Серые кардиналы (джен)

Стоит признать, что глаза я закрыла не только для того, чтобы сконцентрироваться. Ассоциативный ряд между окоченением кошки Филча и, судя по воспоминаниям, состоянием Мэта, выстроился довольно быстро. Еще быстрее пришло понимание того, что, если бы не упрямство и страусиное поведение директора, в школе еще полгода назад провели бы проверку, и Мэт был бы в порядке.

Я была в бешенстве, ведь директор не просто отказался принимать превентивные меры, он сделал все для того, чтобы два идентичных происшествия сошли на тормозах. Осознание того, к чему привела «швейцарская» политика невмешательства старого маразматика на этот раз вызывало не просто непонимание. Пальцы сами собой сжались в кулаки потому что у меня появилось огромное желание разбить Дамблдору лицо. По-плебейски. Без магии. Да до кровавых пузырей. Медленно вдохнув и выдохнув, я начала рассказ. В какой бы ярости я ни была, заострять внимание на том, что о уже произошедших окаменениях поставили в известность двух членов попечительского совета, я все таки не стала. Это могло сильно ударить по Августе и Невиллу… Да и с Малфоем связываться не хотелось.

Несколько раз директор пытался влезть в мой рассказ с уточнениями и дополнениями, так как я « в силу возраста не вполне понимала, о чем говорила». Если бы не Скримджер, лишь весьма условно выбиравший выражения, чтоб заткнуть фонтан красноречия Альбуса, я бы, вероятнее всего, не сдержалась.

Тем не менее, как бы ни импонировал мне Руфус, спустя некоторое время, я осознала к собственному ужасу, что была рада тому, что Дамблдор настоял на своем присутствии при разговоре. У аврора была бульдожья хватка и делать скидки на пол или возраст он не собирался.

За время разговора я успела описать во всех деталях события, занявшие по времени от силы минут двадцать. После первого подробного рассказа Скримджер заставлял меня снова и снова отвечать на бесконечные повторяющиеся вопросы, уточняющие каждую, даже самую мелкую деталь. Уже через час я поняла, что переоценила свои силы, но сдаться не позволяла совесть. В очередной раз подробно описав звуки, которые я услышала, прячась за доспехами, окончательно охрипшим за это время голосом, я замолчала.

До этого момента мне казалось, что постоянными медитациями и ментальными тренировками я обеспечила себе способность хоть сколько-нибудь контролировать свои эмоции. Ни черта! Мне было плохо, как никогда. Я неосознанно подтянула колени к груди и обняла их руками, сцепив пальцы замком. Действие успокоительного давно закончилось: пальцы дрожали и не слушались, из глаз были готовы потечь слезы, да и сама я держалась уже на чистом упрямстве.

Но Скримджеру, казалось, было все равно. Он раз за разом продолжал задавать одни и те же вопросы, видимо, надеясь получить какую-то дополнительную информацию, а я раз за разом, рассказывая о событиях, переживала весь ужас того вечера. В какой-то момент проскользнула мысль, что если все следователи вели себя, как Руфус, я вполне понимала, почему иногда свидетели прячутся не хуже злоумышленников, не желая иметь дел с полицией.

— Достаточно, — жестко сказал Дамблдор. — Я понимаю необходимость по горячим следам выяснить, что именно происходило в тот вечер, но ты и сам прекрасно видишь, что девочка рассказала все, что знала.

— Как лечащий врач я требую, чтобы мою пациентку оставили в покое, — возмущенно прокомментировал Смартвелл, выйдя из-за ширмы, и просверлил в Скримджере пару дырок недовольным взглядом. — Мы два дня потратили на то, чтобы привести ее в себя. После вашей милой беседы, думаю, нам теперь понадобится еще неделя.

— Юная леди высказала желание помочь следствию…

— Не передергивай, — сурово насупив брови, от чего над переносицей у него образовалась морщина в виде галки, перебил директор, — Я лично предоставил тебе всю необходимую информацию. Вместо благодарности, я получил ордер на арест Хагрида и допрос учеников с досмотром личных вещей. Это неприемлемо и отвратительно. Я был против и высказал свой протест в Визeнгамоте и на заседании Министерства. Высокий совет меня услышал и согласился с тем, что твои методы должны быть пересмотрены. Тем не менее, меня попросили оказать тебе содействие. И до недавнего времени, я его оказывал. Ты не смеешь меня перебивать, мальчик, — жестко осадил попытавшегося что-то сказать аврора директор, — Я не был согласен, но позволил тебе привести в школу авроров, я позволил вам допросить учеников и не чинил препятствий, когда вы забрали ни в чем не виновного Хагрида. Ты не можешь отрицать, что я оказывал тебе всяческое содействие. Но всему есть предел, ибо ты перешел грань. Если ты не вспомнишь, что допрашиваешь не привычное тебе отребье, а тринадцатилетнюю девочку, я силой председателя Визенгамота вышвырну тебя отсюда и не премину поставить под вопрос твой профессионализм и методы в Министерстве.

Скримджер поморщился, но отступил. Мне стало стыдно и за мою слабость, и за ту радость, которую я испытала, когда аврор пожелал мне скорейшего выздоровления и удалился в сопровождении директора. Целитель Смартвелл, остался стоять в изножье кровати, сверля меня недобрым взглядом.

— Я не могу дать вам успокоительного раньше, чем через час, — рассматривая меня, как неудачно препарированную лягушку, заявил он, — меня это не радует, но я надеюсь, что это научит вас правильнее рассчитывать свои силы.

Было очевидно, что целитель был не в восторге от моего решения пообщаться со Скримджером немедленно после пробуждения. Он абсолютно точно не разделял моей безбашенной уверенности в том, что я смогу справиться и спокойно перенести допрос вскоре после событий, из-за которых очутилась на больничной койке с нервным истощением.

— Мне, да будет вам известно, надоело объясняться с ватагой ваших приятелей каждое утро и каждый вечер и обещать, что вы вскоре вернетесь к учебе. Давайте-ка, вы не будете проявлять геройство, которое, во-первых, никому не нужно, а во-вторых мешает мне поставить вас на ноги. Вы ведь уже давно поняли, что рассказали все, что могли. Что вам мешало потребовать остановить этот, по-другому не скажешь, допрос еще тогда?

— Чувство долга? — прошептала я, все еще испытывая отвращение к собственной слабости.

Смартвелл, похоже, не ожидал ответа, тем более такого. Устало выдохнув и помолчав, он ответил, взвешивая слова:

— Профессор Спенсер пострадал, защищая вас, это правда. Я понимаю, что вы чувствуете вину и ответственность за произошедшее. Тем не менее, было бы неплохо, если бы вы посмотрели на ситуацию под другим углом. Как вы думаете, профессор одобрит ваше наплевательское отношение к собственному здоровью и жизни, защищая которые он пострадал?

Я виновато опустила голову.

— То-то и оно. Давайте сделаем так... Bаши приятели передали для вас блокнот. Я вам его отдам, а взамен вы пообещаете мне не волноваться, вести себя хорошо, — обманчиво ласково попросил Смартвелл и, не удержавшись, красноречиво сложил руки на груди, — и не пускать Мордреду под хвост результаты моей работы, если не хотите остаться на больничной койке до конца года!

Догадавшись, о каком блокноте идет речь, я моментально согласилась, пообещав быть паинькой.

Стоило мне вывести на бумаге "привет", как на чистом листе начали появляться строки. Похоже, вся компания сидела вместе, а писала одна Фэй.

Оказалось, что за два дня, прошедших с того вечера, Скримджер успел натворить немало: Хагрида, действительно, арестовали, и несчастный лесничий был помещен в камеру где-то на нижних уровнях министерства в ожидании суда. Авроры несколько раз вызывали Гарри и Джинни для "беседы". Слава Mальчика, Kоторый Bыжил, на этот раз Гарри была на руку, его особенно не мучили. Зато на Джин насели конкретно и основательно. Как она выдержала и не оказалась на соседней со мной койке, ребята не понимали. У девочки, по словам ее соседок, пропал сон и аппетит, oна перестала с кем бы то ни было общаться, выглядела очень бледно и часто вместо сна ревела в подушку.

Также по настоянию Аврората в школе было введено чрезвычайное положение. Комендантский час наступал сразу после ужина, шататься по коридорам без дела было запрещено, ходить в одиночку — тоже. Руфус, судя по всему, пытался добиться закрытия школы, но Дамблдору удалось этого избежать. Как у него это получилось, ребята не знали, но были рады, потому что оставлять меня одну в больничном крыле никому не хотелось.

Памятуя об обещании, данном не слишком доброму доктору, я написала ребятам, что предпочла бы поговорить о том, что случилось, позже, например, завтра: после сна и свежей порции успокоительного. Сама не заметив, как пролетело время, я отвлеклась, когда ко мне подошла мадам Помфри со стаканом в руках. Выпив успокоительное, я дисциплинированно улеглась на кровать и, закрыв глаза, начала уплывать в сон.

Проснулась я, когда было еще темно. Сердце билось где-то в горле, отдаваясь болью в висках.

Мне приснилась Джинни. У девочки были темные круги под глазами, волосы потускнели и выглядели ломкой соломой. Она кралась по коридору, прижимая к груди черную книжку, ту самую, что я ей подсунула несколько месяцев назад. Она дошла до вечно закрытого на ремонт женского туалета на третьем этаже и тихонько проскользнула в приоткрытую дверь. Она явно чего-то боялась, потому что буквально через каждый второй шаг замирала, прислушиваясь.

В туалете Джин зашла в одну из кабинок и, встав на стульчак на цыпочки, засунула тетрадку в сливной бак. Спустившись с туалета, так же крадучись и оглядываясь, Уизли вышла из кабинки — второй справа.

На этом странный сон кончался.

С того самого момента, когда я увидела в руках бледной испуганной девчонки книжку, подсознание начало орать сиреной «ОПАСНОСТЬ». Стопка листов, переплет из черной кожи… Ничего примечательного в книге не было и выглядела она более чем обычно, но что-то подсказывало, что первое впечатление обманчиво.

Решив, что я обязана проверить, правдив ли сон и, если дa, забрать блокнот, я попыталась успокоиться и снова уснуть. Ждать обещанную Смартвеллом неделю, пока мое состояние выровняется, я не могла себе позволить. Никто не мог гарантировать, что, если сон был в руку, Джинни не передумает и не заберет свое странное опасное сокровище. А в том, что оно ни при каких обстоятельствах не должно было вернуться в ее руки, я не сомневалась ни секунды.

Вновь проснувшись ранним утром, я чувствовала себя немного разбитой. Тем не менее, принятое ночью решение требовало действовать.

Со Смартвеллом пришлось капитально разругаться. Целитель не желал меня выписывать, а я не желала оставаться в Больничном крыле. Под конец, злой, как черт, Смартвелл, плюнул и заявил, что если я вновь попаду к нему в ближайшее время с нервным срывом, он устроит мне стационар на месяц под Силенцио. Из подсобки еще доносились возмущенное бурчание целителя, но одежду мне Помфри все таки принесла и от всей души пожелала до конца года в больничном крыле больше не появляться.

Выйдя из лазарета, я прямой наводкой направилась в тот самый туалет. Там, во второй справа кабинке, встав, как Уизли в моем сне, на стульчак, я попыталась запустить руку в бачок. Край был слишком высоко и рука не доставала даже до воды. Я решила попытаться влезть повыше. Упираясь ногами в противоположные стены кабинки, я поднялась чуть выше уровня бачка и заглянула в него.

К моему бесконечному удивлению, книжка чернильным пятном застыла на дне под водой. Подсознание требовало не трогать вещь, а сразу позвать кого-нибудь умного и взрослого, из тех, кого не жалко. Было огромное желание послушаться подсознания, но также стоило принять во внимание, что у меня не было ни единой идеи, как объяснять, во-первых, откуда я узнала о книжке и, во-вторых, почему я посчитала необходимым привлечь к ней внимание и, если с ней и правда что-то нечисто, как объяснять тот факт, что она оказалась в руках Джинни из-за меня.

Успокоив себя тем, что эта вещь лежала у меня несколько месяцев без какого бы то ни было вреда для моего здоровья, я решила, что могу себе позволить по крайней мере посмотреть, что в ней, а, если повезет, то и почитать, что там с таким упорством строчила Джинни все это время.

Упираясь ногами в стенки кабинки и, для страховки, уцепившись рукой за край бачка, я достала блокнот и, с удвоенной осторожностью, спустилась на пол. В туалете около раковин нашлась пара ветхих полотенец, которыми я обтерла руки и обложку и поспешила на завтрак в Большой зал: cо Смартвелла сталось бы проверить, поела ли я.

Большой зал встретил меня звоном столовых приборов и приглушенным гулом голосов. Первые заметившие мое появление ребята вытаращивались на меня, забывая о завтраке и пихали локтями соседей, привлекая их внимание. Вскоре в зале воцарилась абсолютная тишина.

— Доброе утро, мисс Грейнджер. Думаю, не покривлю душой, сказав, что мы все очень рады видеть, что вы поправились, — добро улыбаясь, сказал Дамблдор. — Тем не менее, с приветствиями и радостью встречи с друзьями, думаю, придется повременить: время завтрака походит к концу. Блинчики с кленовым сиропом сегодня просто восхитительны, если вы поторопитесь, вы вполне успеете их попробовать.

Сдержанно кивнув директору, разрядившему обстановку своевременным вмешательством, я быстрым шагом, стараясь не смотреть по сторонам, подошла к своей группке друзей, которые, моментально подвинулись и нашли мне тарелку и столовые приборы.

Я попросила их оставить все разговоры на потом и сосредоточилась на завтраке, потом на учебе.

День прошел, как в тумане. Успокоительное притупляло эмоции и рассеивало внимание, заставляя воспринимать мир вокруг как через толщу воды. Голоса звучали приглушенно, эмоции пробивались, как через вату, выполнение заданий на уроке требовало нечеловеческих усилий и концентрации. Тем не менее, понимая, что первое же проявление слабости повлечет за собой требование целителя вернуться в Больничное крыло, заставляло не опускать руки и не сдаваться. А еще хотелось спрятаться в каком-нибудь укромном уголке и полистать дневник Джинни.

День прошел, в общем и целом, неплохо. Друзья сгруппировались вокруг меня 'римской свиньей', не пропуская сплетников и других любопытствующих. Сами при этом они тоже на меня особенно не наседали, все-таки тренировки и растяжки сделали ребят значительно более чуткими к чужим чувствам и научили терпению.

После занятий я сказала им, что мне надо прогуляться и сбежала к Люцу.

Ворон сидел на нашей любимой скамейке, как обычно, и будто ждал, когда я наконец, догадаюсь прийти. Заметив меня издалека, он не стал дожидаться, пока я подойду, а сразу полетел навстречу. Я остановилась и встала ровно, позволяя ворону усесться на плечо. Обычно теплая волна на этот раз прошлась по телу, как цунами, сметая отупение, вызванное успокоительным, и напряжение последних дней. Потерявшись в ощущениях, казалось, забытого покоя, защищенности, уверенности в завтрашнем дне, я даже не заметила, как дошла до бревна и уселась на корточки, привалившись к нему спиной.

— Спасибо, Люц, — наконец вернувшись в реальность, сказала я. Ворон сидел на плече нахохлившись и зажмурившись, слегка покачиваясь.

Тянуть дольше я смысла не видела и полезла в сумку за блокнотом, который спрятала в карман на молнии. Книжица выглядела абсолютно безобидно и обыденно.

С замирающим сердцем, практически не дыша, я открыла блокнот и тупо уставилась на чистый белый лист.

Я нетерпеливо пролистала весь блокнот целиком. Ничего. В блокноте не было ни единой записи! Мало того, проплавав в сливном бачке целую ночь, он выглядел абсолютно новым: ни один листок не вспучился и не пошел волнами, что было бы нормально для намоченной бумаги.

Подсознание не просто сигнализировало об опасности, я чувствовала необходимость забросить вещь как можно дальше от себя, а лучше сжечь — да, сжечь ее в каком-нибудь особенном огне, раз уж воздействие воды не имело никакого эффекта.

Я положила блокнот рядом с собой на землю и откинула голову на ствол. Виски ломило, голова слегка кружилась… Я закрыла глаза, и с силой потерла руками лицо.

На улице царила весна. Воздух пах свежестью, солнце припекало, на опушке леса весело чирикали птицы… обстановка вокруг была настолько чарующей и умиротворяющей, что я, сама того не заметив, начала проваливаться в сон. В какой-то момент, как это бывает, когда засыпаешь, мне показалось, что я падаю. Встрепенувшись, я в первый момент даже не поняла, что случилось и где я нахожусь. Оказалось, что сознание само перешло в режим медитации и выкинуло меня в «комнату Грейнджер». На полке библиотеки отбрасывая зловещие отсветы на стены комнаты, тревожным красным светом светился заветный хрустальный шар, будто пульсируя в такт биению сердца.

В принципе, мысль заглянуть в шар и попытаться понять причины окаменений в школе преследовала меня давно, с самого первого нападения, если быть точной. Вот только Мэт, подписавший со мной ученический контракт, совершенно недвусмысленно запретил проводить дополнительные эксперименты с сознанием. Это было основным пунктом ученического контракта. А магические контракты обещали за непослушание куда большие неприятности, чем просто недовольство учителя.

Тем не менее, ситуация изменилась. Мэт был в коме и, по словам Скримджера, было непонятно, сможет ли он из нее выйти. Я посчитала это достаточным оправданием для того, чтобы попробовать хоть что-то сделать.

Как только шар перекочевал с полки в мои руки мир будто взорвался. Было ощущение, будто я перешла из плоской двумерной реальности в трехмерное пространство, наполненное насыщенными глубокими красками. Будто я вернула себе недостающую часть, отсутствие которой делало меня упрощенной версией самой себя, обрывком чего-то большего, чему я вернула недостающую часть. Удовлетворенно вздохнув, я вгляделась в хранилище собственной памяти. Шар продолжал угрожающе светиться красным и, как я ни вглядывалась, ничего конкретного увидеть так и не смогла.

Я поняла, что мне было нужно более радикальное решение. Тем не менеe, я искренне не понимала, какое. Не зная, что делать, я нетерпеливо крутила головой в поисках отмычки или решения. Какая-то часть меня уже готовилась разбить шар к чертям собачьим от безысходности.

Я замерла, решаясь и выискивая место, где можно было бы разбить шар. Это было, естественно, глупо, ведь и комната, и предполагаемые осколки были всего лишь плодами моего подсознания. Вот только извечный бытовой инстинкт, заставляющий просчитывать последствия и минимизировать разрушения, которые самой же придется убирать, плевать хотел на то, что комната была воображаемой. Единственное подходящее место было около шкафа, из которого, из-под приоткрытой дверцы свешивался рукав «модной» спортивной куртки-ветровки кислотной расцветки, которую я всей душой ненавидела. Моя рачительная часть требовала убрать вещь с возможной траектории полета осколков.

Я открыла дверцу, закинула рукав в недра шкафа и, разгибаясь, невольно посмотрела в зеркало на обратной стороне дверцы. То самое зеркало в котором я почти два года назад рассматривала себя и почему-то не узнавала. Из зеркала на меня смотрела бледная и встрепанная девчонка, в руке у которой, как сердце, пульсировал красным хрустальный шар. Помедлив несколько секунд, я дотронулась шаром до зеркала и, не встретив сопротивления, полностью погрузила его в зеркало. B голове пронеслись мысли о том, что у меня теперь будет своя Нарния с Зазеркальем в придачу.

Несколько мгновений ничего не происходило, но потом мое отражение поплыло и начало меняться: оно стало выше, волосы — короче, а глаза посветлели до голубого цвета с темным ободком по краю радужки. Не знаю, кто из нас первым начал движение, но секунду спустя я стояла прижимая к зеркалу ладонь, будто соприкасаясь с ладонью моего странного отражения. В голове, как пароль, всплыло имя: Анастасия. Как только я его произнесла, на меня хлынул поток картинок, отрывочных воспоминаний, мыслей…

* * *

Я сидела перед камином, на ковре, обхватив руками колени, и смотрела на огонь. Остальные гриффиндорцы уже давно спали, даже Лаванда, ни в какую не желавшая оставлять меня одну, поднялась в комнату, беспрестанно бросая на меня встревоженные взгляды. А я продолжала сидеть перед камином и смотреть на огонь. Если еще вчера мне хотелось разбить лицо Дамблдору, сегодня его разбить хотелось себе самой. Хотя и директору тоже.

По школе ползал василиск! Долбаный чертов василиск! Только у него такая манера охоты, как я не догадалась раньше?!

Мое альтер-эго из зазеркалья дало мне немало подсказок и пищи для размышлений. Хотя она не могла поделиться всей полнотой своего знания. Мы поняли это очень быстро: когда она попыталась объяснить мне, что не так с черной книжкой. У нас просто одновременно пошла носом кровь. Предупреждение было недвусмысленным: любое вмешательство и объяснения того, чего я не могла знать грозило нарушить хрупкую грань, поставив и меня и ее под угрозу закоротить потоки сознания и присоединиться к Мэту в отделении для коматозников.

Про дневник она просто еще раз дала четко понять, что он опасен, и его лучше не трогать и уж тем более, ни при каких условиях, в нем не писать, но больше не пытаясь уточнить почему. Ее советом было постараться понять, кому принадлежал блокнот до меня, Уизли и, возможно, Малфоев, раз уж они его пожертвовали общим скопом вместе с книгами библиотеке. Именно это должно было дать мне подсказку к пониманию происходящего…

На прощание альтер-эго по имени Анастасия предположило, что имя Вольдеморт, выдуманное страшилой последнего поколения магов, могло являться анаграммой его настоящего имени.

Когда я пришла в себя, оказалось, что рядом со мной сидела Луна, задумчиво листая опасную книжку.

— Я знала, что это ты, — радостно заявила она, когда заметила, что я очнулась.

— Ээээ… Что я? — холодея и пытаясь сконцентрироваться проблеяла я.

— Ты — вторая путешественница! — как обычно чертовски логично выдала равенкловка, — заметив мое замешательство, она потупилась и, смущенно улыбнувшись, продолжила, — я знаю, это не принято между путешественниками — искать встречи вне астрала, но я так обрадовалась, что где-то рядом есть кто-то такой же, как я, что просто не удержалась! Ты давно путешествуешь?

— Луна, постой,… пожалуйста, объясни о чем ты и, если тебя не затруднит, ты позволишь мне убрать блокнот в сумку?

— Да, конечно, извини, — лучезарно улыбнулась девочка, протягивая мне книгу, которую я поспешила спрятать в карман под молнией, — Сущности сказали мне, что недавно их потревожил кто-то кроме меня. Они вообще добрые, хотя, если их не знать, могут показаться немного ворчливыми…

— Луна, пожалуйста, я не совсем понимаю о чем ты…

— А!... ты мне не доверяешь… Что ж, я понимаю… Наверное, мне стоит рассказать тебе мою историю… Тогда ты мне поверишь... В конце концов, путешественники должны доверять друг другу, — хихикнула Луна и подмигнула, создав ощущение еще большей невменяемости, чем обычно, — Когда я была маленькой, моя мама ушла, — начала свой рассказ Луна, закрыв глаза, — Папа сказал, что она просто ушла… Ну и я ждала, когда она вернется. Я спрашивала об этом папу каждый день. И однажды он заплакал и сказал, что она не вернется никогда. Что ее душа улетела. Как во сне, когда наши души улетают в мир волшебства… Вот только ее душа улетела насовсем и больше не вернется. — Луна слегка поджала губы и вздохнула. Чуть помолчав, она улыбнулась своей светлой странной улыбкой и продолжила, — Мне тогда стало очень больно, страшно… а еще я разозлилась. Я весь день об этом думала и решила, что мне надо обязательно попасть туда, куда ушла мама и сказать ей, что она не имела права уходить. Что она нам нужна: и мне и папе. Той же ночью во сне я открыла глаза и поняла, что я парю над кроватью, в которой сплю. Я облетела дом, вылетела в сад… только выйти за ограду никак не получалось. Это было мое первое путешествие. Когда я проснулась, чувствовала себя еще более уставшей, чем когда засыпала, — фыркнув заявила девчонка, заговорщицки склонившись к моему лицу. Вновь улыбнувшись и распрямившись, она продолжила: — Я тогда решила, что мне не хватает сил и надо больше тренироваться. Я летала каждую ночь и каждую ночь забиралась все дальше. Путешествия стали настолько привычными, что иногда я умудрялась уйти в путешествие за завтраком или за книгой… Я очень гордилась своими успехами, но не хотела рассказывать о них папе, пока у меня не получится встретить маму… Наверное, я слишком увлеклась, — забавно сморщив нос повинилась она, — Я тогда начала встречать сущности: таких же путешественников, как я, или просто дрейфующие сознания. Мне так нравилось с ними разговаривать, что я немножко забывала обо всем остальном и проводила в путешествиях больше времени, чем с папой… Но я отвлеклась. — Луна обхватила руками колени и счастливо уставилась на меня, — В замке есть несколько сущностей и они сказали мне, что недавно они видели нового путешественника. А еще жаловались, что путешественник был очень невоспитанным и даже с ними не поздоровался… они сказали, что он прилетел из больничного крыла. Тогда я подумала, что это могла быть ты. И сейчас… ты ведь только что летала, да?

— Я медитировала…— ответила я. Луна отпрянула. Всю веселость будто ветром сдуло: в глазах плескался страх, пальцы смяли край мантии…,— но да, ты права, этой ночью я и правда, кажется, путешествовала. Я пролетела по коридорам школы. Это было со мной впервые… Слишком реалистично для сна, слишком странно для яви… Я не знала, что со мной произошло… теперь, когда ты мне рассказала о путешествиях…

— Уффф! Так ты просто новенькая?! А я испугалась, что промахнулась… Какое облегчение! Если это было твое первое путешествие и… если ты захочешь, — смущенно сказала Луна, — мы могли бы гулять вместе… Хочешь?

— Да, конечно, — прибывая в состоянии полного эмоционального раздрая промямлила я, — Давай встретимся в эти выходные и ты мне объяснишь, как путешествовать, а то, боюсь, у меня это получилось нечаянно…

— Здорово! Договорились, — радостно прошептала девочка, схватила мою безвольную ладонь, энергично потрясла ее в рукопожатии, и, легко поднявшись на ноги, убежала в сторону школы.

Ворон, перелетевший еще в начале разговора ко мне на колени, проводил взглядом мою странную знакомую, посмотрел на меня, затем снова в сторону удаляющейся тонкой фигурки равенкловки, решившей видимо, что идти просто так — скучно, зато скакать на одной ноге — вполне себе интересно. Мы с вороном посмотрели друг на друга и одновременно: я пожала плечами, ворон взъерошил перья, будто повторяя мой жест…

Боясь, что мое уединение опять нарушат, я попрощалась с Люцем и направилась в школу. Там, задумавшись, я поднялась то ли на шестой, то ли не седьмой этаж и проскользнула в первую попавшуюся дверь. За ней скрывалась комната, похожая на давно заброшенную гостиную. Парой заклинаний избавив стул и стол от пыли, и тщательно заперев за собой дверь я уселась за стол и достала дневник. Альтер-эго четко дало понять, что книжица была краеугольным камнем происходящего… Вот только как бы внимательно и сколько бы раз я ни пролистывала страницы, рассматривала обложку и переплет — не находила абсолютно ничего.

Исходя из того, что показало мне мое отражение, писать в дневнике не стоило. Тем не менее, Уизли писала в нем несколько месяцев подряд… Решившись, я начала действовать. Я отдавала себе отчет в том, что поступаю не слишком умно. Но… Не делать ничего — казалось еще глупее. Поэтому я достала перо и написала: «Здравствуй, дорогой дневник». Что писать дальше, я не знала, да и сердце, колотящееся где-то в районе горла, подсказывало, что писать дальше я бы уже не отважилась. Я, задержав дыхание, вглядывалась в лист бумаги и... Ничего. Только строчка с завитушкой для красоты, и кривоватая петля на последней букве — свидетельство нервного перенапряжения…

Так ничего и не добившись, я вернулась в гостиную. Там, ответив на минимум вопросов друзей и отправив их отдыхать, села у камина и уже полчаса подряд смотрела, как огонь облизывает обложку злополучного дневника, но не причиняет ему ни малейшего вреда. Я решила, что отражение все-таки было право, с книжонкой было явно что-то нечисто, потому что обычный канцелярский товар не мог обладать такой огне— и водоустойчивостью. Но в остальном...

Так я и сидела, кляня отражение за то, что не могло быть точнее в подсказках, и себя за трусость, паранойю и глупость, и думала, что делать дальше.

Окончательно поняв, что жечь блокнот бесполезно, я ухитрилась подхватить его кочергой и, вместе с горстью золы, достала из камина. Механически, просто чтобы убедиться, я открыла блокнот и вместо моей кривой записи, обнаружила другую, написанную чужой рукой: «Привет, кто ты?» и чуть ниже: «Книги жечь некрасиво.»

Прямо на моих глазах появилась третья строка, как будто чернила всплыли на поверхность листа.

«Все же, кто ты?» — писал дневник. — «Давай знакомиться? Я — Том. Том Марволо Реддл»

В голове хороводом закружились буквы Т.О.М.М.А.Р.В.О.Л.О.Р.Е.Д.Д.Л. ... Л.О.Р.Д.В.О.Л.Ь.Д.Е.М.О.Р.Т. ...

"Не сходится", подумалось мне, и в состоянии какого-то абсолютного когнитивного блокаута я вывела на бумаге:

"А у вас "М" и "А" лишние..."