Неприкаянный (джен)

— Exaudi, Domine, vocem meam, qua clamavi ad te: adjutor meus esto, ne derelinquas me, neque despicias me…⁽¹⁾ — раздавались отовсюду тихие голоса, сливались в один, взлетали к высоким каменным сводам и падали вниз, снова разбиваясь на многоголосые осколки.

Не знаю, почему я с таким упорством приходила сюда. Иногда даже не в воскресные дни. Меня сложно назвать верующей, а уж тем более католиком. Но отказаться от красоты церемониала я не могла. Слишком мало прекрасного было в моей жизни в последнее время. Приют давил своей мрачной серостью, своим жёстким распорядком, оставляя впечатление тюрьмы. Немного легче становилось в парках, но и их я уже излазила вдоль и поперёк. Клетка становилась тесной.

Ощущение новизны окружавшей меня реальности исчезло. Мне было тяжело без привычных вещей: лампы нужно было поджигать, а не лёгким движением щёлкать выключателем, горячей воды днём с огнём не сыщешь, музыкальный голод порой становился невыносимым. Но больше всего не хватало интернета. Мне столько всего нужно было узнать, а негде. Жизнь в походе, где нет цивилизации, хороша только тем, что ты в любой момент можешь вернуться к привычному горячему душу, микроволновке для разогрева перекусов, чаю в любое время дня и ночи. А мне до привычного уклада жизни идти лет восемьдесят. Приступы злости и раздражения становились сильнее. Я пыталась себя успокоить тем, что мне ещё повезло. Я вполне могла оказаться в Лондоне 1665. Или в Европе 1350. И тогда бы там и закончилась. Или из-за чумы, или как еретик на костре, или просто затоптанная каким-нибудь благородным всадником. Но, честно говоря, такое самовнушение не очень помогало.

— …Et quis est qui vobis noceat, si boni aemulatores fueritis? Sed et si quid patimini propter justitiam, beati. Timorem autem eorum ne timueritis…⁽²⁾, — вкрадчивый голос священника, казалось, проникал в самую душу. Меня снова принялась грызть совесть. Дурацкая проповедь. Когда-нибудь я извинюсь перед Стаббсом. Может быть. Пока что вместо извинений я незаметно подкинула ему конфет. Он очень радовался, пусть и не понимал, откуда они взялись.

Но совесть не умолкала. Причём, не по поводу Билли.

Немного от эриний спасали спрятанные в вентиляции книги. Когда в голове натужно скрипят шестерёнки, пытаясь понять принципы взаимодействия крапивницы и ложной болотной мяты, на рефлексию вычислительных мощностей уже не хватает. Но целыми днями думать только об учёбе не получается, и тогда снова начинает звучать тихий голосок совести.

Да чтоб тебя! То, что я делаю, помогает не только мне! Это не просто эгоизм!

В последнее время спалось плохо. Не кошмары, нет, просто как-то на душе муторно и тяжело. Мой бледный невыспавшийся вид отбивал и без того не очень сильное желание других детей со мной общаться. Единственные, с кем я могла немного поговорить, были Король и Кларк. Остальные ребята из их компании доверия не вызывали. А ещё был отец Андерсен.

Я тогда в очередной раз сидела после мессы и наблюдала за причастием, раздумывая о том, не пугает ли это действие своим смыслом людей. Каннибализм, возведённый в ранг сакрального действия. То, что порицается нашим обществом у дремучих племён, этим же обществом восхваляется, если это поглощение плоти и крови идола. Мозг отказывался понимать логику и шептал о лицемерии.

Когда таинство закончилось, я вслед за остальными направилась на выход. И каково же было моё удивление, когда меня окликнул хорошо знакомый голос:

— Том? Риддл, постой.

Я обернулась и была права — приближался отец Андерсен. «Паучье чутьё» подсказывало, что ничего хорошего от неожиданного интереса со стороны священника ждать не стоит. Моя насторожённость не осталась незамеченной. Мужчина успокаивающе улыбнулся:

— Не беспокойся, мне ругать тебя не за что, сын мой. Скорее, наоборот.

Я удивлённо посмотрела на него. Отец пояснил свои слова:

— Я заметил, что ты чаще других наших подопечных посещаешь службы, причём стараешься выбирать те, которые ведутся на латыни. Это похвально, Том, такое рвение к службе Господу нашему.

Я старалась не показать всей глубины своего, гхм, удивления. Назвать меня ревнителем веры? Хо-хо. Почти оксюморон. Мало того, что я — некрещённый агностик в прошлом, так теперь я ещё и богомерзкий колдун, пусть и необученный, а в несостоявшемся будущем — Тёмный Лорд и самый ужасный волшебник столетия в одном флаконе. К-к-комбо!

Но я скромно потупилась, как очень примерный мальчик. В основном для того, чтобы не показывать подрагивающие в сдерживаемой улыбке губы. И почти всерьёз задумалась, шаркнуть ножкой или нет?..

— Тем важнее тебе постигнуть священный язык, чтобы не только сердцем понимать молитвы, но и разумом, сын мой. Потому я хочу предложить тебе занятия. Надеюсь, ты понимаешь всю важность обучения, Том?

«Что… Что?.. Что?!» — именно эта фраза билась у меня в мозгу, упорно не желая превращаться во что-то более осмысленное. Что это вообще сейчас было? Что за благотворительность на нашем канале? С чего вдруг такое счастье? Дядя, мне четыре с половиной, понимаете, ЧЕТЫРЕ. Какая латынь? Какие занятия? Тут и с английским до поступления в школу у детей швах, а тут — иностранный язык. Нет, лично я-то с руками и ногами «за», отказываться от даром свалившегося обучения — дурость последняя, мне потом латынь ой как пригодится. И если это будет не тот куцый огрызок, что есть сейчас, а полноценное владение… То вопрос с конструированием заклинаний и вообще попытками разобрать принципы будет решаться гораздо проще. Но. Я не вижу, в чём тут подвох. Да ещё и названная мотивация настолько слабая, что даже обидеться не получится. Впрочем, может, для четырёхлетнего, может, и сошло бы.

Но время катастрофически быстро убывало, а ответить что-то надо.

— Конечно, понимаю. Но, святой отец… вы же будете тратить на меня своё время!

— Помогать ближнему своему — одна из самых главных благодетелей, сын мой. Потратить немного свободного времени — вполне приемлемая плата для того, чтобы ещё одна душа нашла праведный путь.

И что бы это значило? Андерсен ну вот вообще ничего не уточнил. Альтруизм или выгода в долгосрочной перспективе? Но мне банально не хватает данных. Чёрт возьми.

— Спасибо, святой отец! Мне очень нравится, как она звучит, но сам я почти ничего не могу разобрать…

— Вот именно для того я и собираюсь помочь.

Так, начиная со следующего дня, я начала ходить на занятия. Несмотря на все подозрения, мы действительно начали изучать латынь. Естественно, я старалась не показывать своих знаний. Но было физически больно путать буквы в алфавите или правила произношения. А импровизированный учитель просто лучился от радости. Кстати, к его чести следует заметить, что учить он умел и, судя по всему, любил. И возиться с детьми тоже.

Вообще, наш приют ведь был католический. Иначе с чего бы мы ходили в Англии в Римско-католическую Церковь? А потому к нам иногда приходили с проверками священнослужители, среди которых с недавних пор оказался и отец Андерсен. Недавно — потому что Том, например, его не помнил. В целом, насколько я понимаю, наша жизнь не сильно отличалась от распорядков в некатолическом приюте. Разве что перед едой молились. Положа руку на сердце, это делали отнюдь не все, многие просто забивали и молча сидели положенное время. В школе, по рассказам, был ещё предмет богословия. Всё. Больше от нас ничего не требовали.

Инспекция воспринималась детьми по-разному. Помладше были в восторге: их расспрашивали об успехах, хвалили и давали порой что-нибудь вкусное. А вот тем, кто постарше, проверки вовсе не нравились. Потому что святые отцы находили то, чего быть у примерных воспитанников не должно. Впрочем, попадались только идиоты, которые это самое «не должно» хранили в комнатах. Банда Короля, например, оставляла многие вещи в заброшенном доме недалеко от Марлибона. Конечно, они тоже рисковали, но отчаянно защищали свою территорию от всех желающих там поживиться. В приюте же вели себя примерно и дрянь всякую не таскали, так что претензий к ним у священников не было в этом вопросе.

А у меня в голове не укладывалось, чтобы вот этот высокий светловолосый крепко сложенный мужчина, который так хорошо объяснял особенности синтаксиса латыни и внимательно слушал мои ответы, был одним из тех, кто требует с воспитанников «дань». Когда я спросила об этом у Кларка, тот странно переглянулся с Королём и ответил, что это, скорее, инициатива строгой миссис Коул. После вопроса, отчего мы тогда не жалуемся церкви, мне сообщили, что и без сопливых разберутся. Настаивать я не могла, опасаясь за сохранность своей тушки. Но всё это дело вместе с моей вовлеченностью мне жутко не нравилось.

При всём этом, как-то неожиданно для меня самой, я поймала себя на том, что с удовольствием обсуждаю с Андерсеном совершенно посторонние вещи. Например, недостатки Регент-Парка. Или воскресные танцы в королевском саду и то, насколько меня восхищает квикстеп. При этом я себя чувствовала настолько легко и свободно, насколько давно уже не ощущала. Наверное, с самого появления в этом мире. Нет, ничего военного я священнику не выдала, про своё попаданство, магию и всё остальное я молчала. Но вот отказаться от уже ставших обыденными бесед на общие темы я не могла. Сам Андерсен тоже много рассказывал. Обо всём на свете, о забавных случаях из жизни учеников, о местах, где путешествовал. А побывал он поразительно много где. В основном с миссионерской деятельностью. Удивительно, но в свои годы — тридцать, наверное, я не спрашивала — он успел отметиться на каждом материке. Даже станцию учёных в Антарктиде однажды навестил. Я только и могла, что восхищённо слушать, разинув рот от удивления. Так что неудивительно, что одним из близких мне людей стал именно отец Андерсен.

И тем горше его обманывать.

— Том Марволо Риддл. Ты ничего не хочешь мне рассказать?

Я вздрогнула. В голове пронеслись вскачь мысли. Это вполне могло бы стать рефреном через двенадцать лет, только в совершенно других обстоятельствах. Что я успел натворить? Неправильное домашнее задание? Нашли магические книги? Или же...

— По глазам вижу, что тебе есть в чём покаяться.

Я сглотнула. Ладони похолодели, а в теле угнездилась предательская слабость. Голос отнимался.

— Мистер Риддл, сегодня полиция задержала несколько воспитанников из нашего приюта. Тем не менее, несколько нарушителей успели скрыться.

Сердце заполошно стучало. Интересно, в таком возрасте возможно получить инфаркт?..

— Среди задержанных оказались Лорейн Пауэлл, Кларк Кент и Ричард Хилл. Их поймали с поличным.

Твою мать, твою мать, твою мать, твою мать.

— Где ты был сегодня в два часа ночи, Том Марволо Риддл?

— Я… — тоненький голос звучал откровенно жалко. — Спал.

— НЕ ВРИ МНЕ, МАЛЬЧИШКА! — неожиданно взорвался отец Андерсен, ударив кулаком по подоконнику.

Я никогда не видела его в такой ярости. Страшно, Господи, как же мне страшно. И стыдно. И страшно. Ну почему всё должно было произойти именно так?!

Мужчина неожиданно успокоился и глубоко вдохнул. После медленного выдоха, он открыл глаза, внимательно и как-то устало посмотрел на меня:

— Том, не надо. Я вижу, что ты врёшь. Я знаю, что ночью ты был вместе с этой бандой малолетних… Не заставляй меня ещё сильнее в тебе разочаровываться из-за твоей неумелой лжи прямо мне в глаза.

Щёки пылали от стыда. На глаза наворачивались слёзы.

— Единственное, чего я не понимаю — зачем ты вообще с ними связался? Ты ведь был хорошим мальчиком. Я в тебя верил, Том.

Звук тихого уставшего голоса оказался последней каплей, и я разревелась в голос. Я уже почти не слышала, как ещё раз вздохнул Андерсен, только почувствовала, как меня неловко обняли и гладят по спине. Пальцы сами собой вцепилась в спасительную сутану. Простите, отец Андерсен, простите меня, пожалуйста!

Несколько раз я порывалась начать рассказывать, но горло сдавливало, а рыдания начинались по новой. Но всё же после нескольких попыток, горло позволило облечь в слова то, что меня душило эти два месяца.

Король с Кларком наконец меня додавили. Мне искренне было жаль детей, которых просто вынудили к такому существованию, не оставив выбора. А мысль о том, что таким образом я лишь успокаиваю свою бунтующую совесть, я старательно давила. И я согласилась.

Парни вполне понимали, что я воровать кошельки не смогу. Руки не настолько ловкие, движения не отработаны, а на обучение ушло бы слишком много времени. Конечно, мне показали упражнения на разработку пальцев: одной рукой сделать «спока», а второй — отвести указательный и мизинец от среднего и безымянного. Провести «споком» между пальцев другой руки. Поменять руки. Повторить. Сначала пальцы путались, но через несколько дней уже получалось свободно. Но никто меня, как карманника, использовать и не собирался. Ребята давно присмотрели одно место, куда стоило бы залезть. И мне, как самой мелкой, досталась роль «форточника».

Вышли мы из приюта ночью. Ребята удостоверились, что миссис Коул и мисс Джейкобс спят в своих комнатах. Стоило отойти от дома, как меня начало мелко колотить. Хотелось смеяться и кричать одновременно, хотя в самом приюте я чувствовала лишь странное спокойствие. Но идти нужно было около сорока минут, так что меня успело отпустить. Оставался лишь лёгкий мандраж, прямо как перед экзаменами.

Ночной Лондон был… тёмный. Уличные фонари давали не так уж много света, большая часть окон казалась безжизненными тёмными провалами. Никаких неоновых вывесок, подсветок зданий и прочей привычной обитателю XXI века иллюминации. Людей не было. Вообще. Правда, может быть, это ребята специально выбирали такой пустынный маршрут. Тем не менее, на этих улицах я ощущала себя совершенно инородным элементом. Особенно остро кольнула мысль, что это распространяется и на мир в целом.

Наконец, мы остановились во дворе ничем не примечательного многоквартирного дома. Я выдохнула, в последний раз мысленно пробегая по пунктам плана. Единственное, на чём я настояла, было обязательное использование перчаток. Дактилоскопия — штука подлая. Ребята же, похоже, вообще не задумывались об этом. В общем, титаническими усилиями я всё же смогла их убедить, что хуже точно не будет. Потому в спешном порядке нашлись лоскуты каких-то тряпок, иголка и нитки. И оперативненько пошились четыре пары. Получилось криво, некоторые швы уже разошлись, но, в целом, свою функцию они должны были выполнить.

Теперь же я натянула перчатки, в последний раз перепроверила, нигде ли мне ничего не мешает, и кивнула. Мы подошли к стене, Кларк меня подсадил, и я забралась в распахнутое для проветривания окошко. Сползать по ту сторону оказалось очень неудобно и не так-то просто, как представлялось. Чуть не грохнулась, но всё же умудрилась спуститься на подоконник. Громче, чем хотелось бы, но приемлемо. Аккуратно ступила на дощатый пол чужой квартиры. Вот и всё. Я — преступница. С почином меня: фанфары в студию и гип-гип-ура. Тихонько потянула наверх щеколду и открыла окно полностью. Тут же в окне появилась голова моего дорогого подельника. Дальше уже забота остальных, первую часть задачи я выполнила.

С поиском денег и украшений ребята справились быстро. Забирали не всё, а где-то треть, что меня только радовало. Мыслей о том, что грабить — плохо, уже не возникало. Осталась лишь какая-та бесшабашная уверенность, что у нас всё получится. А чему тут не получаться? Владельца дома не было — Король заранее выяснил. Не знаю, каким образом. На мой вопрос меня послали и сказали, что источники информации сливают только придурки. Так что оставалось верить на слово.

Обратно выбрались тоже без проблем. Напоследок я проверила, не оставили ли мы где-нибудь отпечатков обуви, пусть в темноте это и было крайне тяжело. Но погода была сухая, так что я не заметила ничего. Выбиралась последней, закрыв окно, тоже через форточку. Беспечность пощипанного мистера поражала. С той стороны свалилась прямо на руки Кларку. Шли на «хату» тоже молча.

Но стоило нам зайти в безопасное место, как мы переглянулись и… расхохотались. Смеялись от души, слегка истерично, на радостях хлопая друг друга по ладоням и спинам. Меня распирал восторг и невероятное чувство свободы. Я сделала это! Я справилась, чёрт подери, справилась!

Оказалось, что взяли мы очень даже неплохую сумму, около двадцати фунтов деньгами и ещё примерно столько же ценностями. Джерри Дженкинс знал выход на одного из местных барыг и обещался сбыть последние без особых проблем. Так что ребята двадцатку вкинули в общак, а на нас четверых разделили остальное. В итоге, мне досталось аж пять фунтов. К местным ценам я до сих пор не привыкла. На три-четыре фунта в неделю могла жить не очень богатая семья с двумя-тремя детьми. Буханка хлеба стоила полтора пенса. Примерно столько же — пинта молока. Так что на одну меня такие деньжищи были действительно невероятными.

К сожалению, такие большие уловы были нечасто. На самом деле, за следующие два месяца столько за раз получилось срубить лишь ещё однажды. Всё остальное время мы довольствовались малым. Но наша компания промышляла не только и не столько домушничеством. Всё же, это был удел куда более маститых… разбойников. Нам же приходилось придумывать всё новые способы добычи денег. Например, я, как самый маленький, а значит самый милый, работал приманкой. Выбегала на дорогу недалеко от поворота или перехода, меня «сбивал» медленно едущий автомобиль, я падал на дорогу, и начиналось представление. Стоило перепуганному вусмерть водителю выбежать из машины, чтобы проверить, всё ли с «ребёнком» в порядке, как подключались и остальные. По окончанию моего и «сердобольной» Лорны плача, упрёков Короля с Кларком и молчаливых неодобрительных взглядов прохожих, водитель раскошеливался на «успокоение» и «лечение» мальца, то есть, меня. Я, правда, каждый раз перед забегом под очередную машину отчаянно трусила, но было такое слово: «надо». И я покорно бросалась под колёса. Кроме непосредственного страха за свою жизнь, я ещё боялась, что рано или поздно мы наткнёмся на уже однажды разведённого таким образом человека.

Точно так же я «случайно» оказывалась сбитой с ног каким-нибудь прохожим. И, пока он помогал мне встать, Король забирал кошелёк. До такой ловкости мне ещё расти и расти. Даже немного становилось завидно, с какой лёгкостью порхают его пальцы.

Но, кстати, подобного рода аферы меня угнетали больше всего. Если в квартирах мы ещё могли оценить, насколько богат тот или иной человек и, в зависимости от этого, определить, сколько брать, то тут такая возможность сводилась к минимуму. Да ещё и неловко было от того, что люди-то стремились хоть как-то загладить «свою» вину, а мы…

Именно это меня точило изнутри день за днём. Но что я могла сделать?

Вскоре после самого первого «дела», я решилась на повторную вылазку в Косой переулок. План был прост, как двери сельсовета: иду в Дырявый Котёл, оттуда в Гринготтс, где меняю часть денег, после топаю во «Флориш и Блоттс», выписываю названия нужных книг, а потом уже иду на барахолку. Благо, правило о людях и старых вещах действительно работало и в магическом мире, что я уже успела выяснить.

Как и ожидалось, Томас меня уже знал, а потому лишь кивнул в знак приветствия головой, обслуживая посетителя. Промелькнула уже ставшая привычной арка и узенькая улочка Косого на пути к банку. Туда зайти ещё не доводилось, а потому я слегка дрейфила. Но привратники равнодушно пропустили в мраморный зал, а гоблин за свободной стойкой вообще ничем не показал, что хоть капельку удивлён. Видимо, проблемы негров шерифа… как известно. И на мой робкий вопрос, может ли банк определить кровное родство, мне флегматично посоветовали изучить брошюру.

Устроившись в холле, который ну вообще ничуть не походил на режиссёрскую версию, я углубилась в чтение. Обмен валют (хоть юани в галлеоны конвертируй); определение стоимости камней, металлов и изделий из оных; другие услуги ювелиров, в том числе и связанные с артефакторикой; реставрационные работы; заверка доверенностей и обналичивание векселей; хранение имущества; консультирование по экономическим вопросам и капиталовложению; услуги по взаимодействию с маггловским миром. И, да, всё же проверка родственной связи была. Но исключительно с условием наличия обоих образцов ДНК. Конечно, в брошюре кислота не упоминалась, а только «части тел участников экспертизы». Звучало, наверное, для неподготовленного человека жутковато. Так что мои скромные надежды на «Гонт-Слизерин-Певерелл-и-ещё-куча-фамилий» и сейфами с золотом, артефактами и книгами потерпели крах, столкнувшись с грубой прозой жизни. Без «кусочка» — фу, ну и мерзко же звучит! — Морфина, мне делать в Гринготтсе нечего, кроме как обмена денег.

Покидала я светлый мраморный зал в стиле то ли рококо, то ли ампир с двойственным чувством. Всё же, я действительно где-то очень глубоко надеялась, что стоит мне пройти проверку, как все мои проблемы быстренько решатся. С другой стороны, это было настолько мало реально, что даже расстраиваться по-настоящему не удавалось.

На барахолке я теперь паслась постоянно. Начался, конечно, мой триумфальный путь с развалов книжных рядов. В стопках обшарпанных и почти рассыпающихся в руках книг находились удивительные вещи. Не знаю, правда, насколько они удивительны для магов, но для меня — так точно. По крайней мере, в чересчур распальцованном официальном книжном я такого не встречала. Но во всякие самоучители по ритуалистике и артефакторике мне лезть было рано. Очень-очень рано. Я ради интереса залезла в одну из них, так у меня челюсть банально отвисла. Кто там говорил, что маги считают в своей нумерологии на уровне сложения-умножения? Трижды ха. Тут реально самая настоящая вышка. Но я в ней дундук дундуком, а потому от изобилия циферок в самых разнообразных позициях и взаимоотношениях мне стало дурно, и я от греха подальше отложила книжицу.

В общем, набрала я себе немного и для самых начинающих. Кроме всяких книг по школьным дисциплинам, я взяла ещё те сборники и самоучители, которые помогут в быту, лечении и походах. Творить крутые заклинания типа Патронусов — это, конечно, круто и пафосно. Но. Для меня всегда объектом чёрной зависти являлись простенькие чары, вроде согревающих, чистящих и высушивающих. Это ведь насколько можно упростить себе жизнь, имея буквально пару десятков таких. В прошлой жизни я бы… хм, ну не руку, но ногу бы точно отдала за такое богатство.

Проблема была в том, что палочки у меня нет и не будет ещё целую вечность. По крайней мере, в моём случае семь лет не сильно отличались от этой самой вечности. Потому нужно было думать, как научиться их использовать без концентратора энергии. Опять же, это я пока только подозревала, что палочка — просто инструмент. Иначе, как справедливо говорили многие, дай магглу палочку, и он бы тоже стал магом.

А ещё я не удержалась и зашла в магазин сладостей, он же кафе Фортескью. Да, заведение уже было на месте, хоть и названо было только по фамилии владельца. Глаза разбегались от изобилия всяких вкусняшек. В приюте едой, особенно вкусной или сладкой, не особо баловали. Так что мысленно я уже пожирала целую кучу сладостей. Будущий Тёмный Лорд, предводитель Пожирателей Сладостей, кхе-хе. Цены, кстати, оказались вполне приемлемыми, несмотря на все опасения. Но бюджет-то не резиновый, так что пришлось поумерить свой пыл. Остановилась я на перечных чёртиках, Берти Боттсах, кровавых леденцах и… тараканьих гроздьях. Я не я была бы, если бы не решилась попробовать экзотику. Чёртики оказались мятными, похлеще всяких Орбитов и Холлсов. И действительно заставили выдохнуть огнём. Круто! Такие бы на фаер-шоу парочку зажевать — и вперёд! Кровавые леденцы тоже отвечали заявленным требованиям. Вполне ощущался специфический вкус крови, причём было довольно вкусно. Странно, но вкусно. А вот Берти Боттс в очередной раз показали, что маги — отнюдь не сбрендившие идиоты. Нет, были там пакетики для любителей экстрима, но были наборы и для нормальных людей. Такой себе микс из забавных вкусов: кроме более-менее привычных, мне попались петрушка, акация и соль. Сахарные же тараканы внушали трепет. Тщательно выполненные насекомые действительно казались настоящими жирнючими прусаками. Я долго себя уговаривала, что ничего страшного нет, они шевелиться не будут и всё такое. В итоге, крепко зажмурившись и содрогаясь от омерзения, я всё же откусила кусочек. Очень напомнило зефирки, которые ещё в фильмах на кострах жарят. Так что я была в восторге и даже схомячила парочку.

К сожалению, книги, даже на развалах, стоили не слишком дёшево. Так что приходилось обходиться малым. Насчёт артефактов и прочего… За те деньги, что были у меня в наличии, ничего толкового купить не представлялось возможным, а откровенный бесполезный ширпотреб брать было просто жалко. Так что я занималась накопительством и охомячиванием. Страшно было то, что моё богатство могли запросто найти. Потому я всё измышляла способы маскировки нычек. Хотя этим, так или иначе, занимались вообще все приютские, а потому придумать что-то новое не представлялось возможным. Было бы круто освоить чары отвода глаз, но… Я ещё даже не совсем управилась с простейшим светляком, что уж говорить про более сильные и сложные чары.

Вчера мы готовились снова идти «щипать» квартиру. Всё проходило по уже отработанной схеме и никаких эксцессов не предвиделось. Но в один прекрасный момент вдруг всё пошло наперекосяк. Не знаю, соврал ли осведомитель Короля или просто у владельца вдруг форс-мажор образовался, но он, оказывается, был дома и находился в крайне разъярённом состоянии. Мы ломанулись через окно на улицу, Кларк остался прикрывать и, похоже, был схвачен. В горячке бегства думать о чём-либо не получалось. Потом я уже корила себе несусветно, что мы бросили его и даже не подумали помочь. Друзья, называется. Тошно.

А дальше мы бежали по Лондону. Каким-то образом к нам на хвост сели двое патрульных. Ночь сразу перестала быть тихой: пронзительный свист, топот, крики отражались от стен узких улочек и переулков и превращались в какофонию. В какой-то момент я поняла, что я не слышу всего этого переполоха. А ещё — топота рядом и тяжёлого дыхания. Влетев в очередной проулок, я остановилась и пыталась успокоить бешеный стук сердца и заглушить хрипы. Погони не было. Я очень надеялась, что ребятам тоже удалось оторваться.

Придя окончательно в себя, я поняла, что вообще не знаю, где оказалась. И как добираться домой — тоже. Восхитительно. Через час-полтора должно было начать светать, и мне кровь из носу как нужно было оказаться в постели. Не придумав ничего лучше, чем просто стараться идти в сторону больших улиц, я брела по чужому городу. Ноги гудели, на сердце давил камень, а на душе — мерзко. Отчаяние захлёстывало с головой. Я буду вечно скитаться по городу Великого Смога и никогда не найду дорогу назад. И ноги уже гудят. И вот уже совсем скоро где-нибудь в замусоренном тупике я просто лягу и умру. И даже плакать никто не будет о бедной сироте… Метро, о Господи, метро! Спасибо тебе, кто бы там ни был! От станции метро Парк Килбурн топать было прилично, но я всё равно была до неприличия счастлива, потому что теперь хоть направление знала, куда идти.

В приют я вернулась перед самым рассветом. Ноги крутило от усталости, новоиспечённые синяки нещадно тянули, а на душе было гадко.

Несколько часов назад, после утренней мессы, я быстро смылась обратно в приют и окопалась в своей комнате, отказавшись идти на прогулку в парк. Распахнувшаяся дверь явила взгляду статного священника. Он медленно зашёл в мою комнату, закрыл дверь и только после этого задал свой вопрос, слово в слово повторяя ещё не произошедший эпизод с Дамблдором после убийства Миртл.

А теперь я, шмыгая носом, цеплялась за залитую слезами сутану и надеялась, что отец Андерсен из хороших парней и не причастен ко всему происходящему. Выслушав мой сумбурный рассказ про то, как мне рассказали ребята о том, что во всём виновата миссис Коул, он долго ничего не отвечал. А я со страхом ждала его вердикта.

Наконец, мужчина высвободил одежду из моих пальцев, медленно поднялся и, жутко хмурясь, сказал оставаться в своей комнате и никуда не выходить. Сам же стремительно вылетел из помещения, и я снова осталась в одиночестве. Крестик на стене укоризненно бросал блики. Я свернулась калачиком на кровати и принялась ждать отца Андерсена.

Разбудил меня звук открывающейся двери. Я и сама не заметила, как заснула. Видимо, прошло уже порядочно времени, потому как день уже клонился к закату. Священник терпеливо подождал, пока я сползу с кровати и приведу себя в порядок, теряясь под его мрачным взглядом. А когда я была готова, он отрывисто бросил мне, чтобы следовала за ним.

Я не решалась спросить, куда мы идём, лишь старалась поспеть за его широким шагом с тяжёлой поступью. Казалось, ещё немного, и на плитах останутся следы его подошв. Через минут десять мы подошли к зданию с синими фонарями возле входа — Марлибонский дивизион полиции. Я похолодела от ужаса. Он всё-таки решил меня сдать? Теперь меня отправят в колонию?.. Божечки, я не хочу! Я буду хорошей, обещаю!

Отец Андерсен поздоровался с дежурным на входе и повёл меня внутрь. Язык отнимался, не желая задать вслух тот сонм вопросов, которые хаотично метались у меня в голове. Священник что-то сказал ещё одному полицейскому в регистрационной. Тот кивнул и открыл мощную металлическую дверь, которая вела в коридор с камерами. Через несколько дверей святой отец остановился и попросил сопровождающего нас полисмена открыть дверь. Тот беспрекословно исполнил указанное и отошёл в конец коридора.

В крохотной комнатушке⁽³⁾ на деревянной полке сидел Король, подобрав под себя ноги и обхватив колени руками. Я было дёрнулась спросить у него, как он, но на плечо каменной плитой легла ладонь Андерсена, заодно удерживая на месте.

Ричард же молча повернул голову к нам, секунда, и на лице треснула маска равнодушия, выпуская удивление, неверие, а потом и разочарование. Я же не совсем понимала, чего добивается священник. Разве меня не должны были отвести в допросную или что у них тут?

Молчание первым нарушил Андерсен:

— Мистер Хилл, вы ничего не хотите сказать вашему другу?

Юноша медленно покачал головой.

— А мне всё-таки кажется, что стоило бы. Например, о вашей прекрасной шутке над ним.

Король на мгновение в шоке распахнул глаза, но тут же скривился, будто съел лимон целиком.

— Ну же, мистер Хилл, думаю, вы гораздо лучше меня объясните её суть юному Риддлу. Заодно поделитесь с ним, зачем вам это понадобилось.

Парень резко отвернулся.

— Не испытывайте моего терпения, Хилл. Так или иначе, Том узнает об этом. Я же даю вам шанс рассказать самому, раскаяться и попросить прощения. Если не у Тома, то у Бога. Господь наш милостив и прощает ошибки, сын мой.

Король с неожиданной яростью посмотрел на священника и буквально выплюнул:

— Где был Господь, когда я звал? Где Он был, когда умирала моя мама?! Где, святой отец, а?! Не было Его! Ему плевать на нас и на мир вокруг! И похер, буду я молиться или нет. Ему на всё плевать, святой отец. Так какого чёрта я буду унижаться?

— В извинениях от чистого сердца нет унижения, сын мой, — неожиданно мягко ответил Андерсен. — Его испытания были ниспосланы тебе, чтобы…

— ДА СРАТЬ Я ХОТЕЛ НА ЕГО ИСПЫТАНИЯ! — закричал Король. Обычно красивое лицо сейчас покраснело и исказилось в ожесточённой гримасе. — СРАТЬ Я ХОТЕЛ НА ТЕБЯ, СВЯТОША! И НА ТЕБЯ, РИДДЛ, МНЕ ТОЖЕ СРАТЬ! МНЕ НА ВСЕХ СРАТЬ, ЯСНО ВАМ?!

Слушать его вопли было неприятно. И неожиданно обидно, пусть я и понимала, что это говорит в нём отчаяние и подростковое бунтарство. Андерсен с вежливым интересом слушал продолжавшего разоряться Ричарда:

— Так что засуньте своего Бога куда подальше, святой отец! А ты, Риддл, какого хрена вообще рядом с ним стоишь?! — переключил своё внимание юноша на меня. — Что, уже всех сдал, придурок? Кусок ты дерьма, вот ты кто! И правильно тебя раньше все в приюте били! Ты же чокнутый, Риддл, на весь свой грёбанный поехавший чердак! Зря мы вообще с парнями затеяли это всё! Похрен, что ты мелкий и удачно лазить умеешь! Ты ненормальный, Риддл, ненормальный! Думаешь, мы настолько тупые, что ничего не заметили? Да от тебя мурашки по коже, больной ты ублюдок — дети такими не бывают! А ещё и твоё лицемерное чистоплюйство! Наш маленький правильный Томми-бой отказывается воровать! Чистеньким захотел остаться, да? Так вот хрен тебе! Ты уже замазался, Риддли, по самые уши! И никто тебе не поверит, что ты воровал, чтобы защитить нас. Стоило лишь сочинить сопливую байку, как ты и повёлся! Ах, бедная Лорна, надо же её спасти! Ах, бедный Джонни, как ему тяжело на фабрике! Слюнтяй ты бесхребетный, Риддл!

Я стояла, как оглушённая. Они… они не могли… как... Из горла выдавилось совсем не то, что я хотела сказать. Слишком жалобно. Слишком наивно. Но почему-то именно эти слова крутились по кругу, как на заевшей пластинке.

— Но… мы же друзья…

Король обидно расхохотался:

— Приду-у-урок! Какие, блять, ещё друзья? Да кто с тобой дружил вообще, разуй глаза! Мы уже как-то говорили тебе, чтобы прекращал в сказки верить, Риддли. Ты — лузер по жизни, какие мы тебе друзья, утырок? Да даже твоя мамка сдохла, только чтобы твою рожу не видеть!

Его слова болезненными плевками достигали самой глубины души. В голове стучал лишь один вопрос, который вырвался жалким всхлипом:

— Но… за что?! За что вы так?!

Мой бывший друг рассмеялся громче:

— Да просто так, дебил! Ты нас раздражал одним фактом своего существования.

Какие мерзости ещё исторгал его поганый рот, я уже не слушала. Было больно. Было больно так, как я уже давно не чувствовала. Казалось, что грудь сейчас просто сгорит. Хотелось разодрать её в клочья и сжать глупую мышцу, чтобы больше не болела.

Внезапно на куски разлетелся рефлектор газовой горелки, пламя взметнулось к потолку, но тут же опало. Это меня мгновенно отрезвило. Словно переключателем щёлкнули. И с чего мне так плохо было ещё пару секунд назад? Какие же это всё глупости, право слово.

Я снова посмотрела на Ричарда. Но на этот раз без слёз и горечи. Внутри разливалось абсолютное равнодушие.

Юноша заткнулся ещё как только взорвался рефлектор. А сейчас наткнулся на мой взгляд. И я с затаённым удовольствием увидела в его жалких глазёнках страх. Настоящий страх, перерастающий в ужас. Бойся меня, убогий маггл. Ты — жалкий предатель. А я ненавижу предателей.

1) (лат.) «Услышь, Господь, мой голос, который взывает к тебе: стань мне помощником, не оставляй меня, не презирай, о Господь, мой Спаситель…». Mass proper: fifth Sunday after Pentecost.

Вернуться к тексту

2) (лат.) «И кто сможет навредить тебе, если ты будешь ревностно служить добру? Но если же ты ещё и страдаешь ради торжества справедливости, благословен будь ты…»

Вернуться к тексту

3) За образец была взяты камеры на Кинг-Кросс: «к ним из комнаты регистрации вёл хорошо освещённый коридор с зарешеченными окнами, которые давали достаточно воздуха для вентиляции. Все камеры, кроме одной, были одинакового размера: 2,7 на 1,8 м при высоте 2,7 м». -— http://svetozarchernov.221b.ru/books/baker_police.html

Вернуться к тексту