Враг (джен)

«Корускант», — сказал он навигатору.

Все было просто.

Караул сменялся каждый оборот, каждую декаду менялись ведомые. Вейдер не стал брать их из СИБа, взял с улиц: мальчишка-наутоланин с гнездом на голове, тви’лек из стрип-бара, старшая студентка академии искусств…

Шпиона сложно узнать, когда он сам о себе не знает.

«Соберите инквизиторов к моему возвращению».

Камеры, конечно, тоже были; они стояли там еще с первых дней Империи, когда хозяйственникам удалось потушить пожар. Встроились в фундамент, да так и застыли, сливая кадры в инквизицию. Никто там с тех пор не появлялся, не появится и сейчас.

Враг пройдет по другому пути. Через нижние коммуникации — часть их была новой, о них знали разве что юнлинги, да сам Скайуокер, вырывавшийся ночью к своей королеве. Некоторые выходили прямо к барной улице, некоторые оканчивались так далеко, что даже Энакин не нашел, где именно, некоторые шли под купол сената. Был и еще один вход, о котором не знал почти никто: он вел во дворец, на этаж ниже личных палат Палпатина.

Учитель, бывало, забавлялся, спускаясь в джедайские катакомбы. Вейдер не был там с самого дня приказа, да и не желал.

Сейчас все поменялось.

На самом деле, у джедая было лишь два места, куда он мог вернуться, когда все оборачивалось против него и грозило разорвать душу. Первое — рядом с его мастером, а второе — в сердце храма. Были, конечно, сотни других обителей, бесчисленное число анклавов, но его враг был горд. Он не довольствовался бы малым, осознав, как запачкался изнутри. А учителя у него не было.

Быть может, его и правда учил Вос?

Инквизиторы его так и не нашли, да и не слишком пытались. Джедаи и сами не могли понять, вернулся ли он, пал или все-таки сошел с ума. Неудивительным было бы, если бы он имел ученика. Неудивительным, что он этого ученика бросил.

Сегодня… Наконец-то это случилось. Сегодня все станет ясно.

Как только они поднялись с Вейтты, Вейдер лично допрашивал арестантов. За два дня они выдали все: паскудные секреты сослуживцев, нычки с патронами и дурью, похабные песни про него и Палпатина и даже их дурацкого автора, пару баз у соседних звезд, несколько целей группировок, генерала, их покрывавшего, влипнувшего в бантье дерьмо младшего помощника моффа… Когда языки кончились, уже стало ясно, что сколько ни скреби в их головах, доскребешься лишь до мигрени. Даже базы и планы свернулись в тот же миг, когда обстреляли Вейтту. И, конечно, никакого джедая.

Рябой побитый родианец плевался, отбрыкивался и орал, а когда Вейдер пробрался ему в голову, то только и увидел, что глубокий капюшон и скрытое за маской лицо. Таких человек на базе было еще несколько, здешний кислород был непригоден для их дыхания. Родианец не знал парня, но под базой погибла его невеста, и ему уже было плевать, он хотел только отомстить имперцам. Домстился, полоумный.

Когда Вейдер его отпустил, он сопел и пускал слюни как младенец.

Почему-то сейчас вспомнилось его лицо. Как хорошо было бы поймать джедая, показать ему глаза в глаза еще раз, что он творит с людьми. Это было бы приятно, было бы интересно. Редкое удовольствие наблюдать, как внутри таких, как они, разливается бездна отчаяния и понимания, что ситхи тут ни при чем.

Скоро, все будет скоро.

Прошло две декады с тех пор, как они расстались над Вейттой. Достаточно времени, чтобы враг принялся жрать сам себя, и достаточно, чтобы потом долететь. Еще пара дней на то, чтобы осмотреться и подготовиться; пара на то, чтобы решиться.

Конечно, все было вечером. Тогда, когда рабочий день уже окончен, и усталые люди на улицах шатаются по средним уровням, растекаясь вялой толпой по лабиринту сплетенных улиц.

Это был автомеханик; гость прошел сквозь его проулок и исчез в тенях, словно его и не было. При должном знании идти оттуда к центру катакомб не больше сорока минут. Если торопиться — можно поспеть за тридцать. Вейдеру на то, чтобы спуститься из дворца, нужно было лишь четверть часа. Распоряжения инквизиторам и безопасникам закрыть все выходы были уже отданы.

Вейдер сам удивился, когда поймал себя за проверкой костюма. Он чувствовал предвкушение. Сила, как нелепо: готовиться к встрече с джедаем. Словно бы все было впервые, словно он сам когда-то не был тем, чью породу знал как себя самого уже слишком долгие годы.

Он прошелся пальцами по по нагрудной панели. За эти две недели он пересобрал костюм, улучшил автономность, сменил изоляцию и аккумуляторы. Электричество все еще вредило, но уже не так фатально. Особенно, если получится обмануть, сделав вид, что все неизменно. Глупости, конечно: враг дураком не был.

Вейдер впервые за долгое время осмотрел себя в зеркале. Тот, кто разрабатывал дворцовый интерьер, считал, что Император оценит роскошь. Вейдер ничего больше не слышал про этого дизайнера после проекта дворца. Император не любил идиотов.

Было десять минут в запасе. Вейдер не стал тратить ни одной.

Шив как-то делился, что этот путь был не таким, как другие. Чистый, ровный, прямой. Все остальные петляли, как норы джеонозийцев, а этот выстроили уже после того, как пал храм. Идти по нему и в самом деле было приятно. Мягкое освещение концентрировало на цели, выравнивало мысли. Сила звенела здесь, словно много лет спустя мертвые джедаи все еще умирали. Падаван не мог знать, что не найдет здесь покоя. Если бы не провокация, он никогда бы сюда не вернулся.

На много десятков метров под местом, где прежде лежали руины храма, все оставалось нетронутым. Старые залы, где когда-то томились архивы, склепы со вбитым в стены пеплом мертвецов, даже камеры. Ими не пользовались сотни лет, но когда это джедаи хотели помнить историю?

Будь Вейдер джедаем, его призвала бы Сила старых гробниц. Она же нашепчет ему, когда враг появится.

Сидиус любил это место. В сущности, тот же Морабанд: древний, позабытый Коррибан… Вейдер бывал по обе стороны Силы, и он не чувствовал разницы.

Вейдер позволил врагу прийти первым.

Он сидел к нему спиной у постамента, где когда-то стояла статуя. Наверняка сейчас украшала какой-нибудь альков дворца. Он услышал его, когда Вейдер подходил, вздрогнул.

Момент истины.

— Ну вот и свиделись, — в тишине мертвых стен Вейдер едва ли узнавал свой голос. Не привык; с самого первого дня так и не было случая привыкнуть к тому, как вокодер ломает звуки. Среди многоголосицы боя, визга дроида в космосе или на совещаниях этого ведь не слышно.

— Они шепчут мне, что ты убил учителя.

Ее голос был женским. Вейдер не мог понять, нахмурился. Сделал шаг.

Она обернулась, сжала в руках мечи.

Все тело похолодело, словно кровь слили. Он стоял и смотрел, пошевелиться не мог. Ей было не до того, чтобы задумываться, почему он не атакует.

— Расскажи мне, ублюдок, как это было, — ее голос ломался, подбородок безобразно дрожал, руки тряслись. Она плакала.

— Ну, давай, ты меня узнал. Мое лицо было на всех экранах за полгода до того, как ты его убил. Ты знаешь, как его звали. Ты не мог забыть его имя! Никто до сих пор не может!

Она кричала, слезы заволакивали ей взгляд, резали глаза, но Вейдер знал, что стоит ему напасть, и она отразит удар. Она сорвалась первой.

Он содрогнулся, вскинул руку и схватил ее Силой. Поднял над полом, словно в клетку поймал.

Она рвалась. Его дыхание сбивалось, сердце работало на износ; он слышал, как не справляется система. Он не знал, что делать с девчонкой. Впрочем, тут было две стороны.

Он сглотнул, второй рукой он снял с головы шлем. Мог простоять так и тридцать минут, он тренировался. Сила поддержит дыхание.

— Асока, — Вейдер шумно втянул воздух. — Я не убивал твоего мастера.

Она перестала вырываться, застыла в его хватке, как подбитая на охоте нуна, прекратила моргать.

— Я…

— Будь они прокляты, — она зарычала, задергалась, принялась хватать ртом воздух. — Будь все они прокляты!

Он опустил ее. Она упала на каменный пол, расшибла колени, забила под себя ноги.

Она на него не смотрела.

— Плевать тебе на всех. Ты делала это из мести. Мстить не за кого.

Она навзрыд заревела: громко, обхватывая ладонями лицо, царапая щеки.

Впервые он не знал, что делать.

Мертвые джедаи давили. Когда он сюда зашел, он даже на них не отвлекся, машинально забивая осколки их сил по норам. Асока себя не контролировала, выбивала песок из стен, сгущала сам воздух. Он следил за тем, чтобы она себе не навредила.

— Кто?.. — она пробормотала охрипшим голосом. — Что тогда произошло?

— Тебе не важно.

— Ты манипулировал.

Он вздохнул, уронил шлем на пол, опустил руку. Да и это-то тоже было не важно. Она не из-за этого плачет. Была бы она джедайкой — да ведь и не джедайка вовсе.

Она затихла, мазнула его взглядом, бросила мечи и упала на каменную плиту. Из кармана робы выкатилась маска — Вейдер видел такие, они фильтровали яды в воздухе, меняли голос. Она бессильно смотрела в потолок, дышала рвано.

— Кеноби, — дал он ей ответ. Вдруг станет легче. — Ты можешь мстить ему. Где он, я не знаю.

Она завозила головой по полу, всхлипнула, закрыла лицо руками. Давила на глаза основаниями ладоней. Будто могло помочь.

— А вот тебе другая сторона. Мою мать убили тускены, — поделился он. — Я убил их, как зверей.

Асока убрала от лица одну руку, посмотрела на него.

— Не помогло.

Она прикрыла глаза.

С ним это тоже было когда-то. Тогда он потратил год на поиски смысла жизни.

— Месть сладка. Не думай, что я не хочу смерти Оби-Вану. Но жить ради этого незачем.

— И что дальше? — она убрала вторую руку, отбросила ее вбок, смотрела в потолок. Вейдер подошел ближе. — Да и какое оно, дальше-то?

Он бы ответил ей, если б мог.

Он сел на пол рядом с ней, впервые осмелился пройтись по ней глазами. Все еще не верилось. Коснулся ее бока рукой, прошелся по ребрам пальцами. Не вырывалась.

— У меня тогда умерла жена, — пробормотал он первое, что пришло на ум. — А у тебя-то никто не умер.

Она повернула к нему голову, встретилась с ним взглядом. Было в ее взгляде что-то такое, что он узнавал. Словно оттенок былой насмешки.

— Не умер ли?

Он улыбнулся, впервые без маски.

— Я приукрасил.

Она фыркнула, отвернулась.

— Я не врал, когда говорил, что ты — как я. Только тоже…

— Приукрасил, — на этот раз она и вправду усмехнулась.

Он посмеялся вместе с ней. Помолчали.

— Сразу не станет хорошо, — пообещал он.

— Не надо.

Он вздохнул, обхватил ее ладонью под задний лекку, заставил смотреть в глаза. Она была его семьей, он ее любил. После смерти Падме он был не в себе: жалел себя, взращивал мысль, что его обманули, бросили. Потом Палпатин как следует вдарил ему по мозгам, дал в руки меч, вытащил на люди и заставил работать. С тех пор он больше не был один, никогда.

И она одна не будет. Хватит уже, наигралась.

— А потом ты себя найдешь. И своих — тоже.