Семейные ценности рода Блэк (гет)

— Я смотрю, у нас самый опасный предмет в школе — это Маггловедение, — пробормотала Сольвейг, роясь в рюкзаке в поисках заживляющей мази для Флинта. Макс сидел на подоконнике недалеко от Дуэльного зала, где проходили занятия по Защите от Темных искусств, прислонившись разбитым лбом к стеклу. — Интересно, Саммерс запретил мне присоединиться к курсу в середине сентября потому, что у нас действительно была значительная разница в программах, или потому, что не хотел, чтобы у тебя на его уроках была силовая поддержка?

Флинт повернулся к ней, всем своим побитым видом выражая сомнение по поводу силовой поддержки.

— На, — она поставила баночку на подоконник и стала складывать вытащенные наружу мелочи вроде маггловских влажных салфеток, компактного зеркальца, гигиенической помады с мятой из аптеки на вокзале Кингс-Кросс, пары шпилек для волос, нескольких тетрадей, перьевых ручек и пергаментных свитков.

Флинт меланхолично наблюдал за тем, как она засовывает свои вещи обратно в рюкзак, вертя баночку в руках. Шишка у него на лбу налилась серьезная, стесанная кожа нехорошо воспалилась.

— Что не поделили опять?

— Заговорили о политической программе консерваторов на предстоящих парламентских выборах в маггловскую Палату общин и конкретно о намерении маггловского премьер-министра Кэмерона устроить референдум о выходе Великобритании из Евросоюза.

— Не хочешь говорить — не говори, — перевела Сольвейг. Ни одна тема на уроке не стоила того, чтобы бить за нее кому-то лицо.

— Перешли на личности просто, — объяснил Флинт нехотя, намазывая лоб прохладной зеленоватой мазью. Ссадину постепенно перестало саднить.

— Почему почти все твои драки приходятся на Маггловедение вообще? — буркнула Сольвейг. — Опять двадцать баллов потеряли?

— Потому что Саммерс — почти что сквиб, — ответил Флинт, проигнорировав замечание про снятые баллы. Их можно попытаться вернуть на ЗОТИ и Чарах, хотя, конечно, лишаться изумрудов в факультетских часах было совсем не приятно. И Малфой ему об этом во время обеда непременно напомнит. Малфой в принципе был против того, чтобы Флинт единственный из слизеринцев ходил на курс профессора Саммерса, но заставить Пьюси присоединиться было не в его власти — раз, сам профессор не позволил посещать свои занятия Сольвейг — два. Малфоя это злило, потому что во всех драках Саммерс имел обыкновение выставлять виноватым Флинта, а это неизменно сулило потерю очков, даже если на самом деле слизеринца спровоцировали. Почему-то считалось, что провоцировать в школе умеют только его змейки. Уж кто как не Малфой знал, как ошибочен этот тезис.

— А где Пьюси? — подошел к ним зевающий Вуд.

— Разговаривает с Арчи у Большого зала, — ответила Сольвейг, застегивая рюкзак. — Кто помнит, что сегодня будет у Томаса?

— Все против всех, — сообщил подошедший Алекс. — И я уже поговорил с Арчи.

— Молодец.

— Малой узнал, какие у Крама Стабилизирующие чары на древко метлы наложены.

Сольвейг фыркнула.

— Ты Арчи доверил диверсионную деятельность? Я для этого разве их знакомила?

— Теперь Арчи рвется проделать что-то подобное с самым старым "Чистометом" мадам Хуч, надеется, что это поможет вдохнуть в метлу новую жизнь.

— Или первому же тестировщику лишиться старой, — заметил Вуд. — Это может быть опасно.

— Арчи обещал, что не станет ничего делать без меня. И без Кэти. Все эксперименты решено отложить до лета.

— Ну, хоть так, — согласился Флинт. — А то Кэти нам же бошки отвинтит, если с малым что случится.

— Добрый день, седьмой курс! — поприветствовал всех профессор Томас, появляясь у Дуэльного зала. — Прошу на занятие!

Бой всех против всех — это самое интересное, что Сольвейг знала на боевке; во всяком случае такой вид тренировки был для нее привычным, потому что в полной мере имитировал настоящее сражение. Они с однокурсниками-боевиками могли, безусловно, эффективно работать и в паре, и в группе, но в бою, где каждый сам за себя, необходимо было выкладываться чуть больше, чем на 100%, потому что тут не на кого рассчитывать, никто не прикроет спину, никто не накроет Щитом, никто не бросит вместо заковыристого проклятия легонький сглаз. Потому что легонькие сглазы могут поразить разве что ротозея, а в бою они не особенно эффективны. Хочешь вывести противника из строя наименее энергозатратно для себя — думай головой, какие заклинания он не сможет отразить простейшим Протего и на какие не рассчитаны другие, более мощные Щитовые чары. И еще вовремя вспомни, у кого из твоих сегодняшних соперников вторая специализация по Артефакторике и, стало быть, ограниченный исключительно их собственной даровитостью доступ к разнообразным полезным штуковинам, способным пригодиться в бою. Это она и порт-ключа не создаст, а тот же Драганов с легкостью мастерил из ничего всяческие "глушилки" наподобие той, что он использовал в Хогсмиде полторы недели назад. В общем, в Дурмстранге было тяжело, но оттого и интересно.

В Хогвартсе вообще не было абсолютно никакого желания ни с кем сражаться.

— Тот факультет, чей представитель окажется победителем, получит тридцать баллов, — провозгласил преподаватель, и Сольвейг фыркнула. Слизерин отстает сейчас от Гриффиндора всего на двадцать пять баллов в общем рейтинге, включая потерянные Флинтом на Маггловедении. И профессор Томас, отчаянно симпатизирующий львятам, наверняка об этом отлично знает.

М — мотивация.

— Ты знаешь Сонные чары? — спросила Сольвейг Пьюси, разворачиваясь так, чтобы никто из гриффиндорцев не видел ее лица.

Пьюси кивнул. Флинт повернул на них голову, вытаскивая свою волшебную палочку из кобуры. Сольвейг улыбнулась ему и тоже достала палочку.

— Займите удобные позиции, господа. Начинаем на счет "три"! — раздался над головами студентов магический усиленный голос Томаса. — Один... Два... Три! — одновременно с профессором Сольвейг схватила Флинта за руку и рявкнула:

— Соппоро!

Серое облачко Сонных чар вырвалось из ее палочки и палочки Макса, привыкшей уже подчиняться Парной магии, и палочки Пьюси, тоже наложившего эти чары. Облачко быстро достигло гриффиндорцев, начавших друг за другом падать на каменный пол. Слизеринцам осталось только приложить каждого Петрификусом и связать Инкарцеро.

— Отлично придумано, мисс Ларсен, но бой идет до одного победителя, — заметил Томас, когда Сольвейг уже думала убирать палочку. — Тридцать баллов Слизерину!

— Ступефай! — выпустил Пьюси в нее красный луч, и девушка распласталась по полу, уходя из-под обстрела.

— Глиссео! — разгладила она пол под ногами противника, и Пьюси, поскользнувшись, стал заваливаться назад. — Målløs! — догнал его оранжевый луч в ответ, и Алекс, оглушенный, упал на пол.

— Импедимента! — ярко-голубой луч вырвался из палочки Флинта и ударил Сольвейг в грудь, заставив замереть на месте. — Экспеллиармус!

Широкий купол Щитового возникает на пути красного луча Обезаруживающего заклинания сам собой и держится, пока действие Чар помех не спадает.

— Overskygget! — на глазах Флинта мгновенно появляется черная повязка, мешающая зрению, и он мотает головой, пытаясь избавиться от нее, но Финита не действует. Ну, а стала бы Сольвейг использовать заклинания, которые снимет невербальная Финита? Конечно, нет.

Пока Флинт борется с повязкой, она успевает сменить позицию и даже снять мантию, отбросить ее в сторону окна. Профессор Томас, еле слышно хмыкнув, ничего не сказал. Сольвейг помотала головой, разминая мышцы шеи.

— Нападай, кэп, — улыбнулась она, увидев, что Флинту удалось справиться с мороком, дуэльно поклонилась, не сводя с соперника глаз.

Флинт швырнул в нее что-то незнакомое, похожее на плеть — Сольвейг не стала проверять, ушла из-под удара кувырком, не целясь бросила связку Режущих чар и краешком одного из заклинаний задела — Флинт зашипел сквозь зубы, как обиженный книззл, и ответил Жалящими: одно попало Сольвейг в грудь, и кожа там мгновенно опухла и начала чесаться, как зудят обычно пчелиные укусы.

Они еще немного покружили по залу, делая легкие выпады и успевая блокировать чужие, прежде чем снова приняться за агрессивные атаки: Сольвейг с размаху бросила во Флинта ледяные иглы, он — испепелил их огненным вихрем, сорвавшимся с кончика палочки; вокруг них летали желтоватые молнии и рассыпались веером зеленые искры, взрывался воздух, замороженный Глациусом. Одно из заклинаний Сольвейг попало в рюкзак Флинта, и из него вырвались вверх учебники и перья — тот немедленно отправил их в атаку, заставив лететь прямо в Сольвейг. Наткнувшись на выставленный Щит, книги упали на пол, раскрывшись на закладках из клочков пергамента.

Сольвейг взмахнула палочкой: на месте всех предметов Флинтова рюкзака появились кинжалы. Схлопнув руки перед собой, она отправила их в однокурсника, остановив в миллиметрах от его лица: Щитовые чары заискрились, разрезанные, словно масло.

— Аvvæpnende! — палочка Флинта перекочевала в раскрытую ладонь Сольвейг.

— Сдаюсь, — поднял обе руки вверх Флинт.

Сольвейг хмыкнула, но кинжалы так и не опустила, оставив их левитировать у головы однокурсника.

— Без шуток, кэп?

— Без.

Кинжалы осыпались на пол с глухим ударом, вернув себе внешний вид учебных принадлежностей.

— Твоя палочка, Флинт, — Сольвейг протянула ее рукоятью вперед.

Это была демонстрация доверия.

— Спасибо, Ларсен.

Дождавшись, пока Сольвейг уберет свою палочку в кобуру и развернется, чтобы идти за своей брошенной на пол мантией, Флинт сильно дернул ее на себя, обхватив локтем за шею и уперев кончик палочки в горло.

— Ах ты змей! — возмутилась Сольвейг, чуть хохотнув. Флинт хмыкнул ей в затылок. — Вот и верь вам, слизерам.

— Ты такая же, — заметил Флинт.

— Да, — согласилась Сольвейг и внезапно ударила его напряженными пальцами в лицо, попав прямо в незащищенные глаза. Флинт коротко крикнул, одновременно и от неожиданности, и от боли, выпустил ее из захвата, прижимая ладони к лицу.

Томас, кажется, замер в метре от них, не зная, что делать.

Сольвейг аккуратно забрала у Флинта палочку из руки, сунула себе за пояс, потом отвела чужие ладони от покрасневших от ее удара глаз, чуть влажных от набежавших слез.

— Bedøve, — из-под кончика ее палочки полилось золотистое свечение, свойственное многим медицинским заклинаниям. — Helbrede. Прости меня. Прости меня, пожалуйста, Макс.

— Ты выиграла, — заметил Флинт, когда боль совсем прошла. Лопнувшие капилляры в его глазах восстановились.

— Я не люблю, когда меня хватают за горло.

— Никто не любит.

— Я не хотела сделать тебе больно.

— Нет, Ларсен. Ты хотела, — возразил Флинт и, получив свою палочку обратно, наколдовал Пэк: все его вещи аккуратно сложились обратно в рюкзак.

Сольвейг поджала губы.

— Минус двадцать баллов, мисс Ларсен! Когда же вы прекратите калечить своих однокурсников?! — возмутился профессор Томас, словно отмерев, когда студенты потеряли друг к другу интерес.

— Не знаю, сэр, — огрызнулась Сольвейг, очищая мантию невербальными чарами.

За ее спиной Флинт снимал действие заклинания с лежащего навзничь Пьюси, преподаватель освобождал аккуратно сложенных у стены гриффиндорцев. Они под Петрификусом прекрасно видели и слышали окончание боя — и Сольвейг было жаль, что никому из них не удалось сбросить чары до самого звона колокола.

Она первая покинула Дуэльный зал, как только профессор Томас разблокировал всегда запираемые на его занятиях двери, привела себя в порядок в туалете и выбежала на улицу, во внутренний дворик, плевав на то, что, скорее всего, пропустит Высшую Трансфигурацию: после звонка Макгонагалл никого в свой кабинет не пускала.

Вообще Флинт был прав: когда она ударила его в лицо, она хотела именно ударить в лицо, а не что-то другое сделать, и она знала, что это определенно больно — иначе этот прием бы никогда не использовался для самообороны при захвате шеи сзади. Сделать больно именно Максу Флинту — нет, не хотела. В бою нет никаких Максов Флинтов, есть просто маг, приставивший палочку к твоему горлу, и у тебя не слишком много способов обезопасить себя раньше, чем противник произнесет заклинание: в наихудшей перспективе — которое тебя убьет. Поэтому сначала она вскинула руки к чужому лицу и только потом поняла, что сделала. Этот поединок должен был быть шуточным, иначе не было и смысла сразу атаковать всех гриффиндорцев, чтобы остаться втроем. Но она не умеет драться в шутку, видимо. В прошлый раз, когда она согласилась на спарринг, в нее полетело смертоносное проклятье, и она разбила лицо Арнольду Ларсену безо всякой магии. Тоже, наверно, юмора не просекла.

Надо написать целителю Хайнце и попросить записать ее на консультацию. Другому мозгоправу она ни за что не доверится.

В Хогвартском дворе не было ни души: студенты редко выходили на улицу между занятиями до обеда, потому что боялись опоздать на следующий урок. Сольвейг не боялась. Ей было абсолютно плевать на то, как отреагирует директриса на ее прогул. Кажется, Макгонагалл не выгонит ее до понедельника — пока не закончится квиддич, а потом... кажется, выпускные экзамены можно сдать и в министерстве. Да ладно, за один прогул никого еще не выгоняли. Даже в Дурмстранге.

Интересно, чем бы она занималась, родись сквибом? Или вообще в семье магглов? Что, если бы она не была внебрачной дочерью Беллатрикс Лестрейндж и ее неизвестного любовника, коим, как оказалось, мог быть не только Темный лорд, но и кто угодно другой? Если бы она не была Блэк (а она пока что, сказать по правде, вовсе не чувствует себя Блэк), но и не была Ларсен тоже (а Ларсен она не чувствует себя с того момента, как Грезэ призналась ей, что она подкидыш)?

Да что было бы... ничего страшного бы не было — это точно. Может быть, она была бы не так хороша в Боевой магии, и не умела лечить, и не умела варить дорогостоящие яды из редких ингредиентов, и боялась свернуть в Лютный переулок в Магическом квартале Лондона, и никогда не познакомилась бы с Димитром Драгановым — и жизнь ее была бы, может быть, не такой беспокойной и веселой.

Ну, да, последний учебный год — просто бесконечное безудержное веселье.

Аж удавиться хочется с такого веселья.

Ну, так что? Вот закончи она маггловскую школу, куда подалась бы дальше? Варить кофе в "Старбакс"? Или, может быть, в университет в Осло или Ставангере? А на кого? Чем таким она могла бы заниматься всю жизнь, не будь в ней и крупицы Магии? Пошла бы на химический, если уж не сложилось бы с Зельеварением?

Или она сама — абсолютно несостоятельна в той, другой жизни, которой живут ее приемные родители?

Что это за мечта такая — играть в квиддич? В тридцать лет ты уже переломан так, что к Костеросту вырабатывается устойчивость, и сколько месяцев из этих десяти-двенадцати игровых сезонов ты проведешь на больничной койке?

Что это за идея такая — изобретать новые зелья? Стоять в дурацкой шапочке над котлом круглые сутки, чтобы потом хвастаться всем вокруг своей бледной, если не пожелтевшей, кожей, тусклыми, выпадающими волосами, чего никак не избежать при постоянных испарениях, даже если работаешь с вытяжным шкафом и покрываешь волосы специальными препаратами?

Стадион или лаборатория — любая нормальная мама сказала бы, что это настоящее безумство. И ее мама, мама Грезэ, именно так и говорила. Потому что она заботилась о ней.

Интересно, а маме Беллатрикс родители сказали хоть слово, когда она приняла Темную метку? Училась ли юная Беллатрикс Блэк в университете после окончания Хогвартса? О чем она мечтала?..

Уж, наверное, ее мечты были далеки от того, чтобы просто жить. А ей, девочке, которую родила Пожирательница Смерти и удочерила норвежская семья сквибов, хочется только этого: жить, жить нескучно, любить кого-нибудь и засыпать, зная, что завтра есть ради чего просыпаться. И пока она знает, зачем просыпаться, только на два утра вперед. А потом, дальше — сплошная, непроглядная тьма.

— Пошли, — легла на плечо рука, и Сольвейг повернула голову. Рядом с ней стоял декан в своей строгой темно-серой мантии и держал под мышкой какую-то толстую книгу. — Я уже слышал об инциденте на ЗОТИ. Пошли, у меня окно.

Сольвейг глубоко вздохнула, но рюкзак подняла и покорно потащилась за Малфоем.

— Бонки, накрой чайный столик, пожалуйста, — позвал Драко домовика, как только за ними закрылась дверь его кабинета. — Садись, куда удобно, — мотнул он головой в сторону камина, и снял мантию, повесил ее на плечики. Рукава его рубашки были подвернуты и закреплены патами. Сольвейг уставилась на чуть заметный след Темной метки и сама не заметила, как села на диван.

Драко, покрутив головой, положил свою книгу на каминную полку и сел напротив, расслабленно откинувшись на спинку кресла.

— Спрашивай, — предложил он. — Я же вижу, что ты хочешь о чем-то спросить.

— Сейчас вы мне декан или кузен?

— Кузен, — улыбнулся Малфой. — Но я воспользовался служебным положением и забрал тебя с Трансфигурации как декан. Напишешь эссе, какое задаст директриса, и прогула не будет.

Сольвейг кивнула.

На столике появился чайник и две чайные пары, и Малфой — кузен — тут же принялся разливать напиток. Чай был травяной и приятно пах мятой, мелиссой и лемонграссом; на блюде рядом возвышалась горка круассанов.

— Ешь, — велел ей Драко, сделав сразу большой глоток из своей чашки. — Я видел, ты почти ничего не ешь на обеде и за ужином.

— Я ем, сколько привыкла, — пожала плечами Сольвейг. — И я не слишком люблю сладкое.

— Все любят сладкое, — отмахнулся Малфой. — А Бонки готовит чудесные круассаны. Не хуже, чем во Франции у maman. Иногда я завидую Скорпиусу — у него доступ ко всяким вкусняшкам буквально неограничен. Ну, разве что диатезом, — добавил он и чуть слышно хохотнул.

Сольвейг тоже усмехнулась. Скорпиус показался ей очень милым, и она была уверена, что одного появления высыпаний на мордашке ему вполне хватило для того, чтобы понять: сладкое в их семье практически под запретом. Нет, никто не будет хватать его за руку, когда та потянется к блюду с пирожными. Но и за свое решение съесть чуть больше, чем следует, он будет расплачиваться собственной кожей. Впрочем, так делали во многих семьях аристократов, знала Сольвейг. И в доме ее приемных родителей было точно так же. Поэтому Сольвейг действительно не любила сладкого. Ну, разве что совсем чуть-чуть.

— А вы меня сразу узнали? — спросила она вдруг, продолжая держать свою чашку в ладонях. — Ну, что...

— Что ты моя сестра? — уточнил Малфой, красиво склонив голову к плечу. — Нет, не сразу. Сначала я подумал, что это Люпин придуривается. Это очень в его стиле. И я был вынужден отсутствовать первого сентября в школе, так что не имел ни малейшего понятия о том, что у нас есть новички на старших курсах. Уже потом в учительской Макгонагалл мне сказала, что тебя отчислили из Дурмстранга. За что кстати?

— Человеческие жертвы богу Локи.

— Смешно, — согласился Драко. — Не хочешь говорить — не говори. Надеюсь, ты не попалась скандинавскому Аврорату на сбыте зелий C-класса.

— Не попалась, — успокоила его Сольвейг. — Значит, после разговора с директрисой вы поняли, что я дочь Беллатрикс и ваша кузина?

— Я подумал, что это возможно. Но я не знал о том что у меня вообще была кузина кроме Тонкс. Тонкс — это мать Люпина. Она погибла во время Последней Битвы.

— Значит, мадам Лестрейндж избавилась от меня сразу после родов.

— Если бы она хотела от тебя избавиться, она бы выпила средство, которое спровоцировало бы выкидыш. Очевидно, она не собиралась от тебя избавляться. А что скрывала ото всех свое положение... вообще-то шла война. И у Темного лорда были... весьма специфические взгляды на то, каким образом достичь силы и могущества.

— Я читала про хоркруксы, — оборвала его Сольвейг. — На уровне учебника по Истории магии.

Драко заметно расслабился после этого уточнения.

— Не обо всех его идеях написано в школьных книгах. Если тетка Бэллс решила скрыть тебя ото всех, значит, на то были причины. Поверь мне, не могло не быть причин. Спроси мою маму. Они были довольно близки после того, как тетка Бэллс вернулась из Азкабана.

Сольвейг сделала еще несколько глотков, не отвечая. Она не знала, с кем ей хотелось разговаривать о биологических родителях и хотелось ли вообще, потому что не было из новоприобретенной родни ни одного человека, которому она бы безусловно доверяла. И даже утренний разговор с миссис Поттер не убедил ее в том, что семья лорда Блэка относится к ней хорошо. А Малфои... Малфои все знали с самого сентября, и ни словечком не обмолвились.

— В феврале вы спрашивали меня о запрещенных зельях, — вдруг сказала она, глядя прямо на Малфоя. Тот кивнул. Вопроса не было, и Малфой не собирался говорить за нее. — Вы спрашивали, потому что сотрудничаете с Авроратом?

— У меня есть лицензия на проведение независимых экспертиз. Аврорат в тот раз обратился ко мне. Но это был исключительный случай. Аврорат предпочитает не связываться с Ковеном.

Сольвейг быстро сопоставила личности мистера Поттера, мистера Нотта и декана, нарисовав для себя приятную картинку неспешной беседы школьных приятелей о бутылочках непонятного происхождения с неизвестным содержимым. Омрачало картинку только то, что действие происходило в Аврорате в кабинете с видом на Каледонский лес.

— Спасибо, — сказала она, отставляя чашку на место.

— За что?

— Что прикрыли тогда перед Авроратом. Теперь я понимаю, что вы сделали это не ради факультета, а ради меня. Хотя я не представляю, как вы определили, что то зелье сварила именно я, если в рецепте говорится, что его никто, кроме Принцев, сварить не может.

— Станешь зельеваром — поймешь, — ответил Малфой. — А пока проверь-ка вот эти работы третьекурсников, если хочешь вернуть те двадцать баллов, что так вероломно отнял у тебя профессор Томас, — и перед ней опустилась внушительная пачка пергаментов и перо, воткнутое в красную чернильницу.

Чтение контрольных работ по свойствам растений В-класса опасности, применяемых для приготовления зелий, немного отвлекло от утренних событий, заставив Сольвейг сконцентрироваться на результате студенческой фантазии. А то, что задание, выданное Малфоем, скорее проверяло склонность третьекурсников Хаффлпафф к выдумке, чем их память или, например, умение списывать, выяснилось уже на третьей работе. Один раз читаешь чушь — думаешь, что случайность; второй раз — что совпадение. На третий раз сомневаться уже не приходилось: барсучата совсем не разбирались в Зельеварении, и Сольвейг, сначала исправлявшая бредовые выкладки на полях, вскоре стала просто зачеркивать их, оставляя под самыми фантастическими абзацами ехидные комментарии. Выше "С" она никому к звону колокола не поставила.

— Иди на обед, — отпустил ее Малфой, принимая стопку проверенных работ и пробегаясь взглядом по верхней, под которой красовалось жирное "О". — Спасибо за помощь, и двадцать баллов Слизерину.

Сольвейг улыбнулась.

— Доброго дня, декан.

— Можешь называть меня Драко, когда нет чужих.

— Доброго дня, Драко, — отозвалась Сольвейг и вышла в коридор. В холле ей встретились Гринграсс и Паркинсон, возвращающиеся с занятий полетами, а потом и Крэгги в желто-коричневой мантии для Гербологии.

Гриффиндорский стол в Большом зале гудел, словно улей: семикурсники вводили остальных студентов львятника в курс, как прошел урок ЗОТИ. Наглое поведение слизеринцев, разумеется, обсуждалось едва не хором.

— Вообще-то это было довольно хитро, — громко сказал Вуд, и на него градом посыпались упреки со всех сторон. В конце концов, парень завернул себе пару сэндвичей и покинул Большой зал. Очевидно, слизеринская хитрость студентов остальных факультетов абсолютно не прельщала. А Сольвейг тем не менее продолжала считать, что трюк с Сонными чарами был крутым. И Парная магия помогла опять же, не зря тренировали.

Появившийся в дверях Большого зала Флинт заставил напрячься. Сольвейг понимала, что ей нужно перед ним еще раз извиниться, потому что вечером еще предстояла тренировка, и ей бы не хотелось остаться с капитаном команды в напряженных отношениях, но, как и обычно, не знала, что сказать кроме банального и уже сказанного "Прости".

В ее собственном представлении "Прости" всегда хватало, чтобы замять неприятную сцену или легкую ссору. А она сказала "Прости" даже дважды.

Флинт сел напротив нее по диагонали, и о чем-то тихо заговорил с Уоррингтоном, потом к беседе подключился Боул, и Сольвейг, сконцентрировавшись на своей тарелке, продолжила есть. В конце концов, вечером тренировка, и не только сила воли требуется для того, чтобы не падать с метлы.

— "Ларсен, быстро собирайся, жду тебя у себя в палатке, есть дело!" — раздалось буквально под ухом. Сольвейг обернулась на патронуса-орла, бившего крыльями у нее над головой. Она огляделась по сторонам: весь стол глазел на серебристую птицу, но, кажется, ничего не слышал. Ух ты, Драганов освоил настройки приватности. Не прошло и четверти века.

Соорудив себе сэндвич с телятиной и помидорами, Сольвейг выскочила из-за стола и поспешила к выходу из Большого зала. Вряд ли Драганов будет звать просто так, когда расщедрился на приватное сообщение.

Она быстро переоделась в хогвартской палатке в джинсы и свитер, набросила сверху легкую куртку.

— Что случилось?

— Игорь сегодня умер в госпитале.

Драганов был бледен, напряжен и, видно, уже успокоил себя бокалом огневиски. Вески в гостиной его палатки не было.

Сольвейг призвала к себе его походную аптечку, долго шуровала в неаккуратно расставленных баночках и пузырьках, наводя порядок, потом вытащила длинную склянку Отрезвляющего зелья, откупорила, понюхала.

— Пей, — подала она ему бутылочку. — Пей, быстро.

Драганов подчинился.

— Гадость.

— Потому что покупал незнамо где, — буркнула Сольвейг. — Я сварила бы лучше.

— Ты у нас вообще идеальная, — фыркнул тот в ответ. — Куда нам до вас.

— Заткнись, — скривилась девушка. — Теперь это, — из ее рюкзака, послушный Акцио, вылетел аккуратный фиал с Умиротворяющим бальзамом. — Этот варила я.

— Не сомневаюсь.

Закончив околомедицинские процедуры, Сольвейг уселась в кресло, закинув ногу на ногу.

— А теперь рассказывай, что случилось и зачем звал.

— Игорь сегодня умер в госпитале. Игорь Вълчановски.

— Штатный тестировщик "Молнии"? — уточнила Сольвейг, припоминая, о ком речь.

Драганов кивнул.

— Я тебе не сказал тогда... — он достал палочку и быстро наколдовал Чары конфиденциальности. — Игорь единственный работал на последнем этапе над новой моделью, которую разрабатывали совместно с Ларсенами. Отец очень доверял Игорю, и в целом на этапе испытаний только Игорь мог вносить корректировки. Он разбился на второй день испытаний после того, как написал в отчете, что метла нестабильна. Знаешь, что сообщил мне мистер Смит? Что этот отчет исчез из документации Вълчановски, будто Игорь его и не подшивал в папку по проекту.

— Тогда откуда ты знаешь, что этот отчет был? — спросила Сольвейг, не слишком удивляясь.

— Я его читал. Я был в тот день на производстве и разговаривал с Игорем. Он был дальним родственником мамы. Четвероюродным племянником, кажется. Мы иногда ужинали с ним и его женой Анкой. В тот день я принес ему билеты на товарняк с Румынией, а на завтра...

Сольвейг подошла к нему и взяла за руку, погладила по ладони, пропуская капельку Магии. Драганов притянул ее к себе и крепко обнял, зарывшись лицом в распущенные по плечам черные волосы. Они постояли так немного, пока Сольвейг, наконец, не отстранилась.

— Что дальше?

— Я отпросил тебя у Лонгботтома. Мы идем в Косой переулок, а оттуда — порт-ключом на встречу с мистером Смитом.

— Ты же говорил, что лучше мне не быть с ним знакомой, — вскинула бровь Сольвейг. — И Нотт так говорил.

— В этот раз я хочу, чтобы ты тоже присутствовала. Потому что от того, что ты услышишь, будет зависеть наше с тобой поведение в кругу твоей семьи.

— Ларсены — не моя семья, — спокойно заметила Сольвейг.

— Тогда, возможно, ты быстро согласишься со мной. Я мог бы простить старикану Фолквэру деньги и репутацию. Но я не прощу ему смерть своего родича.

— Но сначала получи доказательства, хорошо? — попросила Сольвейг, застегивая куртку. — Идем, — и она первой вышла из палатки.

Порт-ключ перенес из Косого переулка в небольшую аккуратную, но мрачную гостиную, где их уже ждал тот самый мистер Смит — человек в темном плаще с глубоким капюшоном, скрывающим лицо. Голос его был скрипуч, и Сольвейг показалось, что он пользуется какими-то неизвестными ей Чарами маскировки, которые искажают ему голос. У мистера Смита были длинные узловатые пальцы, по которым, впрочем, нельзя было определить его возраст. С равным успехом ему могло быть и сорок, и хорошо за восемьдесят. После сорока маги вообще долго не стареют. Комната была заставлена стеллажами с книгами от пола до потолка; все они были покрыты пылью.

Мистер Смит передал Драганову папку с документами, которую он долго листал и, пользуясь заклинанием-выделителем, помечал на копиях те абзацы, на которые хотел обратить внимание Сольвейг. Она долго вчитывалась в каждый пергамент, пытаясь разобрать их в понятном одной ей порядке, и спустя какое-то время передала довольно толстую стопку обратно Драганову.

— После того, как пресса напишет о гибели г-на Вълчановского на полевых испытаниях новой модели, акции "Молнии" неизменно начнут обесцениваться. Судя по тем данным, что вы предоставили, мистер Смит, заинтересованность в подобном могла быть исключительно у лорда Ларсена. Я все правильно поняла?

— Верно, мисс Драганова, — проскрипел вор, и Сольвейг улыбнулась. Драганов представил ее сестрой, и не назвал ни ее имени, ни фамилии. — К тому же у лорда Ларсена был мотив.

— Какой? — поинтересовался Димитр.

— Вот, — мистер Смит вытащил из-под нескольких пергаментов документы с эмблемой Гринготтса: — Это копии купчих на акции "Молнии", приобретенные лордом Ларсеном на имя своих правнуков за месяц до начала полевых испытаний.

— Парням по два процента, и девчонкам по одному. Драг, у него уже 23%!

— Когда акции обвалятся, он скупит их по дешевке! — понял Димитр.

— Я тоже пришел к такому выводу, — согласился мистер Смит.

— У кого еще есть акции? Кроме тебя и твоего отца? — спросила Сольвейг, складывая документы в папку и перевязывая ее лентой.

— Почти у всех работников компании на уровне среднего звена. По одному или по два процента. У Анки, например.

— Это же инсайдерская торговля. Если у Фолквэра уже 23%, можно подключать Аврорат.

— Лорд Ларсен еще ничего не сделал, мисс, — заметил мистер Смит. — Дождитесь, пока он совершит сделку. Тогда он будет действительно виновен. А его причастность к гибели г-на Вълчановского без труда докажет ДМП.

Сольвейг убрала папку в свой рюкзак, Драганов расплатился с наемником, и тем же порт-ключом они перенеслись на крылечко "Флориш и Блоттс". Димитр тут же выбросил заколдованный камешек в урну и на всякий случай вытер руки платком.

— Ну что, мисс Драганова, по мороженому? — предложил он, кивая на вывеску кафе Фортескью. Сольвейг наколдовала себе часы и помотала головой.

— Пора на тренировку. Я и так пропустила Чары и Трансфигурацию сегодня. И мне нужно помириться с Флинтом. Я ударила его сегодня на практикуме по ЗОТИ.

— С каких пор ты за такое извиняешься? — удивился Димитр.

— С тех пор, как поняла, что бить в глаза было не обязательно.

— Становишься сентиментальной, мать, — заметил Драганов, но крепко взял ее за руку и перенес на самую границу Антиаппарационного барьера, где расположился первый пост авроров. — Иди на тренировку, я погуляю по Хогсмиду. Вечером обсудим нашу свадьбу.

Сольвейг скривилась. Про свадьбу Драганов всегда говорил, едва рядом появлялись чужие люди. Под свадьбой он понимал обсуждение любой информации о Ларсенах, а само слово "свадьба", как правило, отбивало у посторонних желание подслушивать. Единственный, кто желал поучаствовать в разговоре о свадьбе Сольвейг и Димитра, был Оге, и при нем Драганов давал мастер-классы по высокохудожественному свисту. "Брешет, как дышит", — говорил про такое отец Петера. Сам Петер, поскольку, к стыду Сольвейг, находился в неведении относительно произошедших в прошлую субботу изменений в ее родственных связях ничего не говорил, только старался придерживать Оге Ларсена в узде, и пару раз даже прописал ему по шее за не вовремя открытый рот. Тот, впрочем, делал вид, что нимало не смущен, хотя все в команде раньше играли с Сольвейг, и относились к ней гораздо теплее, чем к ее кузену, попавшему в сборную Дурмстранга только в сентябре.

— Куплю тебе чего-нибудь вкусненького, — пообещал Димитр, поцеловав Сольвейг на прощание в лоб. Молоденький аврор, наблюдавший за этой сценой (и, собственно, бывший единственным зрителем устроенного спектакля), вежливо отвернулся.

— Ничего не надо, — ответила Сольвейг и поспешила на тренировку. Как оказалось, они довольно долго просидели на встрече с мистером Смитом, так что теперь ей еле-еле хватало времени на то, чтобы переодеться и выйти на поле. Флинт все так же, как и в сентябре, продолжал ненавидеть опоздания своих игроков.

...Бладжер, просвистев мимо уха Робинс, описал дугу и стал возвращаться к Сольвейг. Она оглянулась, заметив за собой движение.

— Пьюси, пригнись по моей команде! — крикнула она зависшему между ней и кольцами Фосетта Алексу, и тот кивнул. Сольвейг перехватила биту обеими руками и замахнулась с левой стороны. Когда бладжер приблизился к ней, она крутанулась на метле и с силой ударила по мячу, придав вышибале дополнительное ускорение и крикнув: — Давай!

Пьюси успел пригнуться, и бладжер пронесся у него над головой.

— Обратный отбив? — удивился Крэгги, подлетев к ним ближе. — Я думал, его умеют единицы делать!

— Его нужно долго отрабатывать, — ответила Сольвейг. — Ударить по мячу несложно, сложно заставить товарищей по команде не испугаться этого и вовремя пригнуться. Мы так Стокгольмский пансион ведьм прошлой осенью "сделали". Крам вовремя пригнулся, а их ловец полетела с метлы.

— Это жестоко, — заметила Хиггс, кувыркнувшись с зажатым в кулаке снитчем.

— Квиддич в принципе агрессивен, — возразил Пьюси.

— Хорош лясы точить, кто играть будет?! — рявкнул на них Флинт, усилив голос Сонорусом. — Пьюси, Мон, Робинс! Пробиваем штрафные, а то Вуд сейчас уснет со скуки! Фосетт, молодец! Хиггс, спускайся, Ларсен и Крэгги — соберите бладжеры.

— Да, кэп! — крикнул в ответ Крэгги и стал спускаться за летящим вдоль левых трибун вышибалой. Сольвейг полетела за вторым мячом.

До начала тренировки им так и не удалось поговорить с Флинтом, а сейчас, можно не сомневаться, он надолго задержится на стадионе, в одного или на пару с Вудом отрабатывая штрафные броски.

Когда она вышла из раздевалки, Флинт, действительно, еще висел над кольцами рядом с Вудом, отчаянно жестикулируя. О чем они говорили, слышно, конечно, не было.

Сольвейг постояла немного у ворот в подтрибунное, а потом пошла в палатку. Нужно было узнать домашнее задание от профессора Флитвика и что за эссе ей писать для Макгонагалл, чтобы она простила ей сегодняшнее отсутствие на занятии. И, конечно, отдать Драганову папку, а то она так и оставила ее лежать в рюкзаке вместе с остальными вещами.

А еще надо собраться с силами и написать маме. Или папе. Она даже не знала, кому лучше.

Крамовский безымянный артефакт, который сложно было называть "Магифоном", как это придумал Петер, потому что звучало это ужасно, ожил и завибрировал под подушкой. Сольвейг оторвалась от разбора рюкзака и достала трубку.

— Ты уже освободилась? — поинтересовался Петер.

— Практически, — согласилась Сольвейг. — Мне нужно узнать пару домашних заданий и кое-что передать Драганову.

— По свадьбе? — почему-то уточнил Крам.

— Ага.

— Может, потом погуляем?

— Можем прямо сейчас погулять, — отозвалась Сольвейг, убирая не нужные на завтра учебники в тумбочку. — И мне нужен твой совет.

— Я зайду за тобой сейчас, — сообщил Крам и отключился.

Сольвейг быстро переоделась в удобное и распустила шишку на голове, которую делала на тренировку. Волосы отрасли настолько, что без специальных заклинаний, список которых остался в блокноте дома, носить их в пучке на макушке было тяжеловато. Спросить что ли завтра миссис Поттер, где в Лондоне лучше всех ухаживают за волосами?..

— Сольвейг, там в гостиной Петер Крам, — зашла в девичью спальню Джейн Робинс.

— Выхожу, — кивнула та и подхватила со своей верхней койки маггловский блокнот с авторучкой.

Петер стоял у буфета и негромко разговаривал с Лорой и Майклом. Кажется, Хиггс говорила, что "Чистомет 23В" — самая классная метла, на какой она летала. Майкл обнимал Лору за плечи обеими руками. Петер, привычно хмурый, держал в руке гильдейский "Продвинутый курс Артефакторики".

— Мы идем? — спросил Петер, увидев Сольвейг в дверях, и она кивнула. Лора попрощалась и села на диван к своим книгам. Крэгги уселся напротив нее, загородившись ото всех утренним выпуском "Пророка", где обе сборные, вышедшие в финал межшкольного Кубка, поносила Рита Скитер. Из минутного дела вредная журналистка настрочила целую статью о нравах современной молодежи, вседозволенности, хамстве и пагубном влиянии большого спорта на неокрепшие умы. В общем, оторвалась баба по полной программе.

Они вышли к озеру и обошли его почти наполовину, когда Сольвейг решилась признаться, что у нее затяжная ссора с родителями, и она не знает, как помириться.

— Пошли им проходку на квиддич, — предложил Крам, не раздумывая. — Я знаю, что твоя мама не одобряет, но это ведь хороший повод встретиться.

— Проходку? — удивилась Сольвейг. — А где дают?

— Нам учитель Дале принес, а вам, наверно, Драганов должен. Ну, и письмо напиши... Просто извинись, да и все. Спроси, как они там. И позови на финал.

Сольвейг усмехнулась. Если кто и умел придумать простой, как пять кнатов, способ помириться с родителями, так это Петер. Она тут же села, наколдовав коврик на двоих из носового платка, и принялась строчить в блокноте коротенькую записку.

— Отец сказал, тут в субботу будет много тренеров, и селекционеров, и игроков... Как думаешь, нам придут письма с приглашениями на отбор?

— Придут, наверное, — Сольвейг откинула мешающие волосы назад и закрутила их там в колосок. — Ты же здорово играешь в этом плей-офф.

— Ты тоже. Про себя ты не думала?

— Думала, конечно. Просто не знаю... Ну, вот Вуд мечтает играть в "Паддлмир", как отец. А я... Я не знаю, в какую команду хочу, и хочу ли я вообще играть в квиддич профессионально, или это просто блажь, и мне самое место в Магическом университете Лондона. Или Эдинбурга.

— И свадьба еще, — добавил почему-то Крам.

— И свадьба, — согласилась Сольвейг, у которой очень чесался язык рассказать, что никакой свадьбы не будет или будет, но понарошку, но руку довольно больно закололо: Магия предупреждала о том, что она заключала на эту тему контракт. — Думаешь, Драг запретит мне играть? — спросила она почему-то, и Крам пожал плечами:

— Он, может, и говнюк, но не до такой же степени. Ты боишься?

— Чего? Свадьбы? — удивилась Сольвейг. — Я не боюсь. Я жалею.

— Что придется выйти за него?

— Что перед помолвкой не сказала Флинту о том, что прадед поставил мне ультиматум: либо родители умрут, либо я обручаюсь с тем, на кого он укажет. Но на деле это Драганов указал на меня, а не Фолквэр на него.

Крам помолчал.

— У вас были отношения с Флинтом?

— Совсем недолго. Я думала, что проведу ритуал, и не будет никакой помолвки... Но не получилось. Я не сказала тогда. Думала, не придется говорить. Теперь чувствую себя, как редкое драконье дерьмо.

— Я бы на его месте перестал с тобой разговаривать, — признался Крам.

— Он и перестал на несколько месяцев. А потом вроде немножко оттаял... Ну, да ладно. Что теперь-то уж. Раньше свинья полетит, чем он простит меня. Ну а ты? — толкнула она Петера в бок, мгновенно сменив тему. — Как там Иветт?

— Кто? — нахмурился Карм.

— Иветт... Ловец из Шармбатона! Она же к тебе подкатывала еще в Женеве!

— Да? — искренне удивился Петер. — Я не заметил.

— Эпик фейспалм.

— Ну, уж не эпичнее твоей истории, — заметил Крам. — А вообще, прохладно тут. Пошли по палаткам?

— Да, и зайду к Драганову как раз. Крутая идея с проходкой.

Они проговорили еще полчаса, прежде чем, наконец, стали возвращаться к лагерю.

А потом Сольвейг взяла папку с документами, зашла в до сих пор пустую палатку Драганова — все Защитные чары пропустили ее — прилегла на диванчик в гостиной, и незаметно для себя уснула, положив папку под диванную подушечку.