В лабиринте кривых зеркал (джен)

В главном коридоре Управления было неспокойно. Из камеры для допросов доносились отчаянные вопли, слышные даже сквозь толстое зеркальное стекло:

— У-у!.. А-а!.. Гады! Пиявки!.. Кровососы-ы! Повязали!.. За что, за что повязали-то? Да ни за что! Я — невиновен! Невиновен я, ясно?.. Я — нервный, больной человек! У меня припадки… А вы… Копы поганые! Что ж вы делаете-то, а?.. За что издеваетесь? За что-о?.. Что я вам сделал? Сволочи-и!..

Дрейк невольно заглянул в камеру: рыжий скуластый человек в цветастой шелковой рубахе бился головой о стол и дергался всем телом, точно паяц на верёвочках, и бешено вращал вылезшими из орбит глазами, и трясся, и корчился, и изо рта у него шла розоватая пена… Допрос вел какой-то молоденький новобранец из Управления, изо всех сил старающийся сохранять спокойствие; но вид у него был испуганный, и он напряженно замер по другую сторону стола, не зная, что делать, явно раздумывая, не пора ли вызывать бригаду медиков со смирительной рубашкой. Арестант тем временем бросил колотить себя кулаком по голове и рвать всклокоченную шевелюру, но зато, дико вращая очами, сунул пальцы в рот и разодрал губы до крови, с хриплым воплем сгреб со стола пластмассовую шариковую ручку и с хрустом её разгрыз, схватил себя за ворот рубахи и рванул её с такой силой, что фонтаном брызнули в стороны выпуклые золотистые пуговицы.

— Во даёт! Истерика у него, что ли? — пробормотал проходящий мимо патрульный. — Псих какой-то.

— Псих, — согласился Дрейк. — Но не до такой степени. — Чуть помедлив, он решительно толкнул дверь, и, войдя в камеру, остановился возле стены.

Арестант, закатив глаза, с подвыванием бил себя кулаком в грудь и на появление нового зрителя внимания как будто не обратил. Черный Плащ присел на ближайший, стоявший возле двери стул и невозмутимо вытянул перед собой ноги.

— Развлекаешься, Квага? Ну-ну, продолжай, продолжай, занимательно посмотреть. Что ж ты так мало чернил-то заглотил, глотай дальше... Офицер Крэнстон, дайте-ка ему ещё и карандашик, пусть закусит.

И Квага, оглянувшись, как-то увял… Прекратил корчиться и кривляться, молча выпрямился, как ни в чем не бывало отряхнул штаны, утер губы рукавом. Шмыгнул носом.

— Ай-я-яй, — укоризненно, качая головой, сказал ему Дрейк. — Плохо работаешь, дружище. Неубедительно. Шулер ты, может, и первоклассный, а вот артист, уж извиняй, так себе. Тебе бы клоуном в цирке или аниматором на детских праздниках быть, за Безумного Шляпника, глядишь, с небольшой натяжкой и сошёл бы.

— А я что, я ничего, — скороговоркой проговорил Квага, очень довольный произведенным впечатлением. И широко ухмыльнулся во все свои тридцать два лошадиных зуба. — Я ж это не всерьёз, я больше так, для потехи. Вижу, что салажонок беззубый в деле ни шиша не петрит, вот и думаю, чего бы не попугать-то… А ты чего сюда притащился, сыщик? Выпускать меня пришел?

— Да с какой такой стати я должен тебя выпускать-то, красавец? Тебя за что замели вообще?

— За мошенничество, — с готовностью подсказал Крэнстон, которому не очень-то хотелось быть в глазах Черного Плаща «беззубым салажонком».

— Ага, — Дрейк поднялся, подошел к столу и бегло пролистал лежащие на столе материалы уголовного дела. — Очередную доверчивую старушку нагрел на двести баксов, иллюзионист?

— Никого я не нагревал! — буркнул Квага. — Она сама мне их отдала. Я просто фокусы показывал.

— Просто фокусы, — задумчиво повторил Черный Плащ и выдернул из папки какую-то исписанную бумагу. — Из показаний миссис Клариссы Милтон: «Я встретила этого молодого человека в переходе на Кортни-пайн. Он показывал фокусы на публику, и справлялся, надо признать, при этом с завидной ловкостью. Сначала это были карточные фокусы, молодой человек заставлял исчезать карту из его рук, а потом доставал её из кармана. Затем он начал показывать такие же трюки с денежными купюрами. Он попросил у меня две купюры достоинством в сто долларов… скомкал их в кулаке… подбросил их в воздух, и они обратились в горящие клочки бумаги… В ответ на моё возмущение он заверил меня, что вернёт мне деньги в целости и сохранности, действительно вынул из кармана две целые стодолларовые купюры и вручил их мне. И только выйдя из полутемного перехода на солнечную улицу, я обнаружила, что купюры, врученные мне этим „фокусником“ — ненастоящие… взятые из настольной игры „Банкиры и Толстосумы“. Разумеется, я тут же вернулась обратно, но молодого человека в переходе уже не было. Тогда я обратилась к ближайшему полисмену и описала ему приметы мошенника…» И ты, мой дорогой, был задержан «по горячим следам». — Дрейк, посмеиваясь, быстро взглянул на Квагу, который, поджав губы, отсутствующим взглядом изучал потолок. — Ну, всё с тобой ясно, голубок. Придется тебе покамест крылышки-то подрезать.

Квага изобразил «большие глаза».

— Да с чего же это сразу «подрезать»? — возмутился он. — Да я этой старой карге настоящие деньги отдал, а откуда она игрушечные взяла, черт её знает! А теперь на меня клевещет, что это я её обманул! Ведьма старая! Ей уж могильные черви с погоста приветы шлют, а она все за какие-то жалкие двести баксов цепляется, словно клещ! Огонь под адской сковородой ими будет разводить, что ли?

— Ну-ну. Я сейчас устрою тебе с этой "старой ведьмой" очную ставку, и она, не сомневаюсь, всю морду тебе заплюёт за такие слова. Или ты плохо знаешь сен-канарских бабок?

— Не плохо, — проворчал Квага. Оптимизм его слегка поувял.

Черный Плащ неторопливо прошелся по камере из угла в угол. Поднял одну из квагиных пуговиц, закатившуюся под стол — большую, выпуклую, похожую на грибок.

— Лоханулся ты, фокусник. Надо было из «Бизнес-ленда» купюры брать, они на настоящие больше похожи, — задумчиво заметил он.

Квага, прищурив один глаз, сложил пальцы «пистолетиком» и, направив его на Черного Плаща, сделал «пиф-паф». Сдунул с воображаемого дула воображаемый пороховой дымок.

— Много ты понимаешь, сыщик! В «Бизнес-ленде» вообще купюр нет, там купоны… Откуда ж я знал, что эта чертова бабка тоже играет в «Толстосумов»? Стал бы я тогда всучивать ей эти проклятые купюры, как же!

— А, — спокойно заметил Дрейк, — так, значит, всучивал все-таки?

Квага повращал одним глазом.

— Сучара ты, сыщик. Поймал меня, да? Ну, гордись.

— Удивляюсь я тебе, Квага. И твоим дружкам — тоже. — Дрейк покачал головой и, с сожалением вздохнув, взглянул на Квагу чуть исподлобья. — Чернила на резолюции прокурора по скруджевскому делу еще не обсохли, а вы уж опять на горяченьком попадаетесь! Ты «фокусами» развлекаешься, Антиплащ тоже за старое ремесло взялся… Посажу ведь я тебя, дружище — надолго и безо всякой надежды на условно-досрочное, как злостного рецидивиста…

Квага растерянно завертел головой.

— Почему без надежды-то? Чего я такого сделал? Бабку разыграл?

— По-твоему, это называется «разыграл»?

— Ага. А по-твоему — как?

— Совершил эпизод мошенничества и мелкого воровства, причём далеко не первый… И ты при таких условиях ещё смеешь рассчитывать на какое-то снисхождение? С дружками твоими Скрудж зачем-то на примирение пошёл, но со мной этот номер у вас не пройдёт, ясно? Все вы получите то, что заслужили, да ещё и с больши-и-ими процентами! А начну я с тебя, голубчик. И с Антиплаща…

— Да что там с Антиплащом-то? — пробубнил Квага.

Дрейк подался вперед. И сказал — жестко, точно вгоняя топор в неподатливое бревно:

— Сегодня ночью он вскрыл сейф на Паркер-роуд. И наследил при этом как никогда... Где мне его искать, Квага?

Квага, ухмыляясь, показал ему кукиш.

— Да пошел ты! Так я тебе и сказал, понял?

Дрейк тоже ухмыльнулся в ответ.

— Ладно, не больно-то и нужно. Не сегодня-завтра масштабная облава будет по всему городу, в порту и на Лоуленд-плейс, прошерстим эти крысиные гнезда как следует, выловим всю шушеру — и Антиплаща в том числе, логово у него где-то в тех краях, я знаю… Офицер Крэнстон! — Он обернулся к дознавателю. — Вызывайте охрану, пусть отведут заключенного в камеру. Или ты что-то хочешь сказать? — Он быстро, из-под полуприкрытых век посмотрел на Квагу.

— Я? — Квага хитро прищурился. — Нет. Ты, поди, думаешь, что я сейчас тебе с перепугу все явки и адреса как на духу выложу? В обмен на, — он злобно выпятил губу, — в обмен на свою свободу, да?

— Да, — сказал Дрейк.

— А вот хрен тебе, Черныш! — Квага торжествовал. — Я друзей не продаю, понял? — Он горделиво вскинул подбородок, и так — непобежденный и несломленный, с разбитыми губами, с распахнутой на груди рубахой и гордо поднятой головой, — и вышел из камеры в сопровождении двух серых и безучастных ко всему, как деревянные стулья, угрюмых конвоиров. Словно яркий задиристый петух меж двух неприметных бесцветных куриц, он шел подбоченясь, громко и фальшиво насвистывая «Марсельезу», ловя на себе удивленные взгляды окружающих и явно чувствуя себя героем… Дрейк, задумчиво глядя ему вслед, все еще крутил в пальцах подобранную под столом выпуклую пуговицу.

— Офицер Крэнстон, — сказал он через плечо, — в ближайшее время ждите служебного приказа. Передадите это дело в ШУШУ.

Крэнстон, собиравший разбросанные по столу документы, пожал плечами.

— Как скажете, Черный Плащ. Только зачем оно вам? В сущности, тут все ясно, можно передавать документы уже не в ШУШУ, а прямиком в суд. Но если вам охота возиться с этим психом…

— Псих этот — фигляр и мелкий жулик, но он может оказаться полезным и вывести нас на куда более сочную и крупную рыбку… Впрочем, — Дрейк хмыкнул, — о своих планах касательно него я все-таки сначала посоветуюсь с шефом.

* * *

«Я в тебе очень разочарован».

Разочарован.

Слышать это было невыносимо. Тем более — от папы… Да лучше бы он влепил мне пощечину, думала Джоселин, дал бы подзатыльник, что ли, это было бы куда легче перенести, чем вот это вот холодное, исполненное презрения «Я в тебе очень разочарован». Это было хуже всего. Это было больнее всего. Эти несколько коротеньких слов ударили её горше и сильнее самой яростной затрещины и самого крепкого подзатыльника…

Джоселин сидела на кровати, натянув одеяло до самого подбородка и обхватив колени руками, и смотрела прямо перед собой. Джейкоб сам виноват, твердила она себе. Ну чего он такой рохля? Над таким грех не посмеяться… И Напильник… то есть второгодник Боб Леннер, конечно, сразу почуял в этом недотёпе лёгкую добычу. («Напильником» Напильник был потому, что при любом удобном (и не очень удобном) случае вставлял в разговор свою любимую присказку: «Ща как дам напильником по зубам!»). Именно Напильник избрал беднягу Джейкоба «козлом отпущения» и не забывал напоминать ему (и прочим одноклассникам) об этом практически каждый день. А связываться с Напильником и его прихлебателями никто не желал, в целях собственной безопасности следовало сидеть и молчать в тряпочку, а еще лучше — вилять хвостом и угодливо хихикать…

Джоселин поёжилась. Папе-то хорошо, он большой и грозный, может при случае и собачкой пистолета щелкнуть. А ей, Джоселин, как воздействовать на сильного и обнаглевшего от безнаказанности грубого хулигана? Встать перед ним в третью позицию и сказать: «Напильник! Я в тебе очень разочарована.» Да?

…Кто-то легонько постучал в дверь и, не дождавшись ответа, повернул дверную ручку.

— Можно, Джесс? Ты не спишь?

Джоселин молчала. Сидела, угрюмо сжав губы. Не поднимая головы. Зябко кутаясь в старенькое одеяло и в серые, медленно сгущающиеся вокруг сумерки, точно в маскировочную защитную пленку...

Дрейк неторопливо вошел, внеся за собой в комнату тоненький лучик света, и оставил входную дверь чуть приоткрытой. Присел на край кровати. Положил руку дочери на колено.

— Обиделась, Джесси?

Джоселин не ответила, судорожно загоняя в желудок теплый ком, вставший поперек горла. Дрейк молчал, и слова к ней тоже не шли.

— Ты… — прошептала она наконец.

— Что?

— Ты действительно во мне… разочарован, да?

Он взял её руку в свою крепкую сильную ладонь и мягко, очень бережно пожал её вялые и бледные пальчики.

— Нет. Не в тебе, Джесс… Я просто был очень расстроен твоим поступком. А ты — самая лучшая на свете дочь, неужели ты в этом сомневаешься?

— Правда?

— Да.

И слово это было произнесено так просто и искренне, так безыскусно и в то же время проникновенно, что не поверить ему было абсолютно невозможно… Джоселин, кусая губы, яростно всхлипнула.

— Иногда мне кажется, что ты меня ненавидишь… — глухо пробормотала она, явно обращаясь к розочке на одеяле.

Дрейк вздохнул. Обнял её одной рукой и привлек к себе. Провел ладонью по спутанным, привыкшим ложиться в два хвостика пламенно-рыжим волосам, которые, по совести говоря, давно уже требовали очередной стрижки.

— Зря ты так, Джесс. Ты же знаешь, что ближе и роднее тебя у меня никого нет. Просто… я хотел, чтобы ты кое-что поняла.

— Я поняла. Ага. Спасибо.

— И тем не менее до сих пор на меня дуешься, — улыбнулся Дрейк.

— Совсем немного, — серьёзно сказала Джоселин. Она ковыряла пальцем шовчик на одеяле. — Папа…

— Да? Что?

— Я… в общем, я сегодня разговаривала с Джейкобом.

— А-а. Разговаривала? Что ж, это… хорошо.

— Он действительно живёт в трейлере! И, оказывается, тоже собирает коллекцию динозавров… И он…

— Что?

— Он, это… пригласил меня завтра в гости. После школы. Можно мне пойти?

— А ты этого хочешь?

— Ну… не знаю… — Джоселин замялась, нахохленная, точно сердитая птичка. — Наверно, это классно — жить в трейлере! — сказала она с завистью.

— Да нет, не думаю, — помолчав, сказал Дрейк. — Впрочем, ты сама всё увидишь, если пойдешь… Я рад, что ты сделала шаг навстречу этому парню, Джесс.

— Угу… Но всё равно от него воняет, — добавила она едва слышно.

— Что?

— Да так, ерунда…

— Не унывай, Джесс! — Он неловко потрепал её по плечу. И, чтобы как-то заполнить невольно возникшую в разговоре паузу, добавил небрежно: — Кстати, я что-то позабыл, как ты относишься к «Вампирам-мутантам с Марса»?

— О! С почтением и восхищением! — Джоселин слегка оживилась. — А что, ты хочешь позвать кого-нибудь из них на воскресный ужин?

— Пока нет, — Дрейк усмехнулся. — Просто я, — он порылся в кармане и вытащил две узких розовых бумажки, — я взял два билета на утренний субботний сеанс в кино, и вот, думаю, не изволите ли вы составить мне компанию, мисс Маллард, м-м?

— Ну, — Джоселин изо всех сил старалась сохранять вид обеспокоенный и серьёзный, и не позволить губам растянуться до ушей в неудержимой улыбке, — если уж вы так настаиваете, мистер Маллард… А вы в субботу точно будете свободны?

— Ради вашего общества и общества вампиров-мутантов я отменю все свои дела, мисс, даже назначенный на девять утра завтрак с Президентом страны. Часа два старый хрыч вполне может обождать.

— Правда-правда?

— Правда-правда. Клянусь своей любимой диванной подушкой!

— Той, что с сердечками?

— Нет, той, что с котятами… Постой, — в кармане Дрейка заверещал телефон, — это из ШУШУ. — Он поднес черный приборчик к уху. — Да? Когда? Только что?.. Хорошо, я сейчас буду. — Он рывком поднялся, и лицо его помрачнело, а мысли, с разочарованием поняла Джоселин, были уже очень далеки от всех и всяческих диванных подушек и уж тем более от марсианских вампиров-мутантов...

Увы. Иногда ей хотелось разбить этот чертов телефон об пол!

— Папа?.. — прошептала она.

Уже взявшись за дверную ручку, он обернулся.

— Что, Джесси?

— Да нет, ничего, — пробормотала Джоселин. Что-то ей подсказывало, что пойти в субботу в кино ей вряд ли удастся. По крайней мере — с отцом.

— Прости, Джесси. Мне нужно идти, — мягко сказал Дрейк. И, потоптавшись на пороге, неуклюже добавил: — Спи, моя хорошая… Доброй ночи.

Потом улыбнулся и вышел, осторожно прикрыв за собой дверь.

И свет в комнате померк.

* * *

— Значит, он сбежал?

— Да. Крэнстон все сделал так, как ты сказал. Арестанта вывели на задний двор Управления, якобы для того, чтобы отправить его на Белую Скалу. Его наручники «по недосмотру» были зафиксированы неправильно, а конвоиры на несколько секунд отвлеклись разговором.

— И он, э-э… воспользовался моментом?

— Да. Стены вокруг заднего двора внушительные, бетонные, опутанные по верху колючей проволокой, по ним и ящерица не взобралась бы… Но этот субчик взлетел наверх, точно ракета, никто и глазом моргнуть не успел.

— Квага — бывший акробат, так что ничего удивительного в его ловкости нет… Огонь открывали?

— Да.

— Не попали, надеюсь?

— Ну, что ты. Стреляли в воздух.

— А пуговицу? Пуговицу ему отдали?

— А как же.

— Куда он её положил?

— По словам Крэнстона — в карман.

— Что ж, вполне естественное движение человека, которому возвращают его собственную пуговицу. Надеюсь, ему не придет в голову выбросить её на ближайшую помойку, оснований для этого вроде бы нет, вряд ли он заподозрит, что в ней спрятан маячок… да ему сейчас, смею думать, и не до пуговиц. Сигнал хороший?

— Взгляни сам. — Хоутер указал на экран пеленгатора, по которому ползла крохотная зелёная искра. — Он сейчас в одном из переулков в районе порта.

— Я так и думал…

— Считаешь, у него там берлога?

— Вероятно, да. Что-то типа «малины», где он встречается со своими дружками. Я его здорово пуганул намечающейся «облавой», так что, думаю, он постарается их предупредить… Я хочу за ним проследить, мистер Хоутер. Возможно, удастся повязать Антиплаща.

— Возможно… — Хоутер снял очки, покрутил их в руке, задумчиво погрыз дужку. Секунду помолчал. — Агент Лунный Ветер сейчас свободен, Плащ. Возьми его с собой.

— Не нужно… — Дрейк досадливо отмахнулся. — Справлюсь и сам.

— Нет. — Слово было коротенькое, но увесистое, и в нем категорично лязгнул металл. — Дело опасное, а я ни тобой, ни Ветром рисковать не имею права. Понял? Ближайшие патрули тоже будут в вашем распоряжении… Будьте осторожны, парни, и не теряйте связи с ШУШУ.