялась ролями и несла отсебятину, да еще Ли Джордан в роли Полония. Ли Джордан даже гибель маститого вельможи не смог сыграть без прибауток и вместо того, чтобы скромно упасть за ковром, выскочил оттуда шутом и в ответ на повторный возглас Гамлета: «Что? Крыса?» — вскинул руки и воскликнул: «Ремус! Сириус! Мои старые друзья!» Посвященные, которых было весьма немало, шутку оценили.

— Послушай, — сказал Энакин Оби-Вану после первой полной репетиции, на которой Армия Дамблдора, забросив тренировки, под чутким руководством мадам Самогони прогнала всю пьесу, — чья идея была подсунуть мне Гамлета — твоя или Дамблдора?

— Драмкружок и Шекспира придумал Дамблдор, а Гамлета я, — честно признался Оби-Ван. — Мне кажется, что ты по-прежнему воспринимаешь Единую Силу как своего рода индульгенцию, хотя на самом деле все наоборот. Если в Силе нет добра и зла, то добро и зло в твоей руке. Очень скоро Сила не сможет помочь тебе. И раз соблазн не в Темной Стороне, ты даже более беззащитен перед злом, чем Гамлет, — из-за твоей привычки слишком полагаться на свое могущество и рубить все узлы.

Энакин мрачно молчал, думая над необычно серьезными словами Оби-Вана.

— Ты всегда будешь моим учителем, Оби-Ван, — наконец тихо произнес он.

— Э, нет, — Оби-Ван уже вернулся в свое обычное шутливое состояние, — мне еще пожить в свое удовольствие охота.

— Дуку вон пожил, — ответил Энакин полушутя, полусерьезно, — я так думаю теперь, он действительно стал ситхом из-за гибели Квай-Гона, но не потому, что скучал.

— Ты умнеешь, Энька, — оценил Оби-Ван. — Думаю, Гамлета ты отыграешь Лоуренсу Оливье на зависть. А когда война кончится — мы еще «Много шума из ничего» отожжем.