Беллатрикс (джен)

На минуту осветилась тьма, и стало ясно,

На волю!

Алексей Ремизов, «В плену»

Что-то не совсем так вышло с этой природной магией. Наверно, прабабка с кем-то согрешила. Когда выбралась на шотландские камни, меня полчаса рвало соленой водой. Рычала под луной, как оборотень. Потом пошла через горы. Радости не было. Страшновато – было, даже после Азкабана: тишина, камни и звезды. «Какое, милые, у нас тысячелетье на дворе?»

Во время опасности у меня силы ниоткуда появляются. Наверно, тоже природная магия. Как бы я иначе за первые двое суток на столько ушла, после двенадцати лет тюрьмы? Иногда падала, обдиралась, съезжала вниз по склону, но только смеялась. Через двое суток перешла горы, ушла в лес. Упала на мох.

В Азкабане иногда думала, что сделаю, если вырвусь. Первый год была дурой, думала, что соберу оставшихся и начну воевать. Долгое время потом думала, что продолжу разыскивать Тома – не любил он это имя, а я не Тома и разыскивать бы не стала! А получилось так, что иду убивать Петтигрю. Потому что брату пообещала.

Больше всего хотелось найти Сириуса. В горах думалось, что всю кровь бы отдала, чтобы с ним вместе идти. Чтобы не одной. И чтобы ему не одному. Когда столько лет только с камнями обнимаешься, понимаешь, что сама не каменная. Что бы там ни казалось.

Когда проснулась, снова подумала о Сириусе. О площади Гриммо. Что Кричер притащит кофе и круассаны, и плевать я хотела на все войны, на дементоров, на разборки эти по цвету и крови. Все это одного свежего круассана не стоит. Потом Кричер утку зажарит, Сириус опять будет жрать как деревенский мальчишка. Тетя Вальбурга об него весь язык стесала в свое время. Кажется, я даже заплакала. Усталость металла. Запретила себе. Сначала дело, и до тех пор – ни о Сириусе, ни о доме не думать.

До уизлевской халупы идти было долго. Дошла все-таки. Шла лесами, раньше никогда бы не подумала, что так лес люблю. Говорят, в молодости трава зеленее. А уж после Азкабана она зеленее некуда. Побег – вторая молодость. Только дурь из головы после тюрьмы вылетела.

Пробраться к ним в дом трудно – за столько поколений защитились, какие бы идиоты они ни были. Без палочки нечего и думать. Да и с палочкой резня ни к чему. Зачем без толку детей убивать, даже Уизлей? Мне только крыса их нужна. Ничего, подожду первого идиота с палочкой. А уж потом подшучу так подшучу – в своем старом стиле. У рыжих кровь в жилах замерзнет.

Ждала недолго. Интересно, с каких пор у Уизли каштановые волосы? Но это хрен с ним, пусть хоть нафталином красятся. Или гуталином? Ведь спрашивала у Сириуса однажды, как та маггловская штука называлась, но опять забыла. Азкабанский склероз. Хорошо хоть не азкабанский ревматизм. Пусть их красятся хоть чем, главное палочка.

Удобная палочка, и достать легко. Петрификус Тоталус! Действительно не уизлевская девчонка. Грязнокровка. Мне, чтобы почувствовать, в анкету смотреть не надо, потому что у меня кровь чистая. По этому чувству можно и чистую кровь определять. Полукровки волшебную кровь не чуют. Хотя про равенство орут больше всех. Или про неравенство – я за многими из наших заметила, что чутья на кровь у них нет. Даже у Тома оно плохое. Война полукровок за чистую кровь. Шутка судьбы. Ненависть и любовь всегда вызывает то, к чему принадлежишь сам, но принадлежишь с мучительной неполнотой. У меня это тоже было. Не из-за крови, правда. Так я в войну и влезла.

Пока тащила ее окаменевшую сквозь кусты, почему-то подумала, противны они мне или нет. Грязнокровки другие, это я чувствую. Обязательно ли это плохо? Прекрасные мысли для Блэк и Пожирательницы Смерти, я знаю. Просто двенадцать лет с тех пор прошло, пора бы и своей головой подумать. Ненавистью полукровок я их ненавидеть не могу, только до этого унизиться не хватало, но инстинктивное пренебрежение остается. Пусть бы жили, если далеко и тихо.

Думать вредно иногда. Собиралась ее убивать, а додумалась до торжества гуманизма. Ничего, сейчас посмотрю на страх в твоих глазках грязнокровочных. Не узнаешь – представлюсь. Круциатусом. Червяка извивающегося и прикончить легче.

Она узнала меня и так. Побледнела. Зрачки расширились. Посмотрим, как ты будешь ползать. Энервейт! Силенсио! Черт, вот это характер! Кинулась на меня с голыми руками, как я на дементора. Империо! Неужели и теперь сопротивляется? Это, допустим, бесполезно. И она знает, что бесполезно, раз меня узнала. Хорошо, сильного человека унижать грешно. Авада Кедавра!

А этого, Белла, надо действительно хотеть. Чужая палочка тут ни при чем, палочка новую хозяйку признала. Сломалось за эти годы во мне что-то. Да и к черту, я не маггловское ружье, у меня курка нет. Со второго раза получилось бы, от злобы. Но она побледнела еще сильней и упала прямо на меня. Я инстинктивно подхватила. Так она у меня пощады тогда и попросила – телом у тела. Так я и согласилась.

Могла бы такого прекрасного инферна из нее сделать. А теперь полезло в голову, что это ребенок, и зачем-то – что у меня детей нет и не будет, наверно. Рехнулась я в Азкабане. Хотя думать еще могу – запасные варианты, если Авада не получается, припомнились сразу. Конечно, я уцепилась за тот, что вел на площадь Гриммо – вторая молодость и есть, а что дури в голове меньше, это я не подумав сказала. Вырубила грязнокровку на несколько часов, закинула на плечи. Сила еще есть – ее, говорят, у сумасшедших и идиотов много.

— Ах, Беллочка, ах, девочка моя! Только по тебе из всего рода видно, что Блэк и в лохмотьях остается королем. Бедная моя! Что это ты за падаль в дом притащила? Грязнокровка в нашем доме? Не допущу!

Значит, померла тетя Вальбурга. Голова у нее была государственная, а магией судьба все-таки обидела. Зря она этот портрет затеяла. Только себя позорить. И наверняка портрет теперь от стены не отдерешь. Такие-то заклятия ей удавались.

— Белла!

Живой! И даже раньше меня добрался, хотя я аппарировала. Тетя Вальбурга, конечно, в своем репертуаре, на этот раз довольно по-умному мстительном:

— Щенок! Предатель крови! Позор рода нашего!

Сириус мне потом говорил, что ему мамашин портрет даже заклятиями заткнуть не удается. У меня тоже не получалось. Но тогда мы ее заткнули, когда обниматься начали. Сириус, кажется, плакал. У меня тоже слезы в глазах стояли. Смотрю на него и не вижу. Тому, кто не прожил двенадцать лет без возможности к живому человеку прикоснуться, не объяснишь.

Сели на пол как дети, держимся за руки. Я первая в себя пришла. Вынула палочку. Сначала его. Забыла уже половину, как лечить, зато трансфигурацию помню. К черту эти лохмотья. Почему-то вспомнилось, какой была дурой, когда принимала Знак и делила мир на Светлых и Сильных. Когда бравировала фальшивой черствостью. Дядя Орион говорил мне тогда, что семья ему ближе себя самого, а я не поняла.

Сириус тоже собрался. Начал что-то понимать в происходящем. Посмотрел на грязнокровку, которую я на пол сбросила, как только появилась. Рассердился на меня.

— Белла, это кто? – спрашивает меня в праведном гневе.

— На! – сунула ему палочку. Доверяю, как дура, потому что брат. – Грязнокровку поймала у Уизлей в саду. Она нам поможет к Петтигрю подобраться.

Ему не понравилось, но все равно взял мою руку, убрал запекшуюся кровь, залечил раны.

— Дай локоть. Других вариантов не было?

— Могла всех Уизлей перебить, чтобы до крысы добраться. Хотела грязнокровку инферном сделать и за крысой пустить, отличнейший план, но не сработал.

У Сириуса глаза вспыхнули, но он сдержался. Лет двадцать назад он бы меня заклятием шибанул, а пятнадцать лет назад и в Азкабан бы доставил. Он у нас Светлый был. Но тюрьма ему мозги вправила, и я помогла. Понял, что я его сестра.

— Радуйся, братишка. Она тебе про крестника твоего расскажет. Я попрошу – все расскажет, ты меня знаешь, — рисковала я, зато страшно мне было немного и весело. Молодежь учить надо.

Сириус вскочил на ноги, махнул палочкой и все же убрал ее за пояс.

— По дому пойду приберусь, — а сам глаза прячет.

Слабак. Хотел ударить – надо было сразу. Хочет на предательство духу набраться?

— Сириус, и не стыдно тебе? Тебя родители научить должны были, но и я тебе скажу: ты брат мой, и что ты ни думай и ни делай – братом моим останешься, пока снова от меня не отречешься. Ты уже раз от родителей отказался по чертовым своим убеждениям, теперь из-за убеждений будешь меня безоружную бить? Мало тебе, что новое убийство на меня повесил, размазня?

Дальше кричали мы друг на друга, громче, чем тетя Вальбурга с портрета. Палочку он в угол запустил, стул грохнул и вазу разбил. Больно я его ударила своими словами, но и он сквитался. Даже про Тома вспомнил, хотя мы про это не говорили ни разу. Мы чуть друг на друга не бросились. Вернее, бросились, но когда откричались уже.

— Стерва ты, Белка, — шепчет мне, обнимая, и за волосы меня прихватил.

— А ты дурак слабовольный. Но ты мой брат.

Кофе и круассаны Кричер принес в библиотеку. Пришлось в книгах покопаться – все-таки в чужое тело влезть не булочку скушать. Не хотелось никуда уходить. Сидеть в тетином доме, книги читать, круассаны теплые есть. Не хочу я войну, не хочу прятаться, никого убивать не хочу. Оставьте меня все в покое. «Том в могиле, муж в тюрьме, помолитесь обо мне…» За сорок мне уже, половина жизни. Неужели не могу хотя бы месяц просто пожить? Нет, не могу.

Сириус привел грязнокровку в чувство, играл с ней в доброго следователя. Или просто возился с ней, не пойму его. Пытался меня одернуть, когда я приказала ей отвечать на вопросы. Она артачилась, но палочки моей все-таки испугалась. Сириус потребовал палочку убрать. Пожалуйста, я и через ткань могу. Легилименс! Пой, птичка, пой.

Почему же не везет мне так? Расплата за мягкость. Конечно, прикрытие идеальное: зубрилка-гриффиндорка, ни с кем не откровенничает, младший Уизлик в нее влюблен. Мокрого места от крыски не останется. Но мне-то каково отыгрывать гриффиндорку, подружку Уизли и Поттера? Хорошо хоть целоваться с ними не придется.

Когда я снова достала палочку, грязнокровка побледнела. Я подошла к ней, не обращая внимания на Сириуса, приставила палочку к ее голове.

— Мне нужны только ее воспоминания. Расслабься, грязнокровка.

Не нужны мне ее воспоминания, просто надо сучку приструнить. А то Сириус разбалует.

— Ее зовут Гермиона.

— Мне плевать.

— И она будет обедать с нами!

— Хорошо, пусть поест нормально перед смертью.

Сириус посмотрел на меня как на змею, хотя и знает, что не убью я ее. А грязнокровка подумала, что я ее убью и в ее обличьи до ее дружков доберусь. Накинулась на меня как бешеная, чуть палочку не сломала. Что же, достойно, так и надо друзей защищать. Ступефай!

Ритуал прошел прекрасно. Память ее мне досталась, а вместе с ее телом и замечательный бонус. Несколько оборотов – и никакой паники в семействе Уизли по поводу исчезновения гостьи. Эх, раскрутить бы времяворот на полную, чтобы Азкабана не было, чтобы Том не погиб или хотя бы чтобы мы с ним поговорить успели. Но к черту – это моя судьба, и не надо мне другой.

Свою, то есть теперь ее, память я изменила. Хорошо было бы ей все показать, чтобы хоть одной Светлой дурой на земле было меньше. Как мы воевали, за что воевали, и как они с нами обходились. А то ведь смотреть в ее памяти на эту сусальную ложь просто невозможно. Ничего, перед обратным разменом просвещу ребенка.

— Себя тебе доверяю, брат. Смотри, чтобы я булки не жрала, зарядку делала, и вообще чтобы к моему возвращению я была как новая.

Дурацкий у меня голос. Но властный. Это хорошо.

— О ней позаботься, сестренка, — Сириус ехидно улыбается. – Все, что тебе нравится, в этом возрасте еще нельзя. И крестника мне не развращай.

— Да что там не развращай... Разве что сделает себе подросток татуировочку, делов-то. А с грязнокровками я всегда мила, ты же знаешь. Они у меня как в санатории.

— А в ритуале было переливание крови? Я не заметил.

Дрянь ты, братец мой дорогой. Вот тебе за это! — я крутнула времяворот. Успела только заметить, как он испугался, когда увидел его в моих руках. Ничего, пусть ему лишний кошмар приснится. Может, вспомнит меня еще. Не люблю скучать невзаимно.