Тропа в прошлое (гет)

Традиции... В современном мире они значат много, а в магической Британии составляют основу бытия. Многочисленные поколения благороднейшего семейства Блэков были воспитаны в духе почитания и соблюдения традиций, создававшихся веками и пронизывающих весь уклад волшебников этого рода.

Будучи маленькими, Беллатриса и Сириус знали и покорно подчинялись всем условностям, но теперь, когда они выросли, те стали претить им. Сириус все чаще говорил о свободе воли, Белла же, хоть и слушала его, на глазах матери пыталась соблюдать семейные обычаи, люто ненавидя их в душе. А все из-за очередной традиции, только теперь уже факультетской, — слизеринцы никогда не должны показывать своих чувств, и эту традицию Беллатриса Блэк соблюдала всегда.

Сегодня пришел день, когда кузенам уже исполнилось шестнадцать, а на дворе стоял один из жарких июльских дней. Сейчас был еще полдень, а значит, перед ритуалом оставалось еще полдня, поэтому Сириус и Беллатриса сидели в небольшой беседке посреди фруктового сада.

— Ты боишься? — спросил Сириус, волосы на голове которого были чуть взъерошены, оттого, что он все утро тщетно пытался поправить их.

— Нет, ведь это всего лишь вступления в права фамилии. Никто не собирается нас убивать, — улыбнувшись, Беллатриса замолчала, а затем подозрительно сощурила глаза. — Этот вопрос был задан потому, что наш бесстрашный гриффиндорец испугался?

— Не дождешься, Блэк! — презрительно усмехнулся Сириус. — Страх — это удел слизеринцев.

— Уж лучше боятся за собственную жизнь, чем безрассудно пускаться в не имеющие смысла авантюры, — хмыкнула Беллатриса, и в голосе ее прозвучала вся накопленная веками межфакультетская вражда.

Оба замолчали, и беседку накрыла тишина, занимая все свободное пространство и нарушаемая лишь размеренным дыханием и чуть учащенным стуком сердец Беллы и Сириуса. Каждый из них сейчас думал о предстоящей ночи, о своем долге перед семьей. Несмотря на слова, в душе каждого сейчас жил маленький комочек страха, с которым оба тщетно боролись. Этой ночью они должны перестать быть детьми и стать полноправными членами рода Блэков, ведь его вековая власть, влияние и сила по праву начнут этой ночью принадлежать им.

— Беллатриса! Сириус! — разнеся по саду звонкий женский окрик несколько часов спустя. — Пора!

— Ты готова? — поинтересовался Сириус у кузины, в ответ та лишь нерешительно кивнула и взялась за протянутую им руку.

Когда приготовления к обряду закончились, Сириуса и Беллатрису ввели в главный зал особняка с разных сторон: девушку с верхних этажей, а парня — через главную дверь. Центр комнаты был заранее освобожден от лишней мебели, а на полу была выведена значительных размеров пентаграмма: знак интеллектуального всемогущества и самодержавия, абсолютный магический символ упорядоченности. Этой ночью он должен был стать вместилищем той родовой магии, которая по праву принадлежала им двоим, и теперь настал час, когда она должна была перейти к своим законным хозяевам.

Моложавый мужчина, стоявший по правую сторону от Сириуса, положил руку на его плечо. Тот чуть повернул голову и натянуто улыбнулся деду. Поллукс Блэк лишь кивнул и подтолкнул его к правому лучу пентаграммы. Стоявшая напротив Поллукса женщина — его жена, Ирма, — поступила точно так же по отношению к своей внучке Беллатрисе, которая теперь стояла у левого луча, гордо вздернув голову, увенчанную серебристым гребнем, украшенным россыпью черного жемчуга. Взгляды их пересекались, и в глазах искрился океан чувств: от священного трепета перед той свободой, которую они должны были получить, до страха перед происходящим. Оба были старшими детьми в своих семьях, и некому было рассказать о том, что предполагает тот ритуал, что ожидал их сегодня. Вокруг стояли родители, но это не предавало уверенности ни Беллатрисе, ни Сириусу, а лишь вносило в атмосферу официальность и холодность. Их семьи никогда не отличались особой любовью, зато аристократическое воспитание, которое в них давали детям, было одним из лучших в магической Британии.В этом семействе были свои странности, которые другие называли помешательством на чистоте крови…

В зале стояла почти ощутимая тишина, и даже свечи, которые по обыкновению трещали, сейчас горели ровным огнем, не издавая ни звука. Поллукс и Ирма, взяв в руки две лакированные шкатулки, встали чуть дальше от основания пентаграммы и начали произносить заклинание, скрестив свои волшебные палочки, направленные к центру символа на полу. Слова на латыни, разносившиеся в тишине подобно грому, зажгли белые линии пентаграммы и теперь те полыхали, словно под воздействием Flagrate. Это было бы завораживающе, если бы не было так страшно. Тела Беллатрисы и Сириуса вдруг будто бы начали наливаться свинцом, тянувшим к полу, а в головах звучал пронзительный звон, от которого невозможно было избавиться. Оба уже закрыли глаза от напряжения и чувств, охвативших их, но от этого стало лишь хуже: теперь в темноте их сознания без всякой системы начали возникать вспышки всех возможных цветов: от искрящегося белого до угольно-черного. Через пару секунд оба упали на колени, а латынь, произносимая их родными все никак не смолкала: огонь только становился сильнее, теперь уже переливаясь не только красным, но и вспыхивая черными искрами, долетавшись почти до потолка.

Лица кузенов кривились от боли, будто бы тысячи игл вонзались в их тела. Душа каждого раздиралась внутренними демонами, отделяя доброе от злого, белое от черного, и последнее, будто горящее в адском огне, становилось больше в сотни раз благодаря силе предков, отдающей свою мощь и превращающей детей в истинных Блэков.

Спустя несколько минут боль, терзающая их, отступила, и они ощутили способность открыть глаза и подняться на ноги. Именно с этого момента они были поставлены перед чертой, переступить которую было лишь в их власти, чертой, за которой уже не существовало таких понятий как справедливость, мораль, нравственность, за ней были лишь гордость и власть. В любой момент они могли перешагнуть ее, но помнили, что, сделав шаг вперед, обратного пути назад уже не найдут…

— Теперь вы — настоящие Блэки, — чуть хриплым голосом проговорил Поллукс, после того, как отставил свою шкатулку в сторону, туда, где уже поставила подобную, только чуть меньшего размера, его супруга. Затем они подошли к своим внукам. Ирма быстрым движением защелкнула на шее Беллатрисы цепочку с кулоном в форме ромба, ее муж поступил также, только кулон, оказавшийся на шее Сириуса, был в форме собаки, подобной тем, что были изображены на фамильном гербе.

— Я полагаю, теперь мы не сможем их снять? — поинтересовалась Беллатриса у деда сдавленным от напряжения голосом.

— Да, — негромко произнес тот в ответ. — А сейчас вы должны идти в отведенную вам комнату. Эту ночь вы пробудите вдвоем, поскольку сила, разделенная между вами, долгое время была единой, и еще несколько часов вам будет сложно отлучаться друг от друга. Ступайте…

— Да сэр, — одновременно произнесли Сириус с Беллатрисой.

Прошло уже полчаса с того момента, как Друэлла и Вальбурга оставили своих детей одних в спальне на третьем этаже особняка. Сириус продолжал неподвижно сидеть в кресле с опущенными веками и из-под темных ресниц смотреть на свернувшуюся в кровати Беллатрису, которая то и дело ловила его взгляд на себе. Молчание, царившее в комнате, нисколько не давило, а лишь давало время успокоиться и четче почувствовать ту силу, которая разливалась по их венам вместе с кипящей кровью.

— Мне холодно, — почти шепотом произнесла Белла.

— Закрыть окно?— спросил Сириус в ответ, на что получил короткий кивок.

Когда створка со скрипом была прикрыта, Сириус не вернулся в кресло, а присел на краешек кровати, где лежала Беллатриса. В комнате почти не было слышно порывов ветра, но тонкие ветки деревьев все еще продолжали стучаться в оконные витражи дома.

— Теперь мы свободны? — вдруг негромко спросила Белла.

— Да, — ответил ей Сириус, а в глазах его заблестел огонь. — Теперь мы по-настоящему свободны.

— А как же традиции?

— А что они? — повел плечами Сириус. — Они будут всегда. Вопрос лишь в том, будут ли традиции иметь влияние на нас? — ухмыльнулся он.

Беллатриса чуть скривила губы в ухмылке и устало прикрыла глаза:

— Возможно, ты прав, и мы сами творцы своей судьбы.

Сириус почти победно улыбнулся и подвинулся чуть ближе, накрыв ее руку своей ладонью:

— Конечно, Белла, — улыбнулся он, а затем поднес ее пальцы к губам, оставив на них часть своего тепла.

От этого движения нечто теплое, забытое где-то в глубине души Беллатрисы, вдруг чуть кольнуло, но потом вновь потерялось внутри нее, оставив лишь горький осадок.

— Может быть, не следует этого делать… Я не хочу, — без особого желания останавливать движения рук Сириуса по краю своего платья произнесла Беллатриса.

Хотя зачем нужно было этого говорить, ведь разве это не она столько лет бросала на него взгляды, в которых смешивалась межфакультетская ненависть и сестринская любовь, гордость и неприязнь, переплетенные с уважением его независимости и возможности когда-нибудь стать свободным от семейных традиций? Не он ли столько лет был так близко к ней, но никогда рядом с ней? Теперь пришло время, когда можно было осуществить свои желания, а наутро забыть о них навсегда.

Сириус все продолжал настойчиво вести рукой по телу Беллатрисы, а та из-под опущенных ресниц, будто бы смущенно, недовольно смотрела на огонь, горящий в его глазах. Он был не таким глупцом, чтобы не чувствовать, что слова Беллы расходятся с ее желаниями, и поэтому даже не пытался прекращать свои ласки.

Очень скоро медленные и осторожные движения превратились в напористые и требовательные, не встречающие сопротивления. Больше не раздавались голоса, и лишь шуршание ткани смешанное с тихим придыханием, раздававшимся сквозь шум моря, доносимый из-за закрытого окна, могло говорить о том, что эта комната не пуста…

Все зашло уже слишком далеко, чтобы быть прерванным. Поцелуи Сириуса горячими следами оставались на коже Беллатрисы, а ее прикосновение к его оголенному телу отдавалось легкой дрожью. Теперь, когда оба могли насладиться властью друг над другом, они отдавались этому полностью, пускай даже неопытно, почти неосмысленно, но по желанию и с наслаждением. Воздух, при каждом новом движении Сириуса становился все тяжелее, а тело Беллатрисы все напряженней, хотя боль, которую она испытывала сейчас, была ничем в сравнении с тем, что она ощущала несколькими часами ранее. Движения стали быстрей, дыхание чаще, и первый крик истинного наслаждения Беллатрисы слился с шумом ветра, ворвавшегося в комнату через раскрывшийся створки окна.

Прошло несколько минут, а каждый все еще ощущал остатки того, что пришлось испытать Беллатрисе Блэк. Тяжелое дыхание, казалось, заполняло всю комнату: кто-то сидел у стола, где стояли шкатулки, кто-то прислонившись к стенке, оперся головой на собственные руки, и лишь Лили сидела посреди комнаты, уткнувшись лицом в колени.

— Нам не стоило этого делать, — чуть слышно прошептала она. — Это их жизнь, их тайны, и нам незачем знать все это.

— Я думаю, она права, — произнес вслед за ней Скорпиус. — Это предназначалось не для нас.

— Откуда тебе знать? — прошипел Джеймс в ответ. — Раз мы начали, то должны довести дело до конца.

— Именно, — через пару секунд отозвался Альбус. — Кто-то должен знать! Они не должны быть забыты.

— Но они мертвы, Ал! — нервно вскрикнул Малфой в ответ. — Их тайны должны остаться с ними! Это не еще один факт для истории магического мира.

— Возможно, ты прав, но, представь, что мы сможем узнать об этих людях! — воодушевленно произнес Джеймс. — А вдруг они совершили нечто такое, что было значимым не только в их судьбе, но повлияло и на нашу?

— Это чужая жизнь! — прорычал Скорпиус, не отрывая взгляда от Поттера. — Подобные традиции создавались не для того, чтобы любопытные гриффиндорцы совали свой нос в чужие тайны. Эти шкатулки нужно убрать как можно дальше.

— Ты не понимаешь, — прошипел в ответ Альбус, отвернувшись лицом к стене. — Эти шкатулки… Они тянули меня к себе, звали открыть их… Это что-то, но значит!

— Хочешь сказать, души их владельцев звали тебя? — испуганно произнесла Лили в наступившей тишине.

— Не думаю… — ответил Альбус. — Скорее магия, которая сосредоточена внутри.

— А теперь? Теперь они зовут тебя? — прошептала его сестра.

— Еще сильнее, — выдохнул он.

— Тогда тем более мы должны продолжать! — вновь настойчиво произнес Джеймс. — К тому же, то, что мы видели, всего лишь начало истории…