Дикие лебеди (гет)

Джинни

Уже ноябрь, а Малфой молчит. Ноябрьская молчаливость ранит сильнее колкого снега и завистливого ветра, у которого нет дома. Он врывается в приоткрытые окна, забирается под одежду, пытается вырвать волосы.

Малфой молчит и с каждым днем становится все серее. И видеть его лицо в редких встречах по дороге в Хогсмид Джинни еще более неприятно, чем видеть красные щеки рыбы-прилипалы. Какого черта нужно было связываться с Малфоем? Какого черта он молчит после всего, что случилось? Ей кажется, что его глаза пытаются что-то сказать ей, но не могут. У них нет рта. Но они пытаются жить собственной жизнью и словно молча кричат. Но что? Что он так боится ей рассказать? Она врывалась ради него к Снейпу. Она… Она не может больше врать себе: ей хочется оказаться рядом с Драко. И она твердо знает: если они встретятся еще раз, все изменится. Безвозвратно.

Гарри бы понравилось, что она пытается увидеть другого Малфоя. Гарри умеет жалеть. Искренне. В себе Джинни искренности не чувствует, и это ее пугает еще больше, чем неумение жалеть. Она может поделиться со всеми своими страхами, но хотела бы рассказать их только Малфою, потому что только он поймет. Или ей кажется, что только он.

Джинни переводит взгляд на слизеринский стол и сглатывает.

Драко. Она назвала его по имени, и все вдруг вокруг странно обрело очертания. Она разглядела глаза, губы, скулы, идеально причесанные светлые и наверняка ломкие волосы… Все вдруг стало явным. Настоящим. Осязаемым. И она сама — ощутила себя живущей. Не существующей.

Драко в своей привычной, ленивой манере ковыряет вилкой рисовый пудинг. Таких щедрот гриффиндорский стол не получает, обходясь сухими фруктами и надоевшим тыквенным соком. Каждый обещает себе, что как только выберется из школы, не выпьет ни капли этого чертового сока до конца жизни. Некоторые еще не знают, что конец — близок.

Джинни зачарованно продолжает смотреть на Малфоя, не отдавая себе отчет, что смотрит так уже несколько дней, с того вечера в раздевалке. Почему он помог ей? Почему она помогла ему? Зачем? Что он такое на самом деле? Что она такое? Почему она рисковала всем ради него? И почему все их поступки кажутся такими бесполезными?

Малфой резко встает со скамьи, оставляя вилку в разворошенном пудинге, и через минуту останавливается напротив гриффиндорского стола. Залитый тыквенным соком, усыпанный крошками лев на красно-желтой скатерти выглядит жалко. Опираясь обеими ладонями о край стола, Драко наклоняется к Джинни.

Он пахнет недоеденным пудингом и апельсинами в карамели. И желанием. И одновременно страхом.

Джинни теряется в запахах и просто смотрит на него, сдерживая рвущуюся на губы улыбку. Разве можно сейчас улыбаться?

— Не прекратишь пялиться на меня, рыжая, я тебе глаза вырву.

У Джинни внутри все опускается — не от осуществления его намерений, а от его внезапной ненависти. Или он просто злится на самого себя? Что не может перестать о ней думать. От этой мысли она слабо улыбается. Черт.

— Повтори, что ты сказал. — Симус уже тянет палочку из кармана. Да-да, все они поклялись защищать девушку Гарри. От Малфоя в том числе. И все они еще не знают, что девушка Гарри не уверена, любит ли она Гарри вообще. И любила ли когда-нибудь.

Джинни морщится. Она отлично умеет защищаться в одиночку, мужчины ей для этого не нужны. Врезать Малфою она может не хуже Гермионы.

— У меня имя есть, — зло выпаливает она в серое лицо. — Хочешь разобраться? Настоящие волшебники дерутся на дуэлях. Кажется, твои слова из поросших мхом времен?

Взгляд светло-серых глаз становится презрительным. Поддельно-презрительно. И снова пахнет карамелью.

— Женщин это не касается, — Джинни просто ненавидит этот ленивый тон. — С вами другой разговор.

Она насмешливо приподнимает брови. Ей хочется понять, зачем он ведет эту двойную игру. Еще неделю назад он вел себя иначе. Потому что они были наедине?

— Я повторяю, — запальчиво произносит она и невольно пунцово краснеет, — все может решить дуэль. Ты и я. Ночью.

Невилл рядом что-то протестующе бурчит. Джинни пропускает его слова мимо ушей и раздраженно приподнимает плечо. Она будет делать то, что захочет, и ей не нужна ничья опека.

— Ну? — настойчиво интересуется она, глядя на Драко вызывающе.

Светло-серые глаза чуть теплеют. Черт подери, да она вовсе не просит его о встрече!

— Исключено, рыжая. — Драко отчего-то страшно оставаться с ней наедине. — Да и не верю я, что ты рискнешь прийти без свиты в двадцать пять поклонников вашей парочки.

— Пошел к черту.

Светло-серые глаза становятся ледяными. Но этот холод — ненастоящий. Как и все то, что он пытается нарисовать невидимой кистью на своем лице. Наконец, Малфой выпрямляется, излюбленным презрительным взглядом мысленно превращает Джинни в горсть пепла и уходит из Большого зала. В разворошенном пудинге остается лежать измазанная в шоколаде вилка.

Джинни яростно ударяет кулаком по столу, разливая сок в горку холодного пюре. Она всегда складывает еду в горку, когда не хочет доедать. Так не стыдно.

Чертовы мужчины. Никогда не могут сказать прямо: давай встретимся. Ясно же, как день, что он ищет с ней встречи, но не может себе в этом признаться. Ходит и злится на весь белый свет. Невероятно сложно признать, что ты неравнодушен к предательнице крови. Еще и покупал ей перечных чертиков и спасал от Кэрроу. И вдыхал запах ее волос. И был рядом столько раз.

— Так и вижу, какой уродиной ты станешь без глаз, — тихо хихикает проходящая мимо рыба-прилипала.

Джинни секунду смотрит на вызывающе приоткрытые губы Паркинсон, на ее короткие, жесткие черные волосы, на ее большую грудь, словно рвущуюся вперед самой Паркинсон, на желтоватый цвет лица с размазанными сверху персиковыми румянами. Потом хладнокровно цедит слова сквозь зубы:

— Уж явно красивее твоей мерзкой натуры. Будь у тебя семья богаче, не пришлось бы раздвигать ноги перед Забини, правда?

Паркинсон становится бледнее волос Малфоя. Руки у нее дрожат так немилосердно, что Джинни должна сразу умереть от угрызений совести. Но Джинни плевать. Она — из огненных женщин, которые долго терпят, но больно жгутся, пожирая все в огне своего гнева.

Парвати с Лавандой переглядываются, и Джинни понимает, что из-за Малфоя становится не только резкой, но и жестокой.

Джинни — подросток, и в эту минуту ей кажется, что все друзья ее ненавидят, что Гарри предпочитает скитаться черт знает где, что родителям наплевать, что она в замке, полном Пожирателей смерти. Джинни — подросток, и она забывает, что сама делает каждый шаг. Каждый шаг — ее выбор.

Впечатывая шаги в холодные плиты замка, Джинни хочет оказаться в тысяче миль от этого проклятого места. От места, где она столько лет пыталась не любить Гарри и проиграла себе. Где была так счастлива. Где снова так одинока. Где человек, который хочет быть с ней, боится признаться в этом самому себе, так же, как и она боится признаться, что от чувства к Гарри, казавшегося таким глубоким, осталось только отчаяние. Привкус полыни. И календарь с Гарпиями.

— Стоять.

Волосатая рука Забини черной змеей преграждает ей путь. Глаза его, обычно добродушно-завидущие, смотрят серьезно и немного опасно.

— Что надо? — к драке Джинни готова всегда. Привычка детства. Даже если в ход придется пускать кулаки и колени. Особенно колени. У мужчин есть свои уязвимые места.

— Извинись перед Пэнси и можешь жить дальше.

— Еще чего. — Джинни вызывающе вскидывает голову. Она дочь Молли Уизли. И никто не посмеет заставлять ее извиняться перед рыбой-прилипалой. — Так что давай сразу угрозы. Что-нибудь вроде «я засуну свою черную палочку в тебя по самые яйца» не пройдет. Кишка тонка со мной справиться.

Вторая волосатая рука зажимает ее в ловушке между Забини и стеной. Джинни сжимает кулаки. Карие глаза ее горят таким огнем, что Забини морщится.

— А как насчет просто хорошенько врезать тебе по личику и навсегда оставить уродиной?

Он не шутит, и они оба это знают. Разве рыба-прилипала может остаться неотмщенной?

Джинни делает рывок вперед, но Забини внезапно оказывается быстрее и с размаху ударяет ее по щеке. Кровь горячей и противной струйкой течет по губе.

— Проблемы? — из-за спины Забини возникает Драко со стопкой книг в руках.

— Мимо вали, слизняк. — Забини не отрывает глаз от Джинни. Она никогда не сдастся. Никогда. И он, зная это, ждет ответный удар.

Грохот падающих книг заставляет Джинни сжать кулаки сильнее. Не хватало еще, чтобы Драко за нее заступался. Не сейчас. Не здесь.

— Только трусы сражаются с женщинами. — В глазах Малфоя пляшут недобрые огоньки. Джинни почти забывает, что у нее разбито лицо. Такое выражение лица Малфоя пропустить невозможно. Обычно оно или хмурится, или блистает превосходством.

— Воняй своим дешевым пафосом в другом месте. — Забини плевать на однокурсника. Сдалась ему эта Паркинсон. Она же страшная.

— Скажи, что я неправа. — Джинни складывает руки на груди, выжидая, пока Забини отвлечется хотя бы на мгновение. С реакцией у нее все в порядке: по снитчу за матч.

От Забини пахнет дорогим одеколоном, дорогой одеждой и хорошей едой. Он-то на чьей стороне? Наверняка на своей собственной. Только его собственная сторона совсем не такая, как у Драко. Сытая. И безмятежная. Странно, что его денежки еще не прибрал Волан-де-Морт. А если не прибрал, значит, Забини не так прост.

— Скажи, кто дал тебе право ее судить? — он повышает голос. Умный вопрос. — Кто дал тебе право, рыжая девка, которая строит из себя крутого парня? Ты что, особенная? Или скажешь, что под кофтой у тебя нет сисек?

— А кто дал ей право судить меня? — срывается на крик Джинни. — Кто дал ей право шесть лет подряд издеваться над моей семьей? Что, не защитишь — не получишь ближайший месяц?

Драко успевает вклиниться между ними раньше, чем Забини превратит лицо Джинни в кровавое месиво.

— Отпусти, — Джинни шипит и дергает ногами, пытаясь освободиться от бледных, но сильных рук, обхвативших ее талию. — Я ему врежу так, что…

Рука Забини мелькает в дюйме от ее лица. Драко, бессвязно матерясь, оттаскивает ее в сторону и с силой отталкивает. Джинни с размаху врезается в стену и оседает на пол.

— Убирайся к чертовой матери, — палочка Малфоя не дрожит, направленная на широкую грудь Забини. — Или я позову директора.

Забини презрительно смотрит на него несколько секунд, его ноздри раздуваются, большие губы подрагивают.

— Чтоб ты своим дерьмом подавился, слизняк, — он смачно плюет Малфою под ноги, и, развернувшись, уходит большими африканскими шагами.

Джинни не видит, с каким изумлением Малфой смотрит на свою все еще протянутую вперед палочку. Зажатую в руке. Потом убирает палочку в карман мантии и медленно вытирает лицо холодными ладонями.

— Пошли.

Джинни отрицательно качает головой, смахивая тыльной стороной ладони бегущую из носа кровь. Ужасный запах, она его терпеть не может. Малфой зло морщится, берет ее за обе руки, пачкаясь в крови, и резко поднимает.

— Пошли, я сказал.

Туалет плаксы Миртл оказывается в нескольких шагах. Миртл не показывается; видимо, продолжает распускать сплетни про Кровавого Барона и Серую даму. Кажется, они то ли влюбились друг в друга, то ли поцеловались. Джинни сердито встряхивает головой. Как могут привидения целоваться?

Малфой вталкивает ее в туалет и заклинанием запирает дверь. Конечно, ведь так много желающих прийти в этот протухший, полный соплей туалет….

И она вдруг понимает: та встреча, которой она так боялась, произошла. И назад пути нет. Сейчас случится что-то, что изменит ее жизнь навсегда.

И она хотела этого.

— Когда ты прекратишь ввязываться в неприятности?

— Чего? — Джинни распахивает глаза и таращится на Драко. — Чего?

— Хватит повторять за Поттером и играть в мальчишку, ты девушка, черт тебя подери! Красивая девушка, так останься ей, хватит ввязываться в проблемы, которые не можешь решить! — Он зол не на шутку. И опять эти его огоньки в глазах. Как блики солнца в холодной воде.— Думаешь, мне доставляет удовольствие вытаскивать тебя из всех передряг?

Джинни стискивает кулаки еще яростнее, чем в драке с Забини. Кажется, это она вытащила его из той истории у Выручай-комнаты.

— Ты!.. Ты!... — От его наглости у нее перехватывает дыхание. — Тебе кто вообще разрешил меня вытаскивать из передряг? Это мои передряги, понятно тебе? Никто не просил тебя вмешиваться, ни тогда, на башне, ни сейчас!

— Серьезно? — Драко апатично приподнимает бровь. — И где бы ты сейчас была, рыжая?

— У меня имя есть! — Джинни кричит с такой силой, что замок, кажется, вздрагивает. И Драко вместе с ним.

Она налетает на него с кулаками, пихает всем телом, молотит по груди, слезы брызжут из зажмуренных ореховых глаз.

— Ненормальная! — он безуспешно пытается поймать ее руки, отступая к стене. На мокром полу отражается ее мечущаяся фигурка. Словно дикий лебедь бьет крыльями, вырываясь из западни.

— А кто меня такой сделал? — Джинни на мгновение замирает и вытаскивает изо рта рыжую прядь. — Не ты? Не эта чертова война, где каждый день я жду? Не этот чертов замок, где постоянно мучают невинных людей? Ну?

И почему-то ее безумие дает ему силу. И словно видя себя со стороны, он вдруг кладет руки на ее дергающиеся плечи.

— Джинни. Хватит.

Становится так тихо, что капли воды из протекающего крана режут слух.

— Ты сильнее меня.

— Что ты сказал, какая я?

— Ты справишься.

— Какая я? — она замирает в его объятиях. — Ну?

— Красивая, черт тебя подери. Ты горишь изнутри. — Малфой опирается спиной о стену и закрывает глаза, как человек, который только что получил самое желанное. — Какого черта ты полезла к Снейпу? И какого черта ты потом не пришла? Из-за этого мне пришлось рисковать всем у Выручай-комнаты.

Джинни отстраняется от него, шатаясь, доходит до разбитой раковины и умывает лицо ледяной водой.

Перед ней висит зеркало, но Джинни страшно взглянуть на себя. Безумие все, что происходит с ними. Давно безумие. Или колдовство. Определенно колдовство.

— Я не могла к тебе прийти, — тихо произносит она. — У твоих дверей все время караулила Паркинсон.

Малфой приоткрывает глаза и внимательно вглядывается в ее веснушчатое лицо.

— Забини больше не полезет.

— Считаешь, я не должна была идти к Снейпу?

— Никто еще ради меня так не врывался в кабинет директора, особенно если он Пожиратель смерти, — Драко совершенно искренне улыбается. — Снейп сказал, что ты собиралась крушить все подряд.

— Врет, — Джинни отворачивается. Перепады его настроения сводят с ума. Ей не хочется уходить.

— Держи, — Драко возвращает ей носовой платок с неуклюжим рыжим «У».

— И почему Алекто так поступила с тобой? — Она осторожно вытирает грубой тканью все еще кровоточащий нос, не глядя на Драко. Пахнет сыростью, кровью и колдовством, что так отчаянно связывает их.

— Лорд наказал Амикуса за какую-то оплошность, и она решила отыграться на мне, — устало произносит он, не отрывая глаз от Джинни. — Ты знала?

— Знала что? — Джинни смотрит на кровавые пятна, расплывающиеся на ткани.

— Что та встреча в совятне так перевернет всю эту чертову жизнь?

Джинни отрицательно качает головой, потом вспоминает о носе и замирает. Конечно, тогда она не могла представить, что судьба будет каждый раз сталкивать ее с Малфоем. Это странно, безумно и… почему-то правильно. Сколькие из нас принимают решения безумные на первый взгляд, но правильность которых мы чувствуем лишь где-то глубоко внутри. Это поступок благоразумного человека. Когда благоразумный человек ранен, он не говорит врачу: «Залечите мне рану», а говорит, напротив: «Углубьте и расширьте рану, чтобы можно было вынуть осколок и спасти меня». Джинни не хочет спасаться. Она не хочет избавляться от Драко в своем сердце. И не знает, почему.

— Я не жалею, — произносит она и спокойно смотрит в его блестящие глаза.

— Я тоже, — он делает шаг ей навстречу, но Джинни вдруг протягивает вперед мокрую ладонь в запрещающем жесте.

— Мне пора, — тихо произносит она, извиняясь. Ей хочется сбежать, остаться наедине, перестать смотреть в эти светло-серые глаза.

— Мы еще увидимся? — осторожно спрашивает он, и на бледном лице выступает маска отчаяния и надежды.

Джинни хмурится, и веснушки на ее лице сжимаются.

— Встретимся здесь же, в пятницу, в одиннадцать вечера.

Белый лебедь бьется в силках. Но не хочет выбираться из них. Он хочет достаться охотнику. Или принцу.

— Я могу опоздать, — на его лице появляется привычное ленивое выражение. Только глаза предательски блестят. — Дождись. Дождешься? Уизли… нет. Черт! Я должен тебе сказать. Я не хотел тебя втягивать, потом передумывал сотни тысяч раз, но я…

Джинни смотрит в эти нестерпимо блестящие глаза, на эти светлые волосы, на бесцветные губы.

— Я хочу изменить прошлое. Я хочу убить Лорда. — Он вдруг начинает говорить быстро, уставившись в пол. — Я не могу сделать это один. Мне нужна твоя помощь, Уизли… Джинни. Но это настолько опасно, что я не могу тебя просить. Только если ты сама…

— Я согласна, — выпаливает она, не раздумывая. И вдруг бледнеет. — Ты поэтому… поэтому попросил встретиться в пятницу? Только поэтому?

— Нет. — Он быстро переводит взгляд на ее лицо. — Клянусь, не поэтому.

Она неуверенно кивает, вдруг делает шаг к нему навстречу, замирает и выбегает из комнаты.

Малфой медленно сползает по стене на влажный пол и закрывает глаза. Белый лебедь — в его руках. Колдовство.

Джинни

Она лежит на кровати с широко распахнутыми глазами, закинув руки за голову. Рядом мерно сопит Парвати, и Джинни ей немножко завидует. Парвати не нужно объяснять самой себе, почему она согласилась встретиться с Малфоем и еще вляпалась в план изменить прошлое.

Она переворачивается на бок и подкладывает затекшую руку под ухо. Этот план провален с самого начала. Откуда взять маховик? Разве они не были уничтожены в той битве в Отделе Тайн, куда она помчалась без оглядки, лишь бы быть с Гарри? И даже если они попадут в прошлое — что, если все пойдет не так и их убьют? И… если их план удастся, они никогда больше не встретятся. Даже ночью. Джинни неприятно об этом думать.

Она вспоминает бледное лицо Драко и его странно блестящие глаза. Клянусь, не поэтому. Значит, она ему нравится? Как все запутанно…

Интересно, что делает сейчас Гарри?

Она не знает, что Гарри сейчас скрывается в палатке с Роном и Гермионой на вересковой пустоши, трясясь от пронизывающего ветра и на всякий случай натягивая поверх двух свитеров третий. Она не знает, что он думает о ней, хотя старается не думать. И не может.

Она засыпает, и в тяжелом, глубоком сне ей видится высокий юноша с золотой короной на голове, каких обычно рисуют на старинных гравюрах. Только вот глаза его — зеленые или серые? Не разглядеть. Он стоит к ней спиной.

Юноша исчезает в темноте, и посреди мрака раздается дьявольский хохот.

Колдовство.

…Утром она просыпается внезапно, как от толчка, и быстро одевается. Первое занятие — у МакГонагалл, поэтому придется поторопиться. Зевая, Джинни натягивает блузку, с трудом завязывает ботинки и закидывает на плечо тяжелую сумку. И улыбается.

— Сегодня какой-то праздник? — Демельза намазывает яблочный джем на кусок подгоревшего тоста.

Джинни вопросительно приподнимает брови, энергично запихивая в рот четвертинку яблока.

— Ты какая-то счастливая сегодня.

— Просто выспалась. — Она украдкой бросает взгляд на слизеринский стол. Драко невозмутимо поглощает овсянку, изящно помещая ложку то в жерло рта, то в горячую жижу каши.

Демельза недоверчиво дергает плечом, но отстает. Она не любит трансфигурацию, поэтому утро у нее недоброе. Сидящий рядом Невилл откровенно дремлет над застывшей кашей как попугай над полной миской пшена. Джинни приходится ткнуть его в бок несколько раз, чтобы разбудить.

— Когда следующая встреча Отряда?

— В субботу вечером. Ты придешь?

Джинни вдыхает яблочный аромат джема.

— Может быть. Наверное. Или нет. Я не решила, — рвано отвечает она и отворачивается от Невилла.

В субботу. Слава Мерлину, не в пятницу. Признаваться тяжело, но их с Драко план важнее встреч Отряда. Потому что если все получится, встречи Отряда будут не нужны.

Их с Драко план.

Звучит ужасно.

И на вкус — горечь.

На трансфигурации Драко садится не сзади, а рядом с ней, через проход. Между ними — расстояние вытянутой руки, и по спине Джинни бегут мурашки, словно тысяча многоножек.

Они не смотрят друг на друга. И это тяжело — не смотреть.

МакГонагалл кладет тяжелую папку с пергаментами на стол и открывает журнал. Посещаемость ее занятий такая же высокая, как и занятий Кэрроу. Попробуй, прогуляй.

Боковым зрением Джинни видит, как Драко поднимает руку. Она мгновенно понимает, что он хочет спросить. И мурашки-многоножки ускоряют бег.

— Я слушаю, мистер Малфой.

Драко ей неприятен, и Джинни видит это сразу в характерной, макгонагалловской складке в уголке рта.

— Я бы хотел узнать: все ли маховики времени были уничтожены в Отделе Тайн? Я пишу курсовую работу по истории магии, но в учебнике об этом еще ничего не написано. И профессор Бинс ничего не знает.

— К сожалению, да. — Сухие губы отвечают сухо.

— Получается, вернуться в прошлое теперь невозможно? — голос у него такой ровный, что Джинни становится страшно.

— С помощью маховика — нет. Но возможно, если использовать заклинание времени, — МакГонагалл окидывает класс взглядом, сверяясь с журналом. — А где мистер Крэбб?

— Вы не могли бы рассказать подробнее, профессор? — Драко облизывает губы, и от его привычного мрачно-ленивого вида не остается и следа.

— Заклинание нужно прочитать над довольно сложным по составу зельем и бросить последний ингредиент. Подойдете после пары, я объясню детально, Малфой.

Джинни сглатывает: такое зелье и такое заклинание не могут быть простыми. Сварить оборотное — то стоит больших усилий и терпения, которого у нее и так мало. А уж что будет в числе ингредиентов зелья времени — и представить нелегко. И где они будут его варить? В туалете у Миртл? Совсем как Гарри…

Гарри. Гарри. Гарри. Везде — Гарри. И это сводит ее с ума.

— Открой страницу двенадцать, — Невилл мягко трогает ее за острое плечо. — Ты где витаешь?

Джинни пытается вчитаться в задание учебника, машинально катая палочку между ладонями, но буквы плывут перед глазами. Чтобы трансфигурировать перо в устрицу, произнесите…Интересно, как МакГонагалл стала анимагом? И можно ли теперь, когда пушок прошел, а кожа на руке зажила, пробовать снова стать лебедем? Все ее ночные тренировки в гостиной, когда все спят, закончились очередными ранами. Зато на плечах на несколько секунд появились настоящие перья.

— Уизли, вы будете работать?

— Извините, профессор.

После пары она собирается настолько медленно, что все черепахи этого мира давно уползли в закат. Когда декан начинает перечислять необходимые ингредиенты, она специально роняет перо.

— Утренняя роса, три капли крови добровольца, кровь саламандры, три плода смоквы, пучок златоглазок, настойка полыни, настойка крапивы, яд акромантула и прядь волос кельпи. Перед тем, как добавить волосы кельпи, нужно прочесть заклинание. Я вам его напишу.

Она не видит его лица, но чувствует (чувствует!), как обрушиваются вниз его плечи. Волосы кельпи! Кровь саламандры! Яд акромантула! Где они все это возьмут? Обжигающие слезы разочарования мгновенно наворачиваются на глаза. С другой стороны — а что она хотела? Чтобы зелье времени было легким, вроде рябинового настоя?

— Благодарю, профессор. Что таращишься, рыжая? — он проходит мимо нее с таким видом, словно только что выиграл матч по квиддичу.

Провожая Драко взглядом, Джинни ловит себя на мысли, что он красив, только она этого никогда не замечала.

Колдовство.

Драко

— У вас скоро какая-то контрольная по зельям? — ее овальное лицо выныривает из темноты, синие глаза смотрят насмешливо и в то же время приветливо.

Драко небрежно отодвигает рукой кучу старых фолиантов, которые он брал без разбора, только бы в них говорилось о нужных ему ингредиентах.

— А, Белоснежка. — Он так же небрежно смотрит в ее лицо и на нежные руки с изящными пальцами. И вечно путает белоснежек и русалочек. Странно, но Уизли не вызывает в нем нежности. Шторм, злость, бешенство, отчаяние, взрыв — да. Но только не нежность.

Астория чуть слышно смеется и садится рядом с ним.

— Что, места закончились? — осведомляется он, вытаскивая тяжелую книгу из середины стопки.

— Я просто хотела сказать, — она понижает голос и на мгновение прикрывает глаза. Потом решительно их распахивает, как распахивают окна весной. — Я знаю о вас с Уизли.

— Что?

— Еще тогда, в октябре. Я видела вас в галерее за статуей. Я никому не скажу, Драко.

Его глаза темнеют, как летнее небо перед грозой. Какое ей дело, с кем он встречается?

— Это все, что тебе нужно?

Ее коралловые губы вздрагивают.

— Пожалуй, все. Только одно: она тебя сожжет, Драко. Сожжет и не заметит. Она настоящий огонь. Она настоящая саламандра.

Он сощуривает глаза до узких щелочек Волан-де-Морта. И знает: Гринграсс права, черт ее подери.

— Она — лебедь.

Астория мягко улыбается, но в глазах у нее застыл лед. Черничный лед.

— С неопалимыми крыльями, ну конечно. Разумеется, это не мое дело, Драко.

— Не твое. Знаешь, как добыть яд акромантула?

— Знаю.

Он приподнимает брови и придвигает чернильницу ближе к пергаменту.

— Поймать акромантула и взять у него яд. — И она тихо смеется.

— Смешно, Гринграсс! — Драко ядовито улыбается и поворачивается к ней боком.

Она аккуратно приподнимает пергамент и нахмуривается.

— Зелье времени. Ты собираешься варить зелье времени? Драко, что вы затеяли с Уизли?

— Ничего, — огрызается он, не поднимая на нее глаз. — Откуда ты вообще взялась? Не пора заняться своими делами?

— Я здесь шестой год учусь, Малфой, просто ты не замечал. — Астория выхватывает пергамент с ингредиентами и пробегает его глазами. — Волосы кельпи? Кровь саламандры? Можно уколоть Уизли и отрезать у нее пару прядей… Шучу! Послушай, Драко, вы погибнете еще до того, как соберете ингредиенты. Кельпи и саламандры очень опасны, я молчу про акромантулов. Ты только поэтому с ней встречаешься? Из-за зелья?

— Не твое дело.

— Ясно. Не только поэтому. — Он не видит, как быстро она отводит взгляд. — Догадался, что такое «кровь добровольца»?

— Нет.

— Я слышала об этом на какой-то лекции. Это только теория, Драко,но… Добровольцем должен выступить человек, которые любит тебя и готов пожертвовать собой ради твоего успеха. К добровольцам не относятся родители, друзья и те, кто варит зелье.

— Я надеюсь, что это только теория, Гринграсс. Меня никто не любит, кроме матери.

— Паркинсон?

— Я думаю, она больше любит мои деньги. Но попробовать стоит. Других вариантов нет.

Астория быстро поднимается из-за стола и вешает на плечо тяжелую сумку.

— Что, разносишь корм лесным зверюшкам? Мальсиберу там или Эйвери?

— Да ну тебя, — и ее худая фигурка исчезает среди леса стеллажей. Драко медленно придвигает к себе стопку книг, пытаясь понять, откуда стоит начать. Волосы кельпи достать не так сложно, если накинуть ей на голову уздечку и наложить заклинание подчинения. Да, но где найти уздечку? На акромантула придется охотиться в Запретном лесу и, наверное, не стоит пока что говорить об этом Уизли…

Драко закрывает лицо руками. Женщины! От них голова у него идет кругом. Если Гринграсс знала о них целый месяц, почему говорит об этом прямо сейчас? Любит ли его Паркинсон по-настоящему, или ей нравится его счет в Гринготтсе? И Уизли…

Он не успевает решить, кто она — лебедь или саламандра, потому что запястье прожигает невозможная боль. Убивает, убивает — Волан-де-Морт снова убивает. Пытает, изощренно, долго, мучительно… Драко отчаянно трясет головой и пытается мысленно вырвать из головы крики, угрозы, и чей-то страшный дьявольский хохот. Следующий крик сбрасывает его на пол.

— Что ты знаешь о Поттере? Где он находится? С кем?

Почему он слышит эти голоса? Метка всегда жжет, но никто не слышал голоса жертв.

Безуспешно зажимая уши руками, Драко не знает, что он — истинный владелец Бузинной палочки. Он, хвастливый подросток, вечно стремящийся быть впереди Поттера. Он не догадывается, что палочка взывает к нему, прося освободить ее из темницы и взять в свои руки. Свет или тьма — выбор владельца. Бузинная палочка — это сила. И Драко так мало знает о самом себе, что даже не подозревает, какой внутренней силой он наделен.

Шатаясь, он поднимается на ноги и бредет к кабинету Северуса, не видя ничего от боли, застилающей глаза. Встречающиеся по дороге люди кажутся ему призраками с искаженными ртами и вздыбленными волосами.

В кабинете Северуса пусто, и только на каминной полке ослепительным синим светом полыхает портал. Конечно, Северус не мог остаться в замке, если Лорд призывает к себе.

Не раздумывая, Драко прикасается к порталу. Резкий рывок — он облизывает сухие губы — и почти падает на знакомый дубовый паркет. Он не должен быть здесь. Крики в голове и крики из гостиной сливаются в единую круговерть.

— Какого черта он здесь делает? — Эйвери тычет в его сторону заскорузлым пальцем.

Все оборачиваются посмотреть на него, но Драко только в упор смотрит на окровавленное тело, лежащее в углу комнаты.

— Я слышал голоса пыток, каждое слово, — тихо произносит он, продолжая рассматривать закатившиеся глаза жертвы и огромные кровоподтеки.

— Повтори еще раз, — Лорд делает шаг ему навстречу, но со своего места мгновенно вырастает Северус.

— Ему приснилось, господин. Он недавно упал с метлы на матче и с тех пор видит какие-то кошмары.

Краем глаз Драко видит, как бледнеет мать. Ему ее не жалко. Пусть упивается своим несчастьем, ей ведь наплевать на него! Рудольфуса среди этих людей нет. Его уже убили или он все же отстоял свое право наплевать на Лорда? Беллатриса смотрит на него с нескрываемым интересом и каплей восхищения. Какого черта ей надо?

— Нам некогда возиться с мальчишками, Северус. Импедимента! — заклинание сбивает Драко с ног и откидывает к дальней стене. Нарцисса тихо вскрикивает, но не двигается с места. Люциус упорно смотрит на полированную поверхность стола, покрытую тонкой паутиной крови. Дверь в гостиную захлопывается.

Драко не помнит, как оказывается в комнате у Рудольфуса и Беллатрисы. Черно-красные занавески, кроваво-красное покрывало на кровати и такого же цвета балдахин над кроватью — вопреки всем ожиданиям зеленого. Беллатриса не любит цвет жизни. Она любит чистый цвет крови.

— Что на этот раз, парень? — речь у Рудольфуса странным образом не изящна. — Вид, как будто с того света вернулся.

— Я слышу голоса жертв, когда Лорд их пытает. И его голос я тоже слышу.

— И ты не придумал ничего лучше, как заявиться сюда и сообщить ему об этом? — Рудольфус наливает себе виски. — Жить надоело?

— Эти голоса меня ослепили и вывернули наизнанку, — Драко проводит рукой по лицу.

— Может быть, выпьешь?

— Нет. Я не хочу становиться вами. И подыхать в старой пыльной комнате с нелюбимой женой, в вечном страхе, что меня убьют.

Дядя невозмутимо опрокидывает стакан в бездонное горло.

— Насчет последнего: я никого не боюсь, включая твою безумную тетку. Будь она проклята.

— Если бы у вас была возможность вернуться в прошлое и все изменить, вы бы изменили?

— Это все романтические бредни. Ты не можешь вернуться сам в себя, а без этого изменения бессмысленны. Кроме того, маховики времени разбиты. Вернуться в прошлое можно только с помощью зелья времени, но варить его сложно, собирать ингредиенты — абсолютное самоубийство, и потом, нужна кровь добровольца. Мало кто захочет жертвовать собой ради тебя, сейчас все крепко держатся за свои шкуры. Отчаянные времена.

Голоса в голове затихают. Значит, жертва не выдержала и умерла, кем бы она ни была. Драко сжимает руку в кулак.

— Значит, это правда. Про добровольца.

Рудольфус отодвигает бутылку и с интересом смотрит на племянника.

— Ты варишь зелье?

— Еще нет.

— Собираешься изменить прошлое? Свое или чужое?

— Собираюсь избавить мир от Волан-де-Морта. — Драко не боится говорить правду. Человек в лохмотьях внушает доверие. Кажется, сегодня он выглядит несколько лучше, в прошлый раз. Что изменилось?

Рудольфус поднимается на ноги и выглядывает в окно. Лицо у него становится непривычно серьезным.

— Избавить мир от Лорда может только Поттер, если ты слышал о пророчестве. Ты лишь замедлишь его возвращение и, конечно, сможешь предупредить других. Даже если ты соберешь все ингредиенты, что само по себе под силу только некоторым из Ордена Феникса и паре-тройке Пожирателей, тебе понадобится кровь добровольца. Изменив прошлое, ты изменишь судьбы многих людей. Тот, кто должен был умереть, останется жив. Ты исказишь историю. И все пойдет кувырком.

— Я все равно попытаюсь это сделать. — Драко сжимает кулак сильнее, и его белые костяшки пальцев напоминают пики гор.

— В какое время ты собираешься вернуться?

— Я еще не решил, — Драко действительно не знает. — Возможно, в тот момент, когда Поттер попался в портал Кубка в лабиринте. Когда Лорд еще не призвал Пожирателей и был лишь наедине с Петтигрю. Заодно этот бедняга Седрик, может быть, останется жив.

— Это идеальный момент, — признается Рудольфус после некоторого молчания. — Лезть в прошлое раньше слишком опасно. А в этом моменте у тебя будут только два свидетеля: Седрик и Поттер, если Седрика не успеют убить. Ты убьешь Петтигрю и Волан-де-Морта. Остаются две проблемы: Волан-де-Морт все равно сможет возродиться. И придется что-то объяснять Поттеру и этому Седрику.

Драко проводит рукой по волосам. Это самая сложная часть, даже сложнее, чем поиск ингредиентов. Ведь тот, другой Драко, который еще тешит себя надеждами стать Пожирателем смерти и служить Лорду, сидит там, на трибуне, и поддерживает Седрика.

— Можно сказать как есть, — наконец выдыхает он. — Сказать, что я из будущего, где Дамблдор мертв, Северус — директор школы, а я решил стать паинькой и убить то, чего так желал. Поттер поймет. Можно оглушить Петтигрю с Лордом, а потом дать Поттеру их убить.

Рудольфус поворачивается к окну спиной и отрицательно качает головой.

— Плохая идея. Ты забываешь, что на запястье у Петтигрю Метка. Он может успеть вызвать Пожирателей, а мы явимся быстро. Пока Поттер будет слушать и соображать, вы упустите время. Тем более что даже если он тебе поверит, то это случится не через две минуты, и не через десять. У тебя два выхода. Убить Поттера и Седрика, и тогда Волан -де-Морт не сможет возродиться никогда. Или оставить обоих в живых, убив Лорда и слугу. Но тогда это лишь временная мера.

Лицо Драко становится алебастрово-белым. Убить Поттера? Джинни никогда на это не пойдет. Убивать мальчика, который выжил? Лорд и Петтигрю — мрази. Но убить двух невиновных человек он не сможет. Особенно Поттера.

— Волан-де-Морт все равно сможет возродиться, — хрипло отвечает он, разглядывая свои пальцы. — У него много врагов. Он может взять плоть любого.

— Неужели? — Рудольфус морщится. — Тогда какого дьявола он выстраивал эту чертову схему, чтобы заполучить Поттера на Турнире? Нет, Драко, только Поттер может его возродить. И только Поттер может его убить. Но у тебя кишка тонка его прикончить, да?

— В отличие от вас с моей теткой! — Драко почти выплевывает ему это в лицо. — Скольких людей вы убили просто так, ради забавы?

— Как эмоционально! — Рудольфус снова придвигает к себе стакан. — Ты забыл про змею. Ты не успеешь убить ее и Петтигрю одновременно. Ты будешь один?

— Со мной будет девушка.

Рудольфус закатывает глаза и опрокидывает в себя новую порцию виски. Оно у него, наверное, уже течет в жилах вместо крови. Фенриру бы не понравилось.

— Не советую. Девушки имеют обыкновение падать в обморок и громко визжать в самые неподходящие моменты.

— Она не из тех, кто падает в обморок. Она как… Беллатриса, только на стороне ангелов. Если они существуют.

— Занятно, — усмехается Рудольфус. — Беллатриса на стороне ангелов. Кажется, вступаешь на мою дорожку?

Драко хочет съязвить, но голову снова пронзают нечеловеческие крики. Волан-де-Морт занимается новой жертвой.

Беллатриса

Она наблюдает за ним, улыбаясь. Все-таки он Блэк, хоть и отрицает это всеми своими лепестками. Он пришел сюда без раздумий, потому что не мог не прийти.

Беллатриса нервно переплетает пальцы. Безрассудный мальчишка! Нельзя вот так заявлять Лорду, что слышишь голоса жертв.

Интересно, откуда у него эта связь с пленниками? Особенно с теми, кого пытают? Беллатриса переводит взгляд на сестру. О, как же она ненавидит ее в это мгновение! Если бы Драко был ее сыном, она бы вышла вслед за ним, и плевать на чужие приказы. Драко — ее кровь. А она сидит и рассматривает обручальное кольцо. Свое Беллатриса давно потеряла и не жалеет.

— Мерлиново отродье! — Лорд задыхается от ярости, понимая, что маггл никогда не слышал про Поттера. — Кто притащил этого червяка?

— Я, господин, — Люциус смотрит на него с ужасом. — Я прошу прощения…

— Круцио!

Лорду плевать на извинения, а прощать он не умеет.

Губы Нарциссы кривятся, и одинокая слеза улиткой ползет по щеке. Нарцисса вообще напоминает улитку, живущую в себе и для себя. Она словно ждет, когда же придет ее время, но ее время не наступает. И розовые кусты в саду превращаются в хворост, а она глубже и глубже прячется в свою раковину. Чтобы твое время наступило — сделай шаг. Нарцисса же каменным изваянием сидит на стуле.

Беллатриса быстро поднимается на ноги.

— Господин, вы устали. Может быть, желаете вина?

На злом лице Лорда проступает ярость. Он редко злится на Беллатрису, но сейчас его раздражает все.

— Северус, убирайся отсюда! — Он указывает пальцем на дверь. — Надеюсь, в следующий раз у тебя будут более ценные сведения! Беллатриса, приведи сюда того полукровку, что посмел дать нам отпор на прошлой неделе…

— Сейчас, господин, — она кланяется и быстро выходит вслед за Снейпом. — Стой!

Снейп опускает руку, не успев коснуться портала — маленьких наручных часов, явно взятых у маггла.

— Ты знал, что Драко слышит голоса? — интересуется она прямо, заглядывая в его глаза. В них ничего нет. Ни одной мысли. Мысли надежно спрятаны за черной пеленой.

— Нет, — Снейп отвечает ей таким же прямолинейным взглядом. — Но я с этим разберусь.

Беллатриса поворачивается на каблуках так быстро, что жесткие волосы ударяют по лицу. Разберется, черта с два! Она в ярости сжимает руки в кулаки, жалея, что не может оставить вмятину на желтоватом лице Снейпа. Разберется! Он ничего не будет делать. А даже если и сделает — Драко ничего ему не расскажет. Драко — сын улитки. И он тоже прячется в своей раковине.

— Ты! — она указывает пальцем с длинным ногтем на сидящего у стены узника. — Протяни руки, я сниму кандалы. И только посмей дернуться!

Узник смотрит на нее исподлобья, и Беллатриса вспоминает, что лично вырвала его язык. Что он может сказать? И она с силой толкает его обратно. Ей нужен кто-то, кто будет истошно кричать.

— Ты! — она тычет пальцем в женщину с короткой стрижкой и кровоподтеками на щеке. — Подними руки!..

В "Дырявом Котле" шумно, но вокруг — одни темные фигуры. Раньше здесь встречались не только волшебники, но и гоблины, и торговцы разным магическим товаром. Теперь торговля разрешена только в Лютном переулке, чтобы Поттер невзначай не обзавелся каким-нибудь темным амулетом. Или чем-нибудь похуже.

— Вишневое пиво и бокал красного вина, — Скитер краем глаза следит за барменом и быстро произносит: — Нет, не этого! Лучшего, из ваших погребов! Я заплачу.

Беллатриса усмехается и убирает руки со стола, освобождая место для бокала холодного пива. Вишневое — ее любимое с юности. Куда лучше любого виски. Вино она терпеть не может. Вино — изящная прихоть изнеженной Нарциссы.

— Все манерничаешь, — говорит она, оглядывая Риту небрежным взглядом.

Скитер расправляет кружевной воротник и одергивает белоснежную рубашку. Она словно белый аист среди темных фигур.

— Нужно уметь красиво жить в любые времена, — воркует Скитер, и Беллатриса понимает, что она хотела сказать «в темные времена», но вовремя спохватилась. — Какая-то ты бледная, милочка. И не говори мне про аристократизм. Ты попросту мало бываешь на свежем воздухе.

Беллатриса пожимает плечами. Ей некогда разгуливать. Ее дело — искать. Она — ищейка.

— Как поживает Рудольфус? — Скитер оглядывается на бармена, нетерпеливо постукивая красными ногтями по столу.

Беллатриса шумно отпивает принесенное пиво. Шипучее и холодное наслаждение.

— Ой, только не говори, что вы с ним сблизились, — Скитер закатывает глаза и жеманно поджимает губы. — Наверное, после Азкабана? Мы с тобой давно не виделись.

Точно. Давно. Целую вечность. Беллатриса делает еще глоток и с интересом смотрит на Риту. Они вместе учились, и, несмотря на всю свою разность, странным образом любили поговорить обо всем.

— Я чего-то хочу, — произносит Беллатриса наконец. — Сама не знаю, чего. Только и думаю, где может прятаться этот чертов мальчишка.

— С Поттером хлопот не оберешься, — Рита зло морщится. — Только представь: поймали меня в банку и держали черт знает сколько времени!

Беллатриса смеется, обнажая ровный ряд желтоватых зубов.

— А где кольцо? — вдруг спрашивает она, указывая на бесстыдно голый безымянный палец Скитер.

— А, это. — Рита рассматривает левую руку. — Да так, разошлись. Мы никогда особо не ладили, ты знаешь.

— Что, Бруствер не разделяет твои взгляды на Дамблдора?

Рита смеется и вертит в пальцах бокал темно-красного вина, похожего на кровь.

— Орал так, что стекла треснули. Или я, или моя работа. А я без работы не могу. Это моя жизнь. Ты и я — мы всегда выполняли свою работу безупречно. Ты и я — мы любим устраивать людям встряску.

— Вот почему ты всегда мне нравилась, несмотря на всю эту… мишуру, — Беллатриса бесцеремонно указывает пальцем на крокодиловую сумочку и ярко-красный жилет в цвет ногтей. — Жаль, ты не на моей стороне.

— Ты же знаешь, от вашего Лорда у меня мурашки по коже, — Скитер передергивает плечами. От нее пахнет тошнотворно сладкими духами. Видимо, только так она и подслащивает свою жизнь. — Я и так вижу его каждый раз, когда натыкаюсь на боггарта.

Беллатриса усмехается. Странным образом им обеим снова есть, о чем поговорить.

— Где ты сейчас живешь?

— Здесь, в комнате наверху. Как оказалось, "Дырявый Котел" сдает жилье.

— У тебя нет денег?

Скитер поправляет очки. Кое-где стразы выпали, и теперь вместо них зияют крохотные дырочки. Рита похожа на начищенный до блеска, но старенький котелок для зелий.

— Я получила неплохой гонорар за Дамблдора, но это было в июле. «Пророк» давно не предлагает написать статью, они стряпают их сами и довольно неуклюже. Перебиваюсь потихоньку.

— Я пришлю тебе денег, — заявляет Беллатриса. — И даже не спорь.

— Ты читала мою книгу? — Рита торопится сменить тему. Она терпеть не может брать деньги просто так. Она до страсти любит их зарабатывать.

— Мельком. — Беллатриса осушает бокал. Шипучее пиво приятно щекочет язык. Как давно она не бывала нигде, кроме осточертевшего поместья! — Прости, но я не верю в этот бред про любовную связь Дамблдора и Поттера.

Скитер заливисто смеется. Щеки у нее розовеют от вина и радости.

— Я сама в это не верю, дорогая. Но нужно же дать повод воображению обывателей, да?

Беллатриса снова пожимает плечами. Какое ей дело до обывателей? Она никогда не жаждала их развлечь. Скорее, раздавить.

— Ты все еще практикуешь анимагию?

Скитер оглядывается по сторонам и шепотом произносит:

— Да. Это главная причина, почему твои милые черные дружки еще меня не сцапали. Слушай, ты какая-то мутная. Как стакан, который плохо помыли.

— Бармен! Огневиски! — Беллатриса поднимает руку, сдавшись. — Пожалуй, ты права. Живу за мутным стеклом, все размылось к чертям. В поместье творится черт знает что. Все стараются угодить господину, но никто не знает, где искать мальчишку. Половина Пожирателей — тупоголовые идиоты. Везде трупы и ярость. А дело не движется. Ненавижу стоять на месте!

И она зло топает ногой по деревянным половицам.

— Да, ты всегда не умела ждать больше, чем секунду, — Рита улыбается. — Помню, как Слизнорт пытался заставить тебя выпить зелье терпения. Ты разнесла его кабинет, а он восхищался твоим темпераментом. По-моему, он был в тебя влюблен.

— Напиши об этом книгу, — скалится Беллатриса. — Между прочим, он сейчас снова в Хогвартсе. Ведет зельеварение у Драко.

— Драко, — Рита прикрывает глаза и улыбается. — Какой милый молодой человек! Сколькими сплетнями он меня снабдил! Как он поживает?

— Отрицает, — Беллатриса вспоминает бледное лицо племянника. — Отрицает всех и себя.

— Пройдет, — Скитер машет рукой. — Я в его годы тоже себя отрицала. А потом поняла, в чем мое призвание. Не всем это дается. Кто-то вечно ищет себя.

Беллатриса опрокидывает в себя стопку огненного виски. Алкоголь будоражит кровь и ударяет в голову. Вот почему она старается держать его подальше.

— Я хочу подобраться к Снейпу, — хрипло произносит она. — Может быть, ты доберешься до Хогвартса и послушаешь, чем он там занимается? Заодно присмотришь за Драко. Хочу узнать, что у него творится.

Скитер смотрит на нее с сомнением. Вокруг глаз у нее проступают тонкие морщинки. И глаза блестят тускло. Возраст берет свое. Однажды они все станут прахом. Пригоршнями праха.

— Пожалуй. Мне все равно нечего делать. И потом, Снейп — темная лошадка, кто знает, вдруг он окажется святошей, а не летучей мышью, за которую себя выдает?

— Святошей? Снейп? — Беллатриса слизывает ползущую по стакану каплю виски.

— Безответная любовь, привязанность к Поттеру, которую он скрывает, — Рита мечтательно закрывает глаза. — Ты не представляешь, что прячут в себе люди.

— Ничего там нет внутри. Только кровь, кишки и дерьмо, — пронзительно заявляет Беллатриса, придвигая к себе вторую стопку.

— Милочка, тебе нужна помощь, — Рита смотрит на нее сочувственно. — Так ты в зверюгу превратишься.

— Мне пора. — Беллатриса залпом осушает стопку и смотрит на часы над барной стойкой. — Пришлю денег. Увидимся, Рита. Может быть. И не забудь про Снейпа, ладно?

Она выходит на улицу и с наслаждением подставляет лицо холодному дождю. "Дырявый Котел" с поддельно блестящей Ритой остается за спиной.

Джинни

В замке так холодно, что не спасают ни теплые жилетки, ни свитера, связанные заботливыми руками матери. И все места у камина заняты с утра. Завтра урок у Трелони, и Джинни собирается всерьез погадать на чаинках. Кто знает, может быть, они не врут? А в субботу можно будет снова прогуляться в Хогсмид и выпить горячего шоколада с ванильным сиропом и апельсиновой цедрой.

Джинни улыбается, не только радуясь горячей воде, согревающей тело, но и предстоящей вылазке. В замке она задыхается.

— Там у этого… метка жжет. — Миртл медленно выползает из крана, заставляя Джинни резко прикрыть грудь рукой. И вдруг вспоминает, что еще никто из мужчин не видел ее обнаженной. Никто. — И опять в моем туалете!

Джинни спешно закрывает воду и тянется за полотенцем, больше не смущаясь Миртл. Глупо стесняться привидения.

— Полчаса уже на полу извивается. У гигантского спрута даже не так хорошо получается, — Миртл то ли хихикает, то ли плачет. Не разберешь.

Джинни судорожно пытается надеть весь ворох одежды одновременно. До чертового туалета еще бежать минут десять, не говоря о том, чтобы делать при этом равнодушное лицо…

В самом начале галереи на третьем этаже Джинни с размаху влетает в Паркинсон и ее подружек. Их четверо, они слизеринцы, и Кэрроу на их стороне. И самое главное: они — женщины. Самые жестокие и мстительные существа. Мужчинам до них далеко.

— Послушай, Паркинсон, — успевает выпалить Джинни, видя, как волосатая рука Булстроуд собирается в кулак, — там Слизнорт требует к себе всех старост.

Учись быть женщиной: лукавой, немножко изворотливой, немного уступающей. Хватит идти напролом, Джинни Уизли. Ты ведь этого хочешь, Драко?

Паркинсон недоверчиво щурит зелено-карие глаза. Упустить месть ради Слизнорта? Месть, которая была бы сейчас так сладка в присутствии подруг… Или выбрать Слизнорта? Он обещал разрешить выходить в Хогсмид лучшим студентам в любое время на неделе. Паркинсон прикусывает губу, потом зло и решительно заявляет:

— Черт с ней. Пошли.

Булстроуд разочарованно выдыхает и грузно топает вслед за подругой.

Иногда добро может опустить на дно, а зло — помочь выплыть. Нет черного. Нет белого.

Малфой уже не извивается на полу. Он сидит неподвижно, прислонившись затылком к мокрому кафелю, сжав зубы. Левая рука его безжизненна.

Джинни мягко опускается рядом и проводит кончиками пальцев по его лицу. Малфой только сильнее сжимает зубы, не открывая глаз. На его сером лице проступают синие жилки.

— Холодно, — шипит он сквозь зубы. — Почему в гостиной так холодно?

Джинни стаскивает с себя пиджак и накрывает Малфоя: ей жарко. От того, что она здесь, от того, что она бежала к этому человеку со всех ног, от того, что она бежала так только к одному человеку: Гарри.

— Больно, — Малфой прижимает левую руку к груди. — Я ничего не знаю, ничего не знаю…

Проклятый безносый урод, когда ты уже… Нет, господин, я ничего не…

Малфой судорожно кашляет, хватаясь за горло. Как часто он проводит вечера на ледяном полу в этом чертовом туалете?

— Драко, — Джинни берет в ладони его лицо. — Драко, его здесь нет. Это я.

— Я тебя не знаю, — губы у него пересохли. — Вали отсюда.

— Знаешь, — возражает она нервно и едва ласково. — Это я, рыжая. Уизли.

Бледная рука с вздувшимися венами слепо ищет ее, находит лицо и осторожно скользит по нему пальцами. Потом зарывается во влажные после душа волосы.

— Цвет нельзя потрогать, — шепчет он.

— Можно, — Джинни подвигается к нему ближе. — Ты же проводишь рукой по зеленой траве, обрываешь белые лепестки маргаритки, плетешь венок из желтых одуванчиков, чувствуешь бархатистость красной розы…

Малфой молча нюхает пальцы, по-прежнему не открывая глаза.

— Крапива. Из всех растений на свете ты пахнешь крапивой. И немножко ирисом.

Джинни пожимает плечами. Подумаешь, пахнет крапивой. Не рубашки же плетет.

— Я помню этот запах, потому что в детстве мы ходили мимо дома одной нищей семьи, — Драко не упустит случая показать, насколько он выше остальных. — Так вот, из их кухни вечно воняло супом из крапивы.

— Наверное, это была наша семья. — Язвит она в ответ.

— Вы что, в Уилтшире живете?

— Куда нам. — Джинни с трудом встает на затекшие ноги, вспоминая суп из детства. Суп не вспоминается. — А ты что, одно мясо с трюфелями видел?

Малфой напряженно молчит. Ясное дело, видел.

— Давай, не ври. — Джинни морщится и разминает ногу. — Телятина, шоколад, и никакого тыквенного сока?

— Люблю тыквенный сок.

— Свезло.

Малфой ерзает на месте, но все еще не открывает глаза. Левая рука снова безжизненно свисает из-под накинутого пиджака.

Джинни стискивает пальцы. Она нужна этому человеку, нужна. Пусть он никогда в этом не признается, пусть он скорее умрет в этом чертовом туалете... Нужна ему. Вот почему он не открывает глаз: глаза выдают. Но… Гарри она нужна не меньше, разве нет? Но у Гарри есть друзья. Рон и Гермиона, и целый факультет. У Малфоя никого нет.

— Ненавижу отца, — Малфой не открывает глаза, он просто глупо улыбается. — Смешно, да?

— За что? — Он сумасшедший, все они сумасшедшие!

Малфой поднимает вверх левую руку, обнажая запястье. Аспидно-черная метка зловеще скалится в темноту.

Джинни наклоняется рассмотреть рисунок, но Малфой резко и зло отдергивает руку. Не удержавшись, Джинни падает на жесткий пол, больно ударяя колени. И только теперь, когда ей тоже больно, Малфой приоткрывает глаза.

— Что с тобой? — тихо спрашивает она.

Он вдруг резко наклоняется к ней, сминая пиджак, и больно стискивает плечо, как будто ей и так боли не хватает. Его глаза оказываются близко, вместе со всем его отчаянием, и Джинни невольно вдыхает его запах. Пахнет апельсинами с карамелью. Неожиданный аромат отчаяния.

Гарри так хотел ее поцеловать, но не мог. Малфой мог — но не поцеловал. И от этого Джинни вдруг становится тепло. От нахлынувшей нежности.

— Ты сейчас горишь для меня. — Малфой отворачивается. — Но однажды ты сгоришь.

— Я перестану быть тебе нужна? — Джинни прислоняется щекой к его плечу.

Драко дрожит. Проклятый, проклятый холод зимы, заставляющих их прижиматься друг другу, хотя в их гостиных ярко пылает камин.

Ее губы так близко, его дыхание так прерывисто — и тишина, мягко толкающая их все ближе, запрокидывающая голову с рыжей копной волос… И внезапно теплые губы в ледяной тишине — на ее губах, молящие, нежные, почти дурманящие… И бьется, бьется диким лебедем ее душа.

Поцелуй — как ответ, поцелуй — как вопрос, поцелуй — как прощение.

— У тебя мандарин есть? — шепотом спрашивает Драко.

— Тебе зачем?

Он осторожно трогает трещинку на ее губе.

— Я раньше ненавидел тебя, цитрусовые и осень. Если теперь я… Может быть, мне и мандарин понравится?

Джинни лезет рукой в карман, не отрывая глаз от лица Драко. Все еще серое, оно словно светится изнутри, и в глазах мелькает не только боль, но надежда. И не только зеленый ее цвет.

Джинни лихорадочно чистит мандарин: ей вдруг хочется, что этот холодный незнакомый человек, чьи губы такие теплые, перестал жить в зиме. Ведь мандарины растут не только в декабре.

Она протягивает ему половинку рукой, липкой от сока. Драко осторожно берет, морщась, несколько секунд пристально рассматривает, словно врага. Потом решительно запихивает в рот. Джинни звонко смеется, наблюдая за каскадом эмоций на его лице. И когда ей уже кажется, что человек так и застрянет в зиме, Драко выдает:

— Больше нет?

— Я в следующий раз еще принесу, — произносит она, усаживаясь рядом с ним на сумку.

— В следующий раз? — настороженно и с надеждой переспрашивает он.

Она смотрит на него несколько долгих мгновений, наполненных серостью и тишиной.

— Кажется, мы решили изменить прошлое? И еще… Я хочу это сказать. Может быть, это неправильно, мне плевать. Но я — скажу. Знаешь, так падают камни со скалы. Безвозвратно… Ты мне нравишься, Драко. Я не знаю, что это за чувство. Я не знаю, что будет завтра. Я только знаю, что ты мне нравишься. И я не собираюсь от этого отказываться.

— А как же Поттер? — тихо интересуется он, уткнувшись взглядом в пол.

Джинни с откровенным безразличием пожимает плечами.

— Я всю свою жизнь пыталась его заполучить. Смотрела на него как на божество какое-то. Но сейчас я понимаю, что это… ненастоящее. Настоящее — это здесь и сейчас.

Драко оглядывает обшарпанный туалет придирчивым взглядом. Ему неприятны слова о том, что она встречалась с Гарри, и он хочет об этом забыть.

— Если мы собираемся тут встречаться, придется привести это место в порядок. Я попробую трансфигурировать мебель из подушки.

— Я принесу свечи и пирожки, стащу с обеда, — Джинни расправляет плечи, и за спиной на мгновение мелькают белые крылья. — Постой, ты настолько хорошо разбираешься в трансфигурации?

Его самодовольная улыбка проступает на лице.

— И в зельях.

— А что мы будем делать со всеми этими чертовыми ингредиентами?

— Мне нравится, когда ты ругаешься.

— Заткнись. Я серьезно.

И снова — ноябрьская обреченность в серых глазах.

— Придется разбираться самим, Уизли. Ты понимаешь, что такое кровь добровольца? И где его искать? Есть еще одна проблема: мне нужно проверять домашние работы и курировать младшекурсников. Я не могу свалить все на Паркинсон.

— Это какое-то колдовство, да? — Джинни обхватывает руками колени. — Сначала нас сталкивают друг с другом, а потом вдруг всплывает Паркинсон и проверка работ.

— Насчет Паркинсон. — В глазах Драко то ли серьезность, то ли насмешка. — Старайся ненавидеть меня более естественно. Она сразу учует подвох.

— Это почему?

— Потому что я ей действительно нужен.

Джинни приподнимает плечи. Как будто ей он не нужен! Что за ерунда?

— Стоило бы ей добиться тебя, и ее интерес сразу бы пропал. Это как у меня с Гарри.

— Не замечал, чтобы у тебя пропадал к нему интерес, — голос Драко звучит напряженно.

— Неужели? Какого черта я тогда здесь сижу? — огрызается Джинни. — И знаешь, не так просто естественно тебя ненавидеть. Я в театральный кружок не ходила. Глаза выдадут любого. Глаза не умеют лгать.

— Значит, Паркинсон не должна видеть твоих глаз, — мрачно произносит Драко, не глядя на нее. — И еще… я ничего не знаю про Поттера или Пожирателей.

Джинни вспыхивает и поднимается на ноги. Из крана медленно капает вода. Капля за каплей. И где-то внизу под замком медленно рождается море.

— Пошел ты… Думаешь, я с тобой связалась ради информации? — И ее глаза чуть не брызжут гневом.

Драко хватает ее за руку. Из-под белоснежного рукава зловеще выглядывает кусок Метки.

— Я не то имел в виду, — быстро произносит он, хотя они оба понимают, что он имел в виду. — Не уходи.

Она сразу обмякает. Сопротивляться — бесполезно.

— Ты ведь сам хотел уйти?

— Да. Но я не хочу.

— Знаешь, что я чувствую, Драко?

Он поднимается на ноги, не выпуская из руки ее руку.

— Мы никогда не сможем быть вместе.

Он нахмуренно смотрит на нее несколько секунд.

— А так уж ли это необходимо — быть вместе до гроба? Ты нужна мне, Уизли. И это все, что я хочу сейчас знать.

Джинни качает головой.

— Мы рискуем всем ради этих встреч, Драко. Мы не можем рисковать друг другом ради ерунды.

— Уверен, что надоем тебе через полгода, — натянуто улыбается он, но в глазах улыбки нет. — Я не умею разговаривать. И вообще я ничего не умею.

— Ты умеешь кучу вещей! — возражает она. — Хотя бы трансфигурировать предметы…

Драко приподнимает манжет, чтобы взглянуть на часы. Джинни сглатывает: золотые. С инициалами внутри. Ее семья на такие за всю жизнь бы не накопила.

— Мне пора, — он выдыхает и привычным ленивым движением головы поправляет упавшие на лоб волосы. Совсем светлые. И глаза — светлые, как небо перед рассветом. — У нас есть какие-то пары вместе?

— Половина расписания. Думала, ты их ненавидишь.

Его губы искривляются в насмешке. И Джинни отчаянно хочется бежать, потому что не менее отчаянно она снова хочет поцеловать эти насмешливые губы.

— Не испытываю наслаждения при виде тупой рожи Долгопупса или Финнигана.

— Где мы найдем ингредиенты? Яд акромантула? Кровь саламандры?

Только когда он выпускает ее руку из своей, она понимает, что они держались за руки.

— После работы в Горбин и Бэнксе у меня остались связи с бывшими клиентами, — Драко придирчиво рассматривает себя в зеркале. Словно не он полчаса назад извивался на полу, как спрут. — Кровь саламандры можно купить, но сделка будет сложной. Неизвестно, что они попросят взамен. Растения можно украсть у Помфри или купить в Хогсмиде. Остается понять, кто такой доброволец и как получить яд паука. Про добровольца я слышал пару идиотских историй, но отказываюсь верить в эту чушь.

— Ты совсем забыл про кельпи.

— А ты не сойдешь за кельпи?

Джинни пунцово краснеет.

— Я не живу в озере.

— Это был… вроде как… своего рода… комплимент, Уизли. — Как же сложно называть ее по имени! — С кельпи будет сложно, пожалуй, сложнее, чем с пауком.

Его бледные губы так близко, что у нее кружится голова. Она не понимает, не хочет понимать, откуда в ней выросло и растет это безумное желание прикасаться к нему, целовать его, вдыхать его запах. И ей кажется — оно было в ней с той самой встречи в совятне, только она не разрешала себе верить этому желанию.

И снова — его губы на ее губах, но уже осознанно, желанно. Он пахнет апельсинами с карамелью, он — странное, еще незнакомое существо, он — здесь, рядом, он привлекает ее к себе, его дыхание касается ее щеки, рта, подбородка…

Колдовство. Он, она, этот вечер, его запах. Колдовство.

— Ты не моя, Уизли, — говорит он перед тем, как уйти.