Ведьма-сквиб (гет)

На встречу с Питером Петунья шла с тяжелым сердцем: и своих проблем хватало, а тут еще меланхоличный однокурсник. Да и тот факт, что Алиса переложила эти заботы на чужие плечи, лишь убеждал девушку, что в чьей-либо помощи Петтигрю не нуждается.

Само понятие благотворительности, в широком смысле слова, откровенно говоря, было ей чуждо. Воспитанная в строгих протестантских традициях, Петунья верила, что самый главный помощник в любой беде — он сам, и что слабость человека — есть не более чем проявление слабости духа. Разговоры о непреодолимых преградах вызывали у нее, в зависимости от настроения, либо скуку до зевоты, либо презрение до гримас, либо злость до скрипа зубов.

Но вид Питера, погруженного в невеселые мысли, ссутулившегося за чашкой кофе, поколебал ее уверенность. Девушка поймала себя на мысли, что с такой высокомерной черствости, наверное, начинала свою преподавательскую деятельность МакГонагалл — совсем не тот пример, которому хотелось бы следовать. Туни не понимала, как можно начать разговор: они с Петтигрю никогда не были особо близки. Она долго мялась, вертя в руках салфетку, наконец, не придумав ничего лучше, довольно топорно попыталась вытащить парня из раковины меланхолии.

— Знаешь, если честно, я совсем не верю в эти придумки психологов… Но некоторым они помогают… — Петунья бегло взглянула на отстраненно-скептичного Питера и продолжила. — Считается, что если рассказать о своих проблемах другому человеку, то станет легче. Лучше всего подходит попутчик в дороге. Ведь это такой случайный собеседник, который точно не привяжет твои проблемы ни к конкретным событиям, ни к знакомым людям. И потом, ты почти наверняка этого человека больше никогда не увидишь, а значит — тебе не будет стыдно, что ты с ним так разоткровенничался.

— То есть ты не настаиваешь, чтобы я поделился именно с тобой? — уточнил Петтигрю. Он все еще не поднимал взгляда от стола.

— Нет. Просто… мы переживаем за тебя.

Питер как-то странно поджал губы в уголке рта, но промолчал. Петунья испытующе посмотрела на парня и тоже посмотрела в чашку с кофе.

«Со столом поговорить, что ли? Больше толку будет».

— Как твое мастерство? — даже не поднимая глаз, Петунья была уверена, что говорит парень исключительно из вежливого желания перевести беседу в другое русло.

— Готовлюсь, экзамены послезавтра.

Судя по вновь повисшему молчанию, мысли Петтигрю были далеки от академических треволнений. Петунья немного помедлила, но все же, попыталась еще раз:

— Знаешь, я тут узнала, что меня подталкивали к изучению рунистики. Создавали условия, взращивали… С одной стороны, грех жаловаться — престижная профессия. С другой, чувствую себя марионеткой. Листом в реке, послушным воле волн.

Петтигрю отмер и поднял на нее взгляд:

— Как раз на днях почувствовал нечто похожее. В детстве я мечтал быть охотником, воображал, как буду нестись на метле, отдавать меткие пасы, забивать дерзкие голы, — он даже взмахнул пухлой рукой, хотя жест вышел скорее комическим. — А сейчас ощущаю себя… квоффлом. И добро бы я понимал, кто мной играет. А то все острее кажется, что это непредсказуемый ветер.

Петунья грустно улыбнулась и подняла в символическом тосте чашку с кофе:

— Добро пожаловать во взрослую жизнь!

Питер невесело рассмеялся, еще немного помолчал, а потом как-то неуверенно продолжил:

— Вроде бы мы мало похожи на случайных попутчиков… Хотя мне кажется, после школы у нас останется так мало общего, что пути наши едва ли пересекутся. Я плоть от плоти магического мира, вне его не представляю себе жизни. Здесь у меня семья...

Он вновь уставился в стол, видимо, надеясь найти там решение всех проблем.

— Знаешь, я чуть не умер во время родов, да и состояние матери было немногим лучше. Но меня не бросили, выходили вопреки всем диагнозам, передавали с рук на руки, из рода матери в род отца и обратно: от тетушки Салли к дедушке Элмору, от дядюшки Эдгара к кузине Беатрис, от тети Фионы к тете Элле... Пусть они бывают требовательными и язвительными, но я люблю эту их особую заботу.

Он неуверенно улыбнулся, а потом вновь вернулся к меланхолии:

— Они всегда были едины, всегда выступали общим фронтом… Но вот однажды на семейном ужине поругались из-за политики: казалось, только недавно шутили над нелепым министром, и вот уже все вцепились в палочки, и дядя Эдгар больше не будет рисовать поющие натюрморты, а тетя Элла не примет роды... Ни-ког-да. Это подобно какой-то жуткой инфекции: вместо милых кузенов, дядюшек и тетушек к разным концам баррикады прижимаются спиной озлобленные звери! Как так?!

Петунья подавленно молчала.

— И каждый теперь уверен, что он один понимает ситуацию и знает единственно-правильное решение. А все остальные резко становятся в его глазах идиотами или умалишенными, и их нелепые доводы даже нет смысла слушать. А на деле…, — он покачал головой. — Ни у кого нет конкретной цели, только эфемерные лозунги, ради которых они готовы… убивать. Убивать своих близких, свою семью… — Питер закрыл ладонью глаза, но удержался, только заморгал чаще. — Я пытаюсь поговорить с одними, другими, помирить их обратно. Но даже меня уже начали встречать Экспеллиармусом вместо банального «здравствуй».

— Ты разве за себя не боишься? — удивилась Петунья.

— Нет, — он невесело хмыкнул, — Мы с мамой всяко уцелеем. Вся семья уверена, что я полный ноль в боевой магии, рохля и нюня. Не стремлюсь их разуверять, напротив, сказал, что драться ни в коем случае не буду… чтобы противник не умер со смеху.

«Ему бы грустным клоуном быть: он не боится быть смешным».

— А мама почему?

— Мама… видит. Разные видения будущего. Слишком много видений, слишком мало реальности. Она настолько не от мира сего, что на нее никто и покушаться не станет. Главное, чтобы она сама себя случайно… — он поджал губы, недовольный, что проговорился.

— Я никому не скажу, — пообещала Петунья, и пожала его руку в знак поддержки. Та оказалась рыхлой и потливой.

«Странный контраст: отвратителен на ощупь, но вполне мил в разговоре».

Питер еще немного помолчал — нелепый клоун-храбрец, а потом словно себе сказал:

— Мы так, умозрительно, все знаем, что смертны. Но по большей части не думаем, забываем, пренебрегаем. А она — вот она, — он протянул руку, и выражение его бледного лица не на шутку напугало девушку, — за левым плечом.

Петунья испуганно обернулась. Потом вновь глянула на Питера: тот виновато улыбнулся и ссутулился обратно. Туни сглотнула неприятный комок в горле:

— Нельзя же постоянно смотреть за левое плечо! Словно весь смысл в смерти, а не в жизни, ей предшествовавшей. Причем не только твоей, моей. А как быть с жизнями тех, кто нам дорог?!

Петтигрю слегка улыбнулся:

— Я иногда мечтаю, вот если бы можно было сделать что-то такое, простое и доступное даже мне, чтобы разом взять и прекратить это безумие гражданской войны, чтобы вновь все были добрыми и радушными и на семейных торжествах звенел смех… Мне кажется, я бы и жизни ради этого не пожалел. Только кому она нужна, моя жизнь?

Они помолчали. Сложно было придумать, как помочь в такой ситуации: обстоятельства тяготели над всеми грандиозными замыслами, низлагая веру в собственные силы.

«Я, конечно, трепыхаюсь и барахтаюсь. И я не одна. Но как знать, есть ли у Обреченного Ходока хоть какой-то шанс пережить восемьдесят первый год? Может, все-таки на паперть?»

Петунья хмыкнула и констатировала:

— Мой опыт убеждает меня, что жертвы никому не нужны. А вот усилия… могут оправдаться.

— Предлагаешь рискнуть? — иронично уточнил Петтигрю.

— Или смотри только за левое плечо и готовься отскребать правую щеку с земли.

Питер тихо захихикал, а потом вдруг светло улыбнулся и выпрямился. Если судить по его внешности — пухлой фигуре, рыхлому невнятному лицу, редким тусклым волосам, то в долгосрочность его решимости не верилось. Но Петунья помнила мужество однокурсника при травле «Рыбой», поэтому в нем не сомневалась.

Они заболтались: как-то вдруг оказалось, что у них много общего. И вот уже Питер улыбается, и куда-то исчезает его всегдашняя зажатость. Да и Петунья раскрепостилась: сияла улыбкой, даже немного пофлиртовала с собеседником. Так слегка, чисто профилактически, чтобы не терять навыка. Петтигрю игру поддержал, но очень аккуратно без малейших намеков. А в конце просто подал руку и проводил.

И, тем не менее, все время в кафе и потом на прогулке благожелательная улыбка никак не желала покидать лица Петунью — трагический клоун был удивительно обаятелен. В компании с ним текущие треволнения отошли на второй план, растаяли в дружеском душевном общении.

Закрывая дверь квартиры, она продолжала улыбаться. И лишь сделав пару шагов, сообразила, что теперь ее собеседник отнюдь не ироничный гриффиндорец.

Снейп смотрел на нее исподлобья: мрачно, зло, с какой-то непонятной обидой. Петунья удивленно моргала глазами. Сейчас она была слишком уязвима, чтобы разговаривать с Северусом: сколько бы он ей не помогал, характер у него оставался откровенно тяжелым.

— Я вот просто поражаюсь с тебя. Ты, как никто другой, зная обстоятельства гибели Лили, разговариваешь с этим …

«Он что, еще и круг моего общения собирается контролировать?!»

Злость окатила ее мгновенно: пусть не получилось отругать подлеца за Забвение, но такую возможность высказаться Петунья упускать не собиралась:

— Во-первых, с кем хочу, с тем и разговариваю. И с чего вдруг ты мне указывать начал? Во-вторых, никаких обстоятельств я не знаю, меня даже на могилу ее ни разу не пустили. Велели довольствоваться фотографией и уверениями, что это исключительно из-за нашей безопасности.

— Да что ты?! Какое упущение с нашей стороны, — Снейп ехидно выделил голосом разницу двух миров. — Давай, исправим?! Предупрежденные об особом интересе Лорда к их ребенку, Поттеры прятались в доме под Фиделиусом. Незадолго до Хеллоуина 81-го Хранителем тайны стал самый незаметный из четверки Мародеров, который и сдал их Лорду. После убийства Поттеров ополоумевший Блек ломанулся за предателем, но, как и все — недооценил мерзавца. Петтигрю взорвал улицу с магглами, имитировал смерть, а сам в анимагическом образе крысе спрятался в семье недалеких сторонников Дамблдора. Держал, так сказать, лапу на пульсе событий. А потом поразительно вовремя метнулся к Лорду, поспособствовав его эффектнейшему возвращению.

Петунья давно замечала, что чем больше Снейп нервничал, тем более просторечной становилась его речь. Она не раз видела, как он осекался, брал эмоции под контроль и начинал выплетать словесные конструкции с искусством аристократа в пятом поколении. Нарочито ровная осанка, высокомерный прищур глаз были из той же оперы.

«О каких только глупостях не думаю, лишь бы спрятаться от правды».

Петунья устало опустилась на стул и потерла лоб:

— Я, правда, не знала. Он не похож на предателя, скорее на печального комика.

— У каждого своя маска, — не в силах мгновенно успокоиться, злобно прошипел Снейп.

— Разве его судьба предопределена? Ведь я изменила школьные годы Лили, а ты свои. И у листьев есть некоторая свобода…

— Кого ты пытаешься обмануть? Открой глаза, кретинка! Нас несет течение, и даже заграница не панацея — Лорд уже заинтересовался мной. — Упоминание Вершителя охладило пыл Северуса, и продолжил он вполне спокойно, — тем более, сейчас, когда мир остался без Хранителя времени.

— Не остался. Утвердили некого похабщика по имени Ра-Гхор.

— Ра-Гхор? Знаменитый мастер протезов? — Снейп провел костяшкой пальца по губам. — Любопытно…

«Деревня какая-то: все всех знают. Стоит ли удивляться, что они так относятся к непосвященным?».

— И чем же он так знаменит?

— Ра-Гхор? — мысленно Северус был уже далеко. — Гений протезирования. Нестандартно решает любую задачу: пьет оборотку, вживаясь в тело пациента, и прилаживает протезы. Причем не чета обычным — протезы квазиживые, со встроенными артефактами, индивидуальной подгонки. У него заказывают даже здоровые: мастера-артефактологи годами стоят в очереди за отстегиваемыми дополнительными руками-щупальцами, боевики — за встроенными вместо костей палочками. И это только малая часть его придумок…

«И вновь его хвалят, теперь как специалиста. Что-то я, видно, не понимаю в людях».

— Странно. Зачем такому популярному волшебнику должность Хранителя Времени? Это как если бы хирурга назначили авиадиспетчером. Если только не потребовалось приладить дополнительное крыло хронолёту, — хмыкнула Петунья.

Снейп посмотрел на нее нечитаемым взглядом, но от комментариев воздержался.

* * *

День экзамена, хоть и давно ожидаемый, случился внезапно. Настолько внезапно, что стоя в коридорах Александрийской библиотеки Петунья не переживала, не успевая осознать происходящее. Даже встревоженные студенты всех полов, возрастов и рас оказались не способны поколебать ее спокойствия. Правда, в какой-то миг ей почудился в толпе знакомый носатый профиль, но девушка отмахнулась от видения ввиду его невозможности.

Экзамен проходил в огромном зале с монолитными колоннами, возносящимися к теряющемуся в полумраке потолку, вокруг которых висели огромные сферы света, бросавшие тревожные тени на изукрашенный мозаикой пол. Причудливая вязь выложенных камнями рун собиралась в пентаграммы, составленные в разных рунических традициях. Кроме комиссии и двух соискателей в зале никого не было, отчего у Петуньи возникало ощущение собственной незначительности. Девушку и еще одного претендента поманили к связке, в которой причудливо сочеталась эклектика европейских рун и китайских иероглифов. Вокруг основы для темпоральной пентаграммы собралась комиссия, состоявшая из десятка почтенных магов, среди которых Петунья узнала куратора, новоявленного Хранителя времени и, что было неожиданно, но приятно — Дамблдора. Она осторожно улыбнулась директору и слегка кивнула в знак приветствия.

— Кто желает защищаться первым? — спросил гулким голосом глава комиссии — седобородый старец с посохом, увенчанным человеческим черепом.

Петунья пожала плечами, уступив.

Пользуясь тем, что претендент разворачивал папирус с начерченными рунами темпорального прыжка, Дамблдор подошел поближе:

— Прекрасно выглядите, мисс Эванс. Признаться, вы удивили старика. Я ожидал, что на защиту будет представлено рунное облачение Хогвартса.

— Я думала об этом, — призналась Петунья, — но не успела внести темпоральную составляющую.

Директор пристально всматривался в нее, словно выискивал что-то на лице:

— Полагаете, преодоление аномалии в Гриффиндорской башне не устроило бы комиссию? Я боюсь, мисс Эванс, вы не вполне осознаете, чем рискуете.

Странный разговор прервало приглашение к началу экзамена. На мозаичной основе уже разложили папирус претендента: от непрерывного движения иероглифов слегка кружилась голова. Дамблдор легким движением палочки подсветил значки, и члены комиссии принялись изучать связку, бормоча что-то друг другу. Наконец, все согласно кивнули и допустили претендента на одну из половинок в центре пентаграммы.

Мгновение спустя из черты, делившей центр пополам, вверх взвилась перламутровая ширма, а на второй половинке появился еще один претендент — точная копия первого.

Петунья затрясла головой и жадно всмотрелась в абсолютно одинаковых молодых людей: при таком крошечном хронопрыжке даже ее глаза не улавливали разницы между Ходоком и Следом. Первого претендента окутала дымка, мешавшая ему видеть и слышать.

— Aut viam inveniam, aut faciam, — громко произнес вновь прибывший.

Дымка исчезла, и След начал готовиться к прыжку. Без суеты и спешки он, изрядно воодушевленный присутствующей рядом копией, произносил заклятия и задавал рунам у себя под ногами иное направление. Иероглифы собирались в разных концах пентаграммы в движущиеся по замкнутой цепи узоры, которые, повинуясь махам рук волшебника, медленно вращались, сходились, подобно небесным светилам во время затмения. Внимательно следивший за медленным движением фигур на полу, глава комиссии громко и внятно произнес:

— Aut viam inveniam, aut faciam.

Мгновение спустя иероглифы сложились в сложную конструкцию темпоральной связки. И След исчез.

Петунья невольно вздрогнула, ощущая в ногах предательскую слабость.

«Такая обыденность для одних, такая трагедия для других».

Счастливый Ходок быстрым движением руки замедлил движение иероглифов, продолжавших медленное вращение после перемещения, и вышел из пентаграммы. Старец деланно сурово кивнул и взмахом руки отпустил молодого человека. Тот, едва не прыгая от счастья, бросился на выход. Члены комиссии проводили его взглядом.

— Оставил бы ты свое богоборчество, — проворчал негромко Ра-Гхор. — Мы же договорились о «Quid dubitas, ne faceris».

— Fortunam suam quisque parat, — ответил тот. — И глупо верить, что мальчик примет в качестве личного кредо нашу напутственную мудрость. Да и не достанет у него фантазии на свою дорогу. Гораздо интереснее было бы… — он перевел тяжелый взгляд на Петунью, — напутствовать юную особу. Если это имеет смысл, конечно.

— Quidquid latine dictum sit, altum sonatur, — фыркнул Бааль-Шем. — Девочка училась в Пражской Академии и достаточно хорошо знает латынь.

— Я вообще наблюдаю массу необычностей в юной магглокровке, — медленно продолжил глава комиссии, пытаясь поймать взгляд претендентки черепом на посохе.

«А ведь у него нет Высших глаз» — сообразила Петунья. И вдруг ей стало удивительно легко: даже опасения, что из зависти ее могут завалить, отступили перед дерзким куражом. Она расправила плечи и демонстративно посмотрела на Бааль-Шема:

— Non tam praeclarum est scire Latine, quam turpe nescire. Я могу начинать, куратор?

* * *

— Я получил истинное удовольствие от твоей защиты, Эванс.

Кабинет Хранителя Времени уже нес на себе отпечаток нового владельца: сложно было представить Маэв в этом прибежище артефактолога, состоявшем из двух половинок в отражение основных интересов своего хозяина. В одной части в полукруглом просторном помещении стояли причудливые артефакты, самый большой из которых отдаленно напоминал орган, на стенах висели разнообразные часы, а в рамах вместо обычных картин порой появлялись размытые движущиеся изображения, сопровождавшиеся непонятными надписями. В затемненной второй внимание зрителя привлекало огромное кресло с фиксаторами, над которым хищным пауком висел необычный артефакт.

«То ли пыточная, то ли кабинет стоматолога. Впрочем, их нельзя в полной мере противопоставлять».

— Удивительно, что они не настояли на запитывании связки и практическом воплощении хронопрыжка, — устало ответила Петунья.

— Не знаю, что ты там напридумывала о магах, но нам не свойственно забивать гвозди микроскопом. — Ра-Гхор полюбовался ее удивленным лицом и хмыкнул, — да, Эванс, я знаю, что такое гвозди.

Сейчас он выглядел как самый обычный человек, и не верилось, что несколько недель назад Петунья видела изувеченного инвалида: все конечности были на месте, лицо было пусть и не красивым, но без шрама.

— И не только гвозди, разумеется, — взмахом руки он привлек внимание девушки к креслу с «пауком». — Этот артефакт позволяет мне сохранить жизнь и работоспособность при вживлении в чужой образ. В начале карьеры я решал несложные задачи, и пользовался оборотным уже в конце работы, чтобы отладить готовый протез руки или ноги. А со временем ко мне начали обращаться с более сложными заказами по замене частей внутренних органов. В некоторых случаях отсутствие органа вызывает настолько сильный болевой шок, что невозможно думать. Так что этот артефакт оказывается необходим.

— А разве смотреть со стороны не надежнее? Ведь ракурс зрения пациента…

«Тем более Высшими-то глазами».

— Нет, проблему я вижу и так. Но в теле все так сложно переплетено и взаимосвязано, что понять, в чем та малость, которую надо восполнить протезом, — он пальцами левой руки показал крошечный зазор, — можно только вжившись в образ. Я так привык к оборотке в работе, что сейчас в последнем заказе, когда не возможно ей воспользоваться… нахожусь в неком ступоре.

— Почему невозможно? — удивилась девушка.

Во время разговора о работе лицо Ра-Гхора становилось строгим и вдохновенным — все еще некрасивым, в чем-то неприятным, но завораживающим. Человек создал свое Дело, а оно создало и изменило его.

— Принцип работы оборотного зелья весьма специфичен. Мы берем частицу Образа, но заимствуем не его генетическое тело, а то, какую проекцию он имеет для Магии. Поэтому копия отражает жизненный путь Образа: его шрамы, мимические морщины и прочее. Но есть исключение. Если Образом является беременная женщина, то мы можем повторить только ее, а эмбрион (хоть с медицинской точки зрения он часть матери) скопирован не будет.

«Логично, он же не самозародился в теле матери».

— Проблема моей пациентки в одном из сосудов, который слишком узок, от чего крови к матке поступает недостаточно. Как результат, очередной эмбрион не получает необходимого питания и гибнет в утробе. Это называется замершая беременность.

«Какой ужас!»

Ра-Гхор внимательно посмотрел на Петунью:

— Обычно так реагируют только матери, Эванс.

— Так реагируют живые люди, — огрызнулась она.

Протезист замялся, видно, ему было несколько неловко из-за своего спокойствия:

— Как бы то ни было, помочь ей стать матерью за пределами моих возможностей.

— Почему? Можно же заменить сосуд…

Ра-Гхор резко вскинулся и начал быстро сыпать вопросами:

— Где именно? На какую протяженность? Какой толщины он должен быть? Я уж молчу о том, что сосуд живой, поэтому не статичен. Или предлагаешь на каждом эмбрионе методом проб и ошибок обкатывать качество протеза?!

Петунья испуганно отпрянула и замотала головой.

— Остается только надеяться, что она не зальет мне слезами кабинет. Ненавижу слабость, особенно женскую. Слишком уж она нарочита.

Хранитель сурово и озлобленно посмотрел на сжавшуюся в испуге гриффиндорку, неприятно скривился.

«Протезирование не творит чудес, характер и гримасы не меняет».

Словно услышав ее мысли Ра-Гхор отбросил всякие намеки на приятельство и принялся резкими быстрыми шагами мерить кабинет:

— Впрочем, к делу. Несмотря на факты, лично мне кажется невероятным, что нелепая конструкция и слегка доработанный хроноворот запустили такой грандиозный поток, который все живущие считают основным временем. Такими темпами можно начать верить в теорию сознательной параллельности временных витков.

«Спросить или лучше самой посмотреть?»

— Теория эта, о неразумная магглянка, гласит, что Магия стремится к сохранению себя. Когда скапливается слишком много выродившихся или оскудевших родов, вымерших животных, утраченных артефактов, забытых магических и не только знаний, Магия создает в прошлом отражение недавней себя, запуская параллельное течение реки времени. В новых условиях развивается одно, в параллельной копии — выживает и эволюционирует другое.

Эти снисходительные интонации, пренебрежительные жесты… Петунье стоило большого труда поддерживать цивилизованную беседу:

— Только теория?

«Если допускать существование разумного управления Вселенной, что-то в духе верований Толстого Монаха и Голоса, то почему бы и нет?»

— Я скептически отношусь к ней. Слишком много наивной мечты о несбывшемся или утраченном, — Ра-Гхор хмуро уставился на картину, на которой появлялся и исчезал искривленный призрачный лик с раскрытым в беззвучном крике ртом. Изображение внушало девушке подсознательный, до мурашек по спине ужас. — А на деле, самая надежная вера — в собственные силы. Я долго недоумевал, зачем ты госпоже, и, наконец, начал понимать. Как бы абсурдно это не звучало, но ты гвоздь нашего времени.

Отточенные жесты спасовали перед открытием: вместо изящного жеста правой бровью Петунья подняла обе.

— Наше русло весьма неустойчиво, его постоянно сносит к верхней воде. Шаткая и непрочная конструкция преграждающей слияние ширмы зиждется на трех магах, причем два из них заменимы, а один — ты — нет.

— Почему? Что во мне такого уникального?..

«…кроме беспросветной наивности».

— Что-то очень сложное произошло, когда вы триадой перенеслись сюда. Прочие времяшественники заняли свое место, а ты… вплелась во множество потоков, перекрутила их немыслимыми узлами, и теперь кроме тебя удержать их некому.

«Заняла тело Лили, вписалась в рунистику, получила Высшие глаза, приобрела новое имя… И никто же не поверит, если скажу, что просто хотела домой».

— Что это означает в практическом ключе? — подавленно спросила Петунья.

— Что именно ты должна запитывать главный протез нашего течения. Тот, который сможет со всех сторон укрепить «ширму», а потом из узловой точки направить наше течение по новому, самостоятельному руслу. Тогда мы перестанем зависеть от верхней воды и получим право на новую жизнь, — Хранитель торжественно воздел руки вверх.

«Да уж воистину: благородный муж боится велений Неба».

— И как это сделать, — она невольно сделала паузу, — вы представляете?

Ра-Гхор медленно потер лоб левой рукой и тяжело опустился на стул. Словно маску сняли с его лица: стали видны большие мешки под глазами, тусклые глаза в красных прожилках и горькие морщины в уголках губ.

— Это еще хуже, чем с неудающимся материнством, — кривовато ухмыльнулся он. — Проблема наглядна. Решение почти очевидно. Руки, — он раскрыл ладони с узловатыми мозолистыми пальцами, — вот они. Но…

— Вам не хватает знаний или возможностей? — мрачно спросила Петунья. Она брезгливо относилась к этому человеку, несмотря на все его достоинства. И хотя странной гадливости к нему преодолеть не могла, да и не хотела, но помочь чувствовала себя обязанной.

— Частично знаний. Я не понимаю, почему замысел Цейгергоффера удался не полностью. Чего ему не хватило? И частично — мне не хватает понимания, как работать с ширмой со стороны верхней воды.

Петунья посмотрела в угол: пыльный, с пятнами масла на полу, поджала губы, но все-таки заставила себя сказать:

— Он взял энергию недоВластелина. Для запитки хроноворота брали силу Альбуса Дамблдора, а тот не является полноценным Лордом Судеб. По крайней мере, таково мнение мастера Линя из Шаньси.

Лицо Ра-Гхора прояснялось по ходу ее признания, а взгляд разгорался.

— Про ширму я едва ли вам помогу, Хранитель, — Петунья развела руками.

— Попробуй предложить что-нибудь очевидное, — неожиданно предложил протезист. — Любую глупость бабью, которая придет тебе в голову.

«Нет, он физически не способен нормально разговаривать».

Девушка прошлась из стороны в сторону, одновременно очищая сознание. Ассоциации с ширмой были исключительно сантехнические. В подобном она никогда не была сильна.

— Если обычным людям нужно починить трубу, они вызывают сантехника. Если и он не понимает, как это сделать, то идет в паб и выпивает пиво со своими друзьями. И там, в неформальной обстановке они иногда придумывают что-то необычное.

Она бы не удивилась, если бы Ра-Гхор поднял ее ассоциации на смех. Но он серьезно обдумал ее предложение и уточнил:

— Друзья-сантехники?

— Друзья-друзья. Или друзья-приятели. Или даже друзья друзей…

Примечание:

Aut viam inveniam, aut faciam (лат.) — Или найду дорогу, или проложу ее сам.

Quid dubitas, ne faceris (лат.) — В чем сомневаешься, того не делай.

Fortunam suam quisque parat (лат.) — Свою судьбу каждый находит сам

Quidquid latine dictum sit, altum sonatur (лат.) — Что угодно, сказанное на латыни, звучит как мудрость.

Non tam praeclarum est scire Latine, quam turpe nescire (лат.) — Не столь почётно знать латынь, сколь позорно её не знать.

Кабинет Ра-Гхора состоит из двух зон: 1. Хранителя времени: http://dizainvfoto.ru/wp-content/uploads/2017/06/stil-spalni-v-stile-stimpank-s-ehffektom-stariny.jpg 2. Мастера протезиста: http://www.remont-express.ru/wp-content/uploads/2016/01/stimpank-pomeshchenie.jpg и бонусом аппарат для отладки протезов: http://japonskie.ru/puzzle/source/stimpank_laboratoriya.jpg