Пока война не разлучит нас (гет)

Разве так бывает?

Что только тогда, когда тебе кажется, что ты все принял и смирился, что-то обязательно отберет у тебя это, пусть и мнимое, спокойствие.

Что только тогда, когда ты решил, что уже не важно, что будет дальше, ты сумеешь с этим справиться, и при этом не потеряешь того, кто настолько нужен тебе, что без него кружится голова и дыхание замедляется, а сердце словно устает биться?

Что когда ты понимаешь, насколько сильно ты любишь, ты еще раз сталкиваешься с тем, как невозможна эта любовь?

Оказывается, бывает.

И нет волшебных фей, как в сказках, которые обязательно все исправят. Нет верных друзей, которым можно все рассказать так, чтобы им не пришлось ради тебя жертвовать своими жизнями. И вообще никого и ничего нет.

Одна только безнадежность. Надежда умирает последней, это правда.

Но что делать, если даже она уже не больше, чем очередной труп в твоей жизни, а ты все еще бьешься, хотя и понимаешь, что это безумие?

Но ответа на эти вопросы нет. И никогда не будет.

Просто потому, что ты устала думать, а всем остальным нет дела до вас. Они не вмешиваются только в одно. Они не думают, как вам выбраться из этого омута.

Все остальное их касается. Почему-то то, что ты счастлива, мучает их, не дает жить спокойно.

И каждый твой шаг навстречу покою в твоем понимании влечет за собой цепочку событий, которые кого-то обязательно погубят.

Разве так бывает?

Оказывается, бывает.

Гермиона раздраженно откинула волосы с лица, закидывая смятую рубашку в чемодан, и постаралась выбросить эти мысли из головы. Им сейчас не время. Она подумает потом.

Вот только с каждой минутой казалось, что «потом» никогда не будет. Что она так и будет идти по жизни, уговаривая себя, что «потом» подумает, «потом» решит, «потом» вернется к Драко.

Юбка, до этого аккуратно висящая в шкафу, была безжалостно скомкана и кинута в сумку.

Она так и не заплакала. Говорила себе, что «потом» поплачет, успокоится, чтобы не расстраивать Драко. Но и это «потом» не наступит. Потому что потом будет Невилл, которого тоже нельзя обижать, и ее дочь, которой нужна хорошая мать.

Будет нужна. Если она сумеет спасти ее.

- Послушай, ты устала, - сказал внезапно Драко, подходя к ней. - Уже поздно. Поспи, хорошо?

Она словно не слышала его, продолжая складывать вещи, механически бросая их в чемодан.

- Гермиона, - он схватил ее за руку и вырвал из крепко сжатых пальцев очередную блузку. - Идем спать. Пожалуйста.

- Мне надо собрать все это, - безжизненно ответила она, свободной рукой указывая на шкаф, все еще полный ее вещей.

- Ты соберешься завтра, - он потянул ее за собой. - Я помогу тебе. И, к тому же, мы никуда пока не спешим, помнишь?

Она не ответила, безвольно позволяя увлечь себя на разобранную постель.

- Куда ты? - резко встрепенулась она, когда он, уложив ее, поднялся с кровати.

- Я просто погашу свет, - успокаивающе ответил он. - Я здесь, правда.

Она закусила губу, злясь на себя за резкий приступ паники, и послушно улеглась обратно.

Тьма навалилась внезапно. Отчего-то раньше такая желанная, успокаивающая, теперь она пугала.

Но только до тех пор, пока Драко не опустился на кровать рядом с ней.

- Я не хочу, чтобы завтра наступало, - спустя несколько минут напряженной тишины пробормотала Гермиона, обхватывая холодными пальцами его ладонь.

- Ничего у нас не получится, - он повернулся к ней. - Время не получается обмануть. Иначе мы бы это уже сделали.

Она не ответила.

- Я так боюсь, что когда ты уйдешь, я забуду, - проговорил он почти неслышно. - Что что-то случится, и я не вспомню даже тебя.

У нее перехватило дыхание. Раньше он никогда не говорил так.

Последнее, что удерживало ее от слез, рушилось из-за его слов, мягких прикосновений к ее лицу и губ, которые осторожно, словно он думал, что она исчезнет, прокладывали дорожку от ее рта до шеи.

- Ты такая красивая.

И опять эти поцелуи, от которых все сильнее кружится голова, и воздуха не хватает.

- Только ты помни, хорошо?

Его губы прямо напротив ее, шептали что-то, и внутри все переворачивалось, и казалось, что все будет хорошо.

Только разум постоянно напоминал, что это все неправда.

Эти поцелуи не спасут ни его, ни ее, лишь затянут их в пропасть, в которую можно падать бесконечно, пока любишь.

Эти поцелуи - и все, и ничего.

И не важно, что они длились вечность, которой у них нет. Что в них чужое, украденное счастье, потому что в их жизни радость так и не побывала.

Без них все еще тяжелей.

Можно сколько угодно лгать себе, что это навсегда, подаваясь навстречу ему, что никто не заберет его у тебя, закусывая губу от нежности, что раздирает тебя изнутри.

А вокруг лишь смерть, которая все кружится рядом, надеясь забрать хоть кого-нибудь.

Вот каково это - любовь с привкусом собственной и чужой смерти и крови.

Вот каково это - знать, что в будущем у тебя лишь разрушенные останки чужих семей, так и не построенная своя.

Страх и надежда, которая, казалось бы, погублена давно, причудливо переплетенные витают в воздухе, словно защищая их от погибели, которой так нужно затянуть их в свою черно-серую паутину теней.

Вот каково это, когда внутри царит удушливая тишина, из-за которой почти невозможно дышать.

Так странно и неправдоподобно - руки, ласкающие его плечи, словно не ее.

Так нужно это чертово забвение, которое так и не приходит.

Так нужно это безумие, которого все нет и нет.

Целовать, поддаваться, верить непонятно во что, стонать и кричать практически шепотом, который...

Который и его разрушит изнутри, сожжет тем пламенем, что снедает ее саму.

Алые, красные всплески в крови, которой так сильно, что от этого никуда не деться, испачканы руки.

Под его пальцами она оживает, воскрешает свою безумную надежду и глупую веру.

Руки отрываются лишь на секунду, чтобы убрать все такое ненужное, лишнее.

И так больно отчего-то не отводить глаз, смотреть на него, плакать и умирать от счастья, что сейчас он рядом, близко, только ее.

Нужен, нужен, нужен, нуженнуженнужен...

Он теперь уже и не он. Да и она вряд ли понимает, кто она сама.

Она только знает, что он дыхание, жизнь, глоток столь нужной воды.

Он внутри, а голова кружится и у него.

И имя ей, такой родной, нужной, теплой – счастье.

Ее нельзя просто любить, он это так отчетливо понимает, ее можно только боготворить.

Боготворитьжелатьпонимать

Но не удержать рядом с собой.

На это сил не хватает.

Раз, два, три... Своеобразная игра уставших разума и логики.

Сколько можно идти против судьбы?

В ней так тепло, так хорошо.

Только еще и больно. Оттого, что все это – в последний раз.

Можно умолять сколько угодно, шептать ее имя, слушая, как его собственное легким вскриком срывается с истерзанных губ.

Прокушенных до крови, припухших, красных, которые можно целовать всегда, целую бесконечность.

А она закрывает глаза, чувствуя как его руки скользят по лопаткам, спускаются ниже, так нежно и невесомо, в то время как ее ногти впиваются в его кожу, оставляя белесые следы-полумесяцы.

Губы замирают напротив груди, на секунду он прислушивается к безумному биению сердца.

А затем – снова поцелуи.

Больно. Постоянно, неразлучно, так сильно больно.

Как можно так любить?

Удержи. Сильней. Ближе.

Только так нужно.

Только так и можно.

Сердце теряется в нем.

Бьется, сильно.

Стучит быстро-быстро.

Пальцы впиваются, хватаются, пока она сама тонет.

В нем, в его глазах, в его хриплом, прерывистом дыхании.

Но ей только это и нужно.

Зарываются в его волосы, такие светлые, словно луна одарила их своим светом.

Одно дыхание на двоих.

Вдох – шепот, очередное признание.

Выдох – вскрик, очередное прощание.

Рядом с ней ничего не страшно. Рядом с ней он становится безбожником, хотя и это не то слово.

Он просто забывает, что есть кто-то, кто был сильнее нее в эти минуты.

Нужнее.

Она и бессмертна, и мертва одновременно, просто никто не заметил…

А он, прогнивший до самой сердцевины, словно очищается, когда она касается его.

Тьма все наступает, давит и укрывает их.

Губы впиваются, мучают и что-то говорят, смысл ускользает, как и ее пальцы из его рук.

Тела мечутся, переплетаясь.

Время шутит, издевается, причиняет все больше боли, все ускоряет свой бег.

И только когда они вместе, он это чувствует. Время сдается.

Теперь оно тянется бесконечность. Утешение, найденное в ней, все преодолеет, он это знает.

Минуты растягиваются на часы, и это все, отмеченное звездой, ночью, чем угодно, что приносит радость.

Дарит спокойствие.

Она забудет на пару секунд, что она – предательница.

Не вспомнит и он.

Это время пожалеет их, но ненадолго.

Память – такая мерзкая, потому что правдивая, вернется.

И разорвет пополам.

А до этого момента у них есть эта такая необходимая вечность.

А значит, они обманули время.

- Я могу поговорить с тобой? - спросил Гарри, входя без стука в комнату Пэнси, которая сидела на своей кровати, нервно перелистывая страницы пухлой, зачитанной книги, любезно подаренной Флер.

- Нет, - она отвернулась, не желая, чтобы он начинал свою речь, связанную с ее сегодняшним поступком.

Она прекрасно осознавала, что поступила неправильно. Она ему навязывалась, но не жалела о том, что поцеловала его.

Потому что только в этот такой маленький отрезок времени чувствовала себя сильной.

Так, словно она могла бы найти в себе силы преодолеть все неприятности, справиться со всем, что только может произойти.

Но вот как объяснить это ему, она не знала.

И ей казалось, что обсуждать этот поцелуй – святотатство.

Потому что это было единственным, на что она могла рассчитывать.

И к тому же, все ее мысли были связаны не столь этим поцелуем, как заявлением Грейнджер.

Но Поттер не обратил на ее слова ни малейшего внимания, спокойно сев на кровать рядом с ней, но не спеша начать разговор.

- Ты уверена, что хочешь пойти с нами завтра? - спросил он, когда она уже отчаялась услышать от него хоть слово.

- Да, - она быстро кивнула. - Я знаю это поместье с детства, я смогу помочь.

- Ладно, только... - он внезапно озадаченно взглянул на нее. - Твоя палочка...

- Я справлюсь и без нее, - не слишком уверенно произнесла Пэнси. - Я умею аппарировать без нее.

- А дальше как? - задал он резонный вопрос. - Нет, я достану ее до завтра.

- Хорошо, - она почти безразлично передернула плечами. - Если это все...

- На самом деле нет, - он теперь пристально вглядывался в ее лицо. - Я хотел...

- Это было ошибкой, - поморщилась она, уверенная, что нисколько не нужна ему, что он может любить только Уизли. - Правда, не думай об этом. Это больше не повторится.

Он осторожно дотронулся до ее руки:

- Послушай, я...

- Только не надо жалеть меня, - она отдернула ладонь. - И я правда не...

- Ты мне нравишься, - спокойно прервал он ее. - И я не жалею тебя.

У Пэнси перехватило дыхание.

Он не мог сказать такое, не мог, немогнемогнемогнемог...

- То, что ты сделала... - он на миг замолчал, пока ее сердце билось все быстрей и быстрей. - Если ты говоришь, что это было ошибкой, то, значит, так оно было. Я не буду тебе мешать.

- Нет, нет, - она подскочила, удерживая его, уже почти поднявшегося с постели. - Я... я так больше не думаю.

Он медленно улыбнулся, заставляя ее, возможно впервые в жизни, смутиться.

Утро все-таки наступило. Времени надоело проигрывать, и блеклые лучи солнца неохотно проникли в комнату, разгоняя полюбившийся сумрак.

Гермиона медленно поднялась с кровати, на секунду замерев, чтобы прикоснуться легким поцелуем к губам спящего Драко.

Новый день пришел, и пора было начинать жить по законам не придуманного, а реального мира.

Еще раз взглянув на Драко, и все-таки решив не будить его, она привычно вышла на лестничную площадку и аппарировала на Гриммаулд-Плейс 12.

И сразу же пожалела, что решила появиться в гостиной, поскольку именно в ней сейчас была Пакринсон.

Пэнси сидела на одном из диванов и читала, но подняла на Гермиону глаза, только услышав хлопок от аппарации.

И сразу же взвилась на ноги.

- Ты сошла с ума, Грейнджер? - прошипела она, отталкивая Гермиону к ближайшей стене.

- Оставь меня в покое, Паркинсон! - выкрикнула она в ответ, больно ударившись затылком о кирпичную поверхность.

- Как ты могла так поступить с Драко? - продолжала Пэнси, не выпуская Гермиону. - Какая же ты...

- Я не могу иначе, - изворачиваясь, чтобы вырваться, воскликнула она. - Отпусти!

- Ну уж нет, - пальцы Пэнси с неожиданной силой ухватились за ее волосы, пригвождая ее к месту. - Ты сначала объяснишь мне, как умудрилась изменять Драко.

- Я не изменяла ему, - резко оттолкнула ее руки Гермиона. - Это его ребенок.

- Что? - Пэнси казалось удивленной, но всего секунду. - Брось, он бы не позволил тебе уйти с его ребенком.

- А что ты предлагаешь? - внезапно зло спросила Гермиона, чей голос немногим отличался от шипения Пэнси. - Сказать всем, что это выродок Пожирателя и позволить мучить и этого ребенка, и меня, и Драко всю оставшуюся нам жизнь?

- Я не... - Пэнси испытывающе взглянула на нее. - И ты подумала, что кто-то поверит в то, что этот ребенок Лонгботтома?

- Поверят, - устало сказала Гермиона. - Они должны.

- А о Драко ты подумала? - холодные пальцы Пэнси развернули ее лицо за подбородок, заставляя смотреть в глаза. - Ты не скажешь мне, что он чувствует, а, Грейнджер?

Она не ответила, просто сжала губы, стараясь не показать, как сильно ранят ее слова Паркинсон.

- Грейнджер, ради меня он может убить, - прошептала Пэнси, приближая свое лицо к ее. - Он убьет любого, не задумываясь, и все ради меня.

Гермиона тяжело сглотнула, отводя взгляд. Да, она знала, что Пэнси всегда будет важнее для Драко, но что она могла поделать с этим?

- Но ради тебя он умрет, Грейнджер, - закончила тем временем Паркинсон. - И только ради тебя.

Дышать стало внезапно так сложно.

- А ты чем отплатила ему за это? - Пэнси с таким презрением взглянула на нее, что она и вправду почувствовала себя виноватой. - Я видела, что с ним было, когда ты была ранена. Он умрет без тебя, Грейнджер.

Гермионе захотелось закрыть уши, зажмуриться, лишь бы не видеть, не слышать Пэнси.

- Ты однажды спасла его, - все говорила и говорила Паркинсон. - Ты теперь ответственна за него, Грейнджер.

Крик, то ли взывающий о помощи, то ли о милосердии со стороны Пэнси, застрял в горле комком. Паркинсон внезапно отступила на шаг назад.

- Но ты свой выбор сделала, - она скользнула по лицу Гермионы безразличным взглядом. - Но ты и сама поймешь, что он неправильный и пожалеешь о нем.

Гермиона отвернулась, пытаясь удержать слезы.

- Он любит тебя так, как никогда никого не любил, - Пэнси оттянула свой свитер вниз, поправляя его странно сумбурными движениями. - И уже никогда не полюбит.

И она вышла из комнаты. А Гермиона устало сползла по стене, глотая слезы и ненавидя себя за эту слабость.

- Гермиона, - раздался чей-то обеспокоенный голос, и она, подняв голову, увидела Рона. - Ты в порядке?

- Голова закружилась, - внезапно сухо ответила она, вытирая слезы тыльной стороной ладони. - Когда мы отправляемся?

- Минут через двадцать, - пожал плечами Рон, опускаясь на пол рядом с ней. - Ты уверена, что сможешь пойти? Мне кажется, что тебе луч...

- Все в порядке, - оборвала его Гермиона. - Я пойду.

- Паркинсон активировала порт-ключ, - тихо сказал Рон. - Она говорит, это лучше, чем аппарация, никто не заметит.

- Хорошо, - безразлично передернула плечами она.

Рон вдруг закрыл глаза:

- Ты даже представить себе не можешь, как я хочу убить его, - негромко обронил он.

- Я тоже, - она быстро облизнула пересохшие губы. - Мы... У нас все получится.

Он просто кивнул.

- Гарри зовет, - прошептала заглянувшая в комнату спустя минут десять Пэнси. - Идем. Миссис Уизли на кухне, так что тише. Нам надо наверх, в мою комнату.

Рон вскочил с пола и протянул Гермионе руку, помогая ей подняться.

Они молчали, пока поднимались по лестнице и, только зайдя в комнату Паркинсон, Гермиона заметила, что все время сдерживала дыхание.

- Готовы? - немного высоким голосом спросила она.

- Да, - глубоко вздохнул Гарри.

- Мы совершаем ошибку, - прошептала Пэнси, закрывая на секунду глаза.

Никто ей не ответил. Гарри неуверенно достал из кармана книгу, найденную вчера на чердаке.

- У нас есть пять минут, - проговорил он. - Если кто-то хочет что-то сказать...

- Я хочу, - перебила его Гермиона и, коротко выдохнув, продолжила. - Вы все очень много значите для меня. Все, - повторила она, заметив недоверчивый взгляд Паркинсон. - И... И если так случиться, что я не вернусь, - она подняла руку, заставляя Рона так и не высказать свои возражения, - Пэнси, расскажи им все, хорошо?

Гарри хмуро переводил взгляд с нее на бывшую слизеринку.

- Ладно, - пробормотала, наконец, та. - А ты... если я не вернусь, позаботься сама знаешь о ком. - Дождавшись кивка Гермионы, она повернулась к Гарри. - И еще. Ты мне не просто нравишься. - Рон удивленно вскинул брови на этих словах, пока Поттер внимательно слушал. - Я... я не знаю. Кажется... - в этот момент Пэнси потянулась и прошептала ему на ухо. - Кажется, я люблю тебя.

И быстро отступила на шаг, но Гарри удержал ее, схватив за руку, и крепко сжал ее ладонь в своей.

И это было дороже для Пэнси любых слов.

- А ты, Рон? - тихо спросила Гермиона.

- Вы и так знаете, что дороже вас у меня никого нет, - он неловко пожал плечами. - А с Лавандой я попрощался вчера. На всякий случай.

Еще пару минут молчания, и Гарри протянул вперед руку с крепко сжатой в пальцах книгой порт-ключом.

- Пора, - сказал он, и Гермиона быстро, боясь передумать, схватилась за один край.

Ладонь Пэнси легла на пальцы Гарри, Рон аккуратно взялся за другой угол.