Правила игры (гет)

Время в поместье Малфоев тянется словно переваренный кисель. Кажется, что даже воздух не колыхнется, как будто ни одно дуновение не проникает снаружи. Неужели в опалу попали не только Малфои, но и их дом, и не только у Темного Лорда, но и у всего мира?

С каждым прожитым днем атмосфера становится все тревожнее. Разговоров мало, все боятся показать свою панику и потому прячутся друг от друга по углам. Даже домовые эльфы притихли: им не хочется лишний раз попадаться хозяевам под горячую руку, а это в последнее время случается слишком часто. Даже добрая Гермиона порой срывает раздражение на покорном Диди, хотя потом всегда извиняется перед ним за свою резкость, чем вводит эльфа в ступор. Он не привык к такому отношению.

А в Британию тем временем приходит неожиданно снежный декабрь. Снег идет огромными пушистыми хлопьями, укутывает невзрачный поздней осенью сад. Кажется, что он делает все белым и чистым, словно очищая старые грехи людей. Вот бы можно было так же: укутаться свежим снегом и не думать о собственных ошибках!

В хозяйский кабинет снова возвращается Люциус. Теперь ковер с узором из дубовых листьев меряют его медленные широкие шаги и постукивания любимой трости. В гостиной больше не слышно голосов отдыхающих после заданий и ждущих распоряжений Пожирателей Смерти. Тишина плотно укутала мебель и скалится на любого, кто смеет ее нарушить. Хотя обычно виновниками выступают вытканные на ковре единороги. Шторы перешептываются теперь как-то особенно зловеще, словно стараются поддержать общий настрой в доме. Ворчливые зеркала поумеривают свой пыл, боясь быть разбитыми сгоряча.

Драко ходит чернее тучи, опустив голову. Он тоже в немилости и считает всех и каждого виноватыми в этом. Как-то раз он заявляет Люциусу, что лучше бы не мирился с ним и не возвращался домой, тогда авось сидел бы сейчас в поместье Лестрейнджей на собрании у Повелителя. Малфой-старший молча от него отворачивается, не удостаивая ответом.

Гермиона продолжает бурную деятельность в доме. Она активно восстанавливает зимний сад, потом принимается за разборку чердака. За ней следует Адаминна, которая из побуждений, которые, казалось бы, не должны быть свойственны кому-то с фамилией Малфой, стремится подбодрить невестку. Ее поддержка как нельзя кстати. Гермиона чувствует свою вину, но понимает, что не могла поступить иначе. Ее внутренние метания накладываются на эмоциональную нестабильность беременной женщины, что порой приводит к слишком уж бурным реакциям. Гермиона и сама знает, что это вредно для ребенка, но ничего поделать не может. Успокаивает только одно: магическая защита Волан-де-Морта, наложенная на ее еще не родившегося малыша, все еще действует, значит, младенец по-прежнему нужен Повелителю.

Гермиона старается не только себя отвлекать от дурных мыслей, но и Люциуса. Муж ходит слишком серьезный и отстраненный. Нет, выдержка у него безупречна, он стоически переносит очередной удар судьбы, но по складочке, залегшей на переносице, по сжатым губам, по кратким и неохотным ответам, по отсутствующему аппетиту несложно понять, что и ему не сладко. Гермиона старается быть ласковой и осторожной, чтобы муж чувствовал ее поддержку.

‒ Как я устал! ‒ произносит Люциус как-то вечером, сидя на банкетке в ногах их кровати.

С отъездом Волан-де-Морта и Пожирателей Смерти супруги Малфой перебрались в роскошную хозяйскую спальню. Однако она кажется Гермионе чужой и неуютной, ей хочется назад в голубую спальню, но лучше не волновать Люциуса капризами.

‒ Ложись, дорогой, ‒ Гермиона кладет ладони на напряженные плечи мужа и ласково их поглаживает.

‒ Это не поможет. Я устал постоянно начинать сначала. Только все налаживается, становится более-менее стабильным, появляется какая-то уверенность в завтрашнем дне, как тут же все рушится и нужно начинать заново. Я устал. Я уже стар, чтобы постоянно что-то выстраивать.

‒ Ты не стар, Люциус, ты еще сможешь вернуть свое положение, мы его вернем, ‒ Гермиона садится рядом с мужем и кладет голову ему на плечо. Так он точно не увидит страха и сомнения, мелькающих в ее глазах.

‒ Почему ты уверена, что Темный Лорд нас не убьет?

‒ Его магия по-прежнему защищает нашего сына.

Люциус поворачивается и кладет на круглый живот жены большую теплую ладонь. Ребенок ерзает, чувствуя рядом магию отца, тянется к ней. Гермиона улыбается. Ее маленький непоседа.

‒ Он даст ребенку появиться на свет, ‒ с некоторым облегчением выдыхает Малфой.

‒ Да. И это дает нам время восстановить свое положение. Я все еще не хочу умирать, Люциус. Как я не хотела этого в мае, когда попала в плен и стала твоей женой, так и до сих пор не хочу.

‒ Все-таки Гриффиндор — это диагноз! Откуда такая уверенность, что у нас есть шанс?

‒ Я просто чувствую и все, женская интуиция.

Гермиона крепко обнимает Люциуса. В ней самой мало силы и веры, но даже тем, что есть, она хочет поделиться с мужем, чтобы облегчить его ношу. Он действительно слишком много падал, и каждое падение все болезненнее и болезненнее. После какого раза он не сможет встать? Остается надеяться, что не после этого.

Тени сомнений, страхов, слабостей кружат по имению, толпятся в хозяйской спальне, наводят уныние. Гермионе хочется проснуться или вынырнуть из этой пучины, вдохнуть свежего воздуха, не напоенного отчаянием. Ведь над миром еще светит солнце, а у них только тучи. Люди еще не разучились радоваться, несмотря на все несчастья, а они как будто забыли, что такое улыбаться.

В один из ясных морозных дней в начале декабря Гермиона выходит в заснеженный парк. Ей хочется побыть подальше от сильной и волевой Адаминны, которая подавляет своим постоянным присутствием, подальше от шепота штор и ворчания зеркал, подальше от наскрипывающих траурный марш лестниц и недовольно переглядывающихся портретов.

Уже несколько месяцев как особняк Малфоев перестал казаться тюрьмой и стал домом, но сейчас Гермионе безумно хочется оказаться где-то в другом месте, где-то далеко. Может, тогда у нее снова появятся силы без страха открывать глаза по утрам.

Парк укутан снегом. Долго он, конечно, не пролежит, климат не тот, но все-таки приятно иногда полюбоваться на абсолютную белизну. Иней, повисший на ветках деревьев, создает атмосферу доброй сказки. И ведь это поместье настоящих волшебников! И почему жизнь не сказочно-радужна?

И тут Гермиона замечает следы на припорошенной дорожке аллеи. Снег закончился совсем недавно, значит, кто-то тоже вышел пройтись. Стоит догонять или не стоит? Этот вопрос занимает голову, пока Гермиона на автопилоте идет по следам, подмечая, что, судя по размеру и форме, они, скорее всего, женские.

Астория, которая совсем недавно стала миссис Малфой, стоит на берегу декоративного пруда, не успевшего замерзнуть, оперевшись об ограду. Она задумчиво смотрит на черную воду, масленно перекатывающуюся между тонкими каемочками льда у самого берега. Услышав шаги, она вздрагивает и оборачивается. Огромные голубые глаза встречаются с карими.

‒ Что ты от меня хочешь? ‒ вопрос миниатюрной Астории звучит не очень-то вежливо. Гермиона лишь пожимает плечами. Ей не хочется думать, что девушка всего на год младше нее по возрасту оказалась ее невесткой. Это кажется слишком абсурдным.

‒ Ничего, просто тоже вышла на прогулку, ‒ Гермиона поправляет меховой воротник, чтобы спрятать за естественным движением свою растерянность. ‒ Случайно увидела твои следы. Если хочешь, я уйду.

Видимо, спокойный и доброжелательный тон подкупает Асторию, потому что ее взгляд смягчается, а тонкие губы трогает тень улыбки.

‒ В доме очень тихо, стены давят…

‒ Да, я тоже это чувствую, ‒ Гермиона облокачивается на изгородь рядом с собеседницей. ‒ Там неуютно.

‒ Когда это кончится? Когда все прояснится? ‒ Астория говорит с неожиданным жаром. Видно, что этот вопрос ее очень волнует.

‒ Я не знаю. Темный Лорд не дает о себе знать. Хочется верить, что все закончится благополучно.

‒ А такое может быть?

‒ Почему нет? ‒ вопросом на вопрос отвечает Гермиона. Она чувствует себя старше Астории не на год, а лет на десять. Эту крошку всегда любила и защищала влиятельная семья, Гринграссы и сейчас не дадут ее в обиду. Гермиона же в одиннадцатилетнем возрасте была вынуждена окунуться в новый для нее мир, без защиты, даже без достаточных знаний. Это испытание и последующая дружба с Гарри Поттером сделали ее сильнее и устойчивее к неприятностям, чем она могла бы быть. Да и то, что последовало за битвой за Хогвартс, многому научило. Теперь сломать Гермиону не так-то просто, даже страх и неизвестность пока не справились с этой задачей. Если Темный Лорд хотел «сварить ее в собственном соку», чтобы сделать покорной, ‒ цели он не достиг.

‒ Ты оптимистка?

‒ Наверно, да. Хотя хотелось бы назваться реалисткой. В конце концов, вера в лучшее придает сил, а силы помогают сделать это лучшее реальным. Если сразу настраивать себя на поражение, то точно проиграешь.

‒ Я спрашивала отца о том, что происходит в поместье Лестрейнджей. Он говорит, что Темный Лорд никак не упоминает о нас, ничего не говорит. А отец боится спрашивать! ‒ Астория опускает глаза, словно ей стыдно за отцовскую трусость.

‒ Я знаю это от Адаминны, а она от портретов в поместье. Я думаю, что Темный Лорд просто хочет помучить нас ожиданием своей воли. Это тоже своего рода пытка.

‒ В пытках он знает толк.

Обе на некоторое время замолкают. В голове крутятся мысли о том, какова же настоящая кара Волан-де-Морта. Гермионе начинает казаться, что кары вообще никакой не последует, просто Темный Лорд отдалит их всех. Но он не устроит показательную экзекуцию, чтобы не объявлять Пожирателям Смерти, что его отвергли как мужчину, и потому только он зол. Да и пытать беременную женщину, ребенок которой тебе нужен живым и здоровым, ‒ не самый разумный ход.

‒ Драко так старался сохранить положение, ‒ заговаривает Астория, и голос ее звучит глухо. ‒ Он даже от отца отвернулся после битвы за Хогвартс, хотя очень переживал по этому поводу. А теперь все его старания пошли прахом. Люциус снова потерпел фиаско, и Драко опять расплачивается за его грехи.

‒ Люциус защищал меня, ‒ Гермиона не смотрит на Асторию, потому что в ее глазах не может быть ничего кроме осуждения. ‒ Темный Лорд хотел, чтобы я стала его любовницей, я отказалась, и Люциус тоже заявил, что против. Мы не могли поступить иначе.

‒ И всего-то? ‒ в голосе Астории звучит настоящий гнев. ‒ Ради такой мелочи ты разрушила положение семьи? Ты хоть понимала, что это отразится не только на тебе, но и на всех нас? Что стоило дать Повелителю? Разве это так сложно? Хотя, конечно, ты же грязнокровка, ты ничего не знаешь о верности семье, об интересах семьи!

Гермиона наотмашь бьет невестку по лицу. Ее щеки пылают от не сдерживаемого гнева. Какое право она имеет так с ней говорить?

‒ Не смей обвинять меня в том, о чем понятия не имеешь! ‒ слова вылетают изо рта Гермионы словно пчелы, тут же бросающиеся жалить Асторию. ‒ У магглов тоже есть семьи, и они умеют быть им верными! Ты ничего не понимаешь в этой жизни, не знаешь, через сколько мне пришлось пройти и чего лишиться! Но честь и совесть у меня еще есть. Лучше я умру с достоинством, чем позволю себя изнасиловать! И если ты готова лечь под кого угодно, как девка из публичного дома, то какое право ты имеешь считать себя аристократкой?

Гермиона кипит от гнева. Бледность Астории, держащейся за щеку, ее ничуть не пугает. Эта паршивка сполна заслужила! Гермиона больше не девочка для битья, чтобы позволять так с собой обращаться. Она миссис Малфой, и ей полагается уважение, соответствующее этому статусу.

‒ Да что ты понимаешь? ‒ шипит в ответ Астория, словно разъяренная гусыня. ‒ Да, я легла бы с Повелителем, забыв о гордости, ради блага моей семьи! Потому что семья — дороже собственных амбиций. Я думаю о ней, а потом уже о себе. А ты лишь гордишься тем, что ты эгоистка!

Астория удаляется с высоко поднятой головой. Гермиона остается стоять у темного холодного пруда. Она совершенно не чувствует себя эгоисткой, предавшей семью. Наоборот, в глубине сознания сидит устойчивая уверенность в правильности совершенного поступка. Может быть, в этом и есть разница между Гриффиндором и Слизерином? Гриффиндорцы выше всего ставят честь, тогда как слизеринцы выбирают выгоду, пусть не свою, а семьи, но все же выгоду. И возможно, слизеринский подход более жизнеспособен, но Гермиона и так уже слишком долго договаривается с совестью, чтобы повесить на нее еще и этот груз. Она предала прежние идеалы, но себя она не предаст!