Иное (джен)

Когда Луна вернулась с «умненьким котиком», «лапушкой Магнусом», Энтони почему-то захотелось приложить ладонь к лицу, чтобы развидеть. Или даже две. Для надёжности. Кому вообще, кроме Луны, пришло бы в голову сделать одну из тварей своим питомцем? И у кого бы ещё это получилось? Правда, ей приходилось постоянно убирать возникающую вокруг кота дымку, судя по легкомысленному ответу, моментально съедающую всю волю.

Прекрасно. И профессора рядом нет. И вести эту тварь к людям тоже нельзя. Поэтому Энтони смотрел на кота, на гладящую его Луну и нервничал. А кот смотрел на него. Очень многозначительно. Мол, не будь здесь Луны, я б тобою отобедал!

Впрочем, профессор вскоре появился, и не один, а с Джинни и Грэмом. Судя по глубокому вздоху и дёрнувшейся ладони, он подавил знакомую реакцию. Пока усталые Джинни и Грэм пересказывали им свои приключения, а он с Луной — свои, профессор Райс достал откуда-то тонкий ободок и долго над ним колдовал, после чего нацепил на Магнуса, и тот… стал обычным чёрным котом! Даже наощупь, и никакой дымки!

— Когда будете кормить Магнуса, — профессор смерил чешуйчатого кота сомневающимся взглядом, на что тот ответил ехидным прищуром, — в Выручай-комнате или Запретном лесу, просто снимите ошейник-негатор. И учтите, мисс Лавгуд, ошейник не сдерживает его силу, остроту когтей или чтение мыслей — только убирает туман безволия и придаёт более… приятный вид. Если Магнус нападёт на ученика всерьёз, я заберу его у вас и выпущу в инореальности подальше.

— Мур, — Магнус запрыгнул на руку Луны, неведомым образом удерживаясь без когтей — а Энтони уже представил, какие раны бы остались — и забрался на плечи, устроившись вокруг шеи. Энтони присмотрелся — и вправду, по большей части кот опирался не на маленькую Луну, а на пустоту.

— По крайней мере, один из вас меня понял, — хмыкнул Райс. — А теперь нам надо поспешить на церемонию избрания чемпиона. Со светляком мы разобрались, с хмарником — в определённом смысле тоже, — покачал головой. — Остался бледный блик, тварь, вытягивающая насыщенность из всего достаточно реального. Конечно же, церемония привлечёт её больше всего, но, вместе с тем, повредить стольким людям вместе ему удастся нескоро. Не вижу смысла задерживать вас здесь, поэтому прошу за мной, мои дорогие ученики.

В Большом зале уже готовились к церемонии избрания. Их прихода никто не заметил — разве что Дамблдор проводил взглядом, но на то он и Дамблдор. А стоило сесть за свой стол, как пропал и профессор Райс — очевидно, стал настолько нереальным, что только директор его и замечал. Вот она — настоящая сила. Не глупое размахивание палочкой и даже не долгое помешивание зелий, а тихая, неслышимая и при этом неотвратимая… Энтони нащупал под мантией ободок Кольца и сдержал улыбку.

Тем временем, Дамблдор закончил короткую речь и погасил свечи, кроме десятка тех, что горели в тыквах — единственном напоминании о Хэллоуине — и все замерли. Синие языки пламени Кубка налились красным, и из них выстрелил обгоревший кусок пергамента. Виктор Крам. Неожиданно. Хороший спортсмен оказался ещё и лучшим претендентом от школы?

Следующий чемпион. Флёр Делакур. Энтони поспешно отвёл от неё глаза. Вейловская кровь… Отец показывал несколько приёмов, как не поддаться ей — суть каждого была удивительно близка инореальности: не замечать, не фокусировать внимания, смотреть будто бы сквозь вейлу. Но работает, только если готов к такой… атаке.

Третий и последний чемпион — Седрик Диггори. Ещё неожиданней, чем Крам. Энтони проводил Седрика заинтересованным взглядом. Неужели упорство и взаимная поддержка хаффлпаффцев дала Диггори так много? Возможно, и Грэм не такая пустышка, каким кажется со стороны, и Хранящая не зря обратила на него внимание? Сам Энтони был уверен, что цель Хранящей — Луна, но теперь засомневался.

— «Гарри Поттер».

Что? Энтони отвлёкся от мыслей и посмотрел на растерянного Поттера, потом на совершенно невозмутимого Дамблдора. На миг он заметил рядом с директором Райса, что-то шепнувшего тому на ухо, но в следующее мгновение усомнился, а не привиделось ли. Поттер. Причём тут Поттер? Кто догадался бросить его имя в Кубок и как? Уж точно не он сам! Джинни, конечно, влюблённая в Поттера дурочка, но даже она признавала, что Поттеру больше всего хотелось бы тихой жизни. Иногда добавляла, что тихой семейной жизни — хорошо хоть глаза мечтательно не закатывала…

Пока Поттер в мёртвой тишине шёл к остальным чемпионам, Энтони прикидывал, кто же мог подкинуть его имя в Кубок. Определённо, это должен быть могущественный волшебник — слизеринцы, даже заручившись помощью родителей, обойти возрастную черту не смогли. Либо же этот маг должен собаку съесть в обмане волшебной защиты — таких было ещё меньше. Далее, у него должен быть мотив. И, наконец, имя. Имя должно быть написано самим кандидатом — это Энтони узнал из обсуждения способов преодоления черты в гостиной Слизерина.

Первый и очевидный вариант — сам Дамблдор. Но мотив? Впрочем, мотивы директора сложно было предугадать и опытным политикам, знающим его десятки лет. Второе — кто-то из преподавателей, возможно, видевший, как устанавливают черту… или являющийся мастером чар. Флитвик. Да, он мог, но мотива у него не было. Кроме него, могла Макгонагалл, мог Грюм и Снейп, но каждому из них это просто не было нужно. Разве что Снейпу — но у него есть способы и понадёжней выместить на Поттере свои личные обиды. Кто ещё? Возможно, кто-то из судей. Бэгмен бесполезен как маг, другим директорам невыгоден второй чемпион от Хогвартса, тем более такой… непотопляемый, как Поттер. Остаётся только Крауч. Но зачем? Загадка.

Ещё? Основной мотив — либо продвинуть Поттера, помогая ему по ходу Турнира, или, напротив, подстроить смерть, благо несчастные случаи на Турнире были в порядке вещей. Поскольку продвигать таким путём было откровенно безумно даже для Дамблдора, то остаётся убийство. Кто является врагом Поттера? Очевидно, Волдеморт, но он… Энтони замер. Волдеморт мёртв? Отец всегда говорил, что не верит в эту чушь и что Тёмный Лорд вернётся. И что он даже подготовил убежище в Америке на этот случай. Энтони скептически относился к очередному пьяному бреду отца, но… но это было бы логично. Волдеморт потерпел поражение, умер для всех, а сам затаился, вместо силы постепенно приходя к власти хитростью. Только его доверенные лица… вроде Люциуса Малфоя… который вхож в кабинет министра Фаджа… и длинные руки Волдеморта могли дотянуться до любого преподавателя, чем-то шантажировать или пригрозить, взять Непреложный обет о неразглашении…

Поттер покинул Большой зал, и Энтони выдохнул. Достаточно невероятно, чтобы быть правдой. Надо спросить у отца, что он знает, и как можно скорее. Встретиться в Хогсмиде, например. До занятий по иномагии остался час. Он как раз успеет сбегать в совятню и послать отцу письмо. Но сначала…

Не один Энтони подумал об этом. Когда с шумом и гамом ученики и преподаватели начали расходиться, ещё трое подошли к Райсу: и Джинни, и Луна, и Грэм.

— Вы о третьем существе, «блеклом блике»? О, не волнуйтесь, профессор Дамблдор и профессор Снейп справились с ним самостоятельно. Они — искусные иномаги, совершенствовавшиеся всю жизнь, и вы можете довериться им всегда.

— Снейпу-то? — вырвалось у Джинни.

— Профессору Снейпу, мисс Уизли, — понимающе улыбнулся Райс.

— Декан не самый приятный человек, — не совсем понимая, почему, всё же сказал Энтони. — Но он всегда за нас горой.

— За вас, — фыркнула Джинни.

— За учеников, — поправился Энтони. — Просто думает, что гриффиндорца проще отчислить, чем объяснить ему, что так делать нельзя.

— Уверяю вас, мисс Уизли, в случае нужды профессор Снейп встанет на пути беды, чтобы защитить Хогвартс, — подтвердил Райс. — Ну а в компетентности профессора Дамблдора, который принял профессора Снейпа на работу, вы, полагаю, не сомневаетесь?

— Нет, — Джинни опустила голову, тщетно скрывая выражение лица. Даже слова Райса не убеждали её. Энтони вздохнул. Остаётся надеяться, что, если Снейп будет единственным иномагом в замке, Джинни всё же обратится к нему, а не влезет в неприятности сама, как её любимый Поттер.

— Профессор Снейп — очень ответственный молодой человек, — качнул головой Райс. — К факультету Слизерин часто испытывают враждебные чувства из-за того, что многие сторонники Волдеморта окончили этот факультет. Профессор Снейп добровольно взял на себя роль защитника факультета и отстаивает его честь в любых ситуациях. Точно так же он будет отстаивать честь Хогвартса и защищать его учеников в случае нужды. Не ошибитесь, мисс Уизли.

Но та лишь упрямо вздёрнула подбородок. Райс чуть нахмурился, ловя её взгляд, заметил:

— Вы знаете, что чтение намерений легилименцией можно осуществить через контакт глаз?

Джинни резко отвернулась.

— Я редко это делаю, — заметил профессор. — Излишне. У вас всё написано на лице, — хмыкнул он. — Жду всех через час в моём кабинете.

— Урок будет? — вырвалось у Джинни.

— Хэллоуин, Турнир Трёх Волшебников, осада Хогвартса — всё это не меняет нашего расписания, — секундная задумчивость. — Пожалуй, осада может изменить, но исключительно с точки зрения злоупотребления хроноворотом, — сдержанная усмешка.

Усмешка? Сначала исчез сам Райс — не просто растворился в воздухе, а будто… помутнел? На мгновение Энтони пристальным вниманием даже «пробил» завесу, чётко различив Райса, но при этом помутнело всё окружающее, и он быстро отвёл взгляд. Реальность пришла в норму. Какие мгновения в воздухе ещё висела усмешка — не губы и не лицо, а словно бы… идея усмешки? А потом пропала и она.

— Бр-р-р! — помотала головой Джинни. — Никогда к такому не привыкну! Луна?

Энтони огляделся. Луна пропала вместе с Райсом и свои «котиком».

— Она исчезла вместе с профессором, — сказал Грэм. И неожиданно добавил, — С ней всё будет хорошо, Джинни.

— А ты откуда знаешь? — с подозрением повернулась к нему.

— Это же Луна, — развёл руками Грэм. — Ей даже монстры нипочём.

Джинни рассмеялась, и напряжение рассеялось, точно профессор Райс. На этой ноте они и разошлись, чтобы встретиться позже, у кабинета.

— Да, мисс Лавгуд? — Этан остановил погружение в иные планы, с удовлетворением убедившись, что за ним последовал только тот ученик, который действительно хотел что-то сказать.

— Профессор, я сделала! — и протянула раскрашенные в радужные тона очки. Раскрашенные вместе со стёклами. А тона были выбраны… В обычном мире их назвали бы ядовитыми. Райс постарался улыбнуться и принял ядовито-радужные очки, надеясь, что не выглядит так, будто они и в самом деле ядовитые. — Правда… эм… ну… круто? — не сразу вспомнила не иначе как подхваченное у Элизы слово.

— Спасибо, Луна. Это… очень щедро с вашей стороны, — и, чтобы продемонстрировать искренность, тут же очки надел. Благо видеть мог далеко не только глазами. Надел — и замер. Замер и резко спросил у Луны. — Что они делают?

— В них видно, сэр, — рассеянно улыбнулась Луна, смотря куда-то сквозь него. — Мне в них хорошо, потому что видно меньше, а вам должно быть наоборот — больше.

Райс обвёл взглядом окружающее. Туман «временного» пространства нереальности резко расходился под его взглядом. Вместо нечётких образов, миллионами круживших даже при «выключенном» спектрозрении — вполне явные духи и призраки. Меньше на несколько порядков, но чётко различимые. Он посмотрел поверх очков, сосредоточился.

Да, всё верно — очки каким-то образом фильтровали нереальность, отделяя «близкое» от «далёкого», насквозь пробивая мороки и не имеющие материальной основы видения, вместе с тем помогая фокусироваться на оставшемся. Ни его старые очки, ни даже спектрозрение так не могли. Нет, конечно, спектрозрение позволяло и не такое, но после «фокуса» на какой-то одной грани реальности сдвинуться на другую очень непросто, а в качестве побочного эффекта — головная боль вплоть до жуткой мигрени.

— Как вы их сделали, мисс Лавгуд? — как можно более строго спросил Райс. — Вы понимаете, что такие артефакты — это не игрушки?

— Угу, профессор, — безмятежный ответ и мечтательный взгляд, устремлённый в неведомую даль. Что она видит там? Или лучше этого не знать — даже ему? — Я просто раскрасила их папиной краской и сделала цвета поярче заклинанием — нам Флитвик показывал.

— И всё?

— Ну… — нахмурилась Луна. — Ещё я пела.

— Пела? — теперь уже нахмурился Райс. Песенная магия, магия, мёртвая, позабытая в этой линии реальности, но… — Что именно?

— Среди страниц потёртых древних книг

О мудрых и о глупых есть предания.

Из прошлого придя, чтоб веру укрепить, они

Сплетут в одно реальность и мечтания.

— Стой! — туман рассеивался уже перед обычным взглядом, а в нём постепенно формировалось… что? Не важно. Некоторые вещи безопасно разглядывать на расстоянии, а некоторых лучше и вовсе не касаться. — Луна! — он в это слово столько реальности, что оно вышло почти веским в этом призрачном крае.

— Да, профессор? — взгляд той постепенно сфокусировался на нём, стал более живым и менее нездешним.

— Мисс Лавгуд, настоятельно прошу вас больше не петь эту песню.

— А другие можно? — погрустнела она.

— Можно, но не в иных, — обвёл рукой окружающее, — обстоятельствах.

— Хорошо, профессор, я постараюсь, — кивок — серьёзная Луна выглядела… забавно. Он невольно улыбнулся ей.

— От вашего старания зависит не только ваша жизнь, — счёл нужным он напомнить. — А теперь пора возвращаться. У меня есть ещё парочка дел перед уроком да и у вас, полагаю, тоже.

— Ведь главное — вера? — неожиданно спросила Луна.

— В вашем случае — возможно, — что она со…

— Реверс Радикс! — выпалила Луна — и исчезла, оставив после себя лишь взбаламученную «ткань» инореальности. Взбаламученную так, как это делает возвращающийся по якорю волшебник.

Как всегда, четверо собрались рядом с дверью, ведущей в класс, покои Райса и много куда ещё. На этот раз последней, после Грэма, пришла Луна, улыбнулась всем своей странной, загадочно-пугающей улыбкой, и просто отворила дверь.

— Луна! — воскликнула Джинни. — Что ты де…

— Прошу, — кивнул профессор изнутри класса. — Вижу, вы осваиваетесь со своими способностями, мисс Лавгуд.

Как и в прошлый раз, на задней парте сидел Красавчик Джек. На этот раз он выглядел гораздо более материальным, сквозь синее свечение проглядывали контуры и цвета какого-то костюма, зато лицо его «украшала» грубая маска.

— Символ того, что моя память скрыта, — ответил Джек на вопросительные взгляды. — Однажды я сорву эту маску и верну свою истинную сущность.

— Ну что же, приступим, — молвил профессор, как только ученики расселись и успокоились. — Сегодня я расскажу вам о сфере нереальности — той, которой мы и должны, в первую очередь, посвятить этот год. Не думайте, что это скучные основы! Это то, что пронизывает все другие сферы, глубинные корни самого нашего предмета и, во многом, волшебства вообще. И начну я, пожалуй, с трёх основополагающих понятий, которым мы не будем записывать определения. Это эфемерность, — взмах палочки появил полупрозрачное слово, — чуждость, — второе слово появилось под ним, на сей раз иссиня-чёрное, — и субъективность, — третье мерцало и переливалось всевозможными цветами. — Эти три понятия лежат в основе любой сферы иномагии. Я расположил их по порядку убывания значимости. Это значит, что, определяя сущность некоего иного явления, первым делом вы должны обратиться к его эфемерности, понять, в чём она заключается, как её можно усилить или ослабить, что настолько же и таким же образом эфемерно, как изучаемый вами предмет…

В этот момент Джинни начало клонить в сон — было видно, что она с трудом борется с собой. Райс усмехнулся и резко продолжил:

— Например, возьмём стол.

Джинни вздрогнула от резкого перехода.

— Вот этот стол, — профессор взмахнул палочкой, и рядом с ним появился круглый деревянный столик на ажурной ножке. Райс громко постучал по нему костяшками пальцев, окончательно сгоняя с Джинни дрёму. — Это самый обычный стол, призванный из запасников Хогвартса. Эфемерен ли он?

— Да, — Грэм.

— Нет, — Джинни.

— Очень хорошо. Мисс Уизли, почему стол не эфемерен, а плотен? — Грэм чуть поник.

— Вы же сами сказали — он настоящий, — объяснила та.

— Почему материальный стол не эфемерен? — терпеливо уточнил Райс.

— Ну… он… — Джинни мотнула головой — рыжие волосы колыхнулись, точно языки пламени. — Его можно пощупать, на него можно сесть и вообще, он настоящий!

— На самом деле, вы во многом правы, — ободрил её профессор. — Действительно, стол можно пощупать руками, на него можно сесть, его можно сломать или сжечь, разобрать и переделать во что-то другое. Что я перечислил? Взаимодействие с другими материальными сущностями: руками, ногами, ударом, огнём, пилой, молотком и гвоздями. При этом стол не будет взаимодействовать с вашими мыслями или гневом если, конечно, вы не зачаруете свои глаза поджигать всё, что вас раздражает. Ну а ваши же ощущения от стола будут мало зависеть от состояния вашего рассудка… если вы, конечно, не сойдёте с ума. Это и есть признак плотности, неэфемерности в сфере разума… Но только в ней, — тонко улыбнулся профессор. — Мистер Фергюссон?

— Стол исчезнет, — просто сказал Грэм, неожиданно — и для самого себя? — улыбнувшись в ответ. — Через несколько лет он постареет и его сожгут в камине.

— Всё верно, — кивнул Райс. — Стол эфемерен в сфере времени. Он постареет и исчезнет, а может, будет сломан и исчезнет. Для Времени он не будет константой, но будет эфемерным и нереальным, иллюзией и тенью. Сфера времени интересна тем, что сколько-нибудь плотное для неё — редкость. Практически естественная частица плотного для времени вокруг нас одна, и она принадлежит мистеру Даффи.

— Якорит! — воскликнул Грэм. — Так вот что такое… — осёкся.

— Да-да, мистер Фергюссон? — смерил его взглядом Райс. — Что вы имели в виду?

— Я… кажется, я чувствую плотность времени, — попытался описать тот. — У Энтони есть что-то… как будто временной кристалл. Что-то на шее.

— Это не якорит, Грэм, — хмыкнул тот. — Всего лишь реликвия моего рода, — достал и показал весящее на шее простенькое золотое — Кольцо Пустоты.

— Всего лишь… — тихо, но слышно всем пробормотал Грэм.

— Я не могу разглашать семейные секреты, — безразлично пожал плечами Энтони.

— Достаточно, мистер Фергюссон, мисс Уизли, — прервал Райс, только двое учеников раскрыли рот. — Реликвии рода Даффи не относятся к теме нашего урока. Тем не менее, благодарю и за хороший пример того, что некоторые, практически неуничтожимые артефакты являются плотными для Времени. И очень хорошо, что вы сами признались в своём чувстве времени. Я догадывался о чём-то подобном, но спрашивать прямо о личных особенностях считается в нашей среде неприличным. Имейте это правило в виду при беседе с другими иномагами, особенно теми, кто считается странным даже по нашим меркам. Есть кому-нибудь ещё высказаться по поводу стола? Мисс Уизли?

— Я не знаю, — честно ответила та.

— Осталось три сферы, — напомнил Райс. — Отражения, иные реальности и нереальность. Выберете одну из них.

— Ну, стол реален, значит, он не эфемерен? — наобум предположила Джинни.

— Ошибочно считают сферу нереальности, наш фундамент, простейшей, — заметил профессор. — Нет, вы не правы, но в чём, я объясню позже. Возможно, отражения и реальности?

Джинни наморщила лоб. С отражениями ничего не придумывалось, зато с реальностями…

— Мы в альфа-линии, поэтому стол не эфемерный? — новое предположение после паузы.

— Да, конечно, — улыбнулся ей Райс. — Конечно, после разрушения магистрала наша реальность… менее альфа, если можно так выразиться, но всё ещё реальней почти всех в листе. У кого-нибудь есть идеи насчёт сферы отражений? Мисс Лавгуд?

Та промолчала, мечтательно разглядывая потолок. Райс поднял глаза — под взглядом Луны мелкие трещинки чуть разрастались и складывались в рисунок, в котором легко было узнать силуэт Элизы — покачал головой и сказал сам:

— Критерий эфемерности сферы отражений гораздо проще, чем кажется, и, в то же время, довольно сложен в своей основе. Является ли вещь оригиналом? Является ли этот стол оригинальным? Его не копировали магией, предварю я ваш вопрос. Не знаете, что сказать? Быть может, Джек?

Все повернулись к забытому Джеку, внимательно вслушивающемуся в лекцию.

— Не является — стол сделали по образцу, — спокойно ответил дух.

— Очень хорошо, — поощряющий кивок. — Но как же быть с тем, что мастеривший стол домовой эльф не использовал чертежа?

— Образец был у него в голове, — хмыкнул Джек. — Стол сделан аккуратно и прочно — это не первый стол, сделанный этим… эльфом. А если бы и первый, то эльф откуда-то узнал, как мастерить столы, поэтому у него всё равно был образец.

— В каком-то смысле в сфере отражений неэфемерного столь же мало, сколько и в сфере времени, — подытожил Райс. — Но, конечно же, нам следует помнить о принципе относительности. Проще говоря, то, что нечто эфемерно, не означает, что оно эфемерней чего-то другого. Этот стол определённо эфемерней Хогвартса как в сфере отражений, так и времени, но и сам Хогвартс эфемерней украденного ныне Камня Слизерина, невероятно прочного, долгоживущего, не уничтоженного даже после такой кражи, и уникального, делавшего нашу линию реальности не одной из многих, а альфой среди альф. Это понятно? — обвёл он всех внимательным взглядом. — Очень хорошо. И, раз мы заговорили о Камне, я кратко изложу вам сущность якорей. Якорь — это то, что делает окружающее более плотным в одной или нескольких сферах. Магистрал — это…

— Якорь времени! — выпалил Грэм.

— Вот как? — только и сказал профессор. — Мисс Уизли?

— Но он же мешает ей перемещаться во времени! — поддержала та Грэма.

— Как интересно, — хмыкнул профессор. — При мне Хранящая множество раз манипулировала сферой времени, как и я сам, и перемещение — банальнейшая из таких манипуляций. Нет, магистрал не мешает этому, но даже это не главное. Магистрал не влияет на сохранность предметов. Есть в Хогвартсе главный магистрал или нет — этот стол ждёт одинаковая судьба.

— Сфера реальностей, — понял, наконец, Грэм. — Главный магистрал бережёт всю реальность, значит, он — якорь реальности.

— Хорошо. Обычные магистралы делают то же самое, но с малыми линиями, можно сказать, нитями реальности, из которых та плетётся — мешают оборвать их или переплести иначе. Якорь же времени… Он влиял бы не на неизменность судьбы предмета, но на саму сохранность предмета. Ничто не мешает поменять судьбу «заякорённого» предмета так, чтобы сам якорь времени не был с ним совмещён и, тем самым, разрушить его неуязвимость. Это пример, один из множества, как пересекаются сферы иномагии. Каждая связана с каждой множеством очевидных и тайных закономерностей, которые мы и постигаем на моём предмете.

Теперь что касается якоря отражений. Создать его можно, и это будет своего рода защитой от копирования, — профессор хмыкнул чему-то своему. — Но чтобы такой якорь имел смысл, предмет должен быть действительно уникальным. Используют такие якоря — редко. Не думаю, что столкнётесь более чем с парой-другой за всю жизнь.

Отдельный якорь нереальности… Это долгий разговор. Он возможен, но действительно эффективный якорь такого рода — нечто более чем уникальное и достойное защиты якорем отражений. Вижу вопрос на ваших лицах. Что такое эфемерность сферы нереальности, сферы, которая и включает эфемерность? Что такое эфемерность эфемерности? Эту концепцию не так просто осмыслить, и я пока что не буду помогать вам. Сделаем это вашим домашним заданием — напишите эссе любой длины о том, как представляете себе эфемерность нереальности и каким мог бы быть её якорь. А теперь задавайте вопросы.

— Этого ведь нет в книгах? — первым, на удивление, спросил Грэм.

— Как и моих лекций, — подтвердил Райс. — Мы, иномаги, приверженцы устной передачи знаний. Иное следует познавать наощупь, и делается это под руководством наставника, иначе не миновать беды. Помните расширение правила три? Если действуешь через посредника, то делишь ответное действие между собой и посредником. Я выступаю вашим посредником в познании иного. Те же, кто делают это без посредника, рискуют сами стать иными. Очень, очень неприятная участь. Ещё вопросы?

— А какой якорь мы должны сделать? — спросила Джинни.

— Ваш, ученический якорь — это якорь места, если хотите, пространства, и это не пассивный, а активный якорь. Пассивный якорь пространства мешал бы изменить местоположение предмета, подобно тому как пассивный якорь реальности мешает её изменить. Но активный якорь — совсем другое дело. Он «вмешивается» только тогда, когда его «включат», если можно так выразиться, и попытается исправить отклонение от нормы. Если пассивный якорь относится к эфемерности, то активный якорь относится к чуждости. Он — попытка сохранить себе в эфемерной, текучей, плывущей реальности, одновременно ориентир, образец и способ компенсировать изменения. Постоянно действующий активный якорь мало чем отличается от пассивного якоря, что говорит о тесной связи эфемерности и чуждости. Пожалуй, мы закончим на этом — полную классификацию якорей я собирался дать на следующем занятии. Ступайте, и помните, что осторожность — превыше всего.