Семейные ценности рода Блэк (гет)

— Официально: это мое худшее попадание в лазарет, — объявила Сольвейг утром пятого дня своего пребывания в подпространстве. Шли вторые искаженные сутки, когда колдомедик Пьюси не настаивал на постоянном приеме ею снотворных препаратов и даже разрешил садиться на кровати, но особой радости Сольвейг не испытывала.

— Что, отлежали себе всю спину, мисс Ларсен? — хмыкнул Эдриан Пьюси, отрываясь от пергамента.

— Вы хитрюга, док, — сообщила ему Сольвейг, кивая на трансфигурированный стол и несколько свитков. — Вы используете это время как отпуск и допишете свою статью, или что вы там пишете. А я лежу тут, как дура, и даже книжку почитать не могу, потому что ее нет.

— Статью почитать не дам, — покачал головой Эдриан. — Данные предварительные, к тому же без согласования со своим соавтором я не имею права их оглашать. По моим подсчетам, в течение получаса должен явиться Макс. Он принесет "Историю Хогвартса".

Сольвейг издала приглушенный стон.

— Почему не "Сагу о Нибелунгах"?

— Не думаю, что в библиотеке она есть, — пожал плечами колдомедик. — А когда мой крестник болеет, он всегда перелистывает "Историю Хогвартса". Так что надеяться вам остается только на то, что мой брат окажется более сообразительным и притащит учебники. Через неделю, как помните, начинаются контрольные работы, мисс Ларсен.

— А потом — Кубок... — мечтательно протянула Сольвейг. — А мне можно будет тренироваться в воскресенье?

— Только не земле. И с перерывами.

Сольвейг согласно кивнула. Это уже что-то. Лишиться соревнований из-за этой дурацкой ситуации с Люпином было бы слишком обидно. Хорошо, что у грифферского декана был такой крутой дед, который приобрел портативную лабораторию с подпространством. Здорово, что целитель Пьюси догадался их сюда засунуть. Только вот барсуку прописали полный покой, и он дрыхнет пятый день, а она за это время уже извелась. Но лучше терпеть эту изоляцию, чем валяться в Больничном крыле в настоящем времени и пропустить квиддич.

На самом деле — все, что угодно, было лучше, чем пропустить квиддич. Потому что больше в школе ничего интересного не было. Потому что не было рядом Петера, который поддержал бы, окажись она на лавке из-за травмы. Потому что она сама попросила колдомедика Пьюси, чтобы родителям не сообщали о том, что она попала в Больничное крыло. Зачем им знать? Только переволнуются попусту. Уже ведь все хорошо. Жаль только, лежать ей по местным меркам еще десять дней. Хорошо остальным: поучил уроки, сходил на обед, пообщался с друзьями, поужинал — глядишь там и спать пора. А там уже и воскресенье, тренировка...

— А где вы учились на колдомедика, док?

— В Норвиче, на магическом отделении Университета Восточной Англии. После школы съехал от родителей, стали снимать дом в Лондоне пополам с Маркусом Флинтом. Он на играх, я на парах. Как-то так. Стипендия маленькая, дешевле было жить у магглов. Война началась, когда я на четвертом курсе учился.

— Работали в Мунго?

Пьюси помолчал, сжимая и разжимая пальцы на левой руке, словно их свело судорогой.

— Нет, в другой организации.

Сольвейг уже хотела спросить, в какой, как дверь открылась, и в комнатку ввалилась вся хогвартская сборная.

— Лови, Ларсен! — Сольвейг с перепугу отшвырнула пойманный квоффл обратно, и Монтегю, поймавший его, захохотал: — А говорила, что за охотника никогда не играла!

— Я, правда, не играла, — улыбнулась Сольвейг. — Привет, ребята.

— Привет, Ларсен, — плюхнулся на кровать рядом Алекс Пьюси. — Эд, тебя там мадам Помфри спрашивает. Можешь к ней сходить?

Эдриан встал.

— Значит, так. Ведите себя прилично. Мистера Люпина — не кантовать!

— Да, док, — кивнула Сольвейг.

Только за целителем Пьюси закрылась дверь, Алекс подскочил на кровати:

— В общем, я подбил мелкого, Арчи должен задержать его примерно на час. Ну, рассказывай.

— Вы тут за час от скуки умрете, — улыбнулась Сольвейг. — Тут пройдет двенадцать.

— Оо, отлично! — заявил Флинт, трансфигурируя себе оттоманку из стула. — Посплю хоть нормально. А то Макгонагалл с самого утра мозги выносит, — и он закрыл глаза.

— Директор переживает, — перевел Вуд. — Вызывала всех после завтрака к себе. Написала родителям Люпина.

— Бабушке, — поправила Уизли, стоящая у ширмы, за которой лежал спящий Люпин. — Тедди долго еще будет спать?

— Ему нужен полный покой, так сказала мадам Помфри, — одернула ее Робинс. — Ты же уже спрашивала.

Вейлочка грустно покивала и подошла к остальным.

— Помиритесь, — постаралась успокоить ее Сольвейг. Вообще она не была особенно хороша в выражении участия, но видеть кислую рожу Уизлетты было выше ее сил. Девочка неопределенно помотала головой.

— Лонгботтом велел передать тебе благодарность за спасение жизни студентов и целости стадиона, — вспомнил Вуд. — В понедельник начнутся проверки, если бы у нас вместо двух трибун была одна большая дырка и одиннадцать трупов, был бы...

— Пиздец, — закончила Солвьейг. — Но обошлось же.

— Обошлось, — пришлось согласиться всем.

— Только твоя метла... — начал было Крэгги, но Хиггс больно пнула его в лодыжку, и он пристыженно замолчал.

— Да я догадалась, что в щепки, — кивнула Сольвейг. — Но мне все равно в воскресенье только "землю" разрешили, так что успею заказать. Какой-нибудь подержанный "Чистомет". В Лютном есть квиддичная комиссионка.

— Ты была в Лютном? — удивился Вуд.

— Там крутой магазин ядов, брала там отраву для вредителей, когда только переехали в Лондон. И в трактире там вкусно кормят.

Флинт приоткрыл один глаз и приложил руку к лицу в фейспалме.

Капитан! У тебя есть лопата?

Да ладно, эти — не смотрели Стартрек.

— Это все-таки официально прибежище темных магов, Ларсен, — покачал головой Пьюси.

— Да на здоровье, — пожала плечами Сольвейг. — Но на новую метлу у меня все равно нет денег. А на подержанную — вполне. Я адекватно оцениваю свой бюджет.

— Но там же просто... опасно, — тихо возразила Лора.

— Днем — не особо. Там тоже люди живут.

Они еще немного поговорили про предстоящий турнир, приближающиеся экзамены и то, что во время каникул будут тренироваться два раза — утром и вечером, чтобы к первому матчу быть на пике формы, а потом вернулся целитель Пьюси и попросил всех "в настоящее". Спящего на оттоманке Флинта, правда, не тронул. Тот ушел сам, когда проснулся. По лазаретному времени шла ночь на шестые сутки.

"Историю Хогвартса" Сольвейг прочитала за день: книжка обнаружилась заткнутой под матрас, хотя она даже не заметила, как ее подложили туда. Самым забавным фактом в этой чудесно иллюстрированной детской книге было то, что во времена Основателей школы мальчикам нельзя было заходить в девичьи спальни, а девчонкам в мальчишечьи — можно. Может быть, оно и сейчас так, но на Слизерине не проверишь. По крайней мере в ее комнату Флинт заходить мог. Может, ее поселили в мужскую? По сути, ее спальня ничем не отличалась от комнаты Пьюси и Флинта, разве что в их стояло две кровати, а в ее — одна.

Книжка была довольно старая, еще довоенная, так что портрета Мастера Снейпа в ней не было. Это могло бы расстроить Сольвейг, если бы не появившийся перед ужином домовик, обнимавший лапками красивую полярную сову.

— Вам письмо, мисс! Птица не давать Бонки отвязывать конверт, мисс! — сказал совсем молоденький большеглазый домовой эльф, протягивая хлопающую крыльями Бьянку приподнявшейся в постели на локте Сольвейг.

— Спасибо тебе, Бонки. Угости ее печеньем, пожалуйста, у меня здесь ничего нет, — она забрала письмо от Драганова, погладив сову по белым перьям. Своенравная птица тут же больно клюнула ее в пальцы. — Ай, зараза.

— Бонки может залечить, мисс! — радостно вызвался домовик, и Сольвейг подала ему руку. Эльфийская магия была абсолютно уникальной. Сольвейг колдовать рядом с Люпином было нельзя, колдолмедик Пьюси тоже воздерживался, а Бонки — можно. Так что Сольвейг не стала артачиться. Домовик что-то прошептал на своем — и царапины как не бывало.

"На предприятии происходит какая-то хрень, жопой чую. Вчера провалились испытания новой модели, тестировщик в магической коме в филиале Мунго в Будапеште. Мы с ссоре с отцом, так что мне не с кем больше поговорить об этом. Сообщи, когда вас выпустят в Хогсмид. Д.Д."

Хогсмида, насколько Сольвейг помнила, не планировалось еще огого сколько, до самого мая. Зато через две недели каникулы, и, пожалуй, можно будет вырваться и в деревню. По крайней мере, Сольвейг слышала, что те, кто оставался в замке на Рождество, могли спокойно ходить туда хоть каждый день.

Она быстро написала несколько строк на обороте и сложила пергамент в тот же конверт, зачеркав адрес. Бьянка, наглаживаемая Бонки и хрустящая совиной вафлей, понятливо ухнула и протянула лапу, позволяя прикрепить к ней письмо. Сольвейг, как и Драганову, видимо, отчаянно казалось, что проблемы "Молнии" как-то связаны с лордом Ларсеном. Оставалось только узнать, как. Технически это было непросто, учитывая, что Драганов занят на сборах, а она — заперта в школе. Но мыслишка была.

Утром, сообщая ей о том, что в течение лазаретных суток прибудет бабушка Люпина (Сольвейг предлагалось на это время притвориться спящей, что она и сделала), Эдриан Пьюси согласился отправить ее письмо из школьной совятни. В письме Сольвейг просила мистера Нотта помочь выйти на Гильдию воров. Лучше британцев в промышленном шпионаже не было никого.

Если Драганов согласится, у них будет информация из первых рук.

И они, может быть, придумают, как прижать старика Фолквэра.

Лишь бы вырваться уже отсюда, из этой дурацкой палаты.

От скуки до конца заточения в подпространстве она прочитала все, что необходимо для сдачи семестровых контрольных, на два раза и даже сочинила половину эссе по Высшим Зельям на тему нестандартного применения рябинового пепла.

А в последний вечер перед тем, как быть выписанными, целитель Пьюси не стал давать Люпину зелье Сна-без-Сновидений, и он впервые за все время встал с кровати. Сольвейг как раз заплетала себе простую косу, мечтая только о том, как доберется до душа и вымоется по-нормальному, без эльфийских Очищающих заклинаний. Он долго говорил что-то о том, как дорога ему Уизлетта и о том, что он доверял ей всем сердцем, но та его подло обманула, и сам он тоже поступил с Сольвейг очень некрасиво, а она потом даже закрыла собой его магический выброс и спасла столько людей... Под конец сбивчивой, явно отрепетированной про себя речи Сольвейг уже казалось, что она не иначе как вторая Моргана, мать ее. Впрочем, ей такие разговоры всегда казались приторными.

— Я ничем не могу тебе помочь, Люпин. Мы не будем с тобой друзьями, и с Уизли я тебе не советчик. Просто держись от меня подальше и не забывай про накопители.

А утром их отпустили по своим гостиным.

Вокруг озера Флинт предложил не бегать в этот раз, а остановиться на прыжках по лестницам на трибунах вокруг стадиона — Сольвейг еще в Дурмстранге очень любила это упражнение, развивающее мышцы ног, так что с удовольствием пропрыгала всю дистанцию, а под конец тренировки к ней спикировала абсолютно черная птица, держащая в лапах большой сверток.

— Я же говорила, что если отправить деньги авансом в Лютный, они никогда не потеряются, — хмыкнула она, забирая у почтальонки свою новую старую метлу. — "Нимбус 2012", очень неплохой вариант.

— Больше тысячи отдала? — спросила Хиггс, уничтожая упаковочную бумагу, которую развязывала Сольвейг.

— Девятьсот пятьдесят. Тут, смотри, надпись стерта и стремена не родные, — показала она. — Но жить можно, — она перекинула ногу через древко и поднялась на пару метров вверх, разогналась, сделал бочку.

Флинт резко свистнул, по-маггловски вставив пальцы в рот:

— Ларсен, не дури, снижайся. У тебя же режим.

Сольвейг спустилась уже без позерства, мягко приземлившись на обе ноги.

— Она крутая, — возвестила вместо извинений и закинула метлу на плечо. — Осталось только древко отполировать завтра перед тренировкой. Правда, ничуть не хуже следующей модели.

Удачное вложение почти последних свободных денег радовало, как и долгожданная свобода, возможность ходить в Большой зал на завтрак, обед и ужин, спать на своей кровати и сидеть в общей гостиной у камина. Прекратившееся молчание со стороны Флинта побуждало бывать в общей комнате чаще, даже если это было чревато просьбами Паркинсона и Гринграсс помочь им с уроками. В общем-то, понимала Сольвейг, ей, наверно, этого даже чуть-чуть не хватало.

А потом началось то, что в разговоре, не предназначенном для Флинтовых ушей, Лонгботтом называл министерской проверкой, а на деле оказалось настоящим безумием. Во-первых, клерков и гоблинов тоже в Хогвартс прибыло едва ли не больше, чем всего студентов на Гриффиндоре (а этот факультет был вторым по многочисленности после Хаффлпафф). Во-вторых, когда открылось второе, новое квиддичное поле, ранее скрытое Чарами Ненаходимости, оказалось, что дорожка, по которой они бегали вокруг озера на тренировках, пересекает официальную дорожку к новому стадиону, идущую от самых дверей Хогвартса и проявившуюся буквально в понедельник днем перед приездом комиссии из Отдела магического сотрудничества и Отдела магических игр и спорта, так что маршрут пришлось корректировать. В-третьих, проверяющие больше пялились на вышедших тренироваться игроков, чем проводили свои дурацкие замеры, и Флинт злился и закипал. Когда Флинт злился, огребали все.

В дополнение ко всему Макгонагалл за неделю до семестрового зачета лютовала; они перешли к трансфигурации человека еще в середине января, а сносные результаты трансформации получались далеко не у всех. Сольвейг ощущала себя каким-то дурацким Скайнетом, когда вместо своей левой руки отращивала пику или — ради смеха — ключ на двенадцать, но совсем не переживала, что, как она ни старайся, превратить себя в животное у нее не получалось. Может, это было и не так уж плохо. Анимагия, пускай и только частичная, удавалась пока что только рэйвенкловцам, как заметил на вечерней тренировке Вуд. Ну, и Люпину, который и не на уроке мог трансформировать себе из носа свиной пяточек. Не то чтобы в этом был какой-то повод для зависти.

Но если от директрисы такое на предсессионной неделе было ожидаемо, то от Малфоя подляны Сольвейг никак не ожидала.

Все началось абсолютно так же, как любое практическое по Высшим Зельям: все студенты разошлись по своим местам, а затем профессор отправил каждому на стол пергамент с рецептом. И Сольвейг, сходив за своими ингредиентами в подсобку, начала варить.

— Ларсен, ты чего? — толкнул ее в плечо Флинт, как всегда работающий за столом позади нее, когда Сольвейг уже минут сорок ничего не добавляла в котел.

— Все нормально. Осталось добавить стандартную смесь и омелу и помешать.

— Ларсен, в составе Зелья для улучшения памяти нет омелы, — заметил Флинт, накрывая свой котел крышкой и уменьшая огонь под ним. — А ты что варишь?

— Зелье... забывчивости? — она схватила пергамент, доставшийся ей в начале урока и с удивлением обнаружила, что варила совсем не то, что было в нем указано. — Пьюси? Ты тоже варишь Зелье памяти?

— Весь класс его варит, Ларсен, — так же шепотом ответил Алекс, не оборачиваясь.

— Кроме меня, — буркнула Сольвейг себе под нос и продолжила варить зелье. Не выливать же теперь.

Только вот почему она варит его? Когда были подменены рецепты? Почему она не заметила, что зелье значительно легче любого, что они готовили в течение этого года, повторяя программу пятого и шестого курса и двигаясь к усложнению материала? Не иначе как кто-то стукнул ее Конфундусом или... пропитал полученный ею пергамент как раз таки Зельем забывчивости!

Она не помнит, как у нее в руках оказался этот лист.

Заглянув к ней в котел, Малфой хмыкнул, наградил пятью баллами за прекрасно сваренное зелье, отнял эти же самые баллы за то, что зелье не соответствует теме занятия, и потребовал явиться в субботу переваривать. Сольвейг смахнула в сумку свои вещи и ушла раньше звона колокола.

Если бы Малфой снимал баллы со Слизерина, она бы лишилась еще пяти, если не больше.

В ближайшем туалете Сольвейг с ожесточением трет мылом ладони, избавляясь от остатков зелья, если они есть у нее на руках — никакие Очищающие чары их не удаляют лучше обычного куска мыла, даже маггловского. Одновременно с этим она проклинает себя за невнимательность и рассеянность. Это же пятница, последний урок — дальше только обед и вечером тренировка, и сейчас она вполне могла вернуться и приготовить зелье правильно. А завтра Остара — и мама прислала ей письмо с просьбой к Макгонагалл отпустить ее домой на этот день. Они не смогли с папой вырваться из рабочего ритма после того, как директриса все-таки написала им письмо, сообщив о том, что Сольвейг попала в лазарет, но могли отпросить ее — и Макгонагалл согласилась отпустить, даже разрешила воспользоваться ее камином, если нужно. И теперь вот Малфой оставляет ее в субботу на отработку?! Ну, нет.

Закинув в себя еду в Большом зале, Сольвейг решительно двинулась к преподавательскому столу и при всех потребовала разрешения сварить испорченное зелье на послеобеденном уроке.

— Я не помешаю, профессор, — заверила она Малфоя.

— У первокурсников контрольная работа, мисс Ларсен. Думаю, у вас хватит выдержки, чтобы не подсказывать, — великодушно соглашается, наконец, зельевар и отпускает ее готовиться. До конца обеда еще много времени, чтобы повторить рецепт Зелья памяти и вспомнить, что писал об этом Принц-полукровка в своей замечательной тетрадке, даже не подозревая, что однажды его заметки будут опубликованы. Да, ограниченным тиражом, да, посмертно — но они здорово помогут тем, кому интересно.

Ей было интересно — потому что в брошюре было немало подсказок для того, чтобы делать зелья эффективнее. Как полевому колдомедику, у которого всегда при себе пять-шесть флаконов с разными составами.

Пары, за которую первый курс Гриффиндора и Рэйвенкло успевает исписать несколько пергаментных свитков, ей как раз хватает для того, чтобы сварить необходимое для оценивания количество состава. Малфой приходит инспектировать ее после того, как последний гриффер скрывается за дверью.

— Ну-с, и что же это было сегодня на уроке? — интересуется Малфой, выводя ей в табеле "П".

— Не имею представления. Сэр.

Тот хмыкает.

— Ну, конечно. Вы знаете, мисс Ларсен, что у тех, кто работает в профессии довольно долго, вырабатывается умение определять неточности в рецепте на глаз и с помощью обоняния? Нет? Удивительно, — Малфой обходит ее стол, подходит к шкафу, где хранятся студенческие образцы, достает оттуда сваренное Сольвейг несколько часов назад Зелье забывчивости. — Назовите физические свойства этого зелья.

— Прозрачная жидкость, чуть вязкая в первые полчаса после приготовления, на вкус чуть горчит, если ягоды омелы слишком крупные, либо остается нейтральным — сложно определить, на что он похож. Запах тоже горьковатый, из-за валерианы, но он выветривается в течение часа-полутора.

— Верно, — Малфой откупорил флакон, который сдала ему Сольвейг на занятии и принюхался: — Горький запах сохранен. Значит, здесь не две, а, как минимум, две с половиной веточки валерианы. Это...

— Усиливает эффект, — сказала Сольвейг и закусила губу. Она всегда добавляла на полветочки больше.

Малфой не закончил на этом с демонстрацией. Он подхватил одну каплю пипеткой и растер ее по деснам.

— Горьковатый привкус сохранен. Потому что ягоды омелы, согласно рецепту, нужно было взять засушенные, а не свежие. Это...

— Усиливает эффект, — вздохнула Сольвейг, опасаясь, как бы Малфой не забыл после пробы зелья, что завтрашняя отработка для нее отменяется.

— И выдает авторство зелья с головой. Неделю назад мне довелось повидаться с мистером Ноттом. У него весьма интересный пробел в памяти, мисс Ларсен. Мистер Нотт приобрел у кого-то запрещенное зелье, очень специфическое. А объяснить, откуда оно у него взялось, так и не смог. В Аврорате все в растерянности.

Сольвейг смотрела на Малфоя с вежливым интересом, никак не выдавая своего понимания, что сегодняшний казус на уроке ей устроил сам декан.

— Я не против ваших подработок, мисс Ларсен, — сказал он вдруг. — Но я против того, чтобы вы поставляли Ковену медленные яды. Варите лекарства, например.

— С чего вы взяли, что я имею отношение к амнезии мистера Нотта, сэр?

Малфой неприятно усмехнулся.

— Мисс Ларсен, вы войдете в седьмой выпуск студентов Хогвартса, у которых я веду Зелья. Ни один из них не добавляет в Зелье забывчивости свежую омелу, кроме вас. А среди профессиональных зельеделов поставщика у Ковена по-прежнему нет с тех пор, как они разорвали отношения с семейством Забини в прошлом году. Мой однокурсник Блейз и его жена не согласились помолвить свою совсем молоденькую дочь с внуком Лорда Дракона, и Блейз отказался от нового контракта с боевиками. Так что я знаю, что Нотты в поиске. Но ни один Мастер не пойдет к ним на службу, если его не устроит контакт. А Мастера контракт не устроит, будьте уверены. Только кто-то настолько наивный, чтобы сварить несколько ядов, еще не будучи под защитой Ковена, мог пойти на такое. Зелье забывчивости, предусмотрительно нанесенное на флаконы, безусловно, делает этому зельевару честь, если он не готов к плотному сотрудничеству. Но это не значит, что ему не придется ответить перед Авроратом, когда его найдут.

— То есть вы полагаете, что это я сварила для мистера Нотта несколько ядов? — уточнила Сольвейг.

— Я это знаю совершенно точно, мисс Ларсен. И я не считаю, что это допустимо для студентки моего факультета. Если вы и готовы со школьной скамьи отправиться прямиком в Азкабан, то лично я против того, чтобы Дом Слизерина в очередной раз был обвинен в противоправных действиях его воспитанников. Вы подводите под монастырь не только себя. Вы бросаете тень на честь своих товарищей. Не смейте отпираться!

Сольвейг, уже открывшая рот, чтобы возразить, захлопнула его.

— Теодор ничего не помнит, так что свои пять баллов за Зелье забывчивости на уроке вы получили не зря. Но один состав из конфискованного пакета был настолько специфичен, что у меня нет никаких сомнений в том, что его приготовили именно вы. И, признаться, я был слегка шокирован этим. Имеете предположения, о каком зелье идет речь?

— Видимо, Visio Horribilis, — сказала Сольвейг после нескольких минут молчания. Отпираться, и правда, было уже бессмысленно.

— Бинго.

— Мистер Нотт тоже был... удивлен. Сказал, что я не могла его сварить.

— Уверен, что он сказал не так, — хмыкнул Малфой. — Ваше счастье, что он не помнит этого. Иначе увлекательная встреча со Старшим аврором Поттером была бы вам гарантирована. Уверяю вас, у него в кабинете шикарный вид из окна на Каледонский лес.

Сольвейг фыркнула.

— Не верите? Вид действительно чудесный, если не бегать по кромке Запретного леса дважды в неделю во время квиддичных тренировок, мисс Ларсен. Идите, мисс Ларсен. Думаю, мистер Флинт не любит опозданий. И помните, в другой раз я не стану вас покрывать. Отправитесь прямиком к дементорам. Так что потренируйте на досуге беспалочковый Патронус.

Вот же... хорек!

Уже в дверях Сольвейг повернулась:

— Если Жидкий боггарт — это зелье, которое якобы могут варить только Принцы, как заявил Октавиус Принц на своем экзамене в Гильдии, то почему его смогла сварить я?

— Этот вопрос было бы уместнее задать не мне, мисс Ларсен. Мне неподвластен этот рецепт, — и магический пресс выдавил Сольвейг в коридор.

Завтра у нее встреча с мамой и папой? Отлично. Она найдет правильного адресата для своего вопроса.

Утром она уходит из замка еще перед завтраком, обязуясь вернуться к ужину. Однако вместо того, чтобы сразу аппарировать в закуток к мусорным ящикам за их коттеджем, сначала идет в Лютный поблагодарить старьевщика за метлу, что он подобрал для нее, потом гуляет по Сохо, смотрит — не смотрит — какое-то кино (покупала билет наугад, и ей не повезло), снова гуляет — и собирается домой только когда игнорировать бурчание в животе не остается сил. Можно было бы поесть где-нибудь в Чайнатауне, конечно, но это было бы малодушно, потому что так или иначе Сольвейг собирается повидать маму с папой не только потому, что они не виделись с декабря. В Дурмстранге вообще не было весенних каникул, так что они по полгода не виделись не в скайпе. Вчера Малфой заронил зерно сомнений ей в голову, и за всю ночь Сольвейг искрутилась на кровати, думая о странном яде, который она без раздумий сварила второй раз по просьбе одних и тех же парней, с которыми свел ее Крам, и который, как уверяют все вокруг, у нее не было ни единого шанса сварить.

Родители на кухне. Радости оттого, как они обнимают ее, почему-то нет.

А ведь сегодня Остара, напоминает себе Сольвейг и вымучивает кривую улыбку.

— Присоединяйся к уборке, — предлагает мама, вытирая выступивший на лбу пот рукавом футболки и перекладывает веник в другую руку. Сольвейг сама не может понять, что на нее нашло, но достает обе палочки и, разводя руки в стороны, говорит:

— Экскуро, — уничтожая мокрую от влажной тряпки вокруг веника грязь, и затем: — Тергео, — и вся пыль вокруг всасывается в ее палочки.

— Сольвейг, это ведь ритуальная уборка, — качает головой отец, но свою коробку с ненужными вещами все-таки выносит во двор.

— Я пришла не из-за Остары. Я пришла спросить.

Грезэ смотрит на нее нахмурившись, но садится на табуретку, отставляя веник к стене. Андор возвращается в кухню и запирает за собой дверь.

— Я сварила одно зелье недавно. А потом узнала, что оно довольно специфическое. Поэтому у меня есть вопрос. Пожалуй, к тебе, мама. Я никогда не была в доме Андерсоннов и не видела их родового древа. Насколько верно мое предположение, что кто-то из Андерсоннов — сквиб или маг — мог перебраться жить в Британию и породниться с одним из старинных, но бедных чистокровных семейств?

— Этого не было, — покачала головой Грезэ. — Ты прекрасно должна сама знать, почему.

— У магов Норвегии не приветствуются браки между представителями разных национальностей, даже если речь идет о чистокровных, — пояснил папа, когда Сольвейг перевела на него взгляд. — Уж ты-то должна это знать. После твоей помолвки.

— Фолквэр Ларсен пошел на мезальянс только потому, что у него была нелюбимая правнучка, — добавила мама, и Сольвейг уставилась на нее во все глаза:

— То есть ни одну из кузин он бы не обручил с Драгановым?

— Конечно, нет, — фыркнул Андор. — Дед настоящий нацист! Как его только обошел стороной Аврорат после войны с Гриндельвальдом? Во Второй мировой он финансово поддерживал Гитлера. Это знает любой, но еще никто не доказал.

— Я не знала, — покачала головой Сольвейг, поднимаясь и подходя к окну. — Значит, я не ваша дочь.

— Наша. Конечно, ты наша, Сольвейг! — бросилась к ней Грезэ и крепко обняла. Сольвейг стояла, опустив руки и не отвечала на ее объятия. — Мы нашли тебя совсем крохой!

— Нашли? — переспросила Сольвейг, оборачиваясь к отцу. — Как это — "нашли"?

— Наткнулись на умирающего домовика под Колесом жизни в парке Вигеланда. Он был смертельно ранен, у него не было сил на другую аппарацию. Он просто ждал тех, кто сможет его увидеть и забрать корзинку с ребенком. Это последнее, что он смог сделать: сказать дату твоего рождения. Потом он умер, и мы похоронили его. И удочерили тебя.

— А потом пришел Фолквэр и потребовал отдать тебя ему, — прошептала мама, и глаза у нее стали стеклянными, будто она вспомнила тот вечер и испугалась так же сильно, как тогда.

— Ты отшвырнула его от колыбельки невероятно сильным Оглушающим заклинанием, Сольвейг. И он заявил, что примет тебя в Род по всем правилам. Так что ты не просто наша приемная дочь, ты Ларсен. Действительно, Ларсен.

Сольвейг засмеялась. Она смеялась так долго и так громко, что мама накапала ей валерьянки в кружку, а папа начал гладить по плечам. Наконец, отсмеявшись, Сольвейг вытерла выступившие в уголках глаз слезы и приманила из куртки клочок пергамента, смятый, а затем несколько раз выпрямленный, разглаженный руками. Это было то письмо, что она получила от прадеда после своего дня рождения.

— Я не Ларсен, папа. Я пропала с гобелена в сентябре.

— Но тогда как же... обручение? — не поняла Грезэ.

— Мне тоже это интересно, мама. Жаль, что вы не сказали мне об этом раньше. Может быть, тогда мне бы не пришлось проводить над вами эту сложную операцию, а потом — ритуал, от последствий которого меня спас только Феликс Фелицис и то, что матч Болгарии против Словакии так затянулся, что Драганов опоздал на официальную помолвку!

Последние слова она уже просто прокричала в лицо матери — и досадливо скривила губы, замолчав.

— Мы ведь не знали, дочка, — сказал отец, и Сольвейг дернулась в сторону от такого обращения. — Правда, мы не знали, что ты пропала с гобелена, Сольвейг.

— Я попала в Больничное крыло тогда. Колдомедик сказала, что мое магическое ядро испытывает влияние Родовой магии. Я не поверила. А потом подумала, что Фолквэр так зло пошутил. Что он хотел меня обидеть. А это была другая магия... другого Рода!.. — она сделала несколько шагов по кухне. — Это на чьем-то другом гобелене появилось в тот день мое имя. А я даже не знаю, на чьем. Может быть, вы знаете?

Мама покачала головой.

— Только дату рождения. Домовик не успел сказать больше.

— Понятно.

Не говоря больше ни слова, Сольвейг аппарировала прямо с кухни, а потом просидела до самого вечера в номере в "Кабаньей голове", впервые в жизни напиваясь купленным по дороге огневиски. К Хель спортивный режим. Она выпьет Отрезвляющего, как только доберется до своей спальни, или применит старый маггловский способ: окунет голову в таз с ледяной водой.

Было так мерзко, что закончились силы даже терпеть себя. Сольвейг всю жизнь думала, что она белая ворона среди Ларсенов, а теперь, когда оказалось что к Ларсенам она отныне не имеет никакого отношения, сама не понимала, радоваться этому или огорчаться. Старик Аберфорт Дамблдор, выдавая ей ключ от комнаты, ничего не сказал, хотя видел прекрасно, что бутылку Огденского она уже начала: волосы чуть выбились из косы, щеки раскраснелись... Она пила из горла, закашливаясь от крепости, и смаргивала злые слезы. Больше всего не хотелось думать о маме с папой — о Грезэ и Андоре Ларсенах, а не о настоящих, потому что настоящих она не знала. Но Грезэ и Андор вырастили ее, словно родную, и неоднократно повторяли, что ее появление было настоящим чудом. Видимо, они считали, что так и было. Умирающий домовик под одной из многочисленных скульптур ненормального художника — поистине удивительно! Есть, над чем задуматься.

Ее пьяное уединение завершил внезапно появившийся в арендованной комнате Малфой, заставивший ее почти безропотно проглотить флакон Отрезвляющего и залепивший звонкую пощечину.

В замок они шли молча.

А через неделю контрольных работ за семестр все школьники разъехались домой, оставив в Хогвартсе только детдомовских магглорожденных — Сольвейг, завтракая, увидела небольшую кучку худеньких младшекурсников в поношенных мантиях и с ужасом представила в который раз, что вместо любящих Ларсенов в качестве мамы с папой могла получить койку в любом из сиротских приютов — и квиддичную сборную, у которой впереди был напряженный тренировочный процесс, который должен был завершиться четвертьфинальным матчем с ребятами из американской школы.

А дальше — они не знали пока, чего ожидать дальше.