Приют раненых душ (джен)

На этот раз не было ни снов, ни воспоминаний. Мягкая темнота обволакивала сознание, даря измученному разуму отдых и иллюзию того, что все еще может быть хорошо. Просыпаться отчаянно не хотелось, но что-то навязчиво выталкивало Карла Леманна в мир реальный. С неохотой открыв глаза, лейтенант огляделся: он все еще находился в лазарете, из-за перегородки доносились стоны и редкая брань товарищей по несчастью, о чем-то негромко переговаривались лекари. Отца и Экхарта нигде не было. Неужели? Они оставили его в покое? Лейтенант еще раз огляделся — ни следа призраков. От небывалого облегчения по телу прошла легкая дрожь, на миг перехватило дыхание. Он смог.

«Хорошо ли тебе спалось, братик? — раздался в голове до боли знакомый голос. — Прогуляемся?»

Если бы Карл Леманн мог, он бы закричал.

Добравшись до лазарета, Отто нагло проигнорировал всех, включая Хенрика. Просто молча прошёл мимо и сразу завернул к Карлу.

— Карл! Утро... — Капитан запнулся и оглянулся на брата. — Или вечер? А, впрочем, неважно! Ты же не спишь, правда?

— Добрый вечер, — отозвался лейтенант Леманн, вставая с койки, на которой до этого лежал, заведя руки за голову, — мое почтение, господа капитаны.

Движения его были плавными и точными. Такие движения выдают хорошего фехтовальщика, коим Карл Леманн никогда не был. На «Весенней птице» об этом знали все.

На лице Отто на доли секунды отразилось явное недоумение. Но почти сразу капитан взял себя в руки, нахмурившись, воззрился на.. Карла? Как интересно это понимать?

— Жаль, не могу ответить вам тем же, сударь, — хмыкнул Отто, сделав пару шагов, чтобы перекрыть парню дорогу. — Не соизволите ли просветить господ капитанов, с кем они имеют честь?

Покосившись на брата, Отто добавил:

— Карл паршиво фехтует. Тебе не кажется, что это странные движения для него? А ещё Карл так не разговаривает. Вообще. Совсем. Нет, я, конечно, допускаю, что Карл сошёл с ума, но... Просто будь начеку, ладно? — повернувшись к лейтенанту, он прищурился и медленно произнёс: — Карл. Расскажи мне про минувший бой, а?

Пауль привалился плечом к перегородке, внимательно изучая обоих. «Что за проклятие у тебя на корабле?» — мысленно вопросил он, не озвучивая этот вопрос вслух. Пока ему оставалось только кивнуть на пояснение брата и ждать, как пойдут события дальше.

Все время непродолжительной тирады капитана Бюнца-старшего Карл стоял, скрестив руки на груди, и наблюдал. С лица его не сходила светская улыбка.

— Вы хорошо знаете своего лейтенанта, господин Бюнц. Не вижу смысла притворяться. Тем более, — призрак в теле лейтенанта прошелся вокруг койки и остановился по другую ее сторону, — ему, кажется, не нравится. Даже странно. Он всегда был покорен.

Сказав это, он замолк, выжидающе глядя на капитана.

— Тебе нравится мой корабль, Пауль? — ехидно поинтересовался Отто, когда точки над «i» были расставлены. — По-моему, я просто сверхвезучий, ты не находишь? Покорен... Какое омерзительное слово.

Бюнц-старший хмыкнул и внимательно посмотрел на... собственно, кто перед ними до сих пор неизвестно.

— Итак, вы всё-таки не соизволите, так что возьму на себя труд поиграть в угадайку. Вы брат или отец? Больше, если Карл не скрытничал, некому... Ну, или вы найери, но в это я не поверю, найери милашки, а вы пока не очень.

Пауль только покачал головой.

— Общество ихргег уже кажется мне родным и уютным. Если лейтенант проявляет неудовольствие, — обратился капитан к незваному гостю, — может, вы вернете ему тело?

Рука сама собой ложится на верную шпагу, но нужды в ней нет — нужные руны Пауль помнит. Ему не доводилось пробовать древние чары на ком-то, кроме ледяных призраков, но он сомневается, что разница велика.

— Экхарт Леманн к вашим услугам, господа. — Смотрел призрак только на Бюнца-старшего. — Слово как слово, предельно точно описывающие моего младшего братика. Он всегда был таким. Делал то, что от него требовали.

Карл слышал весь этот разговор, не мог не услышать, даже будь он против него. Душа его металась где-то в самом дальнем углу (сознания ли?), будто заключенная в клетку. «Прекрати! — взывал он к брату, — не надо, прошу тебя!» Тщетно. Когда Пауль Бюнц заговорил с Экхартом, он почувствовал слабую надежду, но…

— Я верну ему тело тогда, когда посчитаю нужным, — холодно ответил Экхарт, — или уничтожу. — Снова обернувшись к Отто, он продолжил: — Мой брат был излишне откровенен с вами накануне. Раньше он себе этого не позволял.

— Значит, брат, — задумчиво пробормотал Отто. — Я бы тоже делал то, что требуют, поживи я в Башне Шутов... Что, кстати, как понимаю, ваша вина!

Нельзя сказать, что Экхарт ему не нравился. От него не веяло ни угрозой для Отто или экипажа, ни опасностью для Карла. Но мало ли чем там не веяло. Карл уже в опасности, разве нет? Так что восторга Отто тоже не испытывал.

Он оперся одной рукой на переборку и спросил:

— Ну, и что же вам нужно, Экхарт? В ваших действиях должен быть какой-то смысл. И, раз уж вы здесь, скажите мне, за какими кошками вы и ваш батюшка так жестоко издевались над Карлом столько лет?

Слово «уничтожу» Отто предпочёл пропустить мимо ушей. Он не позволит. Никогда.

— Ваш брат — человек, в отличие от вас, — пожал он плечами. — Ему когда-нибудь обязательно пришлось бы с кем-то поговорить. Лично я рад, что удостоился. А вас этот факт удручает?

— Не слишком похоже на конструктивный диалог, — заметил Пауль, внимательно глядя на того, кто назвался Экхарт. Чем дальше, тем больше не нравилась ему сложившаяся ситуация, хотя никому и присутствующих, кроме брата, призрак не угрожал.

Медленно, внимательно прислушиваясь к диалогу, младший Бюнц снял с пояса кортик, не торопясь, впрочем, им угрожать. Слова Севера звучат быстро, и не всегда им нужно начертание, чтобы обрести силу. Но пока Пауль молча ждал.

Теперь Экхарт отслеживал движения обоих братьев. Второй Бюнц настораживал, от него исходила угроза, пока что неясная. Как жаль, что смертное тело, пусть и дает много возможностей, так же и отнимает их. «Брат…» — Карл уже не боролся.

— Меня этот факт удивляет. С десяти лет он молчал, а тут такая откровенность.

— Кошмар! — притворно ужаснулся Отто. — Это получается, что с десяти лет Карл не встретил ни одного человека, которому мог бы довериться хотя бы капельку... Блядский цирк!

Полушуточный ужас сменился относительно настоящим. Ведь получается именно так. Столько лет — и ни одного разговора по душам. Даже Отто есть с кем поговорить. А Карл... Боги, зачем всё это?

Бросив очередной подозрительный взгляд в сторону Пауля, призрак продолжил:

— Вы говорите, наша вина? Нет! Во всем, что происходит с ним, Карл виноват сам.

— Сам?! — Бюнц испытал даже не праведное возмущение, а просто злость. — Простите, а если я вам врежу, вы почувствуете? Думаю, Карл простит мне своё подбитое личико, но не будет смысла его портить, если вам не аукнется... И каким же образом он виноват сам?

Твари. Полжизни преследовали парня. Запугали ещё ребёнком. А теперь — сам виноват. Родственнички!

Неожиданно Экхарт пошатнулся, но устоял. На лице его отразилось удивление.

— Мы хотим мести, — теперь голос его был лишен всяческих эмоций, словно сил на них у души не хватало.

— Месть? — На лице Отто было совершенно неприкрытое изумление, и он закончил слегка севшим голосом: — Что, серьёзно? Вы столько лет изводите Карла... ради мести? А просто прийти и попросить — религия не позволяет, что ли? Нет, простите, конечно. — Отто покачал головой. — Но я категорически не понимаю. Или у вас, мёртвых, логическое мышление отсутствует?

Прищурившись, Отто внимательно посмотрел на Экхарта, потом на брата. И мысленно попросил, чтобы Пауль был непричастен.

Пока призрак отвечал, вмешиваться необходимости не было. Дать желаемое — лучший способ упокоить душу. Они не выходцы и не ихргег, с которыми разговор должен быть короток. Но тот момент, когда назвавшийся Экхартом пошатнулся, невольно заставил Пауля напрячься. Или он теряет силы, или покорности в хозяине тела было не так много. Прогнать призрак было удобнее именно в этот момент, но взгляд брата заставил Пауля повременить.

Призрак вернется, если не найти причину и не устранить ее. Слова Севера могут спрятать Карла, но проблемы нужно решать раз и навсегда.

— Сам, — кивнул Экхарт, который предпочел присесть на край койки. — Понимаете ли, он очень не хотел принимать нашу с отцом смерть. Во время похорон Ганса Леманна Карл-Юрген смог привязать его к себе. Как — не знают даже мертвые. А потом… — Губы Леманна вновь тронула кривая улыбка. — Может быть, он расскажет об этом вам сам?

Карл содрогнулся. Рассказать о том, как он… нет, он никогда не сможет это сделать! Никогда. Не капитану. Со всей яростью, на которую он только был способен, дух лейтенанта рванулся из сковавших его пут, на мгновение обретая контроль.

— Нет! — издал он крик, полный отчаяния.

Секундная борьба.

— Как видите, он не хочет. — Экхарту становилось все сложнее контролировать тело. — На бригантине «Непокорный», захваченной вами, находится мой убийца.

— Как мило... — цокнул Отто, он был крайне недоволен происходившим. — Когда в следующий раз вы решите дать нам послушать мнение Карла, не забудьте выделить десяток-другой минут для активного диалога, а то я ему и возразить не успел... Не хочет. Ха! Да он просто боится. Он из-за вас вообще много чего боится. Особенно людей и откровенности.

Он задумчиво склонил голову набок. Как всё интересно. Но всё-таки...

— Давайте проясним ситуацию. Когда вы отомстите, вы оставите Карла? Уйдёте? И кто этот человек? Как он виновен в вашей смерти? Мне не сложно повесить виновника — ну, или как вы предпочитаете мстить? — но я не имею привычки вешать людей, не убедившись в их вине. А ваши слова, сами понимаете, не слишком убедительный аргумент...

— Томас Хох, — теперь Экхарт говорил торопливо, словно опасаясь, что может не успеть. — Пятнадцать лет назад, при строительстве крепости Гахард. Я проводил инспекцию на третьем этаже. Знаете, все эти балки перекрытий, на ранних этапах они так ненадежно укреплены…Так сказали моим родным. Но на самом деле меня сбросил мой помощник, Томас Хох.

Леманн замолчал. Лицо его ничего не выражало, но было несложно догадаться, что вспоминать о своей смерти ему неприятно.

— У него были заложники. Имен не знаю. Я бы хотел сам побеседовать с моим бывшим помощником, но вряд ли вы захотите, чтобы ваш лейтенант принимал в этом участие. Теперь я уйду, но не думайте, что я так легко откажусь от Карла.

С минуту ничего не происходило. Леманн просто сидел молча. Но потом оцепенение спало, Карл, теперь это был он, медленно поднял руку и поднес ее к глазам, не веря.

— Как… — и он завертел головой, наткнулся взглядом на стоящих у входа в импровизированную палату братьев, во взгляде его плескался неподдельный ужас. — Капитан, я…

Но фразу Карл не закончил, замолчал, закрыв лицо ладонями.

— Томас Хох... — повторил Отто, обдумывая, правду ли сказал Экхарт Леманн. Участвовать в такой мерзости Карлу он бы не позволил. Если бы был ему мамочкой. Но он его капитан. И это всё усложняет. Мамочкой быть проще.

Отто размышлял, что же теперь делать... Сколько у них времени, прежде чем эти люди опять нарушат их покой? Люди? Проклятье...

— Капитан, я... — Карл осёкся и спрятал лицо в ладонях. Отто подошёл ближе и положил руки Карлу на плечи.

— Карл. Посмотри на меня... — Отто говорил тихо, почти шёпотом, поглаживая чужие плечи, стараясь не совершать резких движений. — Пожалуйста, Калле, посмотри на меня.

Странно, и куда делась вся его выдержка? Стена, тщательно возводимая все эти годы, рухнула в одночасье, словно и не было ее. Броня внешнего спокойствия на поверку оказалась тонкой скорлупкой. Стыдно-то как. Экхарт исчез, но Карл понимал, что брат вернется. И теперь избавиться от него, как это удалось когда-то, не получится. Капитан что-то говорил, но внимание Леманна привлекло лишь детское имя. Еще раз глубоко вздохнув, он поднял взгляд на Бюнца.

— Ну и ну, капитан. — Карл попытался улыбнуться, но улыбка эта получилась бледной. — Сколько же я вам хлопот доставляю.

«Дыши, чтоб тебя. Нельзя показывать слабость, нельзя…»

— Все хорошо, капитан, — проговорил уже тверже.

Ну, вот опять. Интересно, Карл обидится? Наверно, обидится. Жаль. Но он не может, не может спокойно это слушать!

— Прости, Карл, — извинился Отто и отвесил лейтенанту звонкую оплеуху. — Вот за это извини. Знаешь, когда у тебя здесь. — Он легонько постучал по виску и покачал головой, продолжив: — Или здесь, — ткнул пальцем в грудь, — происходит Леворукий знает что, а ты маскируешься под гранит и говоришь, что всё хорошо, это не хлопотно. Это обидно. Обидно, что я, оказывается, для тебя настолько чужой человек, что ты предпочитаешь медленно сойти с ума нежели поговорить со мной... Зачем ты постоянно мне лжёшь?

Капитан вздохнул и опустился на корточки, пальцы скользнули с плеч вниз, вынуждая лейтенанта опустить руки на колени. Отто придержал Карла за запястья, не сильно, но крепко, и, не отводя взгляда, продолжил:

— Знаешь, я солгу, если начну нести всякую чушь о том, что я тебя понимаю и знаю каково это... Не понимаю и не знаю. Но это не значит, что меня можно вот так просто отодвинуть в сторонку и сказать «не ваше дело». Ты мой лейтенант, если вдруг ты это случайно забыл. Всё, что касается тебя, касается и меня тоже. Разве у тебя есть какие-то основания мне не доверять? Или меня бояться? Так почему каждое слово из тебя приходится вытягивать щипцами, а?

Когда нужно было притворяться, делать вид, что все хорошо, когда он, Карл, убеждал всех и себя самого в том, что он такой же, как все, тогда лейтенант находил в себе силы, он знал, что должно делать. Теперь — нет. Пощечина и следующие слова Бюнца задели что-то глубоко в душе, которая будто оцепенела. Долго он не решался начать говорить, но и взгляда не отводил. Смотрел прямо в глаза капитана и одновременно и видел, и не видел. Нужно было говорить, но, о Создатель, он впервые не понимал — что.

— Я ничем никогда не хотел оскорбить вас, капитан, — осторожно начал он, — и уж тем более лгать вам. Но что вы хотите услышать от меня? Больше десяти лет я живу так, — проклятую дрожь в руках все никак не удавалось унять, — и никому не было дела.

А братишка, засранец, слушает, небось, и наслаждается.

А потом будет издеваться...

— Я много чего от тебя хочу, но всему своё время, разве нет? — Отто ободряюще улыбнулся. — Сейчас время взять себя в руки, например. По крайней мере, в данный конкретный момент мне бы хотелось, чтобы ты перестал бояться. Ну, или хотя бы объяснил, чего ты так боишься? Братец твой, кажется, рубить людей налево и направо не собирается. Ну, а за тебя мы уж как-нибудь разберёмся. И не из такого ведь выплывали, Калле!

Капитан удручённо покачал головой. Шутки шутками, но мысли его заняты совсем другим. Десять лет. Никому? Вообще? Квальдэто цэра, где же ты жил-то? Как такое вообще возможно? Отто зажмурился и сглотнул. Он вообще слишком эмоциональный. Надо себя контролировать. Руки сами собой скользнули ниже, обхватывая чужие ладони своеобразным замком.

— А теперь есть я и «Птаха». И нам с этой малышкой очень даже есть дело. — Он внимательно посмотрел на лейтенанта, и взгляд его просил не тянуть больше эту ношу в одиночку. — Разрешишь нам принять участие?

Пока Отто приводил своего лейтенанта в чувство, Пауль размышлял, насколько же проще вести дела с выходцами, пусть и опасней: они отвечают, пусть и путано, но по существу. А здесь... Томас Хох, надо же, на бригантине. И что, пойти перевешать весь экипаж? Или у каждого спрашивать имя, надеясь, что он назовет настоящее? И что нужно сделать с этим Томасом, чтобы призрак счел себя отомщенным?..

Больше всего Паулю сейчас хотелось обратно в Полуночное море, встретить парочку ледяных кораблей и выкинуть из головы всю здешнюю мутную мистику. Но, во-первых, он обещал брату помощь, а во-вторых бежать от боя, пусть и такого странного, Бюнц не привык. Да и мальчишку жалко — хреново, должно быть, жить с набором фамильных приведений за душой.

— Я убивал.

Что же, когда-то это должно было случиться. Увиливать или утаивать что-то, как всегда делал дальше, лейтенант не имел права. Пусть капитан знает, с кем имеет дело. Взгляда Карл не отводил, внимательно следя за реакцией Бюнца.

— Впервые в тринадцать лет. — Голос Леманна был спокоен, будто говорил он о чем-то будничном, о погоде, например. — В общем-то, тогда Экхарт впервые явился ко мне. Рене Энке, брат второго мужа моей матери. Я хотел защитить сестру. — При воспоминании об Иоланте к горлу подступил ком, но Карл справился с собой. — Она так кричала. До и после. А я всего лишь хотел ее защитить. И Экхарт помог мне. Он всегда очень любил ее.

Мысли путались, младший Леманн забыл, о чем хотел сказать в начале, поглощенный воспоминаниями.

— Она назвала меня чудовищем, сказала, что я помутился разумом. А я хотел защитить ее. А мать верила лишь Грегору… Отец, когда я впервые увидел его… таким, сказал: «Ты не больше и не меньше, чем тот, кто ты есть». Вы спросили, чего я боюсь. Я боюсь потерять себя. Но, — Карл чуть наклонился вперед, пристально глядя в глаза капитану, — я уже потерял себя. Я убийца? Или я сошел с ума? Я не знаю, кто я есть. И есть ли вообще.

Губы Отто тронула мимолётная улыбка. Создатель милосердный, да как же он такой дожил до своих лет? А какое сохраняет спокойствие...

— Ты убивал? — спросил капитан и с нажимом повторил: — Хорошенько подумай и скажи мне: ты убивал?

Он слушал. Внимательно, молча, но с пониманием. Вопросов рождалось всё больше и больше. А ответов по-прежнему было меньше, чем нужно. Зато медленно пробуждалась жгучая ненависть. Так капитан ненавидел тех, кто причинял боль людям, которых Отто считал своими. С каждым словом Карла ему всё больше хотелось вернуть этого Экхарта и вытрясти душу. Жаль, это не представлялось возможным. Оставалось лишь слушать и думать. Думать, как справиться с этой проблемой, не навредив Карлу.

— Но чем он провинился, этот Энке? — Бюнц хмыкнул. — Брат помог? Ты хотел сказать, сделал грязное дело чужими руками. Руками ребёнка.

Пальцы, всё ещё поглаживающие чужие ладони, сами собой сжались, но Отто быстро себя одёрнул. Он опасался бередить раны Карла больше, чем уже есть.

— А Грегор — это кто? Второй муж?

Когда Карл продолжил, Отто едва сдержался от порыва сначала хорошенько дать по морде, а потом обнять и долго повторять «какой же ты дурак».

Леворукий! Он действительно вот так думает? Морские боги, это просто не укладывается в голове...

Отто протянул руку к лицу Карла и, убрав прядь волос, провёл пальцами по щеке, заговорил он медленно и тихо, так, чтобы это был исключительно их разговор:

— Ты — Карл Юрген Леманн, старший лейтенант Западного флота кесарии Дриксен, старший помощник капитана «Весенней Птицы». И ты есть. Ты не убийца и ты не сошёл с ума. А если сошёл, то я пациент с соседней койки. Потерял себя? Не-е-ет. Ты теряешь себя по частичкам, да. Но не тогда, когда они берут верх над тобой. И не тогда, когда твоими руками совершают что-либо. Нет, Калле. Ты теряешь себя, когда отказываешься быть самим собой. Прекрати.

Последнее слово Отто произнёс практически одними губами, но был абсолютно уверен, что его поняли.

Прекрати.

От неожиданности Леманн отпрянул, он бы и вырвался, если бы была такая возможность. Последнее слово капитана ввело Карла в ступор. Прекратить что? Вести себя так? Но он же просто не знает теперь, как нужно. Десять лет Карл-Юрген делал то, что от него ожидали родные, знакомые, начальство. Он внушил сам себе — это он. И только такой. Нормальный, ничем не отличающийся от других. А теперь что?

— Но я не знаю, — прошептал он почти жалобно, — какой я есть. Там, в Башне. Иногда мне кажется, что себя я оставил там. Вы знаете, как они действуют? Я пытался рассказать им обо всем. Но для них мои рассказы были лишь доказательством того, что лечение нужно продолжать. «Мальчик упорствует в своем бреде, — вспоминал Карл, — ему помогут окунания в холодную воду. Или карцер. Или порка». Было и такое. И я забыл все. Только бы меня не трогали больше. Пусть они видят то, что хотят, решил я.

Выдохшись, Леманн замолчал.

На что Карл так среагировал Отто не знал. Порадовался только, что удержал.

— Никто не знает, каков он на самом деле, но каждому правильность поступков подсказывает не разум, а сердце.

Отто опустил руку ниже, на грудь, потом взял за руку Карла и приложил её к своей груди.

— Ты слышишь? У тебя оно тоже бьётся. Ты когда-нибудь пытался спрашивать «что мне делать?» у него?

Наверно, ему было страшно. Бюнц донельзя эмоциональный парень. Борясь с этим его недостатком — по крайней мере, Олаф считал это недостатком — Ледяной ежедневно таскал его купаться независимо от температуры воды. Сейчас Отто понял, что, видимо, зря столько мучились. Ему казалось, что чувства Карла пропитывают его насквозь. А потом опять приходила злость. Так оно и скачет, то страх, то злость...

Он уткнулся лбом в чужие колени, не в силах больше поддерживать зрительный контакт, не выдав ураган, бушующий в душе. Но руки не убрал, по-прежнему удерживая лейтенанта рядом. Захочет сбежать — не дадут. Закрыв глаза, Отто быстро повторил старую молитву, якобы приносящую покой. Тоже Олаф научил. Как ни странно, помогло. Покоя не было, но злость отступила, а страх сменился переживанием. Он тряхнул головой, откидывая назад упавшую чёлку, и снова внимательно посмотрел в глаза Карлу:

— Знаешь, Карл... Ты ничего не изменить прямо сейчас. У тебя уйдёт не день, не месяц... я думаю, даже не один год, прежде, чем ты полностью придёшь в себя. Но ты ошибаешься, когда говоришь, что оставил себя там. Нет. Ты запер себя в самых тёмных уголках собственной души. Спрятался. От всего того, с чем тебе не по силам было справиться. Теперь надо выйти. Выпустить себя из этой тюрьмы.

Действия Бюнца-старшего вызывали недоумение. Карл и не знал, что его капитан может быть таким… или просто он просто не желал узнать Отто Бюнца как следует, подспудно ожидая, что скоро его служба на «Весенней Птице» закончится, как быстро заканчивалось все хорошее в его жизни? Лейтенант беспомощно оглянулся на стоящего позади брата капитана Пауля, но тот, казалось, не проявлял никакого интереса к происходящему здесь. Или же делал вид. Как ни странно, его присутствие нисколько не беспокоило Карла, откуда-то он был уверен, что младшему Бюнцу можно доверять в той же степени, что и его брату.

— Как же вы, должно быть, устали, мой капитан, — заметил он, виновато глядя в лицо Бюнцу. Только сейчас он понял, насколько же командир был изможден. Тот и выглядел блеклой копией себя самого.

— Ты на него не смотри. Пауль — это всё равно что я сам, только умный, спокойный и без придури всякой. Ему можно доверять. А в данный конкретный момент он мало чем отличается от переборки. — Отто хихикнул и покосился на младшего брата.

Интересно, Карл случайно угадал или внешний вид уже выдаёт его с потрохами? Ну, ничего. Вечереет, отдохнёт ещё. Не так уж много на сегодня осталось. А быть слабым недопустимо. Тем паче, если на корабле такое безобразие. Нет. Каждый птенчик должен быть уверен в нём, как в себе, Абвениях, Создателе... В кого там ещё веруют? Нет ничего, чего не смог бы Отто Бюнц.

— Я?! — неподдельно изумился Отто, пока губы сами растянулись в глупой улыбке, — Ты меня первый день, что ли, знаешь?

Он рассмеялся, так по-детски, как смеялся ребёнком, когда впервые «попробовал» море. Взъерошил Карлу волосы и потянул на себя, вынудив наклониться так, что их лица теперь почти соприкасались:

— Кружка пива — и я схожу ещё на пяток абордажей! Отставить переживания.

— Когда мой отец говорил: «да я хоть сейчас в седло», все понимали, что сегодня к конюшням его лучше не подпускать, — проговорил Карл практически в губы капитану, внимательно вглядываясь в его глаза. Вроде такие же, как всегда, да только на дне их какая-то отчаянная горечь. Так быть не должно.

— Храбритесь ведь, — добавил совсем тихо, чтоб слышал лишь Бюнц-старший.

Говорить так было легче. Про свои собственные проблемы Карл хотел забыть хоть ненадолго.

Отто затаил дыхание, прислушиваясь к свои ощущениям... Нет. Нет-нет-нет. Не сейчас. Пожалуйста, не надо.

— Может, и храбрюсь, — немного хрипло прошептал Бюнц, — но в отличие от твоего батюшки, не к ночи будет помянут, меня в абсолютно любом состоянии можно подпускать к кораблям. Результат всегда будет положительный.

Он помолчал, обдумывая что-то и легонько качнул головой.

— Останешься пока у меня. В твою каюту я тебя одного не отпущу, здесь тем более не оставлю, а в кают-компанию ты сам не захочешь. И не спорь.

— Его появлений я никогда не боялся, — счел нужным вступиться за родителя Карл. — Он, когда приходит, практически никогда не говорит. Иногда садится рядом. Он был хорошим человеком. Обещал отвезти меня в поместье на берегу моря. Он там вырос. Но так получилось, что туда я приехал уже один.

Эти воспоминания были одними из немногих, что не вызывали у Леманна желания забиться куда-нибудь в угол. И говорил теперь он намного мягче, с теплотой, на которую вопреки всему все еще был способен. Однако он тут же устыдился — нашел время разглагольствовать!

— А как же господин Айсен?

При воспоминании о Конраде Айсене к Карлу вернулось чувство вины. Все-таки он был виноват перед ним. А как сказать ему, что причинять зло лично он никак не хотел, он пока не знал.

— Ты уж не обессудь, но я пока лично каждому твоему родственнику — живому ли, мёртвому ли — допрос не проведу, буду заведомо считать, что все они опасны, — фыркнул капитан.

Правильно. Сместим тему разговора. Надо отвлечься. Держи себя в руках, Бюнц, не будь тряпкой, в конце концов! Отто потянулся, чтобы чуть-чуть отодвинуться, но руки не слушались его. Пальцы сами расшнуровали рубаху Карла. А теперь хотелось зашнуровать обратно. И можно повторять это бесконечно долго... Квальдэто цэра!

— Прости. — Отто немного потупил взгляд. — Оно как-то само вышло...

Сердце пропустило удар. Он ведь нарушает чужое личное пространство. Возможно, при текущих обстоятельствах, Карла это только припугнёт. Дурак. Но дурак заботливый. О Конраде беспокоится, надо же.

— Ты бы о себе подумал лучше. Господин Айсен... — Бюнц помолчал, подбирая нужные слова. — Временно меняет обстановку. В его же интересах.

За действиями капитана Карл наблюдал молча, с некоторой толикой интереса, как смотрят на бабочку, внезапно севшую на рукав куртки. За последние годы он неплохо научился ощущать угрозу, но сейчас ее не было. На извинения Бюнца он лишь пожал плечами: за что, мол, извиняетесь?

— Раз так, — не счел нужным скрывать лейтенант, — я и сам бы не пожелал оставаться сегодня один на один с собой.

Отто сделал глубокий вдох и медленно выдохнул. Смотреть Карлу в глаза он не стал. На всякий случай. Он ещё не справился с собой, а Карл хоть немного, но успокоился. Нельзя его будоражить снова.

— Это положительный момент. А то пришлось бы закидывать тебя на плечо и объявлять добычей... — Проблемы ещё не сгинули, а к нему уже пришли вялые попытки подшутить. — Тогда и не стоит здесь задерживаться.

Вставая, Бюнц замер на секунду, всмотрелся в Карла и задумчиво произнёс:

— Я как-то сразу не подумал... А физически-то ты как себя чувствуешь?

Только сейчас Карл вспомнил, по какой, в общем-то, причине оказался в лазарете. Странный все-таки случай получился с ранением. Вот только задумываться еще и над этим не хотелось. Да и привык уже Леманн ничему в своей жизни не удивляться. Голова немного кружилась, хотелось пить и спать, но все это было терпимо.

— Бывало и лучше, — признался лейтенант, — но вполне терпимо. Я дойду сам.

— Ты уверен? — Бюнц почему-то испытывал пусть и лёгкую, но тревогу, хотя поводов не было. — Может...

Отто осёкся на полуслове. Он хотел позвать Хенрика, но зачем? Успеется.

— Забудь, это была просто плохая мысль. — Капитан отмахнулся в ответ на вопросительный взгляд Карла и поманил его к себе. — Идём.

Спрашивать, в чем эта мысль заключалась, Карл не стал. Раз так надо, значит, надо. У выхода из «палаты» он поклонился Паулю Бюнцу, ставшему невольным свидетелем его слабости.

— Я очень сожалею, что наша встреча произошла при таких обстоятельствах, господин капитан.

На долгие разговоры не было ни времени, ни сил, поэтому, еще раз кивнув, Карл последовал за Бюнцем-старшим.

Замерев, как ледяная статуя, Пауль до этого отстраненно смотрел поверх голов капитана и лейтенанта «Весенней птицы», не пропуская ни одного слова из разговора, но думал совсем о другом. Например, о том, что, несмотря на всю странность ситуации Карла, эта беседа кажется ему донельзя знакомой. У всех свои темные тени, тянущиеся из прошлого, и тяжелые сомнения, от которых проще бежать, чем распутывать. Чтобы справиться с ними, всегда нужна чужая помощь и твердая рука. Пауль успел побывать и на месте помогающего, и на месте принимающего помощь. Потому и не считал нужным вмешиваться — Отто справится.

Слава брата все ж таки вызвали у младшего Бюнца косую усмешку, но не больше. Переборка так переборка, не впервой. Но ситуация с призраками не нравилась Паулю чем дальше, тем больше, однако без позволения лезть в чужие дела он нужным не считал.

— Вам не за что извиняться, лейтенант, — сказал Пауль, пропуская Карла. — Отто, с твоего позволения я вернусь на «Надежду». — Помолчав, добавил: — В моих силах немногое, но если я смогу помочь, дайте знать.