Семейные ценности рода Блэк (гет)

Хиггс вяло размазывает овсянку по тарелке уже десять минут, другой рукой подперев подбородок. Она смотрит в тарелку с таким видом, будто там ее могила. Наконец Флинту надоедает наблюдать за этим, и он швыряет в девочку сложенную комком тряпичную салфетку.

— Пошли на поле, малая, — мотает он головой к выходу из Большого зала. Команда уже в игровой форме, осталось только надеть щитки и мантии. Сольвейг нравится спортивный слизеринский свитер и нравится чуть тянущее чувство в животе, предвкушение и страх одновременно. Оно не покидает ее с самого первого матча, и она рада этому. Квиддич — не хобби. Квиддич — это жизнь.

Она встает из-за стола и тоже идет к раздевалке.

Утром она разбудила Флинта и еще раз продиагностировала его: все зажило. И ссадины на лице, и содранная кожа на руках, и ребра, конечно, срослись. Капитан готов вести свою команду на поле. И это прекрасно.

— Эй, Хиггс, — она догоняет девочку на пути в раздевалку, когда Флинт, завидев мадам Хуч, бежит за ней. — Слушай, — она разворачивает Лору к себе за плечи и говорит, глядя ей прямо в глаза: — Не смотри на нас, совсем. Ты ловец. Есть только снитч, небо и ты. Мы сделаем все, чтобы в тебя не попал бладжер. В лепешку расшибемся. Поймай снитч.

Хиггс улыбается впервые спокойно за сегодняшнее утро.

Сольвейг понимает, что кулак, сжимающий ей все внутренности, чуть ослабляет хватку.

В такие моменты ей становится понятно, почему она в команде — загонщик. Просто ей нравится летать с битой в руке. И еще у нее есть проблемы с контролем агрессии — так говорила Тея, когда видела, как Сольвейг безжалостно избивает боксерскую грушу во дворе во время каникул. И иногда желание сломать кому-нибудь пару костей так хорошо сочетается с возможностью отправить в этого кого-то тяжеленный железный мяч.

Определенно, квиддич — это жизнь.

Сольвейг вышла из раздевалки, чтобы взять свою метлу в чулане и уйти с ней в подтрибунное помещение, откуда команды появляются на поле. И тут же наткнулась на целующихся Уизлетту и Люпина. Вейлочка самозабвенно вылизывала ему рот, вцепившись пальцами в отвороты мантии, Люпин, обнимая ее за талию, менял цвет волос. Из коротких, стоящих торчком синих они стали превращаться в длинные белые, волнистые.

— Салазар, это даже выглядит паршиво, — пробормотала Сольвейг, огибая парочку.

— Не завидуй, Ларсен, — ощерилась Уизлетта.

— Чему завидовать? Что Люпин не способен контролировать свою магию? — удивилась Сольвейг. — Не то чтобы стоящий повод для зависти, — она вышла из коридорчика на улицу, но ее тут же догнал Люпин, схватил за руку.

— Что ты имеешь в виду?

Сольвейг дернула руку в сторону, вырывая ее из чужих пальцев.

— Сначала я думала, ты меняешь внешность на мою, когда хочешь меня позлить. А потом я увидела, как ты смотришь на свою подружку на отборочных. Люпин, ты делаешь это, потому что не контролируешь. Это как магический выброс. Это я тебе говорю как без пяти минут колдосестра.

— Я контролирую! — возразил Люпин поспешно, и волосы начали втягиваться назад, несколько раз меняясь с прямых на волнистые. Это тоже выглядело противно.

— Метаморфомагия — редкий дар, но у него есть глубокие родовые корни. Посоветуйся с главой своего Рода, что делать, чтобы магия в тебе успокоилась, почитай книжки — должны же у вас сохраниться какие-то дневники или еще что-то. Потому что сейчас, Люпин, нет, ты не способен это контролировать. И нас спасает от стихийного выброса, который снесет все к едрене матери, только то, что у тебя творится с внешностью. Иначе бы от Хогвартса уже ничего не осталось.

Это было довольно зло, но это было правдой, и, Сольвейг могла поклясться, это ее пугало, примерно так же, как напугало серебристо-синее свечение у солнечного сплетения несколько недель назад; и еще это немного извиняло Люпина, потому что Сольвейг действительно думала, что ему в кайф выводить ее из себя.

Крэгги, стоя рядом с дверью из подтрибунных, выглядывал в щелочку на поле. По шуму, доносящемуся с трибун, казалось, что стадион забит под завязку, но это вряд ли было так: студентов сейчас училось гораздо меньше, чем до последней войны, а квиддичное поле осталось прежних размеров.

Крэгги теребил край мантии и морщил нос.

— Эй, не бзди, — подошла к нему Сольвейг. — Ты же классно играешь на тренировках.

— Но это моя первая игра.

— Воспоминание о своей первой игре я использую для вызова Патронуса, — призналась Сольвейг, подавая партнеру биту. — И отпусти мантию, а то она к середине игры станет похожа на носовой платок.

— Ларсен, ты, правда, не переживаешь? — спросил Боул, расстегивая вратарский шлем — никак не мог решить, надевать его на игру или нет. Немного постояв так, он стащил его с головы и повесил на будто специально тут же вбитый в деревянную стену гвоздь.

— Я предвкушаю, — ответила Сольвейг и хищно улыбнулась.

— Это будет славная охота, — Пьюси притянул к себе кислого Монтегю локтем за шею и потрепал по рыжеватым волосам. — Нам надо набрать не меньше трехсот пятидесяти очков. Примерно столько мы задолжали факультету.

— Доберем, — заверил Флинт. — И, Хиггс, сделай эту вейлу. Поймай снитч.

Хиггс совсем по-маггловски козырнула.

— Сломаю Уизлетте руку, — сказала Сольвейг. — Хотя можно сбросить Вуда с метлы, без вратаря проще...

— Нет, — довольно резко сказал Флинт. — Кого угодно, но не Вудилу. Слышишь, Ларсен? Не его.

Сольвейг удивленно приподняла бровь.

— Ты не представляешь, Ларсен, как скучно играть, когда нет вратаря, — горестно заметил Пьюси.

— Ты помнишь свой первый матч, Флинт? — спросил Монтегю, когда уже почти открылись двери, разрешая команде вылетать на поле.

— Едва не свернул себе шею, — ответил тот.

— Но метлу расхреначил вхлам, — добавил Пьюси, хохотнув. — Отец прислал тебе тогда знатную вопилку.

— О, не напоминай, — скривился Флинт. — Еще он прислал мне на замену свой школьный Нимбус-2001, сказал, чтобы я довольствовался малым.

— Отличное наказание, — улыбнулась Хиггс. — Мои родители поступили бы так же, если бы я сломала новую метлу.

Сольвейг тоже улыбнулась. Ее родители бы только обрадовались, сломай она метлу: нечего девчонке играть в квиддич. Это же опасно.

Но и в обычной жизни она могла оказаться рядом с чем-то опасным. Например, машиной, начиненной взрывчаткой.

Тогда чем квиддич опаснее жизни маггла?

На поле по крайней мере никто не превращается в отдельные куски горящего мяса.

— Погнали, — шлепнул ее по спине Флинт, и они вылетели на поле, сделали круг по стадиону, были тут же освистаны толпой... Сольвейг обернулась через плечо: изумрудные мантии развевались над стадионом, как флаги, Монтегю улыбался открыто, она еще ни разу не видела у него на лице такой искренней радости, Боул махнул рукой какой-то девчонке из Хаффлпафф, Крэгги удобнее перехватил биту: они сразу договорились, что первым по бладжеру ударит он, а Сольвейг подхватит.

Команды зависли над центральным кругом, мадам Хуч пожелала им удачи и потребовала играть честно, Флинт и Вуд пожали друг другу руки.

— Надеюсь, это будет красиво, — сказал Вуд, поправляя перчатку прежде чем улететь к своим кольцам.

— Не сомневаюсь, — ответил Флинт, приготовившись к вбрасыванию квоффла.

Игра началась.

Робинс выиграла первый розыгрыш, полетела к кольцу, набирая скорость, увернулась от бладжера, посланного Крэгги. В штрафную зону ее не пустили: Пьюси выбил квоффл у Робинс из-под мышки, его поймал Монтегю и устремился к чужим кольцам. Когда грифферские охотники-второкурсники зажали его в коробочку, спикировал вниз и отпасовал Флинту. Тот замахнулся и вколотил первый мяч в верхнее кольцо грифферов, чиркнув Вуду по пальцам. Торжество на его лице было видно через все поле.

— Десять — ноль в пользу Слизерина! — разнеслось над стадионом под гул болельщиков. Что ж, никто не ждал, что им будут аплодировать.

Красные завладели мячом, провели контратаку и сравняли счет. Боул стиснул зубы, провожая глазами падающий вниз квоффл. Пьюси поймал его и рванул к кольцам Вуда.

Хиггс, зависшая где-то с краю, высматривала снитч. Уизли на другой стороне поля делала то же самое. Крошечный мячик им на глаза не попадался.

Надо будет рассказать потом Хиггс парочку обманок, — подумала Сольвейг. Иногда нужно отвлекать на себя внимание ловца соперников, особенно когда цель команды — тянуть время. Им нужно набрать триста пятьдесят очков до того, как матч закончится, а с Вудом на кольцах это не слишком быстро получится. По-хорошему, она не понимала, почему нельзя сбить его с метлы. Вуд был чертовски хорош на своей позиции вратаря, наверняка же его отец тоже летом тренировал.

Если бы ее спросили прямо сейчас, Сольвейг могла бы поклясться, что Флинт ненавидит Вуда всей душой. Потому что та сила, с которой он швырял квоффл в кольца, была сравнима разве что с той, с какой Сольвейг сама била битой по бладжеру, желая проломить кому-нибудь башку. Вуд ухмылялся довольнехонько, как сытый кот, когда ему удавалось парировать удар, после каждого его сэйва трибуны взрывались овациями, а лицо Флинта искажала судорога. Он будто мечтал, как много раз делал на тренировках с Боулом, забить гриффера в кольцо вместе с мячом, чтобы проклятый дятел свалился с метлы от силы удара, но Вуд будто бы знал, что ловить квоффл не стоит, всё отбивал его то помелом, то ногой. От бладжера он вовремя уворачивался, и у Сольвейг аж руки чесались, как хотелось это исправить. Но Флинт четко сказал: сбивать кого угодно — но не Вуда. Ну, отлично. Сольвейг высмотрела отправленный в Монтегю загонщиком гриффиндорцев бладжер, бросилась на перехват, замахнулась, высчитывая траекторию.

— Прости, Робинс, ничего личного.

Бладжер попал грифферской охотнице прямо в живот, когда она подбросила квоффл, чтобы ударить по кольцам Боула; девушка неловко накренилась на метле и, не удержавшись, соскользнула вниз. Сольвейг проследила взглядом ее падение. В принципе, невысоко. Оклемается.

Флинт хлопнул ее по ладони, пролетая мимо с пойманным квоффлом. Атака на кольца Гриффиндора возобновилась. Вуд помрачнел, приготовившись к удару. Крэгги на другой стороне поля бросился под бладжер, летевший в спину Пьюси. Монтегю спешил на добивание. Сольвейг усмехнулась сама себе и рванула к кольцам грифферов по дуге.

— Эй, Вуд, пойдешь со мной на свидание? — крикнула она, пролетая за кольцами, когда Флинт уже приготовился вколотить квоффл в дальнее от вратаря кольцо. Вуд, отвлекшийся на ее голос, повернул голову и пропустил следующий мяч.

— Двадцать — десять! — проревел голос диктора над стадионом. Слизеринская трибуна захлопала, но их поддержка не могла перекрыть свист трех факультетов. Грифферы, конечно, старались громче всех. Столько оскорбительных кричалок Сольвейг не слышала даже на международных соревнованиях.

Слизеринцы пролетели над стадионом круг почета, во время которого Сольвейг с Крэгги договорились бить по загонщикам красных, если выдастся случай, а Пьюси и Флинт — о своем коронном маневре. Сольвейг видела в том году их коробочку, не похожую ни на чью другую. Игрок, зажатый этими двумя в тиски, хоть и мог толкаться, но никак не успевал увернуться до столкновения с оградительной башней; в том году охотник Дурмстранга Мартин Сульберг выпал из-под трибуны со сломанной ключицей и ребром. Этот прием был жестким — потому что без травм обойтись бы не удалось, но это было не запрещено правилами и это было красиво. Что бы ни говорили там всякие соплежуи про fair play и всякое такое. Сольвейг хорошо знала правила и никогда их не нарушала. Но все, что не запрещено, — то разрешено. Кажется, команда Слизерина именно так и думала.

Когда Уоллер впечатался в рэйвенкловскую башенку и выпал внизу без сознания отдельно от своей метлы, у красных остался всего один охотник. Дело пошло быстрее. Сольвейг не стала уворачиваться от посланного в нее бладжера, наоборот, подставила биту, отправляя его обратно. Тяжелый мяч прилетел сопернику в ногу, сорвав с него щиток. Крэгги подлетел забрать биту; Пьюси забросил в кольца Вуда еще один мяч — тот стиснул зубы, видя, что от его команды осталось всего пять человек, причем Уизлетта все больше летала высоко над трибуной Хаффлпаффа, чем высматривала золотой шарик. Хиггс, впрочем, тоже не выглядела особенно занятой. Кажется, снитч не показывался с тех секунд, что Хуч выпустила его из корзины.

Последнего охотника грифферов решили оставить в покое, ему даже изредка позволяли прорываться к штрафной площади, где встречали выбиванием мяча из рук. Никто не запрещал ему финтить, просто мальчишка еще, кажется, этого просто не умел. Сольвейг бы на месте Вуда выгнала его из команды сегодня же вечером.

Ладно, она бы его не выгоняла: этот... Купер? — просто не попал бы в команду, будь она капитаном гриффов. Как и его дружок Уоллер.

Пока они с Крэгги летали за бладжерами поперек поля, хаотично отбивая их туда-обратно и выводя из себя загонщиков Гриффиндора, не успевающих никак этому помешать, парни довели счет до разгромного, хотя и пропустили контратаку, которая могла бы стать острой, не реши Боул взяться за ум и не выбей мяч ногой в сторону своих охотников. Флинт что-то гневно прорычал Пьюси, проморгавшему перехват, и понесся на Вуда с квоффлом под мышкой.

Они набрали уже сто десять очков, грифферам не отыграть, если, конечно, малютка-вейла не поймает снитч прямо сейчас, в чем Сольвейг сильно сомневалась. Главным образом потому, что, расслабившаяся во время матча Уизлетта совсем забыла про бладжеры, так давно облетающие ее стороной. Ну, что ж, это определенно стоило исправить.

Сольвейг догнала и так летящий к ловцу красных темно-синий шар, примерилась, ударила, придавая бладжеру дополнительное ускорение. Мяч врезался Уизли в правое плечо, девчонка заорала не своим голосом, прижимая здоровую руку к больной, повисшей плетью; Сольвейг знала, как это больно и унизительно — не иметь возможности двигать рабочей рукой, ей самой не раз попадало бладжером в плечо как на соревнованиях и тренировках (Драганов ее никогда не щадил), так и во время учебных боев, когда нужно было развивать вторую руку. Преподаватель просто приклеивал рабочую руку к туловищу хитрым заклинанием, и приходилось справляться левой. Зато теперь у нее были обе руки рабочие. И палочки было — две. Потому что настоящий боевик должен владеть обеими руками одинаково, а основную палочку могут выбить или повредить в бою. Как и руку — могут сломать.

Иногда даже на поле, в воздухе, Сольвейг продолжала думать как маг-боевик.

Это определенно какая-то странная профессиональная деформация.

А она еще думала после школы податься в спорт. Куда там.

Кажется, стоит полистать на досуге брошюры Школы авроров.

На Вуда было жалко смотреть; вряд ли ему пришло бы в голову считать свои сэйвы (хотя от маньяка вроде него такое было ожидаемо, думала Сольвейг) — их было больше, чем пропущенных им мячей, но счет на табло говорил сам за себя. Грифферы проигрывали, у них остался один охотник, которому позволили забить два квоффла не иначе как из жалости: Боул показательно отвлекся на разговор с пролетающим мимо Флинтом, у ловца красных осталась одна рука, и Уизли, кажется, не так уж круто летала, чтобы не держаться за древко ни одной в погоне за снитчем, загонщики вообще были какие-то странные. То ли просто еще не сыгрались, то ли... Сольвейг не хотелось анализировать чужую неудачу, она была просто довольна тем, что тот парень, отправивший бладжер в нее, сейчас мучается от нестерпимой боли в голени, куда Крэгги послал вышибалу еще раз после того, как защитник грифферов потерял щиток.

Если про слизеринцев говорили, что они беспринципные гады, но тут Сольвейг не могла согласиться. У них были принципы. Да, бей в слабое место — это один из них. Да, ей подходят такие.

Хиггс увидела снитч где-то внизу у самого поля, когда в кольца Вуда упал тридцать пятый квоффл — они выполнили задачу, отыграли все снятые за драки на уроках очки. Уизли, превозмогая боль в плече, рванула за ней, набирая скорость, Хиггс, увлекшись, сделала пару финтов, отвлекая внимание соперницы и теряя время. Бладжер, летящий на бешеной скорости Хиггс в вытянутую вперед руку, Крэгги принял на себя в метре от земли, железный шар ударил его в бок, Крэгги взвыл, не успел затормозить, кувыркнулся с метлы и пролетел несколько метров по траве...

Мадам Хуч отрывисто засвистела.

Хиггс взмыла вверх, победно потрясая сложившим крылышки снитчем.

— Молодец, малая! — подлетел к ней Флинт, сграбастывая в объятия. Сольвейг хлопнула ее по ладони и спикировала вниз, спеша к лежащему на земле Крэгги. Мадам Помфри бежала туда же из подтрибунных помещений.

— Мы их сделали? — спросил Крэгги, еле шевеля губами, когда Сольвейг опустилась рядом с ним на колени.

— Ага.

— Круто, — и потерял сознание.

— Лора Хиггс поймала снитч! Слизерин победил! — объявил диктор, мадам Помфри переложила Крэгги на носилки и отлевитировала в лазарет.

Они победили. Салазар, они победили.

Когда на Сольвейг с криком бросились Пьюси и Хиггс, все еще сжимавшая в пальцах блестящий мячик, она просто что-то заорала в ответ и повисла у них на руках. Флинт, обнимавший ее сзади за плечи, тепло дышал в ухо. И это было — счастье.

Это счастье; оно бьется за ребрами, пока они с Хиггс моются в пустой душевой — гриффиндорские девчонки в Больничном крыле по вине Сольвейг, но ей плевать: игра есть игра; когда они встречаются с выходящими из мужской раздевалки Флинтом и Пьюси — остальные уже ушли в замок, вон виднеются их спины...

В лазарете Сольвейг садится по-турецки в ногах на кровати Крэгги за ширмой, отделяющей его от гриффиндорской сборной, и перед ужином там собирается вся команда. Пьюси накладывает Заглушающие чары куполом, и они хохочут над всем подряд, пока мадам Помфри не выгоняет всех посетителей из крыла — у Крэгги треснуло два ребра, ему трудно даже дышать, но Сольвейг, подмигнув медиведьме, наливает партнеру полбокала Болеутоляющего по рецепту Мастера Снейпа, чтобы терпеть их присутствие ему было не так тяжко.

— Теперь я попробую вызвать Патронуса, Ларсен, — говорит Крэгги, прощаясь. Сольвейг улыбается.

— У тебя обязательно получится, — заверяет она и прикрывает за собой двери.

Вместо разрешённой вечеринки гостиная Слизерина почему-то слушала битлов, кто-то мурчал "All you need is love" себе под нос. Флинт потягивал воду из стакана, Сольвейг лежала рядом с ним на диване, перекинув ноги в носках через Флинтовы колени и подлокотник, голова её лежала на плече у дремлющего Пьюси. Монтегю развалился в кресле напротив, вытянув ноги на низенькую лавочку и подбрасывал антистрессовый маленький квоффл перед собой. Боул после ужина свалил спать, Хиггс с подружкой болтали о чем-то в другом углу гостиной, обложившись девичьими журналами. По-хорошему, всем надо бы идти по спальням, особенно команде, сильно потратившейся на игре: когда адреналин закончился, все мышцы разом затребовали расслабления, так что после Большого зала Сольвейг просто дошагала до дивана и упала на него, а уж потом к ней присоединились Пьюси и Флинт, отвоевав и себе место перед камином. Не хотелось вообще ничего. Плечо Пьюси было прекрасной подушкой, рука Флинта удобно лежала на лодыжке, Сольвейг и сама задремывала, глядя на пляшущее в камине пламя, и ей было плевать, как они выглядят со стороны. В Дурмстранге уж точно завопили бы сейчас про девичью честь. Она фыркнула своим воспоминаниям о том, что ни свободного времени в гостиной, ни "лежбища котиков", ни битлов в институте не было, потому что лучший отдых — это смена деятельности (устал бегать — упал, отжался), и потрясла Флинта за руку.

— Айда по кроватям. А то отрубимся тут, к утру все тело ломить будет.

Он угукнул, сбрасывая с себя её ноги, встал, затормошил Пьюси. Тот осоловело смотрел перед собой.

Всё завтра.

Стук в дверь гостиной догнал их на входе в общежитие. Из старших, кроме Монтегю, оставались только они, так что Флинт, зевнув, пошёл смотреть, кого принесло на ночь глядя.

— Ну, чего тебе? — устало спросил он у приоткрытой двери. — Давай поругаемся завтра?

— Позови Ларсен.

— Зачем? — напрягся Флинт. Сон унесся к фестралу под хвост. — Если ты решил выяснить, почему она выбила вашей вейле плечо...

— Флинт, — перебил его голос из коридора. — Позови Ларсен, пожалуйста. И сам свали?

— Кто там, Макс? — крикнул Пьюси через гостиную.

— Вуд, — поняла Сольвейг, когда тот повернулся к ним, чтобы ответить. Она оторвалась от косяка, к которому прилипала, пошла к двери.

В коридоре и впрямь маячил капитан грифферов, светя своей симпатичной улыбчивой рожей на все подземелье.

— Макс, — попросил он очень мирно, увидев Сольвейг в проходе, — уйди, пожалуйста.

Флинт хмыкнул, но скрылся в гостиной. Сольвейг высунула в коридор голову.

— Ну? Учти, я не буду обсуждать сегодняшний матч, потому что...

— Ты пошутила? — перебил её Вуд.

Сольвейг нахмурилась.

— Это же был такой отвлекающий маневр, да?

— Ты о чем? — уточнила она.

— Ты пойдёшь со мной на свидание, Ларсен?

А, вон оно что.

— Да, Вуд, тогда я пошутила. Но я пойду с тобой на свидание. Чего бы не пойти?

— Меня зовут Эдвин.

— Спокойной ночи, Эдвин, — Сольвейг уже закрыла было дверь, но Вуд успел сунуть пальцы на косяк. — Ну?

— Ты круто играла, Сольвейг.

Она кивнула и все-таки закрыла дверь.

Это было неожиданно, странно и... приятно? Сольвейг решила, что спать хочет сильнее, чем думать об этом, и ушла в спальню.

Будильник поднял ровно к завтраку. В Большом зале в воскресенье было не слишком много народу — видно, с вечера успели запастись провиантом, чтобы провести в постели подольше времени. Сольвейг в абсолютно маггловских драных джинсах и толстовке с рогатым мужиком упала на скамейку где-то у центра стола, пододвинув к себе блюдо с поджаренным беконом. В животе стало подсасывать.

— Забавная кофта, — присел рядом Вуд, указывая на принт, и Сольвейг недоуменно посмотрела на него. На месте гриффера она бы не стала садиться за чужой стол, мало ли как ему это обернется за дверью факультетской гостиной.

— И тебе доброе утро, — поприветствовала она, подкладывая себе в тарелку овощной салат.

— А, да, привет, — не смутился Вуд, сияя улыбкой. Он что, постоянно улыбается? Сольвейг раньше не обращала внимания. — Как насчет полетать сегодня?

— Можно, — кивнула Сольвейг. — На поле в три часа?

— Давай лучше у Черного озера, — предложил Вуд. — Я буду ждать, Сольвейг.

— Ага.

Если предложение полетать значило, что Вуд будет звать ее по имени, то она чего-то в этой жизни не понимает.

Ладно, она просто не привыкла пользоваться именами в повседневной жизни. Петер и Тея не в счет, они друзья, хотя по поводу Теи можно посомневаться. Она была как старшая сестра, с которой можно было посоветоваться о том, что маме так просто не расскажешь. Она отвела ее в хороший тату-салон, когда Сольвейг только задумала забить рукав, и рассказала, чем тампоны удобнее прокладок. В общем, она была классная. А Петер был просто — Петер. Иногда ей казалось, что они могут общаться без слов.

Так что никакое свидание с Вудом, на которое она вчера согласилась просто потому, что причин не соглашаться не было, а Вуд очень милый, не считалось поводом переходить на имена. Ей нравилась ее фамилия.

И так было привычнее.

Может быть, дело было в том, что по имени ее называло всего четыре человека — мама, папа, Петер и Тея, ну, шесть, если посчитать родителей Крама. Да даже Драганов обычно не звал ее по имени так, чтобы это не звучало издевательски.

Вот сейчас было не вовремя про Драганова.

— Ларсен, — возник за спиной Андрэ Паркинсон, — извини, что глупо повел себя тогда в холле перед часами Слизерина. Вы действительно вернули все потерянные баллы...

— Я не обиделась, — повернулась к нему Сольвейг, кивая мальчику присаживаться рядом. — Я понимаю, что тебе и Гринграсс было досадно.

Паркинсон грустно вздохнул.

— Те баллы были от Флитвика. Не все чары удаются нам с первого раза.

— Никому не удаются, — пожала плечами Сольвейг. — Чтобы магия начала слушаться тебя, ее надо чувствовать. Кому-то в этом помогает медитация.

— Но не всем? — уточнил мальчик.

— Мне помогает полет. Сначала необходима невероятная концентрация внимания на том, чтобы просто не свалиться с метлы.

— Я не умею летать, — признался Паркинсон. — Мама мне не разрешает метлу. Она говорит, что это опасно.

— Моя тоже так говорит, — улыбнулась Сольвейг. — Но, думаю, если ты будешь слушать объяснения мадам Хуч на уроках полетов, у тебя есть все шансы. Метла — это такой же проводник магии, как и палочка. И как волшебный посох. В Дурмстранге учат и ими пользоваться, но мне не особенно нравится. Это все нужно для того, чтобы рано или поздно ты научился управлять магией без внешнего проводника.

— Это возможно? — удивился первокурсник.

Сольвейг прищурилась, повернув голову к столам других факультетов, выловила взглядом неприятную девчонку из Хаффлпафф, бросившую ей какую-то мерзость в котел на прошлых Зельях, щелкнула указательным пальцем о большой, выбрасывая указательный в ее сторону. Волна магии пролетела по залу, как ветер. Кубок с тыквенным соком перед девчонкой упал, выплескивая содержимое ей на блузку. Хаффлпаффка вскочила, отряхиваясь. Сольвейг усмехнулась. Она знала, что преподаватели даже внимания на это не обратят: мало ли за тем столов неуклюжих подростков?

— Но никогда так не делай, — попросила Сольвейг. — Некрасиво нападать на студентов других факультетов. Слизеринцам это не к лицу. Ты слышал, что говорил Флинт в первый день.

Андрэ покивал.

— Я попробую почувствовать магию.

— И потренируй те чары, которые не получаются, на досуге. Чем больше практики, тем заметнее результаты.

— Да? Так ты практиковала метание кинжалов в противника? — Данбар появляется рядом так внезапно, что Сольвейг сначала упирает палочку ему в подбородок, зажав рукоятку боевым хватом, и только потом понимает, что это было необязательно.

— Практиковала, — соглашается Сольвейг, чтобы не отрицать очевидного. Боевку много чему учили.

— А ты уже в штаны навалил, Данбар? — Флинт подходит как раз в тот момент, когда Сольвейг решает, надавить ли на палочку посильнее, чтобы у истеричного гриффера сдали нервы. — Ларсен, убери палочку, на тебя весь Большой зал смотрит.

Сольвейг нехотя повинуется.

— Мисс Ларсен, зайдите ко мне в кабинет после завтрака, — проходит мимо них Малфой. — Десять баллов с Гриффиндора за провокацию, мистер Данбар.

Вуд на миг вспыхивает из-за такой вопиющей несправедливости ("Никто же ничего не сделал, профессор!") — и лишает свой факультет еще десяти баллов за пререкания с преподавателем.

Сольвейг думает, что, наверно, не расстроится, если Вуд передумает с ней летать.

Она думает об этом во время всей заунывной речи Малфоя о том, что слизеринцев действительно часто провоцируют и что стоит относиться к этому спокойнее.

— Извините, сэр, я не подумала.

Что больше такого не повторится, Сольвейг не обещает. Она не может предугадать, как сложится в следующей подобной ситуации.

Может быть, правы были студенты других специальностей в Дурмстранге, когда говорили, что на факультете Гриндельвальда учатся настоящие психи. Сольвейг знала трех человек с боевки, кому колдопсихологи действительно ставили диагноз "психопатия", и советовали сменить профилирующий курс. Они были, пожалуй, лучшими, но их неспособность к раскаянию Сольвейг страшила. Она сама была не прочь напугать таких, как Данбар, но она же сейчас не специально? Просто он ей не нравится и подошел слишком близко и слишком тихо. Она его не заметила, но среагировала однозначно: Данбара она воспринимала как врага. А враг получит какое-нибудь мерзкое проклятье в лицо, если подберется вот так со спины.

Враг.

Странно даже про себя произносить это слово, когда друзей рядом нет. В Дурмстранге не было врагов; были соперники — на квиддичном поле, в Дуэльном зале; были товарищи — в лазарете и колдомедицинской лаборатории, были приятели по команде, был друг — Петер Крам. Был парень, в которого она влюблена — Димитр Драганов (ну, пока не выпустился). А тут... она не знала. Тут можно было валяться на одном диване с Флинтом и при этом не представлять, как он к тебе относится. Флинт мог отодвинуть ее себе за спину во время драки с гриффами — и мог наорать на нее на тренировке. Пьюси — вообще человек-загадка. Остальных она знала хуже. Ну, вот сегодня, может, с Вудом получше познакомится.

Странно было произносить слово "враг" в стране, где меньше двадцати лет назад шла война; в школе, где каждый пятый студент — сирота, даже вон у Флинта только отец, а Пьюси воспитала семья старшего брата. А ведь бои велись прямо в этих стенах. Битва за Хогвартс. История магии, где рассказывали об этом, никогда не была для Сольвейг любимым предметом, а здешний преподаватель-привидение вообще нагонял тоску, но сейчас ей показалось, что она и впрямь повела себя с Данбаром неуместно.

Студентов Хогвартса учили защищаться от Темных Искусств.

В Дурмстранге веками учили нападать первыми. Она просто была прилежной ученицей.

В какой-то момент ей даже расхотелось идти к Черному озеру. Только обижать Вуда тоже было нехорошо.

Летать с Вудом оказалось на удивление здорово. Он был легок на подъем, и ему было плевать на запреты полетов над озером и Запретным лесом, и они улетели довольно далеко в сторону Каледонского леса, частью которого и считался школьный Запретный, выписывая в воздухе разные фигуры и финты. Повернуть в сторону школы решили, только когда уши совсем покраснели от холода.

— Давай до озера наперегонки? — предложила Сольвейг.

— Как говорит отец, кто последний, тот тухлый слизеринец, — усмехнулся Вуд. — Ничего личного.

Сольвейг засмеялась и рванула к Черному озеру.

Чиркнув помелом по темной водяной глади, она раскинула руки в стороны и завизжала. На берегу она оказалась раньше своего спутника.

— Ты очень хорошо летаешь, — похвалил ее Вуд по дороге в замок. Кажется, он совсем не обиделся, что она его обогнала. — Не будешь против повторить на следующей неделе?

— Если будет время. Я почти не готовлюсь к экзаменам.

— Знаешь, я удивлюсь, если в этом году никто не останется на второй год из сборной Хогвартса. Тренировки перед матчами, правда, будут занимать много времени.

Сольвейг удивленно посмотрела на него.

— Что? — смутился Вуд. — Я знаю, что не произвожу впечатление хорошего студента. Но если я завалю Т.Р.И.Т.О.Н.ы, отец меня живьем сожрет.

— Он же спортсмен у тебя.

— Да, но он думает, что кроме квиддича нужно получить еще какое-нибудь образование. Он огорчен, что я больше ничем не интересуюсь. Хотя он в свое время тоже был повернут на одном квиддиче. А ты? Что-нибудь думала о дальнейшей карьере?

Сольвейг помотала головой.

— Ничего конкретного. Хотела взять у пятикурсников профориентационные брошюры. Посмотреть, куда хватит моего набора экзаменов.

Они заперли метлы в чулане на стадионе и пошли к замку.

— А как ты выбирала в Дурмстранге?

— Да все направления были написаны на клочках пергамента и положены в меховую шапку директора. Мы подходили и вытаскивали по два.

Вуд уставился на нее во все глаза.

— Я пошутила, — призналась Сольвейг, и гриффер расслабился. — Просто на боевке учился один прикольный парень, а знания колдомедицины позволяют лечить травмы, которые получаешь в учебном бою, своими силами.

— И как потом с парнем? Сложилось? — улыбнулся Вуд. Сольвейг сощурилась. Можно было не отвечать — вопрос был довольно интимный. А можно было ответить и посмотреть за реакцией.

— Да предложение мне тут по пьяни делал. Как только сил на Патронуса хватило.

Вуд заметно скис.

— Вы до сих пор вместе? — уточнил он.

— Один Всеотец, Вуд! Я бы не согласилась на свидание с тобой, если бы у меня были перед кем-то обязательства.

— А тот парень?

Вуд пропустил ее вперед, открывая тяжелую дверь Главного входа в здание школы. Сольвейг проскользнула внутрь, растерла уши. В холле горел камин и было хорошо натоплено.

— Ему нравится меня бесить, и в жизни у него творится какая-то муть. А может, пошутил.

— Такими вещами не шутят, — запротестовал гриффиндорец.

— Это приличные мальчики вроде тебя, Эдвин Вуд, не шутят. А выпускники факультета Геллерта Гриндельвальда могут шутить по-всякому, — заметила Сольвейг. — Спасибо что позвал полетать. Было круто, — и клюнула его в щеку на прощание. В подземелья она спускалась, не оглядываясь.

Драганов ей больше ничего не ответил после того Патронуса. Может, и правда, это была такая смска по пьяной лавочке. Хотя за ним никогда не водилось привычки напиваться до зеленых пикси — все-таки спортивный режим, сборная Болгарии не будет за него держаться в противном случае. И та записка про Фолквэра Ларсена Сольвейг до сих пор настораживала. Какие дела могут быть у члена совета директоров "Молнии" и старого ворчливого артефактолога с северов? Решил навесить на свои метлы какую-то хитроумную защиту? Проконсультироваться по магическим токам в древке и помеле? А зачем тогда тащить на прием сына — простого загонщика без особенных интересов?

Сольвейг не знала ответов, злилась, что у нее возникают эти вопросы, и, что самое главное, безумно жалела, что думает о Драганове после миленького, до жути благообразного первого свидания с симпатичным и добрым парнишкой.

Право слово, лучше бы она думала о ладной фигуре Эдвина Вуда, его вспотевших волосах, закручивающихся спиральками на затылке, и аромате шоколада, пробивавшемся сквозь терпкий запах мужского пота.

Но в голове сейчас был только Димитр Драганов, утащи его кельпи.

Сольвейг тихо прошла по полупустой гостиной к своей спальне и, на ходу сбрасывая с себя вещи, направилась в душевую. Горячая вода, скорый ужин, почитать учебник по Трансфигурации — и спать.

К йотунам Драганова.