Половина лета (джен)

Августовская ночь пахла полынью и сверкала звёздами. Заброшенная деревянная часовня посреди чистого поля недалеко от Тиза глядела пустыми окнами, в которых было видно тёмное небо со светлой полоской на западе. Кони хрустели травой, поле вокруг молчало. Толя доел вяленое мясо и растянулся на плаще возле костерка, сложенного из сухих стеблей травы. Магнус, по-видимому, уже спал, Лия, зевая, устраивалась поудобнее. Люциус отошёл проверить лошадей, вернулся, лёг напротив Толи, а Хаурун всё сидел у ветхой бревенчатой стены и смотрел в небо.

— Упала звезда… — как бы про себя тихо произнёс он, но Толя услышал. — Значит, умер кто-то… Менестрель? Не спишь ещё?

Толя перевернулся на живот, оперся на локти.

— Спать бы ложились, — сказал он шёпотом. — Вставать завтра рано…

— Знаю, — вздохнул король. — Менестрель, почему всё так?

Толя понял, помолчал, прежде чем ответить.

— На всё воля богов.

— А у тебя на всё один ответ, — огрызнулся Хаурун. — Если на всё воля богов, то зачем мы живём-то? Пусть бы они за нас решали.

— Не знаю… — протянул Толя, раздумывая. — Глупые мы потому что. И злые.

— А почему злые? — не отставал король. — Должна же быть причина.

— Философский вопрос, — ответил Толя. — Если бы мы эту причину знали, то давно бы уже не были глупыми и злыми.

— Думаешь, захотели бы? — горько усмехнулся Хаурун. — Менестрель, вот мы почти всю страну проехали, а что хорошего видели?

— Есть в нашей стране хорошее, — запротестовал Толя, но король оборвал его нетерпеливым движением руки:

— Что ты мне голову морочить собрался? Я своими глазами всё видел, а ты тут… Спи давай.

Толя послушно прилёг, завернулся в плащ, прислушиваясь к тому, что делает Хаурун. Тот ещё немного посидел, потом, вероятно, думая, что все спят, прошипел сквозь зубы:

— Да к дьяволу оно всё!

Менестрель слышал, что он поднялся, и по удаляющемуся шороху травы догадался, что Хаурун скрылся за углом часовни. У Толи нехорошо ёкнуло сердце: он знал, что король, отдаваясь чувствам, действует, не думая, и вспомнил, что он тоже носит с собой нож. Менестрель поднялся тихо, и ни один стебелёк не хрустнул у него под ногами. Ещё одна звезда упала с неба, когда он дошёл до угла и двинулся вдоль стены. Добравшись до следующего угла, он осторожно выглянул, опасаясь увидеть страшное.

Хаурун сидел у стены прямо на земле и, запрокинув голову к небу, сотрясался в беззвучных рыданиях. Толя, вцепившись в замшелое дерево, с ужасом и непониманием смотрел, как он кусает пальцы, рвёт фибулу плаща и ворот куртки, яростным движением вытирает щёки и плачет снова. Придя в себя, менестрель уже хотел шагнуть вперёд, чтобы поддержать, хотя бы побыть рядом, но тут чья-то рука перехватила его за пояс, а вторая зажала ему рот, и над ухом раздалось рассерженное:

— Тихо, вы мне сейчас всё испортите!

Толю с силой утянули назад, за угол и впечатали в стену. Люциус навис над ним, хмурясь и на всякий случай не отпуская его плечи.

— Тихо, говорю вам, — повторил он. — Пусть выплачется, раз уж думает, что его бездействие — причина всех бед.

— Но это не так! — шёпотом запротестовал Толя. Герцог посмотрел на него долго и изучающе.

— Это так, — жёстко сказал он. — По крайней мере, отчасти так.

Тут Толя понял, что глаза его сияют не хуже звёзд, и инстинктивно отпрянул, пытаясь стряхнуть руки с плеч.

— И что же я могу вам испортить, милорд? — дерзко спросил он. — Какой-нибудь секретный план?

— Вы правы, — легко согласился министр. — И, поверьте мне, для Хауруна сейчас лучше винить себя.

Толя молчал, прикидывая, что здесь может быть хорошего.

— Когда выплачется — к нему пойду я, — тихо промолвил Люциус, наклоняясь к его уху. — Вы станете его утешать, а это здесь лишнее.

Толя, от испуга плохо соображая, что делает, нахально задрал нос и поглядел прямо в глаза-звёзды:

— Уж не думаете ли вы, милорд, что всех окружающих можете заставить делать то, что вам нужно?

Герцог на удивление быстро справился с собой и не дал гневу вырваться. Толя поразился тому, что его это почему-то расстроило.

— Господин менестрель, я взываю к вашему благоразумию. Я не могу ввести вас в курс дела, но, зная, что вы меня опасаетесь, заверяю, что не причиню вреда никому из тех, кто мне дорог.

— Расплывчатая формулировка, — улыбнулся-оскалился Толя, уже понимая, что в своей дерзости зашёл слишком далеко. — Откуда мне знать, кто вам дорог?

— Вы, — коротко ответил Люциус. — Вы, Хаурун, Лия, Магнус и ещё несколько человек на этом свете. Теперь формулировка вас устраивает или вы хотите выяснить, что я подразумеваю под словом «вред»?

— Вероятно, то же, что и я, — произнёс Толя, не убирая с лица вежливого оскала.

— Вполне возможно, — кивнул Люциус. — И перестаньте щетиниться, вы меня не испугаете, я видел вещи пострашнее.

Оскал погас сам собой, и Толя отстранился как мог далеко, стукнулся затылком о стену, желая оказаться подальше от бледного лица с яркими глазами и едва слышным дыханием.

— Я тоже видел страшные вещи, — глухо произнёс он. — И не хочу повторения.

— Только разберитесь, вы себя жалеете или тех, от кого хотите отвести беду? — припечатал герцог.

— Главное, чтобы этой бедой были не вы, милорд…

Толя сжался, поняв, что переступил все мыслимые границы, но кары не последовало.

— Лучше уж я, — серьёзно заверил его герцог, и менестрель выдохнул, вдруг почувствовав, как уходят силы: он-то ждал удара.

— Значит, вы что-то задумали… — произнёс он, чтобы хоть что-то сказать.

— Не бойтесь, — попросил Люциус, обескуражив Толю неожиданной мягкостью. — От этого пользы не будет никому.

Он заглянул за угол, удовлетворённо кивнул, наконец-то убрав руки у Толи с плеч.

— Я пойду, он уже плакать не может.

— Смотрите, чтобы не пристукнул! — мстительно прошипел менестрель вслед, сам не свой от пережитого. Хильдинга он ещё помнил и не был уверен, что когда-нибудь забудет.

Осторожно выглянув, он наблюдал, как Люциус подходит к сжавшемуся на земле Хауруну, присаживается рядом, обнимает, и король судорожно обхватывает его в ответ.

Толя вернулся к оставленному лагерю и обнаружил, что Лия и Магнус не спят.

— Что случилось? — накинулась на него девушка. — Я проснулась, а вас нет!

Менестрель присел рядом с ними, подбирая слова.

— Хаурун во всех бедах, что мы видели по дороге, обвиняет себя. У него срыв, Люциус сейчас с ним.

Магнус помрачнел, Лия же явно испугалась.

— Я предполагал, что его величество не останется равнодушным, — задумчиво произнёс алхимик. — Но не думал, что дойдёт до такого.

— А я не думал, что в этой жизни положено делать вид, что мы сильные. Перед кем мы все притворяемся? — неожиданно для себя самого сказал Толя.

— Так повелось, — вздохнул Магнус, прекрасно поняв его. — Нельзя показывать врагу слабые места, а враги — все…

— Давайте вести себя, как будто мы ничего не знаем, — попросил Толя. — А то Хаурун рассердится, если узнает, что мы его жалели…

— Но не отказывать же ему в поддержке, — возразила Лия.

— Наше дело — сделать так, чтобы он этой поддержки не заметил, — сказал менестрель и вдруг навострил уши. — Идут! Спим!

Он бросился на свой плащ и притворился спящим, Лия и Магнус тоже легли, и всё мгновенно стихло. Хаурун и Люциус явились плечом к плечу, остановились, оглядывая лагерь, и герцог громко фыркнул:

— И, главное, все прикидываются, что спят…