В лабиринте кривых зеркал (джен)

— Осторожно, лестница!

В голове Дрейка все мутилось. Вряд ли он сумел бы запомнить дорогу, которой его вели, даже не будь повязки у него на глазах. Какие-то повороты, какие-то ступеньки, узкие дверные проемы, под ногами — то камень, то железный ребристый пол, в горле — тошнота, в теле — слабость, в раненном плече, безжалостно стиснутом крепкими лапами Мегавольта — жуткая оглушительная боль… Наконец — наконец-то! — в колени его уткнулось что-то мягкое, не то кушетка, не то диван, и он рухнул на него, как подрубленный, мечтая о передышке. Интересно, что они теперь со мной сделают, вяло подумал он — прикуют наручниками к батарее? Кем они решили меня считать — пленником… или нечаянным гостем?

— Мегс, включи экраны, посмотрим, что там происходит.

— Сейчас…

«Экраны»? Что у них тут, видеонаблюдение организовано, что ли? Впрочем, ничего удивительного — должны же они как-то мониторить обстановку и знать, что происходит в окрестностях… Мегавольт поднапрягся с наладкой наружного обзора? Однако!

Голоса отдалились. Мягко чмокнула, закрываясь, дверь… Руки Дрейка были не связаны — но, чего уж скрывать, боль и дурнота приковывали его к постели крепче самых надежных кандалов и пут… Немного придя в себя, он осторожно поднял руку и стянул с лица проклятый шарф.

Перед ним открылась небольшое, площадью едва ли больше пяти квадратных метров помещение — комнатка со светлыми стенами, размерами и обстановкой похожая на каюту туристического лайнера. Освещалась она полукруглым плафоном на потолке, белесовато-желтым, круглым и плоским, словно мутный глаз гигантской снулой рыбины. Рядом с кушеткой стояла тумбочка, увенчанная немытой чашкой с остатками кофе, напротив помещался небольшой шкафчик для одежды, близ него — стол и стул, под которым жили чьи-то разношенные тапки. Стена над кушеткой была обклеена календарями, постерами и вырезками из глянцевых журналов: роскошные девушки на роскошных автомобилях, роскошные яхты и роскошные байки, чьи-то роскошные полуобнаженные телеса на роскошных пляжах, роскошные ноги и роскошные груди… На противоположной стене висели обтерханные голубоватые занавески, а за ними виднелся яркий осенний лес, пронизанный полуденным солнцем, и укрытая ковром опавших листьев дорожка, и живописное озеро с кувшинками и лебедями, и мостик, и резная беседка — это был великолепный, уютный и умиротворяющий пейзаж, и он магнетически приковывал к себе взгляд, и он был удивителен и прекрасен, и он был нарисован на стене.

Настоящих окон в комнате не оказалось.

Разве что во входной двери имелось круглое, как иллюминатор, оконце, еще более усиливающее сходство помещения с пароходной каютой. Правда, стекло в него было вставлено настолько толстое, выпуклое и мутное, что разглядеть, что находится по другую сторону двери, было абсолютно невозможно.

Что это за место, спросил себя Дрейк. Я нахожусь… под землей? Такой вывод как будто напрашивался, хотя, конечно, абсолютно уверенным в этом он быть не мог. Отсутствие окон вовсе не говорило о том, что помещение находится ниже поверхности земли, а никаких других ориентиров в распоряжении Дрейка совершенно не имелось. Пока.

Зачем они его сюда привели? Что теперь собираются с ним делать? Какие планы лелеет на счет давнего недруга его коварный двойник — в своём преступном извращенном мозгу?

Мне нужно держаться настороже, сказал себе Дрейк. Последней глупостью было бы доверять этим записным уголовникам. Но что я сейчас могу сделать — раненый, беспомощный и запертый в застенке? Я в их полной и безраздельной власти, увы, ничего с этим не поделаешь…

Он чувствовал себя препаршиво. Его лихорадило, в горло кто-то напихал ком металлических опилок, простреленное плечо опухло и болело невыносимо, Дрейку казалось, что все кости в нем переломаны в хлам. Черный Плащ прекрасно понимал, что ему следует как можно скорее оказаться в больнице… но доведется ли ему в ближайшее время туда попасть? Прилив энергии, вызванный выбросом адреналина, сменился неодолимой апатией, усталостью и упадком сил, руки и ноги точно налились свинцом, голова стала походить на пустой котел из чугуна: такая же огромная и увесистая, отзывающаяся на каждое прикосновение тяжелым гудящим гулом. Дрейк бессильно лежал, свернувшись калачиком на здоровом боку, подогнув ноги, опустив веки и чувствуя, как неодолимо подкрадывается к нему мутная нездоровая дремота — он был уже не в силах встряхивать застывающее, точно студень, перегруженное сознание. Подумать только, еще вчерашним утром он спокойно и буднично начищал ботинки, собираясь нанести визит Прэтту в «Тау-сити», а теперь… Что — теперь? Кто он, что он, где он? Слишком много событий произошло с ним за прошедшие двадцать четыре часа, слишком многое изменилось в его окружении, слишком круто перевернулся с ног на голову привычный мир — и его взбухающий, перенасыщенный информацией мозг неумолимо сбоил и отключался, алкая передышки… Нельзя спать, твердил себе Дрейк, я должен быть начеку, я должен попытаться просчитать намерения Антиплаща и предугадать его действия, я должен выкарабкаться отсюда и наконец-то добраться до ШУШУ, я должен быть готовым ко всему, я должен ещё что-то и ещё кому-то, я должен… должен… должен… и поэтому — нельзя спать. Нельзя. Спать. Ни в коем случае… нельзя… спать… нельзя… с-с…

Он уже почти уснул, когда вновь отворилась дверь, и на пороге появился Мегавольт.

Дрейк вздрогнул и открыл глаза.

— За шарфом пришел? — спросил он хрипло.

Мегавольт не ответил. Вид у него был подозрительный. Он как-то неприятно, зловеще щурился и кривил нос. Медленно, очень медленно, боком, подошел к пленнику, поглядывая на него искоса — мрачно и неприязненно, пряча одну руку в кармане. Что у него там? Электрошокер? Нож? Пистолет? Шприц с какой-нибудь ядовитой дрянью? Дрейк напрягся…

Мегавольт вынул из кармана упаковку таблеток и пластиковую пол-литровую бутылку с водой.

— Держи.

Это еще что, спросил себя Черный Плащ. Нейролептик? Отрава? Какая-нибудь мерзкая наркота?

— Обезболивающее, — хмуро пояснил Мегс. Бросил таблетки на столик, тут же рядом поставил бутылку, потом как-то нервно сцапал свой шарф, повернулся и ссутулясь, слегка загребая ногами, ушел. Оглушительно чихнув на прощание — перед тем, как запереть за собой дверь.

* * *

Этот небольшой отсек в центральной части Убежища назывался "кают-компанией". На длинном столе у дальней стены, больше похожем на рабочий верстак, заваленный инструментами, радиодеталями и огрызками проводов, стояли, находились, располагались и еще всевозможным образом кучковались несколько малокалиберных телевизоров, пребывающих в различной степени собранности/разобранности, точно попавшие в лапы какому-то сумасшедшему телевизорному маньяку (который был явно не способен спокойно пройти мимо очередного электронного "ящика", не заглянув внутрь в поисках чего-нибудь неожиданного). Впрочем, справедливости ради следовало признать, что жертвами этого злобного потрошителя оказывались не только телевизоры, но и многие другие бытовые приборы: тостеры, утюги, электрические чайники, комбайны, радиолы — их жуткие расчлененные трупики с торчащими кишочками проводов и зеленоватыми внутренностями электронных плат занимали все свободное пространство под и над верстаком. В другом углу комнаты помещались полки, уставленные штативами, спиртовками, колбами и склянками с загадочным содержимым, подписанные непонятными цифрами, непонятными буквами, непонятными символами и даже (что настораживало больше всего) и вовсе никак не подписанные. На потрепанном диване (как ни странно, но в тесном помещении нашлось место и для дивана) обертки от конфет и мятые банки из-под колы соседствовали с выпусками комиксов, со страниц которых смотрели чьи-то вылупленные глаза и перекошенные рожи; по полу вились лианы удлинителей, на краю стола, свободного от тушек убиенных приборов, громоздились пустые пластиковые стаканчики вперемешку с яркими фишками и карточками для игры в "монополию", на стене висела мишень для дартса, и разноцветные снаряды от неё можно было найти в самых неожиданных местах комнаты... Бушрут, сидевший в своем "хим-уголке", недовольно морщился всякий раз, когда взгляд его падал на один из дротиков, нахально воткнувшийся в край плаката "Особенности строения корневой системы Turbinicarpus knuthianus".

Мегавольт, ёрзая на стуле, нервно щелкал тумблером, переключая изображение с внешних камер. Мелькали на экранах некие заборы, кирпичные стены, решетчатые ворота, проезды и проходы, входы и выходы, бесчисленные углы и закоулки огромной пустынной верфи. Нигде не замечалось ни малейшего признака жизни, никакого движения, разве что возле стены караульной будки лениво почесывался лохматый приблудный пес.

— Пусто. Никого нет. И этих… камуфляжных… не видать. И Квага куда-то запропастился… Ему бы уже давно пора вернуться…

Антиплащ, забросив ноги на стол, лениво потягивал энергетик из жестяной банки.

— Не ссы, ничего с этим фигляром не станется, он тут как рыба в воде, в любую скважину пролезет и в любую щель процедится.

— Угу, процедится, — пробубнил Мегс. — Только рыбу тоже можно изловить… на крючок. Или сетью. Или динамитом, например.

— Ты отнес… этому… таблетки?

— Отнес.

— Это не поможет. Ему надо в больницу, — мимоходом заметил Бушрут. — У него плечо прострелено.

— Будь у него что-то серьезное, он бы вообще на ноги не поднялся. Сквозное ранение… Так, царапина…

— Царапина или не царапина, но обработки она в любом случае требует.

— Ты сможешь это сделать, Репей?

Бушрут пожал плечами.

— Можно попытаться... Но я не медик, знаешь ли.

— Не медик… — задумчиво протянул Антиплащ. Прицелился и метко швырнул пустую банку в мусорное ведро. — Ладно, пару дней он во всяком случае протянет, а потом… А вот и Рыжий, кстати.

Хлопнула дверь тамбура-шлюза, торопливые шаги простучали по коридору, в комнату ворвался Квага — возбужденный, раскрасневшийся и запыхавшийся — и, тяжело дыша, на секунду замер в дверном проеме, ухмыляясь во весь рот. Волосы его были всклокочены, на обычно бледных скулах алел румянец, глаза еще горели азартом ловкого бегства и упоением битвы — в общем, то, что он невероятно собой горд и доволен, оказалось заметно невооруженным глазом.

Даже то, что он был весь грязный, в изорванных штанах и мокрых, заляпанных землей носках, ничуть не уменьшало его ликования, самодовольства и хорошего настроения. Отдышавшись, он протопал через комнату, оставляя за собой цепочку темных влажных следов, тяжело плюхнулся на диван, схватил со стола вскрытую упаковку апельсинового сока и принялся, запрокинув голову, жадно глотать содержимое. Потом со вздохом безграничного удовлетворения вытер губы рукавом, откинулся на диванную подушку, расслабленно улыбаясь, обвел победным взглядом всех присутствующих и беззастенчиво вытянул перед собой ноги в грязных носках. Они (носки) внезапно оказались разными: один был махровый и полосатый, другой — серый в мелкую крапинку.

— Классные потники, — небрежно заметил Антиплащ. — Модная модель под названием "Умри, супостат, от одного вида". Откуда взял?

— Тебе нравится? — Квага просиял, весело сверкая зубами. — Могу подарить. Один, на выбор. Вот этот, полосатенький, на нем даже есть дырка. — Он горделиво пошевелил пальцами ног, чтобы стало понятно, о чем идет речь.

— Ладно, докладывай обстановку. Что там с этими бритоголовыми? Порядок?

— А ты как думал? Конечно, порядок!

— Они тебя видели?

Квага обиделся.

— За кого ты меня принимаешь? Я держал их на расстоянии и на глаза не показывался. Сначала пробежался по подвалу, вышел в монтажный цех, потом выбрался на пустырь у восточной стены, покрутился туда-сюда… Прятался там за какими-то ящиками… Я-то их видел, а они меня — нет!

— И что они делали?

— Да ничего… Топтались там, бегали по пустырю за собакой… Бубнили чего-то меж собой, ругались. Упоминали какого-то не то черта, не то Бретта, не то Прэтта…

Антиплащ метнул на него быстрый взгляд.

— Как? Как ты сказал? Прэтта? Ты уверен?

— Ну да. — Квага выглядел озадаченным. — Мне так показалось… а что?

— Да нет, ничего, ничего… А собаку ты видел?

— Ну да. Черный такой пес с квадратной головой. Питбуль, кажется…

— А-а, пёс-табуретка, любитель сосисок… Ну-ну, продолжай.

— Ну, в общем, я не стал ждать, пока эта псина до меня доберётся, вышел к восточному доку и спустился к берегу. Зашел в воду, сел на ближайший камень, снял чернышовские кроссы, набил их галькой и зашвырнул подальше в реку! Поняли? Ха-ха! Пусть-ка эти придурки за мной побегают! То-то, клянусь, их озадачит, что след оборвался и ушел в воду!

— Угу, — проскрипел Мегавольт, отчаянно сморкаясь в тряпицу. — Ещё бы не озадачит. Типа, как следует попетляв по развалинам, Черныш в конце концов пошел и в отчаянии утопился…

Квага окрысился.

— Ну сам бы пошел их отвлекать, умник! Что, по-твоему, я должен был сделать, а?

— Выйти через пролом в заборе на ближайшую людную улицу! Уж там след точно потерялся бы.

— Ладно, будем надеяться, что они и так его потеряют, — задумчиво заметил Антиплащ. — Решат, будто его подобрал какой-нибудь катер. Наверное…

— Какого вообще черта? — сердито спросил Мегавольт.

— Что — какого черта?

— Какого черта мы его сюда притащили?

— А что, по-твоему, мы еще могли сделать? — спросил Бушрут. — Оставить его там? Эти бритоголовые его бы просто прихлопнули и все.

— Ну и что? — помолчав, спросил Мегс.

— Ну и ничего, — сказал Репейник — тоже помолчав. — Одним настырным копом было бы меньше.

— Вот именно…

— Ладно, давайте начистоту, — сказал Антиплащ. — То, что мы его сюда притащили, ничего, в сущности, не меняет. Избавиться от него никогда не поздно. Но мне действительно интересно узнать, что за заваруха у него приключилась с этими человекообразными. И почему они так жаждут во что бы то ни стало его добить. Кому-то он очень крепко понадобился, осталось только выяснить — кому…

— Зачем выяснить? — хмуро спросил Мегавольт.

— Ну, мало ли... — Антиплащ коротко усмехнулся. — Знание — сила, слышали про такое, а? Мелькнула у меня на этот счет одна забавная мыслишка... Хм, хм! Порадуем ею Черныша, парни?

* * *

Из мутного невнятного полузабытья Дрейка вывело чье-то неласковое прикосновение. Кто-то схватил его за плечо — так резко и неожиданно, что он чуть не подпрыгнул от яростной, внезапно вспыхнувшей в ране пронзительной боли.

Над ним, едва заметно посмеиваясь, склонился Антиплащ.

— Дрыхнешь, дефектив?

— А что мне остается делать? — хрипло пробормотал Дрейк. — Биться головой о стену тебе на радость?

Остальные мялись за спиной главаря. Квага, Бушрут, Мегавольт — все были в сборе. Маленькая комнатка трещала по швам от набившихся в неё четырех крепких тел; или это трещит моя бедная больная голова, уныло спросил себя Дрейк. Переведя дух, он осторожно приподнялся и сел на кушетке, превозмогая темноту в глазах, опираясь здоровой рукой о тумбочку. Самому себе он сейчас представлялся выброшенной на берег медузой — бессильной, бесформенной, растекшейся по камням слизистой массой, лишенной привычной среды обитания и оттого беззащитной и беспомощной в окружающем со всех сторон чуждом мире. Принесенные Мегавольтом таблетки лишь отчасти помогали не чувствовать себя этим несчастным комом слизи, и Черному Плащу потребовалось немало усилий для того, чтобы вновь собрать себя по частям в единое целое.

— Эти… камуфляжные… убрались? — вяло поинтересовался он.

— Да.

Дрейк глотнул.

— Я вам… благодарен. Но мне… нужно выбраться отсюда. И побыстрее.

Антиплащ поцокал языком.

— К чему такая спешка, Черныш? Ты недоволен нашим гостеприимством?

— Что вам от меня нужно?

Антиплащ взял стул, поставил его перед кушеткой и сел на него верхом, положив руки на спинку.

— Слушай, Черныш. Что ты там болтал про этот взлом?

— На Паркер-роуд?

— Да.

Черный Плащ облизнул губы, пытаясь разогнать туман в голове и собраться с мыслями. Вспомнить бы еще, что он там болтал про этот взлом.

— Гризликов признался. В том, что это была его инициатива — вскрыть этот сейф. И назвал своего сообщника, то есть тебя…

— И его показания есть в деле?

— Конечно, — не моргнув глазом соврал Дрейк.

— Да ну?

— Ты не поверишь… Этот болван оставил в сейфе свой фонарик.

— Черт побери! Фонарик? Я так и думал, что все этим закончится...

— Правда думал? Заметь — ты сам это признал! — Дрейк улыбнулся — скорее кисло, чем по-настоящему торжествующе. Антиплащ внимательно посмотрел на него:

— Ну ладно, дефектив, твоя взяла. Предположим, что ты не лжешь... Интересно, а какое отношение к этому делу имеют шустрые бритоголовые ребята?

— А с чего ты взял, что они имеют какое-то отношение именно к этому делу?

— Да с того, мой дорогой, что эти веселые парни упоминали промеж собой некоего занятного господина Прэтта. А особняк на Паркер-роуд — а, значит, и тамошний сейф — принадлежит именно Родерику Прэтту, ты полагаешь, я не наводил справки на этот счет?

Черный Плащ пожал плечами:

— Ну… допустим. И что?

— Чем ты так насолил этому злосчастному Прэтту, что он науськал на тебя свору отморозков, снабдив их в качестве ищейки собственным глупым псом?

Дрейк молчал: проницательность двойника его неприятно удивляла. Даже очень неприятно, надо признать. Он понимал, что должен иметь вид бравый и самоуверенный, что должен насмешливо, с тонким превосходством усмехаться и цедить сквозь зубы какие-то веские, убедительные, тщательно обдуманные фразы — но у него уже не осталось на это сил... мысли у него путались, мгла в голове сгущалась с непреодолимой мощью, ему хотелось только одного — чтобы все наконец убрались прочь и оставили его в покое... Не дождавшись какой-либо реакции на свой вопрос, Антиплащ понимающе прищурился:

— Ладно, не отвечай, я сам отвечу. Ты, следом за этим твоим настырным Гризликовым, что-то про славного господина Прэтта раскопал… что-то очень липкое и дурно пахнущее, что-то такое, что сэру Родерику может грозить весьма конкретными неприятностями... и теперь он жаждет заткнуть тебе рот. Любой ценой. Потому что ты опасен для него... ну, скажем, как свидетель. Я прав?

— Тебе-то какое до этого дело?

— Очень даже большое. Господин Прэтт — человек богатый…

— К чему ты клонишь?

Антиплащ хмыкнул.

— К тому, что он наверняка не откажется хорошо заплатить за такого опасного и нужного ему человечка, как ты.

Дрейк онемел.

— Ты… т-ты… что?! Что ты сказал?.. Заплатить?

Антиплащ обворожительно улыбнулся.

— Я полагаю, ты все прекрасно слышал, Черныш. Ты явно представляешь для Прэтта некую весьма определенную ценность… которую, я полагаю, в случае необходимости он не откажется выразить в денежном эквиваленте.

— Так ты… что? Ты спас меня от этих отморозков только для того, чтобы… чтобы потом этим же м-мерзавцам меня продать?

Антиплащ, склонив голову к плечу, самодовольно посмеивался.

— А по-твоему, мы притащили тебя сюда просто в таком вот едином альтруистическом порыве? Да ты что, правда? Как бы не так. У нас, как говорится, в наличии товар… осталось только поставить в известность купца…

— Ах ты… ах ты… с-сука! — Дрейк вскочил. У него не хватало слов… Ухмыляющаяся физиономия Антиплаща была у него перед глазами — и он, не раздумывая, позабыв и про боль, и про усталость, и про раненное плечо, размахнулся и изо всех сил вломил кулаком по этой наглой роже — вломил так, что Антиплащ, наверно, полетел бы кувырком вместе со стулом, если бы ему было, куда лететь… и если бы его тут же не подхватили длинные крепкие лапы его дружков. Эти же лапы вцепились и в Дрейка, и оттащили его от главаря, и швырнули обратно на кушетку, и припечатали к стене, задыхающегося, невменяемого, скорчившегося от боли, унижения и ужаса. От шока и ярости Дрейка трясло с головы до ног… Вот так. Вот так. А он-то еще благодарил этих гадов за свое «спасение»! Ну конечно, разве можно было ожидать от них чего-то другого? Ну разве можно было ожидать, а?!..

Повисло молчание. Даже не молчание — безмолвие. Жуткое, леденящее, пугающее безмолвие старого склепа, где все пусто и мертво, стыло и мрачно, заросло пылью и паутиной, и где малейшее биение жизни попросту неприлично, вопиюще неуместно и вообще преследуется по закону…

И в этом лютом кладбищенском безмолвии Антиплащ отрывисто усмехнулся — и со свистом втянул воздух сквозь сжатые зубы. Медленно провел тыльной стороной ладони по лицу, стирая выступившую на губе кровь. Посмотрел, даже как будто с удивлением, на свою окровавленную руку. Перевел взгляд на пленника.

— Придурок! Это еще что за выходки? Забыл, благодаря кому ты еще жив?

— Ещё жив! — задыхаясь, со стоном прохрипел Дрейк.

— Вот именно. Ещё! Я тебе это припомню, сволочь! — Антиплащ поднялся и рывком отбросил стул к стене. — Пошли, парни!

И они ушли — по-прежнему в мертвом безмолвии, не произнося ни слова, тихо, молча, как будто даже на цыпочках, только Мегавольт едва слышно, как-то неловко шмыгал носом. Черный Плащ лежал, закрыв глаза, и боль разливалась по его телу, и боль терзала его душу, и боль была всем, что ему теперь осталось — боль, боль, боль… уж она-то, эта всеобъемлющая Мадам Боль будет с ним до самого конца, никогда не оставит, не покинет и не предаст… Он был пленник. Заложник. Товар. Бессловесная аморфная медуза, которую вскоре равнодушно и безжалостно размажут грязным сапогом по камням...

Едва слышно чмокнула входная дверь. И Дрейк опять остался один. Один.

Наедине с болью.

Под пристальным наблюдением круглого рыбьего глаза на потолке.

* * *

— Томб, ты спятил? Что значит — не нашли?! Дасти потерял след? На берегу? Уплыл на лодке? Куда уплыл? И где он теперь всплывет? Где нам его его искать, а?.. Откуда там вообще взялась лодка? Кто ему помог?.. Тысяча чертей! Выясняйте! Ищите! Да! В больницах, госпиталях, клиниках, если, как ты говоришь, он ранен… Идиоты!

Прэтт устало уронил умолкнувший телефон на покрывало. Правду говорят: хочешь сделать что-то хорошо — сделай это сам. Он сидел, опустив голову и свесив с кровати ноги, тупо разглядывая свои босые, облаченные в домашние шлепанцы ступни: белые и мясистые, с узловатыми венами, проступающими сквозь нездоровую кожу, с причудливо распухшими подагрическими суставами на пальцах. Полночи он проторчал в ШУШУ, пудря мозги детективам и дознавателям во главе с Хоутером, приполз домой выжатый, как лимон, надеясь хоть немного вздремнуть, но в семь утра его разбудил олигофрен Томб сообщением о том, что они опять упустили проклятого копа. Опять. Упустили. Этого проклятого копа! Да чтоб им всем гореть в аду, кретинам! Да чтоб их сожрали с потрохами десять тысяч самых злобных чертей! Да чтоб их!..

Прэтт провел дрожащей рукой по лицу.

На фабрике, конечно, сегодня случится обыск, но лаборатория надежно укрыта, вряд ли её сумеют обнаружить… тот, кто мог бы показать копам её местоположение, бесследно исчез. Пока исчез. Нельзя допустить, чтобы он объявился вновь… следует во что бы то ни стало заткнуть ему пасть… а если не удастся от него избавиться — не позволить ему свидетельствовать против Прэтта... не дать этому мерзавцу возможности оправдаться, надежно упечь его за решетку по обвинению в грабеже и убийстве… а заодно подготовить себе надежный плацдарм для отступления. Вызвать общественный резонанс, перетянуть на свою сторону как можно больше сочувствующих, поднять шумиху в прессе и на телевидении… Старый крот Хоутер, конечно, будет сопротивляться огласке изо всех сил, ну да черт с ним! Прэтт хрипло усмехнулся. Провалиться мне на этом месте, если уже сегодня утром первые полосы газет не будут пестреть сенсационными разоблачениями и громкими заголовками вроде: «Убийство в центре города!», «Похищены важные военные разработки!», «Агент ШУШУ замешан в отвратительном криминале!» Каково, а? Натянув халат, Прэтт тяжело доковылял до стола, плюхнулся в кресло, послюнявив пальцы, перелистал ежедневник в поисках нужного телефона и вновь взял трубку.

— Алло! Барышня? Это горячая линия редакции «Сен-Канарского вестника»? Это Родерик Прэтт вас беспокоит… Да-да! Как мне связаться с господином Рытиком, главным редактором? У меня есть для вас важное сообщение… самые что ни на есть сенсационные, свежайшие новости. Да-да! Разумеется. Вы правы! Исключительно из первых рук…