Калёным железом (джен)

Всё произошло внезапно, как обычно и бывает в подобных ситуациях.

Морин шёл первым, поскольку после беседы с трактирщиком Торингом имел хотя бы приблизительное представление, куда надо идти. Что заставило его приостановиться, он сам не понял. Это не было предчувствием опасности, как тогда, при первой встрече с безумным шутом или в Фолкрите, за миг до того, как вервольф-ассасин обернулся зверем. Просто очередной порыв дувшего в лицо ветра показался холоднее предыдущих, на какую-то долю мгновения проморозив данмера едва ли не до мозга костей. И одновременно с этим — Морин мог поклясться — его кто-то окликнул. Тихий, на грани слышимости, смутно знакомый женский голос позвал его по имени.

Это было настолько неожиданно, что мужчина обернулся, останавливаясь… и недоумённо уставился на совершенно пустынный берег, на котором не было ни единой живой души — только извилистая полоса следов от четырёх пар ног на прибрежной гальке, кое-где покрытой слежавшимся почти до твёрдости льда снегом. Он ещё успел задуматься над тем, кого, собственно, он ожидал увидеть? Как его зовут, кроме приехавших вместе с ним имперцев, знал разве что Торинг. И его дочка, Карита — славная ясноглазая девчушка, помогавшая ему промывать и бинтовать прокушенную руку. Та самая, что днем развлекала немногих посетителей игрой на старой лютне. Но трактирщик, даже если бы ему и было о чем их предупредить, ни за что в жизни не пустил бы любимую дочь к Чёрной Двери.

Шедший сразу за Морином парнишка-имперец обогнул его, Арктур открыл рот, явно собираясь поинтересоваться, какого даэдра он застрял… И в этот миг из-за скального уступа вывернул Цицерон. В своём дурацком лоскутном наряде и колпаке с колокольцами, почему-то не издававшими ни звука.

Шут опомнился первым. Прыжок вперёд, быстрый удар, нанесённый длинным кинжалом странной формы — и мальчишка осел на обледенелый наст. Морин с Арктуром, не сговариваясь, рванули к нему, но заливающийся счастливым смехом безумец отскочил и сбежал так же стремительно, как появился, зажимая рассечённый правый бок и вереща в откровенно притворном ужасе:

— Агх, данмер! Данмер нанёс удар! Хор-роший удар, отличный удар! Цицерон ненавидит боль, ненавидит боль!.. — пока глухой стук захлопнувшейся двери в Убежище не отрезал его вопли от внешнего мира.

— Ты его достал, — полуутвердительно заметил Арктур, присев рядом с раненым.

Морин, зачерпнув пригоршню снега, протёр лезвие меча. И с отвращением уставился на чуть подтаявший от соприкосновения с металлом комок с розовым пятном. Слишком бледным.

— Разве что оцарапал, — недовольно сознался он. — Видал, как он упрыгал отсюда?

— Жаль.

Некоторое время они молчали. "Зрящие" торопливо оказывали первую помощь раненому, данмер бдел. Хотя и понимал, что Цицерон, каким бы сумасшедшим ни был, не вернётся, чтобы повторить попытку. Впрочем, значения это не имело — они его достанут и в Убежище.

— Ну и как он? — поинтересовался Морин.

Арктур разогнулся и вздохнул.

— Жить будет. Сражаться — нет. Во всяком случае, сегодня. Даже если мы зальём его целительными зельями по самые уши…

Он осёкся и покосился на данмера, но тот только отмахнулся. Разумеется, он не раз слышал, как нордские детишки, ссорясь, дразнят друг друга "ушами, как у эльфа", но обижаться на всякое случайное слово…

— Так вот, — кашлянув, продолжил имперец, — даже если мы зальём в парня зелья по самую маковку, сражаться прямо сейчас он не сможет — этот разряженный гад знал, куда ударить. Не впервой ему, видимо… Радует только, что рана неглубокая, затянуться должна быстро.

Морин задумался, невольно потирая левое предплечье сквозь латную перчатку, скрывающую под собой плотную повязку. Благодаря зельям и помощи оказавшегося поблизости странствующего жреца Мары, можно было обойтись и без неё, несмотря на то, что с момента укуса прошло всего несколько часов, но данмер предпочёл перестраховаться.

Предложение Арктура напоить раненого зельями имело смысл, вот только дальше-то с ним делать? Не бросать же его здесь — лежание на продуваемом ледяными ветрами берегу здоровья не прибавит. Скайрим, всё же, не пляжи Саммерсета. А до города он может просто не дойти — по разъезжающейся под сапогами гальке и здоровому-то идти непросто, а уж раненому тем более. На городскую стражу надежды никакой — экипировка Пенитус Окулатус, ничем, кроме символики на кожаном нагруднике, не отличалась от облегчённых доспехов Имперского Легиона для лучников, так что велик шанс, что бедолагу потащат в "холодную", не разбираясь. И вместо целителя он будет общаться с палачом. Да даже если и выяснится — орден Пенитус Окулатус создан по образцу знаменитых Клинков и задачи у него наверняка те же самые. А у Клинков, по слухам, эти самые задачи были порой… хм. И для Скальда Старшего это будет весомым аргументом "против". Тем более что орден-то имперский, а ко всему имперскому у данстарского ярла, неоднократно поцелованного Шеогоратом во всю плешивую голову, отношение совсем не дружелюбное — с него станется вообразить, будто раненый имперец явился именно по его, Скальда, душу. И опять-таки отправить бедолагу на свидание с палачом.

Но и тащить раненого с собой в Убежище…

Хотя — почему бы и нет? Устроить где-нибудь поближе к выходу… Единственное, что беспокоило данмера — это таинственные "стражи". Цицерон не удосужился хотя бы кратко описать, что это такое вообще, ограничившись записью, что-де его они не трогали, видимо, как-то определив в нём "своего". Морин, не забывший традиции родины, склонен был считать, что речь шла о нежити. Вроде стражей родовых гробниц, которые для своих — как правило, кровных членов рода — были безопасны… насколько безопасной вообще может быть нежить. А вот чужаков со стороны этих же стражей всегда ожидал особо "радушный приём". И, судя по скупым строчкам из дневника, охрана Убежища была, если и не в точности такой, то основанной на тех же принципах.

Выслушавший соображения данмера Арктур потёр лоб под шлемом.

— Нежить, говоришь? Что ж, остается надеяться, что мы для этих "стражей", чем бы они ни оказались, будем интереснее.

Дверь, выслушав пароль, безропотно отворилась. А за ней… Если фолкритское Убежище изначально было древней нордской гробницей, найденной и переделанной членами Тёмного Братства под свои нужды, то в Данстаре, судя по всему, они заняли подземные казематы пустующего форта, единственная сохранившаяся башня которого до сих пор возвышалась на скале над городом. Данмер беспокойно подумал, не мог ли уцелеть какой-нибудь проход из подземелий в наземную часть древней крепости, через который их добыча может удрать…

Первой находкой стал новёхонький шутовской наряд, лежавший на столе в крошечном отнорке почти возле самого выхода — точь-в-точь такой, как тот, в котором щеголял Цицерон. Крошечные, едва заметные искорки свидетельствовали о вплетённых в ткань чарах — приязни, скрытности, тишины… распознав последнее заклинание, Морин вспомнил о безмолвных колокольцах на колпаке шута — они ведь должны были звенеть. И очень громко. Но не звенели. В этот раз — не звенели.

Устроив раненого, они, уже втроём, крадучись пошли дальше. Короткий коридор — прямой, без изгибов, как в фолкритском Убежище — вывел их к большому подземному залу. Неизвестно, как он выглядел и для чего служил до того, как тут обосновалось Тёмное Братство, однако теперь это было огромное двухъярусное помещение, разделённое прочной массивной решёткой. И ворот опускного механизма находился по ту сторону от неё, причём достаточно далеко, чтобы дотянуться до него через прутья не представлялось возможным. А в самом низу, возле растопленного камина сидел на низком стуле раздетый по пояс Цицерон.

Невнятно бубнящий какие-то жалобы пополам с угрозами шут не заметил появления незваных гостей, поглощённый попытками обработать довольно длинный кровоточащий порез на правом боку. Морин с неудовольствием отметил, что был прав: рана действительно была немногим глубже царапины — меч скользнул по рёбрам, не нанеся особого вреда. Пара целительных зелий, вроде тех, которыми отпаивали утром его самого — одним обработать порез, другое выпить, чтобы подстегнуть регенерацию — и через полчаса даэдров скоморох снова будет скакать, как горный козёл, словно не он скулит сейчас от боли, стянув свой лоскутный камзол и пытаясь наложить повязку.

Дитя…

От тихого женского голоса за воротник словно бы сыпанули горсть снега. Данмер замер, судорожно шаря взглядом по сумрачной зале в поисках его возможного источника. Именно этот голос он слышал там на берегу. В этом мужчина мог поклясться.

Быстро покосившись на затаившихся рядом "Зрящих", Морин наклонился к Арктуру:

— Ничего не слышишь?

Имперец нахмурился и покачал головой:

— Кроме бормотания этого ублюдка — ничего. А ты?

Ты слышишь меня, дитя?..

— Голос. Женский, — данмер до боли прикусил нижнюю губу и, подумав, добавил: — И уже не впервые. Там, на берегу…

Арктур нахмурился сильнее. И вдруг просветлел лицом, увидев что-то за спиной Морина:

— Ну-ка, обернись…

Данмер недоверчиво сощурил глаза, подозревая подвох, но подчинился. И со свистом втянул воздух сквозь зубы, сообразив, что он видит и что это может означать.

— С-су-у-ука…

Узкий деревянный саркофаг, украшенный замысловатой резьбой. В породах дерева Морин не разбирался совершенно и даже под страхом смерти не отличил бы брусок скайримского железного дуба от такого же бруска хаммерфелльского корабельного кедра, но на его взгляд доски, из которых был собран этот саркофаг, выглядели невероятно дорого. Не говоря уже о мастерской резьбе, пусть и на весьма специфическую тематику: все тот же гигантский череп, нависший над крошечными человекообразными фигурками — одной повыше, с кинжалом и в женской одежде и пятью меньшими, протягивающими руки то ли к ней, то ли к черепу над ними всеми.

Гроб Матери Ночи.

Видимо, посидев в вайтранской темнице, шут решил не рисковать "милой матушкой" и снова спрятал саркофаг в данстарском убежище, а сам рванул в Фолкрит. Просить помощи, не иначе. И почему-то поспешно свалил оттуда как раз в момент его, Морина, приезда в лагерь Пенитус Окулатус — выскочившие из убежища оборотень и старый колдун гнались, судя по всему, именно за ним. Непонятно только зачем — прикончить или извиниться?

— Именно, — подтвердил за его спиной Арктур. — Сука. И ты её слышишь, приятель. Мне начинать беспокоиться?

Подойди ближе, дитя…

— Я из Мораг Тонг, тварь, — злобно рявкнул Морин, судорожно вцепившись в рукояти мечей. — И ни одна давно сдохшая мразь не смеет диктовать мне, что делать! Ни одна, слышишь, сука?!

Не стоит противиться своей судьбе…

— Пошла прочь из моей головы, сука! — взревел данмер.

Выпрямился, понимая, что скрываться дальше бессмысленно, и обернулся к напрягшимся имперцам.

— Как думаете, сможем мы вынести этот гроб наружу? Или проще будет притащить сюда побольше дров?

Арктур окинул взглядом гроб и неуверенно кивнул:

— Можно попробовать. Этот же, — он мотнул головой в сторону приникшего к решётке Цицерона, — как-то сумел справиться в одиночку. Но сначала стоило бы разобраться с ним самим.

— А я бы предпочёл в первую очередь упокоить эту болтливую суку, — прорычал Морин, стараясь не замечать настойчивый шёпот. — Не хочу, чтобы во время боя она что-то вякала мне под руку.

На лице шута, со страхом и ненавистью прислушивавшегося к их разговору разлилось выражение недоверия, смешанного с обидой.

— Слышащий? Подлый данмер слышит Матушку? — Цицерон вжался лицом в между прутьев решётки, готовый, впрочем, мгновенно отпрыгнуть, и вперился в дрожащего от бешенства Уверана. — Матушка хочет, чтобы гадкий тёмный эльф стал новым Слышащим?..

— Малакатов елдак тебе Слышащий, жоподыр размалёванный! — рявкнул Морин, мгновенно развернувшись к нему.

И вновь перевёл взгляд на давящихся нервным смехом "Зрящих":

— Чего ржёте? Давайте уже выносить эту падаль.

— А… — начал Арктур.

— А этот, — данмер бросил короткий взгляд на вцепившегося в прутья Цицерона, — сейчас сам вылезет. Вот увидишь.

Беспрепятственно вынести гроб не получилось. И дело было даже не в Цицероне, у которого случился истерический припадок, как только они прикоснулись к вместилищу останков Матери Ночи. Шут орал и сквернословил, призывая на их головы гнев Ситиса и стражей Убежища и грозя разнообразными карами, но опускать решётку и самолично выполнять свои угрозы не торопился.

Голубовато светящееся в сумраке облачко тускло вспыхнуло в углу, сгустившись в рослую мужскую фигуру в характерной броне Тёмного Братства. Призрак шагнул вперёд, повёл плечами, словно разминаясь, и прошелестел, неторопливо вынимая из ножен короткий меч:

— Я… чувствую кого-то…

— И-и-и-ха-а! — радостно заорал Цицерон. — Да-а! Бей, убивай! Да! Да! Да-а!

Морин и Арктур дружно, но не в лад, выругались и, уронив гроб, — чем вызвали новый град причитаний прячущегося за решёткой шута — схватились за оружие. Тем более что за первым призраком из того же угла вышли еще двое…

Стражи все-таки объявились.

Их было много. Насколько, трудно судить — Морин почти сразу же сбился со счёта, отвлекшись на назойливое бормотание Матери Ночи, требовавшей не противиться судьбе и поговорить с Хранителем. Остальные, как он понял, и вовсе не считали. Кое-кого данмер даже узнал: Астрид поприветствовала его словами "Вот мы и встретились снова", а у её то ли мужа, то ли любовника даже в призрачном состоянии усмешка была совершенно волчьей. Хотя, как боец, он теперь был тенью самого себя и почти сразу пал от меча Арктура. Сильнее прочих своими умениями данмера удивил ассасин-имперец, назвавшийся "Удачей" — пожалуй, единственный, кто дрался с полной отдачей…

Радовало только одно — стражи игнорировали вопли беснующегося за решёткой Цицерона. Шут требовал убить всех, быть аккуратнее, забрать гроб с "мамочкой", не повредить резьбу. И все это одновременно.

Двое "Зрящих" и данмер с самого начала заняли позицию на выходе из зала, рассудив, что в устье коридора обороняться будет несколько проще, и сражались по очереди, подменяя друг друга. Каменные плиты пола перед выходом уже почти полностью скрылись под светящейся массой эктоплазмы, а на месте уничтоженных стражей появлялись всё новые и новые призраки. К тому же, призрачные клинки, как оказалось, оставляли вполне реальные раны. Всего лишь порезы, неглубокие и, на первый взгляд, не слишком опасные… Но только на первый взгляд.

Последний призрак растёкся по полу тускло светящейся голубоватой лужицей и данмер, подождав, не появится ли кто-то ещё, облегчённо вздохнул и сдвинулся в сторону, освобождая проход имперцам, бросившимся к саркофагу — в том, что передышка будет очень недолгой, ни у кого не было сомнений. И задерживаться, чтобы убедиться в своей правоте, никто не собирался.

Правая рука ныла и дёргала — Морин обозрел искромсанный и окровавленный рукав дублета с торчащим из прорех конским волосом и вздохнул: стараниями проклятой Матери Ночи ему досталось больше, чем обоим "Зрящим" вместе взятым. Как он и опасался, проклятая нежить бубнила без умолку, не давая сосредоточиться… Хорошо, что он обучен сражаться обеими руками.

— Слышишь, эльф? — хмыкнул Арктур, проходя мимо. — А приятель-то твой так и не вылез…

— Ну, так и мы предмет его обожания ещё не вынесли, — криво ухмыльнулся в ответ данмер. — Вылезет, куда он денется…

Словно в ответ на его слова, Цицерон завизжал нечто нечленораздельное и метнулся куда-то вниз. Мгновение спустя раздался скрежет, решётка вздрогнула и часть прутьев, перегораживающая лестницу, с протяжным лязгом опустилась, скрывшись в пазах между плитами пола. Морин отметил, что концы прутьев заострены, превращая их в подобие копий. И вряд ли это было сделано, когда в форте на скале квартировал имперский гарнизон.

Имперцы дружно выругались и, сыпля проклятиями, торопливо подхватили гроб и потащили его к выходу.

Шут, перемахнув через несколько ступенек одним длинным прыжком, выскочил на площадку перед лестницей и замер. Яростно втянул сквозь зубы воздух, провожая ненавидящим тяжелым взглядом спину исчезающего в сумраке коридора Арктура и вперился в перекрывшего выход из залы данмера. Медленно склонил голову к плечу. Прорисованные сажей брови удивлённо дернулись… А в следующий миг Цицерон паскудно ухмыльнулся… и тоже переложил кинжал — необычной формы эбонитовый клинок, похожий на короткую саблю — в левую руку.

— Цицерон тоже умеет, — писклявым голоском сообщил он. — Глупому данмеру не поймать Цицерона такими штучками!

Морин равнодушно повел здоровым плечом, стараясь не беспокоить раненую руку.

— Глупый, подлый, мерзкий данмер, — всё тем же писклявым голоском продолжил Цицерон. — Подлый-подлый трусливый данмер. Спрятался от Цицерона в доспехи. Красивые золотые доспехи. Совсем как у мерзких эльфов-талморцев.

— А Цицерон не прячется! — резко взвизгнул шут, хлопнув себя по бледному безволосому животу — свой лоскутный камзол он так и не надел.

— И что? — презрительно фыркнул данмер. — Мне в ладоши похлопать? Или в обморок грохнуться от вида твоего веснушчатого брюха?

— Трус, — заявил Цицерон. — Ты просто трусишь выйти против меня на равных условиях.

— А у нас не поединок чести, — парировал Морин.

Обвинение в трусости его, конечно, задело, но отказываться от преимуществ в угоду раскрашенному мерзавцу? Ни за что.

— Ты! — завизжал шут. — Предатель! Тебе оказали честь стать Слышащим…

— Мой ответ ты уже слышал, — невозмутимо ответил Морин. — Но я могу повторить.

И усмехнулся, услышав отдалённый стук закрывшейся Двери.

Шут тоже его расслышал. Взгляд Цицерона стал совершенно бешеным.

— Ты умрешь, как и эти твои лакеи! — взревел он, бросаясь вперёд.

Закрываясь от града сыплющихся на него ударов, данмер почти мгновенно взмок. Обезумевший от ярости и страха за "милую матушку" шут-ассасин размахивал кинжалом с почти нечеловеческой скоростью, суматошно и, на первый взгляд, бестолково, но несколько едва не пропущенных ударов дали Морину понять, что бестолковость эта — кажущаяся. Да, разница в длине клинка пока позволяла держать его на расстоянии, но одно неверное движение… и данмера не спасет никакой доспех. Следовательно…

Морин принял на гарду меча очередной выпад и тут же шагнул вперед, сокращая дистанцию и в то же время не давая противнику выйти из клинча. Шут попытался отступить, но…

Плечо прострелило болью, а перед глазами у данмера, казалось, расцвела сотня колдовских светляков разом когда кулак его правой, раненой руки встретился с челюстью Цицерона. Шут грянулся на пол и хрипло заорал, приземлившись на каменные плиты располосованным боком. Морин пнул его в живот, промахнулся, уворачиваясь от кинжала, который тот не выпустил из руки, и, пропустив подсечку, упал рядом. Ухватил Цицерона за кисть и несколько раз с силой ударил об пол, вынуждая разжать пальцы. Тот в долгу не остался — свободная рука имперца метнулась вперёд, целя в глаза, и данмер невольно отшатнулся, отпустив противника. Цепкие пальцы тут же впились в горло над кольчужным воротником. Недолго думая, Морин ткнул шута кулаком в раненый бок и, пользуясь моментом, выдрал из его руки кинжал и отбросил в сторону… Придавил противника коленом и огляделся, ища выроненный меч…

— Значит, не поединок чести, да? — ухмыльнулся окровавленным ртом Цицерон.

Вскинулся, пытаясь ударить данмера головой в лицо. Морин с проклятием шарахнулся в сторону, получил вдогонку крепкий толчок в грудь и уже сам оказался придавленным к полу. В голове звенело от удара в челюсть, а шут, взгромоздившись ему на грудь, вцепился уже обеими руками ему в горло. Новый тычок в бок ничего не дал — безумец лишь расхохотался и в свою очередь запустил пальцы в прореху на рукаве дублета. Прямо в порез от клинка призрачного ассасина. От боли и удушья у данмера помутилось в глазах…

Извиваясь, как раздавленный червяк, Морин начал осыпать противника беспорядочными ударами, потом сообразил и сгрёб имперца в охапку, сжав ребра так сильно, как только мог. Цицерон тут же выпустил его глотку и хлопнул ладонями по ушам, вызвав новую волну нестерпимого звона под черепом, но данмер рук так и не разжал. Только зажмурился от боли, жадно хватая ртом воздух, и с размаху ударил шута лбом в переносицу. Влажный хруст ломающихся костей носа прозвучал для него дивной музыкой, отчего звон в голове, казалось, стал намного терпимее. Не давая ошеломлённому имперцу опомниться, перекатился, увлекая его за собой, и разжал руки, на всякий случай ещё раз двинув ему в челюсть. Приподнялся и, ухватив за длинные волосы, ударил головой о край ступеньки — раз, другой, третий… Сплюнул красную от крови слюну, слез с вяло шевелящегося шута, шаря взглядом по полу в поисках оружия — добить…

Это оказалось ошибкой. Рыжий мерзавец только притворялся слабее, чем был. И стоило Морину слегка отвлечься, шут извернулся и с силой пнул его в бок. Данмер покачнулся — и покатился вниз по ступенькам.

Впрочем, как выяснилось, когда он сумел проморгаться, избавляясь от мути перед глазами, Цицерон всё же оказался не настолько бодр, как можно было подумать. Сил у шута хватило только на то, чтобы перевернуться на живот и встать на четвереньки. Но и у самого Морина сил продолжать драку уже не было.

Глядя, как шут приподнимается на дрожащих руках, опираясь на верхнюю ступеньку и силясь встать на ноги, он вдруг вспомнил кое-что. Нечто такое, что при удаче могло решить проблему раз и навсегда. И, не дожидаясь, пока имперцу удастся задуманное, прямо на четвереньках торопливо пополз вверх по лестнице, надеясь, что тот не догадается отползти назад.

Цицерон не отполз. Напротив, он немного подался вперёд, рассчитывая, видимо, снова спихнуть данмера вниз метким толчком, благо, это действительно было несложно. Вот только Морин и не собирался ползти по лестнице до самого верха…

Скалящийся в усмешке шут осознал замысел данмера в самый последний момент, когда тот дополз до рычага, поднимающего — и опускающего — решётку. И даже попытался отпрянуть… но не успел.

Повисший всем весом на рукояти подъёмника данмер с облегчением выдохнул, глядя как ржавые "копья" решётки протыкают худое бледное тело Цицерона и возносят истошно вопящего шута под потолок, крепко приложив о перекрытия. Ни злорадства, ни удовлетворения он не чувствовал. Только облегчение — от осознания того, что все кончено. Последний ассасин проклятого Темного Братства уже, по сути, мёртв. Осталось лишь дождаться фактической смерти…

— Эй, Уверан, — раздался сверху голос Арктура, — ты жив?

— Впо… — захрипел Морин и умолк.

Откашлялся и повторил:

— Вполне.

Кое-как поднялся на ноги — это неожиданно далось значительно легче, чем он предполагал — и, поднатужившись, поднял рычаг подъёмника, убирая решетку.

— Лихо ты его, — покачал головой имперец, перевернув труп и зачем-то вглядываясь в разбитое окровавленное лицо.

— Чего ты там высматриваешь? — буркнул данмер.

Наклонился и ухватил тело за ногу в расшитом сапоге. Арктур недоуменно нахмурился, но тут же кивнул.

— Хорошее дело.

— Главное — надежно. Ни одна сука не поднимет, — проворчал Морин. — Лишь бы дров хватило.

…Сложенный прямо перед входом в Убежище костер прогорел удивительно быстро. Хотя, если вдуматься, ничего удивительного в том не было — кроме изрядного запаса дров у местных торговцев нашлось несколько кувшинов горного масла⁽¹⁾, обычно используемого для изготовления факелов и разжигания жаровен-светильников в сырую погоду. Золу они старательно сгребли и выбросили в море. Как справедливо заметил Арктур, "чтобы не оставлять объектов для поклонения" возможным последователям, каковым некогда стали останки "Матери Ночи".

Впрочем, Морин не был уверен, что это сработает. Было бы желание, а объект найдется. Но это, к счастью, будет уже не Тёмное Братство, а нечто другое. И это их потомкам тоже, возможно однажды придется выжигать калёным железом…

1) нефть

Вернуться к тексту