Адская сковородка (джен)

Голубой; бело-голубой; белый; желто-белый; желтый…

Продолжите последовательность, предлагал тест, и он до сих пор помнит, как аккуратно вписал два слова — оранжевый и красный.

Правильный ответ дал дополнительные баллы. С правильными ответами всегда так.

Не сразу, но он находит правильный ответ: какого цвета пламя ангелов. Изначально оно кажется ослепительно белым, и только потом, когда глаза привыкают, можно разглядеть голубой оттенок. Температура должна превышать солнечную в десять раз. Будь у него спектроскоп, он бы сказал точнее, но ничего подобного нет, только времени — много.

Хотя на деле время исчезло, сузилось до точки, пропало, и этого, пожалуй, хватило бы с лихвой, чтобы сойти с ума, если бы не голубое пламя.

Самая яркая звезда.

Кто же знал, что порой Библию следует понимать дословно?

Что по сравнению с этим какой-то человек, состоящий из пыли тех звезд? Выгорающий снова до пепла, разделенный на атомы, все еще обладающий памятью, болью, роком.

Рок выталкивает. Сразу же? Как сказать, если времени там нет и не было. Но его путь не завершен, и для чего-то его возвращают назад.

Знать бы для чего. Вечная мука, не голубоватое пламя, плещущееся по венам, а снова не знать, кто дергает за ниточки, кто ведет его.

Становиться человеком непросто, почти невозможно. Звуки оглушают: сверчки и мотыльки, ветер и трава. Только высоко в небе безмолвно мигают звезды.

Он пепел звезд. И он снова смотрит на них, дышит, живет.

И это его первая мысль.

От запахов кружится голова — он чувствует и горький запах земли, и сладкий — свежего луга, и древесный — рощи поодаль.

Он одет, в ту самую одежду, в которой прыгал вниз, вцепившись в Адама. Нет, ни в Адама, в архангела Михаила.

Но это не кладбище, не Лоуренс. Это огромный луг, кругом ничего человеческого: ни домиков, ни дорог.

В карманах пусто.

Тот, кто вернул его в одежде, мог бы позаботиться и о телефоне.

Это его вторая мысль.

Он добирается до одного определенного дома напрямик через несколько штатов, и как он добирается — хороший вопрос. Нужно заново учиться привыкать запоминать слова и поступки, чтобы не удивляться: зачем он стоит у окна и смотрит, как в гостиной ужинают незнакомые знакомые люди, зачем он сюда добирался…

«Сэм», — сидящий напротив глава семьи молчит.

«Сэм», — пробует на вкус свое имя пришедший.

Нужно учиться и вспоминать, потому что когда воспоминания накатывают, все разом, то оглушает похлеще звуков и запахов. Он рад, что гаснет фонарь, и никто не видит ни его лица, ни глаз. Ни из этого дома, ни из соседних.

Он Сэм.

В горле першит: получилось. Все получилось. Кроме того, что он вернулся, а это неправильно, это предвестник будущих бед, и по-хорошему надо бы выяснить, кто за этим стоит, и что делать ему, чтобы снова все не испортить. Выяснить, как сдать трудный тест. Не хочется, но необходимо.

Сперва выяснить, а потом стучать в эту обычную дверь.

Если вообще стоит стучать.

По венам бежит голубое пламя, обжигающее пламя, и так трудно сдержаться и уйти назад.

Но он же мастер по невозможному, так? Особенно когда ему помогает один человек.

Вот и сейчас, ради него он отвернет назад.

Ради него он заморозит и пламя голубой звезды.

Правильный ответ — дополнительный балл. Правильный шаг — дополнительный год жизни для него.

Того, кто внутри домика, пусть и в иллюзорном, но раю.

Зачем тащить снова его в свой собственный ад. Не иллюзорный.

Сэм пятится спиной до дороги, разворачивается и долго бежит, бежит, будто кто-то собирается его догонять. Собирается всерьез, без дураков.

Красный. Оранжевый. Желтый. Желто-белый. Белый. Бело-голубой. Голубой.

Чтобы не сойти с ума, он вспоминает тест и повторяет сквозь рванные выдохи: «Красный. Оранжевый. Желтый. Желто-белый. Белый. Бело-голубой. Голубой».

Он бежит несколько часов, пока не рассветает и его не подбирает спешащий в Южную Дакоту дальнобойщик.

«Красный, оранжевый, желтый, желто-белый, белый, бело-голубой, голубой», — бормочет он во сне, где огромную фуру догоняет старенькая черная шевроле. И что это значит — черт его знает.