file#5: День рождения капитана Хикса (джен)

Военврач Юртин откинул занавески своей небольшой выгородки, где он уединялся, чтобы вздремнуть, выпить чаю или поработать с бумагами. Окликнул фельдшера:

— Никифор! Чего стоим?

— Не знаю, вашбродь! До станции ещё не доехали, вокруг тайга одна.

За окном раздались выстрелы. Раненые заволновались, заворочались на нарах.

Юртин быстро накинул на плечи шинель и выскочил в тамбур, а потом, украдкой перекрестившись, приоткрыл дверь вагона и высунулся наружу.

Состав стоял, слегка изгибаясь на повороте. Вдалеке, у паровоза, чернели фигуры нескольких человек. У вагонов с десяток солдат стреляли из винтовок с колена куда-то в сторону тайги.

Он повернулся и посмотрел в хвост поезда. У последнего вагона толпа человек в тридцать поднималась с колен. Люди отряхивали снег, крестились и нахлобучивали на головы шапки.

«Молебен, что ли был? — подумал военврач, удивленный вспышкой религиозного энтузиазма. — Там — стреляют, тут — молятся… Боже, когда же закончится этот бордель? Правду сказал Васильев: «Уж лучше ужасный конец, чем ужас без конца».

— Прекра-а-а-а-тить! — где-то заорал есаул Коврижный, и стрельба утихла.

Вдоль состава несся фельдфебель Новак, придерживая шапку рукой.

— Эй, Новак, постой. Что там случилось? — окликнул его Юртин.

— Пан доктор, не могу знать, я в уборной сидел. — Новак остановился, задрал голову и преданно заглянул доктору в глаза.

— А там что за молебен был?

— Не могу знать. Я как вышел, мне поручик Лотран сразу приказал пойти к паровозу, проведать все и доложить.

Новак замялся, но все же задал мучивший его вопрос:

— Как мой брат, пан доктор?

— Пока без изменений, — покачал головой Юртин.

Брат фельдфебеля Новака, рядовой Иржи Новак, попал в госпитальный вагон ещё вчера. В роте, в аккурат перед погрузкой, возникла драка между солдатами, Иржи в тот час находился в карауле и поэтому полез наводить порядок. Схлопотал пулю из «нагана». Пуля застряла где-то глубоко в груди. Юртин и сам не мог понять, почему ещё этот чех не отдал Богу душу. Лежит уже сутки без сознания, еще не мертв, но уже и не жив. Шансы спасти его даже в клинике равнялись бы почти нулю, а уж в таких условиях и подавно, но пока душа не отошла — оставалось только молиться.

— Плохо с братцем твоим, Новак, — добавил военврач, поджав губы, — Думаю, что не довезем до Иркутска.

И, глядя на несчастное лицо чеха, добавил:

— Приходи прощаться, как освободишься. Я священника позову.

— По ваго-о-о-нам! — раздалась тем временем команда, и солдаты полезли в вагоны, подталкиваемые товарищами в спины и зады. Никто не хотел оставаться дольше в этих глухих местах.

Вскоре поезд, лязгнув буксами, тронулся. Юртин закрыл дверь и вернулся в вагон. После морозного свежего воздуха запах госпитального вагона показался невыносимо тошнотворным. Пахло карболкой, несвежими телами, человеческими испражнениями. Война есть война, будь она неладна. Война сначала пахнет порохом, затем кровью, а в конце — дерьмом.

Поезд набирал ход, вагон покачивало, где-то во сне стонал раненый.

— Никифоров, чаю сделай, — крикнул в проход Юртин и поднял глаза к потолку. Снаружи, по крыше вагона кто-то явно прошел. Кто-то очень тяжелый, грузный. Крыша при каждом шаге немилосердно трещала... Ещё одна загадка, которую, впрочем, разгадывать совсем не хотелось. Есть кому — в голове и хвосте поезда устроены два пулеметных гнезда, в каждом по «Максиму», они позволяли вести огонь по правому, левому флангу и, если потребуется, по врагам на крыше.

Никифоров принес чай в стакане с подстаканником и даже половину пирога с капустой, остаток одного из тех, что они прикупили на вокзале в Ново-Николаевске.

Но ни отведать пирога, ни хлебнуть чаю, Юртину не довелось. Хлопнула дверь тамбура, и некто, ворвавшись в вагон, закричал:

— Внимание! Ня! Я не шучу и шутить не собираюсь. Руки все подняли и держим так, чтобы я их видел!

Это было неожиданно, но за годы войны военврач успел привыкнуть к неожиданностям, поэтому он аккуратно поставил стакан, выхватил из висящей на спинки стула кобуры револьвер и выскочил в коридор.

И совершенно напрасно, так как неизвестный тут же мягко подсек ему ногу, а когда потерявший равновесие Юртин падал на пол, из его руки забрали оружие, после чего, получив болезненный тычок в подмышечную область, он оказался поставленным на ноги, а его же револьвер уже упирался ему в затылок.

— Никто не пострадает, если вы не будете дергаться, господа, — тем временем произнес неизвестный. — Как звать? — обратился он к Юртину, поддержав вопрос тычком ствола.

— Военврач Юртин, Сергей Сергеевич, — не стараясь обернуться, с достоинством ответил Юртин. — Какого черта вам надо?

Конечно, он уже догадался, что происходит. Ни для кого не было секретом, что в двух коричневых заграничной постройки вагонах везут во Владивосток золото для американцев. Лихие люди всегда найдутся, а уж такой куш урвать желающих должно быть немало. Вот только каков план у налетчиков?

— Врач, говоришь? Хм… Стало быть мы — коллеги. Ну, тем лучше. Я не намерен причинять вреда, только пройду через ваш вагон…

Они двинулись, Юртин впереди, налетчик за ним. Тот ловко, словно мастер джиу-джитсу, перехватил руку Юртина так, что и думать о сопротивлении было нечего. Несколько раз затылка коснулось что-то мягкое, из чего Юртин сделал вывод, что пленивший его человек носит густую бороду.

Когда они вошли в отделение к больным, дорогу преградил Никифоров. Налетчик ткнул в его сторону револьвером и потребовал поднять руки вверх. Фельдшер подчинился, но глаза его странно удивленно расширились и он даже отступил на несколько шагов назад, бормоча: «Свят-свят-свят».

Видно, рожа у налетчика настолько зверская, что даже фельдшер, тертый калач, испугался.

Немощные «лежачие» не представляли опасности, и они, не сбиваясь с шага, шли мимо нар с ранеными. Вдруг налетчик чертыхнулся на совершенно незнакомом Юртину языке, вдохнув тяжелый больничный дух, и они тормознули у тяжелораненого чеха, Иржи. Юртину показалось, что хватка бородача ослабла, и тому будто на секунду стало худо. Воспользоваться слабостью?

Военврач не успел принять никакого решения, когда неизвестный вдруг сказал:

— Сергей Сергеич, вы вот этого больного исцелить хотите?

— Что, простите? — не понял Юртин.

— Вот этого мужика хочешь вылечить?! — нетерпеливо повысил голос похититель.

— Я врач, я лечу пациентов! — вспылил в ответ Юртин. — Этот, к сожалению, неизлечим. У него…

— Сквозное ранение легкого и задето сердце, — перебил его налетчик. — Пуля застряла под лопаткой, у медиального края.

— Откуда… откуда вы это знаете? — выдохнул врач.

— Вижу, — коротко пояснил налетчик. — Я могу извлечь пулю, и пациента это не убьет. Обещаю.

Почувствовав, как сомнительно звучит его предложение, он добавил:

— Короче, давайте так, только без дураков. Я помогу вам с этим пациентом, как я вам уже сказал, мы — коллеги, и у меня есть серьезные основания оказать помощь. Условие — вы не стараетесь меня остановить или причинить вред и ничему не удивляетесь. Ну, как?

Юртин чуть помедлил с ответом. Вся ситуация стала казаться ему какой-то неестественной, нереальной. Будто бы не с ним это происходит, а с кем-то другим, а он лишь является зрителем, к которому вдруг обратились артисты со сцены и потребовали ответа, как им играть дальше. К тому же Юртин осознавал, что чех — стопроцентный труп, это было ясно как день. Он как врач нес за пациента ответственность, но именно поэтому был обязан и готов цепляться за любую возможность его спасения. Даже за такое странное предложение, каковое сделал «коллега», ведь сам он умыл руки. Что же собирается делать странный налетчик — было непонятно, но Юртин, так и не найдя достаточно реалистически объяснимого варианта, все же не увидел причин препятствовать. К тому же была надежда, что пока тянется время, налетчиков обнаружат.

— Вы случайно не шутите? Знаете, это было бы неуместно, — холодно ответил он.

— Какие шутки? Просто этот человек меня задерживает. Или я сейчас специально прерву его жизненные функции, или вы дадите мне им заняться.

— Бог с вами! Попробуйте, — дернул плечом Юртин.

— Тогда я сейчас отпущу вас, и уповаю на ваше слово и профессионализм. Мы будем спасать жизнь, поэтому не делайте глупости, и своему подчиненному скажите, чтобы бросил изогнутую железяку и перестал дурить.

— Хорошо, даю слово, что не буду вам мешать, если вы не причините раненому зла. Никифоров! — не поворачивая головы позвал Юртин.

— Я, вашбродь!

— Что там у тебя в руках?

— Кочерга.

— Брось её. Делаем все, что скажет этот господин. Ты понял?!

— Так точно-с.

Хватка «коллеги» ослабла, и доктора отпустили. Юртин, наконец, смог повернуться и рассмотреть своего похитителя. Он увидел стройного господина, одетого в темно-фиолетовый, без единого пятнышка, наряд. Странное одеяние — брюки незаметно, без какого-либо разделения, переходили в куртку, на голове господина был капюшон. Из-под него на Юртина смотрела кошачья морда.

Юртин сначала подумал, что это — искусная маска, почему бы грабителю поезда не скрывать свое лицо? Но когда господин открыл рот и заговорил… военврач с ясностью и очевидностью понял, что это не маска. У господина в фиолетовом была именно кошачья голова. В капюшоне были даже проделаны специальные прорези, из которых торчали звериные уши.

Кот улыбнулся, оскалив в улыбке немалого размера клыки:

— Надеюсь, вас не сильно шокирует мой внешний вид, коллега?

Юртин сглотнул, и выдавил:

— Нет…

«Бред какой-то», — подумал тем временем он.

— Что ж, прекрасно, Сергей Сергеевич. Не будем откладывать, у меня крайне мало времени. Давайте раненого на операционный стол. А пока прикажите принести кипяченой воды, полведра хватит.

— Никифоров, воды, быстро, — приказал Юртин. Он уже стал немного оправляться от шока; дело есть дело. — Как мне вас называть?

— Жакуй, к вашим услугам.

Они подошли к раненому, подкатили каталку. Жакуй взялся за края постели со стороны головы и то же самое со стороны ног сделал Юртин.

— Раз-два, взяли! — скомандовал господин кот, и больной перенесся на каталку. «Силушки господину коту не занимать», — отметил Юртин.

Вскоре чех оказался уже на операционном столе.

— Свет? — спросил Юртин. — Сейчас я карбидный светильник зажгу.

— Не надо, некогда… — Жакуй протянул ему небольшой цилиндр, надавив на его торец. Цилиндрик засветился ярким светом, мягким и не отбрасывающим теней. — На, держи. В глаза только не свети.

Юртин опасливо взял в руки необычный фонарик, который против ожидания оказался на ощупь совершенно холодным.

Жакуй тем временем прикоснулся к одному из браслетов на своей руке. Блестящий браслет словно ожил, превратившись в змейку и скользнул в ладонь, через мгновение обернувшись скальпелем. Юртин зажмурился и потряс головой: что он видел — невероятно!

Господин кот быстро провел инструментом над больным, и все одеяние и окровавленные бинты на теле чеха распались на части. Юртин содрогнулся — наверняка при такой небрежной работе должен остаться порез, но… никаких следов на коже не осталось.

Как раз в это время подошел Никифоров с водой, и Жакуй приказал обмыть грудь раненого, бросив в ведро маленький шарик, который тут же растворился без осадка, не окрасив жидкость.

Пока Никифоров обтирал тело, коточеловек вытащил откуда-то нечто, напоминающее очки, только стекла были у них совершенно непрозрачные, черные, как будто их покрывала сажа. Он поднес очки к глазам, и они неведомо как повисли перед лицом, не касаясь морды кота, без дужек и без каких-либо других приспособлений.

— Быстрее, быстрее, — поторопил Жакуй. — Я ужасно тороплюсь. Нет времени на нормальную анестезию, поэтому блокирую латеральный затылочный комплекс, но возможны судорожные рефлексы. Понадобится ваша помощь, господа.

— Что нужно делать?

— Навалитесь на больного, надо его как следует зафиксировать. Чтобы не дергался.

Никифор и Юртин как могли сильно прижали к столу тело чеха.

— Так, не шевелиться! — приказал Жакуй, скальпель в его руках снова ожил, очередные метаморфозы превратили его в тонкое и трепещущее щупальце, которое Жакуй поднес к ране, и оно, плотоядно изогнувшись, тут же скользнуло внутрь пулевого канала.

Тело раненого напряглось.

— Держать! — прорычал Жакуй.

Ещё несколько секунд он задумчиво замер, видимо, манипулируя щупальцем где-то глубоко в теле оперируемого, а потом аккуратно, потянув рукой, извлек из раны извивающееся щупальце вместе с пулей, которую истончившаяся и разделившаяся на несколько лепестков змейка крепко обхватила и удерживала, будто миниатюрный осьминог.

Жакуй поднес свой необычный инструмент к лицу Юртина, лепестки разжались и окровавленная пуля выпала как раз в ладонь военврачу.

— Все? — только и смог промолвить тот, глядя на свершившееся чудо.

Вдруг Жакуй быстро повернулся к раненому и провел над его грудью раскрытой ладонью:

— Фибрилляция! — пробормотал он. — Все же слишком быстрое извлечение привело…

Он хлопнул ладонями, словно собирался аплодировать, но просто потер одну о другую:

— Руки с тела убрали, быстро! — затем скомандовал Жакуй.

Юртин и Никифоров отдернули руки, а Жакуй, наоборот, положил свои ладони на грудь раненого.

— Раз, два, три… Разряд! — воскликнул он, и тело чеха вдруг дернулось и даже чуть-чуть подпрыгнуло над столом. Прошло несколько секунд, в течение которых человек-кот словно прислушивался.

— Хорошо, хорошо, — наконец, улыбнулся он. — Запустился моторчик-то. Ладно, не будем волноваться. Быстро восстановится.

— Это магия… — пробормотал Юртин.

— Нет, это всего лишь сон, — ответил человек-кот Жакуй, неуловимо что-то сотворив перед лицом военврача, у которого тут же подкосились ноги. Рядом рухнул фельдшер.

* * *

Юртин вздрогнул и открыл глаза. Заснул он на своей неширокой койке, неудобно заснул, вот, даже шея затекла...

Он, кряхтя, поднялся и сел, поправляя сползающую шинель. «Наверное, фельдшер накрыл», — решил Юртин.

На столе стоял уже совершенно холодный чай и лежал кусок пирога. «Человек-кот, операция, пуля… господи, приснится же такое!» — потянувшись, подумал он. Надо было делать обход.

Юртин вышел в коридор и прошел в палату. У печи развалился фельдшер.

— Спишь, Никифоров! — несильно пнул он его в бедро.

— Никак нет, вашбродь! — вскочил тот, спросонья теребя глаза.

Странно, но все больные сейчас тоже спали. В вагоне стояла редкая тишина, если не считать обычных звуков движущегося поезда. Но нет. Кто-то зовет. По-чешски.

Юртин подошел к тяжелораненому чеху. Тот лежал абсолютно нагой и успел уже порядком замерзнуть. Глаза его были открыты.

— Пан доктор, — сказал чех. — Дайте напиться горячего и укройте меня одеялом, ради всех святых великомученников! Я уже скоро околею!

Юртин вытаращился на Иржи Новака и заморгал.

На месте бывшей раны розовел участок молодой и гладкой кожи.