Легенда о Чхве Ёне (гет)

— Давно не видались, Анчжэ, — генерал королевской гвардии спешился и посмотрел в лицо главнокомандующего насмешливым взглядом.

— Ты поражаешь моё воображение, Чхве Ён, и прежде тебе удавалось подняться после падений, которые стали бы гибельными для любого, но на этот раз тебе удалось восстать из могилы. Я был на твоих похоронах и слышал о том, как ты умер: ни один человек не сможет подняться после такого…

— Что с войском, тосойынса, ты уже месяц лагерем на границе стоишь, солдаты обучены? — военачальники в сопровождении каждый своей свиты перемещались по лагерю, приковывая к себе взгляды обычных солдат.

— Послушай тэогун, я готов стать обычным стражем, но избавь меня от необходимости обучать этот сброд. Они пришли сюда, чтобы есть и получать жалованье, им не за что биться. Мне не удалось сдвинуть это быдло с места, и, если ты преуспеешь в этом, несмотря на то, что ты младше меня, я склоню перед тобой голову и преклоню колени.

— Раз так брат, в столицу возвращайся и короля охраняй, только мне здесь всё покажи и первым делом на кухню отведи. — Чхве Ён остановился, посмотрел в глаза главнокомандующему и положил руку ему на плечо. — Я гвардейцев королевской сотни с собой забрал, к твоему приезду Чхунсок новых удальчи наберёт. Передай ему, что отныне они будут так же, как и королевская стража, тебе подчиняться. Вели ему ко мне ехать, а сам короля оберегай и старайся, его величество сейчас в хорошей защите нуждается. Особенно с Синдоном внимателен будь, к личным покоям монаха не подпускай, если им надо обсуждать государственные дела, пускай в зале приемов это делают. Этот старик — коварный отравитель, никогда его наедине с королём не оставляй, пусть их разделяют хотя бы двое стражей, и, если им по каким-то причинам захочется оружие в ход пустить, пускай делают это, не задумываясь. Следи и за чиновниками Совета: следи и охраняй, — за моим дядькой пригляди. Я уверен, что разбойник уже прибрал к рукам королевский погреб, но, если ему станет скучно во дворце, он может и на королевскую сокровищницу покуситься.

Чхве Ён в сопровождении главнокомандующего генерала Анчжэ быстро шёл по лагерю, которым расположились корёские войска на границе, и везде, где бы он не проходил, его сопровождал настойчивый шёпот:

— Генерал, тот самый генерал?

— Да, не может быть, у такого генерала должны быть золотые наручи и золотые поножи, и тяжелый серебряный доспех, да ещё золотой топорик на поясе, а у этого ребёнка даже волосы острижены как у преступника, будто и не на службе вовсе.

— Ребёнок? Так точно, ребёнок. Мой сын и тот старше его будет, а я его отец — не генерал, а обычный солдат.

— Ага, генерал, ты на личико его-то посмотри, когда бы моя дочурка была в половину также мила мордашкой, давно бы уже замуж не за кого-нибудь, а за благородного отдал.

— А мне не нравятся крупные женщины.

— Этак придурок, я не про телосложение тебе толкую — на морду его смотри…

— Да что вы там про детей толкуете?! Это дитятко с таким ростом-то, пожалуй, и не удивительно, что одним ударом троих зарубает: ты на руки посмотри — вот ручищи. Гляди, был бы у каждого из нас такой рост и силища, мы бы уж давно не то, что Юань, весь свет бы под себя подмяли, а когда мы вдвое меньше, что с нас спрашивать-то.

— Они это едят? — Чхве Ён подошёл к огромной плетёной корзине, наполненной рисовыми шариками, взял один и надкусил. — Тэман-а, — позвал он воспитанника, взял ещё два шарика из корзины и протянул их парню, который тут же с жадностью принялся за еду.

— Эт командир, червячка заморить так можно тем более, что я ел недавно, только вот на еде такой далеко не убежишь.

— Эй ребята, кто здесь кашеварит? — генерал повысил голос, и люди поблизости вздрогнули и оглянулись на окрик.

— Стало быть, я, — тщедушный солдатик, дрожа от макушки до пят, приблизился к генералу.

— Слушай брат, — проговорил Чхве Ён, приобняв солдатика за плечи, отчего тот пошатнулся, не выдержав прикосновения тяжелой длани командира, — командуй здесь, как хочешь, только старайся, чтобы к ужину в этих шариках появилось мясо. Хочешь, в ближайший город за солониной пошли, хочешь — охотиться лучников заставь, только мясо должно в больших котлах на костях вариться, а есть, кроме этих шариков, мы ещё и суп должны, понял меня?

— Понял, ваша милость.

— Ну раз понял, так выполняй и старайся, смотри у меня, — генерал похлопал солдатика по плечу. — Хорошо Анчжэ, кухню я увидел, только никак не пойму, где ты их обучать-то обучал, когда пытался, а они не поддавались.

— Так в поле, командир, в чистом поле палками и пытался заставить их махать…

— Палками, значит, в чистом поле… Это не хорошо, Анчжэ. Это для тех, кто уже меч в руках подержал, хорошо, а этих как детей малых надо учить. Кто у тебя за снабжение отвечает? Сюда его приведи и прикажи, чтобы он циновок достал, чем больше, тем лучше, да из этих циновок чучел навертел в этом чистом поле, про которое ты говоришь, числом не меньше сорока, а потом там же брёвна в землю вбил, а к ним толстых прямых веток понадбил да побольше. — Генерал тяжело опустился на бочку. — Выполняй тосойынса, старайся, оружейную и конюшни Токману покажешь, а я так посижу. Тэману покажи, где мой шатёр поставили, он потом меня отведёт туда…

— Эй Чхве Ён-и, что с тобой? — генерал, ссутулившись, повесив голову, тяжело опирался на меч.

— Эй командир, командир, эт ты как? — Тэман подполз к Чхве Ёну и заглянул ему в лицо. — Опять, вот же опять, — малец вскочил на ноги и в панике вцепился в свои волосы. — Ладно командир, как та травка, что Тоги тебя лечила, знаю, называется тысячелистник, этак я её зараз найду, истолку и отвар приготовлю. Держись командир!

— Что с тобой, тэогун? — удивлённый поведением генеральского воспитанника Анчжэ подошёл к другу, взял того за подбородок и приподнял голову — Чхве Ён посмотрел ему в глаза колючим затуманенным болью взглядом — и тосойынса отшатнулся, отдёрнув испачканную алой кровью руку.

— Не кричи и не трогай — заметят, просто иди, оставь меня, — прошептал Чхве Ён.

* * *

— Командир, командир, командир… просыпайся, слышишь? Уже и так завтрак пропустил. Вот, глотни-ка и вставай, а то зачем ехали сюда, если просто так лежать будешь — этак в столице удобнее было.

Чхве Ён открыл глаза и застонал:

— Тэман-а…

— Чего командир, чего?

Чхве Ён приподнялся на локтях, спустил ноги с лавки и сел, жадно глотая воздух:

— Я встану сейчас, а ты вели общий сбор трубить, — произнёс он, отдышавшись, — на поляне перед шатром пускай всё войско соберётся.

— Как, то есть общий сбор трубить? — приказ поверг воспитанника генерала в панику. Он запустил руки в волосы и уставился на своего командира.

— Найди того, кто с рогом бегает, и вели ему общий сбор трубить.

— Как, то есть прям так и велеть? — Тэман отчаянно скручивал торчащие на голове волосы в жгуты.

— Тэман-а, не бойся людей, — вздохнул Чхве Ён. — Пора уже прекратить бояться. Если не найдёшь кого с рогом, на первого встречного наори и врежь хорошенько, и тому, кому надо, передадут. Вели удальчи выстроиться в шеренгу перед шаром, а для меня поставь ту бочку, на которой я вчера сидел, перед шеренгой.

— Командир, слышь командир, общий сбор трубят, — Тэман невероятно довольный собой и абсолютно от этого счастливый вернулся в генеральскую палатку, — я кого надо нашёл, на кого надо наорал и даже слегка врезал. Чувствую, будто крылья за спиной выросли. Эй командир… — Чхве Ён стоял, согнувшись, и тяжело опирался на меч. — Ну-ну командир, ты отвар-то мой выпил? Покашляй немножко, кровь сплюнь, дышать будет легче.

— Тэман-а… — генерал с трудом совладал с собой, чтобы из его рта стали выходить какие-то другие звуки, кроме прерывистых стонов. — Ты удальчи собрал перед шатром?

— Что их собирать-то, эти сами соберутся, я им крикнул, чтобы в шеренгу перед шатром строились, они построятся, не боись, командир.

— Молодец, — Чхве Ён положил руку на голову воспитанника, — раз так мелкий, надо тебе волосы подобрать, а то в этой стране с таким колтуном только преступники ходят: им, когда родственники от них отрекаются, волосы и остригают. А ты теперь — мой помощник — и тебе так ходить не годиться: ну ладно, это потом, это подождёт. До бочки той меня доведи…

Чхве Ён тяжело опёрся о плечо Тэмана.

— К-ком-мандир, а сам-то ты за что себе волосы отрезал? Слышь командир… — приподнятое настроение не позволяло мальцу оценить состояние приёмного отца

Чхве Ён вышел из палатки и обосновался на приготовленной Тэманом бочке. Удальчи в шеренге уже стояли у него за спиной, через равные промежутки растянувшись по всему полю. Солдаты четырёхтысячной армии, как попало, медленно тянулись к месту сбора и садились прямо на землю. Генерал оглядел их колючим недовольным взглядом и поднялся с бочки: разномастная толпа перед ним собиралась в полнейшем беспорядке и непрестанно гомонила, обсуждая какие-то свои насущные проблемы и несчастья.

— А генерал-то хорош.

— Ага, сразу заметно, что начальник сменился — какой был ужин и какой завтрак…

— Да, ты на него посмотри…

— Да, что мне на него-то смотреть: я сыт, здоров и тем вполне доволен, — а на остальное мне плевать.

— Воины Корё! — рявкнул Чхве Ён, его тело осветилось изнутри, он ударил мечом о землю, и гомонящая толпа перед ним затихла и поднялась на ноги, — солдатам показалось, что земля задрожала под ними. — Сегодня день, когда вы жалование за месяц и новое обмундирование получить должны, — недавно умолкнувшая толпа опять удовлетворённо загомонила, — но получат его не все, — над полем повисла напряжённая тишина. — Сегодня вы будете разбиты на сто отрядов по сорок человек, отныне и впредь в день выдачи жалования вы будете бегом подниматься на пик Тасон и спускаться с него, и жалование будет получать только тот отряд, в котором не будет отставших. Эти люди будут бежать по одному перед каждым отрядом, — Чхве Ён указал на гвардейцев за своей спиной. — Кроме того, отряды, в которых будут отставшие, на следующий день будут бежать снова по тому же пути и так до тех пор, пока все солдаты не будут одновременно приходить в лагерь вслед за своим командиром. А сейчас равняйтесь в шеренгах, я сказал: «равняться в шеренгах…» — генерал отбросил свой меч в руки Тэмана и пошёл в толпу — он пинками и тумаками сгонял новобранцев, заставив их выстроиться в шеренгах. — Равняться в колоннах, — закричал он, находясь в центре толпы.

— Эй люди Корё, чего вы слушаете его? Он же один двух тысяч стоит, а нас тут — четыре! Бей его, — прокричал кто-то в толпе, и людское стадо замерло в нерешительности.

Чхве Ён каким-то шестым чувством вычислил смутьяна:

— Побить меня хочешь? Сможешь, думаешь, голову береги, — проговорил генерал и отвесил смутьяну чувствительную затрещину, — я в бою двух тысяч обученных воинов стою, а с таким быдлом, как вы, и со всеми сразу справлюсь. Ну кто? — «Правый думает мне в живот, левый с ног сбить, остальные на земле добьют, а у того, что сзади, есть нож за голенищем, посмотрим». — Людское стадо успокоилось и выполнило приказ командира. — Разбиться на когорты, четверо в шеренгу, десять в колоннах, первая когорта за мной.

Тэман догнал своего командира уже на подходе к горе:

— Командир, а, командир… возвращайся, я их поведу. Тасон — не холм, а гора, там наверху и воздух не тот, кома-аанди-иирр…

— Веди их, Тэман-а, а я отставших проверю.

Когорта прошла средним шагом меньше тысячи локтей в гору, а уже были отставшие: один толстяк, оскальзываясь на красной глинистой земле, не бежал, не шёл, а полз в гору, — Чхве Ён подхватил его под спину и потащил за собой, несколько солдат последовали его примеру, остальных он подгонял пинками…

В лагерь вернулись, опоздав к обеду, — отставших было восемь, солдаты подходили к еде, брали своё и в изнеможении падали на траву. Генерал осмотрел вверенные ему войска — в других отрядах отставших было не меньше — и удалился в свой шатёр.

— Командир, командир… — Тэман поддерживал своего командира под спину, пытаясь влить тому в рот приготовленный отвар, но не мог этого сделать, кровь шла горлом и никак не останавливалась. — Командир… ну, зачем ты так? — из глаз парня потекли слёзы. — Завтра я их один поведу… Слышишь командир.

-Тэман-а, — прохрипел Чхве Ён.

— Что, что командир?

— Только не кричи, а то услышат, — Чхве Ён закрыл глаза и потерял сознание.

* * *

— Ваше величество…

— Величество…

— Его величество…

Этот настороженный шёпот преследовал Инсу, где бы она не находилась со своим своенравным пациентом: больной вращал глазами, приподнимался на локтях, и шёпот утихал. Чем она могла помочь ему? Сидеть рядом, подносить лекарство и слушать бред — этот человек убивал себя сам ночью во сне. Аспирин и гиполипидемические препараты, в последних он не нуждался, а средств, разжижающих кровь, было достаточно, остальное лечение достигалось иглоукалыванием — уменьшение частоты сердечных сокращений и уменьшение сопротивления току крови в артериях. Этот человек убивал себя сам, наказывая за неправильные решения или решения, которые он считал неправильными, или решения, которые кто-то считал неправильными, — он, он один был виноват во всём, во всех несчастьях этого погибающего мира. Инсу слушала бред умирающего и вспоминала его — она знала, что у генерала Корё тоже слабое сердце. Единственным способом спасти его сердце было не допустить события, которые могли бы заставить его, такого совестливого и ранимого, испытывать чувство вины, а самое страшное в жизни правителя Чхве У уже случилось, и теперь он просто убивал себя сам. Инсу не отходила от постели больного, но каждое утро этот человек открывал глаза и смотрел в потолок, пока его сердце не начинала разрывать жгучая кинжальная боль за грудиной. То, о чём он думал в этот момент, Инсу знала — она слышала его бред. Он думал о страданиях собственного народа и сожалел о принятых решениях, он страшился неизбежного: того, что монголы строят флот и подбираются к острову Канхва, того, что его земля горит под копытами северных захватчиков — это и убивало его сердце. Чем же она могла помочь ему?

— Милая, милая, — Инсу проснулась от того, что знакомый голос звал её, — сердце Инсу забилось чаще, и она открыла глаза в предвосхищении. Старый седой король посмотрел ей в глаза и отпустил её плечо. — Милая моя скажет мне, когда я умру, наконец.

— Вы не умрёте, ваше величество, — ответила Инсу, прогоняя сон.

— Плохо! — простонал правитель. — Я прожил долгую жизнь и готов уйти, но перед смертью я хочу сделать доброе дело — я хочу отпустить тебя, милая. Минсон — лучший из самбёльджо, он проводит тебя и убедится в том, что ты доберёшься до дома и будешь лечить простой народ, а не умирающего короля, которому давно пора в могилу. Мне жаль, что мой сын… мой единственный сын не может разделить моих жизненных принципов и привёл тебя сюда, я боюсь, что он погубит эту страну. Этот страх не даёт мне умереть спокойно, передав трон в надёжные руки.

— Я не уйду, ваше величество, вы больны и нуждаетесь в моей помощи, поэтому я не уйду.

— Уходи милая, уходи, и на моём сердце будет на один грех меньше. Минсон-а, уведи её.

«Чем она могла помочь ему, чем?»

— Не-еет, я не уйду! Позовите какого-нибудь травника или любого лекаря, я расскажу, как лечить вас. Вот, это разжижает кровь и препятствует образованию тромбов…

— Не нужно…

Инсу вцепилась в край кровати больного и отказывалась отпускать её, пока воин, подхватив её за талию, тянул за собой.

«Всё-таки эти люди ведут себя просто беспардонно», — подумала она, а вслух проговорила:

— Послушайте, послушайте меня… Всё, чего вы так боитесь, случится, это неизбежно случится, но ваш единственный сын не предаст ваши идеалы, он будет до конца следовать им. Ваш сын… ваш единственный сын… — нет, она не решится сказать умирающему королю, что это безоговорочное следование принципам отца и будет стоить жизни сыну. — Пройдёт какая-то сотня лет, и ваш прямой потомок… ваш праправнук вернёт всё то, что вы потеряете сейчас. Слышите меня?! Он всё вернёт! А теперь я уйду, уйду, потому что я должна спасти его, вашего праправнука, этого человека…

Инсу вырвалась из ослабевшего от потрясения её словами захвата воина, поднялась и быстро, не оглядываясь, пошла к дверям.

* * *

— Первый, второй, третий…

— Первый, второй, третий…

— Первый, второй, третий…

— Меч правильно держи, Гэук, руку береги, будешь так держать — руку в бою потеряешь… Быстрее темп держать: раз, два, три, слева, справа — быстрее, я сказал, ещё быстрее, быстрее. Нападай… Сразу все, никто не филонит, нападай…

Чхве Ён тренировал своих солдат выполнять основные движения, но они ещё едва освоили стойку.

— Командир, ко-оома-аандир, дозорные на границе, дозорные, — Тэман, размахивая руками, вбежал на поле.

— Тэман-а, — Чхве Ён остановился и опёрся на меч.

— Чего командир?

— Докладывай, чего дозорные, успокойся, отдышись и докладывай.

— Так я же и говорю, что дозорные на границе отряд конников заметили.

— Конников говоришь. И сколько их?

— Пятьдесят никак не меньше, командир, может больше.

— Где границу пересекут понятно? — Чхве Ён поспешил к своему шатру, Тэман шёл рядом с ним.

— Да командир, да.

Чхве Ён остановился и затравленно осмотрел вверенный ему отряд новобранцев. Эти люди совсем недавно покорили пик Тасон и теперь с трудом осваивали науку рукопашного боя и боя на мечах, встретить вооруженных конников никак не могли.

— Тэман-а, мой доспех, тяжелый доспех, парадный приготовь и половину отряда удальчи собери. — «Почему пятьдесят, только пятьдесят? Проверяют или просто приграничье пограбить?» — Быстрее, Тэман-а, думать некогда — коня веди.

Генерал бегом направился к своему шатру, а вслед ему нёсся возбуждённый шёпот:

— Монголы? Юаньцы?

— Да, монгольские конники к границе идут.

— Что поднимут нас сейчас? Общий сбор трубить? Эй скажи, общий сбор трубить.

— Придурок, щас бегу говорить - приказа-то не было! Знаешь, что за это бывает?

— Ага знаю: два пинка да оплеуха — одной больше, одной меньше, — тебе-то что? Беги трубить, говорю.

— Ребята, ребятки, наш генерал тяжелый доспех надел и на коня сел. Уходят, гвардейцы-то уходят.

— Все уходят?

— Нет половина, а половина с нами остаётся.

— Этак что же? Он нас не берёт?

— Выходит, не берёт. Выходит, бережёт. А всё ты, Гэук - мерзавец: за три месяца меч держать не научился.

— Ух я бы этих юаньцев! Долго им ещё в приграничье проказить, деревни жечь да скот уводить?

— Этак ты мало злишься — этак ты не видал, чего недавно было-то. Монастырь большой на границе сожгли — ты не видал — а я тела монахов хоронил с генералом-то. Тут кому угодно бы и ему плохо стало. Этот малец его испугался так, подбежал, орёт: «Командир. Командир», — а этот, значит, тела-то таскал — я всё удивлялся, что ему всё нипочём — а потом упал на землю и бьётся, дрожит весь, а глаза, глаза сумасшедшие, — я сам испугался.

— Командир, командир, — Тэман подбежал к лошади генерала и ухватился за стремя, — меня с собой командир возьми.

— Как взять-то, Тэман-а? Головой подумай: как я тебя возьму? На седло что ли? С дороги отойди, с дороги… прочь придурок, голову береги, — Чхве Ён ударил свою лошадь в бока, и Тэман упал на землю.

— Кома-аанди-иир, — закричал он вслед удалявшимся конникам.

-Что?

-Ну что?

-Да, ускакали уже, и след простыл. Вон, приёмыш генеральский сидит рядом с шатром и сопли по лицу размазывает. Эх, не к добру.

— Я вот о чём говорю-то. Этот генерал наш болен-то, кажись.

— Да ты чего? Это он-то болен? Да такие, как он, небось, в жизни ни разу не болеют. Не заливай.

— Да, рассказываю же я тебе… когда монахов хоронили, сам подумай… Разве не слышал, что за генерал? В Кэгёне и могила у него есть, а ли не слышал? Уж третий год идёт, как его похоронили.

— Ай придурок! Мало он тебе по башке бил, надо ещё понаддать, а то, глядишь, до сих пор не понял, что он живой.

— Да вправду слышал и я, как этот генерал помирал. Кто не слышал-то? Весь Кэгён гудел: пытал его король страшно - только не понятно за что. Сам король на похоронах больше всех и рыдал, на коленях перед могилой стоял.

— Пытал как?

— А так, что и сказать страшно: с живого кожу содрал, цепями приковал и смотрел, как тот кровью истекает, а потом ещё и ядом напоил. Только этот генерал от яда не помер, тогда король велел его живьём закопать: так закопали, потом выкопали и ещё раз закопали, — но не живут люди после таких пыток! А этому всё нипочём, так что, наверное, не правда, а, может, и вправду теперь болен. Так, если правда, то болен, должно быть, и так, что помрёт скоро.

— Помрёт, говоришь? Ну, как помрёт, всем нам кирдык и будет. Так что, пока жив генерал-то, мерзавец, ты хоть мечом махать учись, а то монголы придут и как звать не спросят - сразу зарежут.

* * *

Отряд из пятидесяти удальчи быстрым галопом приближался к границе.

«Вот они, конники монгольские, вот, не солдаты, а гвардейцы, все в доспехах тяжёлых. Эти не пограбить едут, эти проверяют или провоцируют. Так проверяют или провоцируют? А вооружены они, вооружены — арбалетами».

Чхве Ён немного опередил свой отряд.

«Колчаны, сколько стрел в колчане? Не видно отсюда, сколько самих? Нет, у страха Тэмана глаза велики — самих двадцать, сколько стрел в колчане? Арбалеты далеко бьют. Зачем они здесь?»

Генерал повернулся к ближайшему удальчи и прокричал:

— По цепочке передай: «Ближе не приближаться, дистанцию держать и стрел беречься. Мечи из ножен, руки не беречь, стрелы отбивать. На границу не пускать».

— Командир, я с этой дистанции копьём по главному попаду, слышишь, я отвечу, — прокричал гвардеец в ответ.

Первый рой стрел миновал намеченные цели.

— На атаки не отвечать, проверяют, — скомандовал Чхве Ён.

— Командир слева: слева ещё один отряд…

— Командир, справа отряд…

«Зачем они здесь?» — спрашивал себя Чхве Ён, эта мысль волновала его больше, чем предупредительные крики подчинённых.

— Рассредоточиться. Границу не бросать. Рассредоточиться и стрел беречься. На атаки не отвечать. Пройти не давать.

«Сколько стрел в колчане? Сколько? Ближе, ближе», — Чхве Ён удалялся от своего отряда.

— Командир, ты куда? — закричал Токман. — Второй отряд заряжает.

— Командир, третий отряд заряжает.

«Что?»

Второй залп пришёлся на одного Чхве Ёна: туча стрел просвистела над головой — генерал соскользнул с седла и спрятался за телом лошади.

— Командир, первый отряд заряжает.

— Второй отряд заряжает.

— Третий отряд заряжает.

«Что? За мной пришли? Только за мной? Зачем? Сколько стрел в колчане? Сколько? Девять? Восемь? Не больше. Значит было десять, десять, осталось восемь, теперь прочь… Как же прочь? Спиной не повернуться…»

— Берегись командир!

«Тэман считать умеет — всего их пятьдесят: первый отряд — двадцать; второй — двадцать; третий — десять. Стреляют в разное время. Если от первого залпа увернуться, второй может попасть, а третий тогда добьёт. Доспех тяжёлый, это я угадал, но арбалетная стрела всё равно пробьёт. Что будут делать, если я спрячусь просто?»

Чхве Ён соскользнул с седла и, обняв лошадь за шею, пустил вскачь вдоль границы, скрываясь за телом животного. Следующий залп был направлен в гвардейцев, а конники приблизились к границе.

— Стрел беречься, рассредоточиться, — закричал Чхве Ён и поднялся в седло.

«Эти проверяют, проверяют, но если подпустить, то и пограбят, и порежут. Неужели, за мной пришли? За мной. Зачем?»

— Командир!

— Командир!

— Командир!

«Сколько осталось? Шесть? Да, шесть».

— Не останавливаться, дистанцию держать, от границы не отходить, пройти не давать.

Пятый залп был сделан всеми тремя отрядами одновременно, почти сразу за ним четвертый и третий.

«Хорошо обучены, быстро заряжают, но по лошадям не стреляют, это и хорошо, должна быть в жизни какая-то справедливость», — Чхве Ён оглянулся — часть стрел достигла цели.

— Рассредоточиться… — было поздно, и тела удальчи на земле говорили об этом — сердце генерала зашлось болью. Чхве Ён выпрямился в седле.

«За мной пришли…»

Тело воина осветилось изнутри, и следующая туча из стрел задержалась в воздухе, но не остановилась: Чхве Ён сбил их на излёте, часть разбилась о меч, ножны и наручи.

«С доспехом я угадал», — подумал Чхве Ён.

— Командир, первый отряд командир…

«Первый значит двадцать».

— С лошадей, кто жив — с лошадей, ложись.

«Теперь докладывать будете, что первый отряд в грозу попал, и их молниями убило. Вот так, первого отряда нет».

Чхве Ён оглянулся. Токман в сопровождении трёх гвардейцев, проигнорировав приказ, приближался к границе.

— Я сказал, с лошадей кто жив.

— Все живы, командир, ты приказал беречься — так все и залегли, командир, сам берегись, в тебя целят, — прокричал кто-то сзади. — Командир, второй отряд…

«Быстро они очухались», — успел подумать Чхве Ён — стрелы заскользили по рукам и голове, генерал потерял ориентацию.

— Командир берегись! — послышалось сзади.

— Не приближайся, я сказал, Токман-а. Не лезь под стрелы, Токман-ааа.

— Командир, третий отряд командир…

«Всё, всё — это последний».

Чхве Ён остановился, покачиваясь в седле, и повалился на землю. Отряд монгольских конников удалялся от границы.

* * *

-Что гвардейцы?

— Гвардейцы от границы вернулись?

-Вернулись гвардейцы?

Новобранцы расположились на земле перед шатром командующего и отчаянно гомонили.

— Вернулись гвардейцы. Вернулись.

— Все вернулись?

— Все.

— Все говоришь, а раненые… есть ли раненые?

— Нет раненых: монголов прогнали и даже раненых нет.

— Как же нет?! Кого же несут? Чего малец генеральский завыл, придурок? Чего?

— Генерала, генерала убили — он их собой закрыл.

— Генерала несут, генерала. Кровь горлом у него идёт. Кончается генерал.

— Так убили, или кончается?

— Убили, убили, генерала убили. Пять стрел доспех пробили, убили генерала, генерала убили.

— Всем конец, всему конец, генерала убили.

— Генерал.

— Генерал.

— Генерал…

Людское море поднялось, как по команде, и потекло к генеральскому шатру.

— Эй-эй, что с вашим командиром случилось? — удальчи сдерживали толпу на подступах к шатру.

— То же, что и с вашим, уйди.

— Эй-эй, убит генерал или ранен?

— Ранен, уйди. Хватит гомонить, умереть спокойно не даёте.

— Ребята, кончается генерал, генерал помирает, ребята!

Толпа понаддала, и гвардейцы с трудом удерживали её.

— Эй-эй малец, что с твоим командиром? Расскажи.

Тэман вышел из шатра, размазывая кровь пополам со слезами по лицу, и запустил испачканные чужой кровью руки в волосы.

— Малец? Эй мерзавец, ты как меня назвал? Я — помощник генерала, а не малец. Пошли все прочь, прочь пошли. Ему дышать нечем, а вы тут гомоните, — Тэман пинками разгонял толпу, — мой командир, мой командир… а вы тут, тут… а мой командир… прочь! Прочь! Все прочь пошли, не приближайтесь, прочь, я сказал, прочь, кома-аанди-иир… разойтись, я сказал, разойтись…

* * *

— Первый, второй, третий…

— Первый, второй, третий…

— Первый, второй, третий…

Чхве Ён очнулся от этого ритмичного счёта: он лежал в своём шатре на лавке, его тело было закрыто окровавленной простынёй.

— Тэман-а пи-иить, пить, воды-ыыы, — простонал генерал.

— Сейчас командир, сейчас — в себя пришёл, живой командир: палки-то и не глубоко вошли, доспех спас, — Тэман осторожно приподнял голову своего командира и, нервно улыбаясь, влил ему в рот зеленоватый отвар. — Только не двигайся, слышишь? — Чхве Ён застонал, приподнял руку и прикоснулся к груди. — Не трогай командир, только не трогай, — на глазах Тэмана выступили слёзы, он схватил Чхве Ёна за руку, — доспех спас, стрелы неглубоко вошли, я уж выдернул все. Вот, неглубоко вошли, а кровь не останавливается никак: смотри, я простынь приподниму, а ты не двигайся и смотри. — Тэман дрожащими руками отдёрнул ткань и приподнял голову генерала, — смотри, кровь не останавливается, я и зеленуху, и грязюху прикладывал — кровь идёт, а ведь совсем неглубоко вошли. Не умирай, командир, не умирай… Не останавливается кровь…

Чхве Ён приподнялся на локтях и схватил воспитанника за шею:

— Посмотри на меня, негодник, на меня смотри, — Тэман смотрел в глаза своему командиру и обливался слезами, — яд высосать не пытался? — Тэман замотал головой — мысль о яде не пришла ему в голову. — Ладно отпусти… — Чхве Ён откинулся на подушки, закрыл глаза и замолчал, Тэман размазывал слёзы пополам с кровью по лицу, — отойди, прижечь надо. — Тело генерала осветилось изнутри, и намокшая от крови простынь на его груди задымилась. — Кто это мнётся в углу? — продолжал говорить Чхве Ён не твёрдым голосом. — Эй Токман-а, голову береги: ещё раз под стрелу полезешь — сам убью, — огромный Токман, лишь немного уступавший ростом командиру, мялся в углу и отчаянно тёр глаза руками: услышав окрик, он сперва побежал к кровати больного, но, не добежав, вернулся обратно. — Кто это считает перед шатром?

— Так твой отряд тренируется. Они и считают, — ответил Тэман, приподнимая простынь и с беспокойством оглядывая раны своего командира.

— Кто их тренирует, ты же, кажется, здесь сидишь? — проговорил Чхве Ён, борясь со сном.

— Так сами тренируются.

— Сами значит. — Чхве Ён тяжело вздохнул. — Тэман-а, ног не чувствую, что с ногами?

— Сейчас, сейчас, вот они твои ноги, не переживай, — целы. Сейчас опущу с лавки, сразу почувствуешь.

Чхве Ён открыл глаза и медленно, опираясь на плечо Тэмана, сел, — его лицо исказила гримаса боли.

— Ладно, ноги болят, значит целы, так лучше. Сидеть-то я могу, а Тэман-а, ты ж у нас теперь как-никак, а лекарь.

— Не знаю, может, поешь, а?

Чхве Ён осмотрелся:

— Ну, если сижу, то значит и поем, только под спину чего-нибудь положи, — произнёс он и сполз обратно на подушки.

— Командир, эй командир, глаза не закрывай, а то страшно мне! На меня смотри…

* * *

— Люди, люди… люди Корё, услышьте и возрадуйтесь, армия генерала Чхве Ёна заняла Согён. Люди, люди… люди Корё, услышьте и возрадуйтесь, армия генерала Чхве Ёна расположилась лагерем по берегу реки Амноккан. Люди, люди… люди Корё, услышьте и возрадуйтесь, генерал Чхве Ён вернул северные земли, захваченные монгольскими супостатами…

— Бора, Бора-я, доченька? Дама Чхве, дама Чхве, её высочество где?

— Смилуйтесь ваше величество, я уже слишком стара, чтобы уследить за ней.

— Бора-я, Бора-я, доченька! Только бы она к отцу пошла. Бора?! — королева бежала по коридорам дворца и звала дочь.

— Ваше величество, королева смиренно…

— Ваше величество, Бора… — принцесса Юань вбежала в покои мужа, — ваше величество, Бора у вас?

Свет в покоях короля был потушен, а все окна плотно закрыты ставнями — единственным источником света оставался большой шестигранный фонарь. За столом в кресле короля мирно дремал ребёнок. Конмин прижал палец к губам и пошёл навстречу жене:

— Наша дочь мирно спит, ваше величество. Она всё утро играла с моими кистями, а потом я соорудил этот фонарь, чтобы рассказать ей сказку о бесстрашном генерале Чхве Ёне, который возвёл меня на престол, возвеличил и вернул северные земли. Наш ребёнок мирно спит, а у нас с вами есть очередной повод для праздника. Помниться, вы хотели объяснить мне значение какого-то небесного слова, о котором рассказала вам главный лекарь.

Королева подошла к столу мужа и внимательно разглядывала картины, закреплённые на гранях фонаря:

— Генерал едва ли может быть объектом детских сказок, ваше величество. Наша дочь слишком воинственна и активна, а вы стараетесь поощрять в ней эти качества.

— Я рассказал нашей дочери историю о том, как генерал в одиночку отправился в дом принца Ток Сон Пувона, о том, как, не задумываясь, бросил вызов двум тысячам стражей, но забыл упомянуть о матери этого ребёнка, которая готова была повторить подвиг генерала. Стоит ли удивляться активности этого ребёнка?

— Бора похожа на меня, как две капли воды, ваше величество, я не буду спорить, — королева улыбнулась и нежно посмотрела мужу в глаза, — значит ли это, что наш сын наследует лучшие качества своего отца?

— Я бы хотел, чтобы и он больше походил на вас, дорогая, — проговорил король, задыхаясь от нежности.

— Каким бы не стал наш сын, он будет плодом нашей «любви», — Ногук подняла взгляд и посмотрела в глаза Конмина, он с трудом мог побороть желание обнять жену.

— «Любви»? — прошептал король.

— Да, «любви», — подтвердила королева, — «любовь» — это то самое небесное слово, значение которого я хотела вам объяснить.

— Что же оно означает? — проговорил король, с трудом скрывая нетерпение.

— Любить значит скучать по тому, кого любишь, и постоянно думать и переживать о нём, желать ему только лучшего в этой жизни и стараться помогать во всех его начинаниях, какими бы они не были. Небесный лекарь сказала, что не было и не будет в истории этой страны других короля и королевы, которые любили бы друг друга больше, чем мы с вами. У нас сегодня праздник, и я могу сказать вам, что люблю вас, ваше величество.

— Королева, моя дорогая, чем я заслужил такое счастье? — Конмин подошёл к жене и страстно поцеловал её в губы.

— Вы заслужили это счастье, ваше величество, — судьба мудра, и если это счастье есть у вас, то вы его заслужили, — королева нежно обняла мужа в ответ на поцелуй. — У нас сегодня праздник, так не будем забывать о том, кто подарил его нам, он тоже заслуживает счастья — небесный лекарь вернётся, сильное желание связывает судьбы. Сегодня мы будем думать о генерале и небесном лекаре и будем счастливы.

* * *

— Лекарь, лекарь, бежать надо, просыпайтесь! — Инсу лежала в землянке на лапнике и проснулась от криков охранявшего её воина.

— Опять бежать? — Инсу послушно поднялась и вылезла из землянки, спрашивая своего спутника на бегу о мало значимых для неё вещах. — И кто на этот раз? Корёсцы или монголы?

— Юаньцы, ваша милость, сам Челодай за нами охотится.

— Воин клана Чхве, мы же уже в Согёне? — Инсу огляделась и узнала местность.

— Истинно так, ваша милость, — ответил Минсон.

— Тогда бежим.

— Куда вы, ваша милость? — Инсу опередила сопровождавшего её воина.

— Бежим, я знаю дорогу, — проговорила она и заторопилась, чувствуя за спиной защиту этого надёжного воина, лучшего из самбёльджо, личной армии клана Чхве. Мёртвые кости покрывали равнины, тел вокруг было столько, что уже никто не хоронил умерших, в этой погибающей стране она скрывалась уже два года — два года она не могла преодолеть путь, который занимал три дня, и на этот раз она не собиралась останавливаться перед препятствиями. Инсу услышала шум боя за спиной и задержалась всего на минуту — Минсон отбивал нападение десяти монгольских воинов.

— Бегите лекарь, бегите и прячьтесь, — прокричал воин, и Инсу просто послушалась его приказа. Она не думала, суждено ли этому воину выжить или погибнуть, — она бежала, не чувствуя под собой ног, не думая о запахе тления и пожарищ, который отравлял её дыхание, она бежала к нему. Судьба была мудра, она спасла его раз, второй, третий, но судьба была жестока, и в этом страшном мире приготовила для него сотню испытаний, сотню смертей, которых ему не миновать без неё.

Инсу слышала шум погони — земля дрожала под копытами тяжелой конницы — и небесный лекарь остановилась, прижавшись к скале, за которой скрывались небесные врата.

«Господи, если ты есть, пусть врата будут открыты. Я не знаю, кто или что ты есть, Господи, но, если ты есть, позволь мне вернуться к нему», — Инсу завернула за скалу — небесные врата были открыты.

— Небесному лекарю приказано вернуться, — этот окрик, как и в прошлый раз, остановил её. — Правитель Чхве У умер, и его величество Чхве Ый призывает Небесного лекаря ко двору и назначает её главным лекарем этой страны, — корёские конники догнали беглянку и остановились в нескольких метрах от открытых врат.

— И что же я буду делать на этом высоком посту? — спросила Инсу преследователей, медленно пятясь к вращавшемуся за спиной временному вихрю.

— Жить в богатстве и довольстве, — ответил командир корёских конников.

— А что будет со мной, если я откажусь?

— Умрёшь.

Инсу рассмеялась:

— Клану Чхве не поднять и не возвеличить эту страну, пока потомки королей не научатся смотреть на золото, как на камень, — произнесла Инсу, и водоворот времени утянул её во врата.

Инсу почувствовала твёрдую почву под ногами и огляделась — Сеул поманил её огнями, но это был не её мир, мир, в котором не было его, не мог быть её миром — небесный лекарь, не задумываясь, вернулась к вратам: водоворот времени закрутил её, она оказалась по другую сторону и облегченно вздохнула — корёские конники исчезли. Что это за время, в которое отправила её судьба, Инсу не знала, она оглянулась — Будда, смиренно и равнодушно улыбаясь, глядел в пространство перед собой — и поняла, что очень голодна. Меньше чем в часе пути отсюда был Согён: там она сможет поесть и, возможно, успеть вернуться до закрытия врат, если его не окажется и в этом мире, — она будет испытывать судьбу, пока не отыщет его.

Городок был, как и прежде, оживлённым, на рынке шла бойкая торговля — верный признак приграничья. Инсу вошла в таверну.

— Миску супа с рисом, пожалуйста, — произнесла она, поклонилась хозяйке и села за стол.

Таверна пользовалась популярностью у местных жителей — свободных мест не было — но главными гостями были солдаты в тяжелых доспехах удальчи. Инсу остановила одного и, вежливо склонив голову, как полагалось женщине, произнесла:

— Могу ли я задать вам, ваша милость, один вопрос?

— Слушаю, — ответил солдат, важно подбоченясь, слишком вежливое обращение, очевидно, не соответствовало его положению.

— Это же территория Юань, почему здесь так много солдат Корё, разве вам можно здесь находиться?

— Территория Юань? Ты что недавно с гор спустилась? Уже скоро год, как мы стоим здесь по берегу реки Амноккан. Тэогун отвоевал эти земли.

— Тэогун?! — выдохнула Инсу. — А не подскажите ли мне посмертное имя предыдущего короля.

— Так, король Чхунхон.

— А как давно правит его величество? — спросила Инсу в предвосхищении.

— Эй ребятки, как давно его величество правит?

— Да, лет пять уже, — донеслось из-за одного из столиков.

— Слышала? — проговорил солдат и ушёл.

Инсу поднялась на ноги, она дрожала всем телом. В таверну вошёл Чхунсок:

— Тэогун где?

— Да, где ж ему быть в полнолуние?! — донеслось из-за одного из столиков, и Инсу с трудом узнала Тэмана — воспитанника генерала. Малец изменился до неузнаваемости, важно развалившись, он восседал за столом, волосы его были аккуратно расчёсаны и собраны в кубышку на затылке, а те, что не удалось собрать, были прибраны по бокам головы широкой шёлковой лентой с фамильной тамгой клана Чхве, кожаный доспех был украшен серебряными пластинами, защищавшими грудь. — Под деревом на холме сидит и всем богам молится.

— Ай придурок, — Чхунсок отвесил Тэману чувствительный подзатыльник, — ты хоть еды ему с собой собрал, ведь он там по четверо суток просиживает?

Тэман потирал затылок. Инсу выбежала из таверны.

«Милая вернись, вернись сейчас, — сил нет жить дольше. Сил нет жить, и я уже начинаю малодушно думать о том, разные ли у наших миров небеса. Я уверен, что небо у нас одно. Может, мы встретимся там? Мне не дожить до твоего возвращения, я понял это. Милая прости, я знаю, что обещал не думать об этом, но вот она река, бурная река, которая защитит тебя и мою страну, что если мне просто стать частью этой реки?»

Чхве Ён услышал шум лёгких шагов по опавшей листве и оглянулся — она бежала к нему. Ещё не веря своим глазам, он отложил меч и тяжело поднялся на ноги. Она приблизилась и остановилась в нескольких метрах — просто стояла и смотрела, она ничуть не изменилась, и смотреть на неё было очень приятно и одновременно больно. Боль пожаром разрасталась в груди, сжигая внутренности, и привкус крови во рту становился всё резче. Он просто стоял и смотрел, чувствуя, как его глаза наполняются слезами от осознания того, что она была просто наваждением, — не будь эта женщина наваждением, она не могла бы просто так стоять и смотреть.

Он просто стоял и смотрел, возможно, ветер бил ему в лицо, или он не верил до конца в её возвращение, но его глаза наполнялись слезами. Ещё видя только его силуэт под высоким дубом, она узнала его, он ничуть не изменился, только стал будто бы ещё выше и немного оброс, нет, он просто сильно похудел, щеки впали и глаза горели лихорадочным блеском. Он стоял и смотрел, и глаза этого человека наполнялись слезами, Инсу преодолела разделявшее их расстояние и бросилась ему на плечи, он поймал её в воздухе, не позволив ощутить твёрдую почву под ногами, и прижал к себе:

— Милая, — выдохнул он.