Дорога наугад (джен)

Дела на Чандриле шли хуже некуда. Война не оставила на этом некогда процветающем мире живого места: за годы противостояния Альянса и Империи он не раз переходил от одной стороны к другой, и каждый такой переход сопровождался ожесточенными сражениями на земле, в воздухе, воде и космосе. Целые города лежали в руинах, а в устоявших яблоку негде было упасть: улицы заполонили беженцы, не захотевшие или не сумевшие вовремя покинуть планету. Ни Империи, ни Альянсу, ни уж тем более местному руководству, сменявшемуся чаще, чем настроение у буйнопомешанного, не было до них дела: наскоро организованные полевые госпитали и ночлежки, редкие эвакуационные рейсы да скудные подачки, именуемые "гуманитарной помощью" — вот и все, на что хватало их заботы о мирном населении.

Не слишком впечатляюще для государства, претендующего на мессианскую роль. Глядя на все это Люк, не очень-то удивлялся, почему многие миры не спешат добровольно сдаваться Империи: Чандриле она пока что не принесла ничего, кроме бомбардировок и экспроприаций на нужды оккупационных войск. Защита и официальная поддержка "Фонда помощи беженцам и жертвам войны" была каплей в море, да и ту выцедили из Сената не без активного — если не сказать, агрессивного, — участия Падме Амидалы и молчаливого содействия ее супруга.

По крайней мере, Люк искренне надеялся, что это содействие было. Не хотелось бы думать, что участие отца в этой войне сводится к одному лишь кровопролитию.

— Говорят, раньше здесь было красиво.

— Ага. Когда-то. До нашего рождения.

Люк утер со лба пот, перемешанный с грязью. Закашлялся, сделав неосторожно глубокий вдох: в нос тут же ударил застоявшийся запах крови, нечистот, медикаментов и вездесущего дыма. Поблизости опять что-то горело: может, пожар занялся сам по себе, может, опять не поделили территорию мародеры, а может — намеренно подожгли бойцы из Чандрилианской освободительной армии. Прежде некоторые из ее частей сражались в войсках Альянса, но теперь, когда его практически вытеснили с планеты, ЧОА полностью перешла на партизанскую борьбу. Империя предпочитала называть ее терроризмом и в кои-то веки была недалека от истины.

— Может, что-то поменяется, когда Империя окончательно здесь закрепится, — с каким-то неубедительным оптимизмом предположил Уоллес. Как и Люк, он прибыл сюда с волонтерским отрядом "Фонда помощи беженцам". Сын моффа и такое же, как Люк, разочарование своего отца, отчего-то решившее, что на войне гораздо важнее помогать людям, а не убивать их. — Не так-то просто наладить жизнь населения, когда каждый метр приходится отвоевывать у Альянса.

Зная императора, Люк бы скорее предположил, что Империя первым делом загонит Альянс подальше во Внешние регионы, вырежет всех оставшихся чандрильских партизан, после чего запустит своих чиновников в опустевшие офисы, а концерн Сиенара — на остановившиеся оборонные заводы. И только потом, может быть, вспомнит о существовании мирного населения... если тому очень повезет.

— Хотелось бы верить.

Скепсис Люка трудно было не заметить. Уоллес хмыкнул в ответ с подчеркнуто равнодушным видом: дескать, посмотрим. Он не хотел этого показывать, но пренебрежительное отношение приятеля к Империи его задевало: сам Уоллес был настолько патриотичен, что даже немного этого стеснялся — как ребенок, упрямо верящий в ангелов несмотря на то, что в его возрасте верить в них уже не положено.

Разговор заглох, исчерпав себя и уступив позиции голоду. У молодых людей оставалось еще немного времени до начала смены, три бутерброда и один ополовиненный термос на двоих. Контраст с роскошью, к которой они оба были привычны с детства, кому-то мог показаться ужасным. Некоторые из их отряда уже уехали домой раньше срока: волонтерская работа была модной забавой среди обеспеченной молодежи, жаждущей острых ощущений, и далеко не все оказывались способны выдержать то, на что подписались. Люк не мог их винить: изо дня в день видеть лишь, горе и страдания — то еще испытание даже для слепого к Силе.

Самому Люку приходилось хуже стократ: истерзанный войной мир выпивал его силы; от смертей, случившихся поблизости, душу будто раздирало в клочья. Оби-Ван предупреждал, что так будет, но знать и прочувствовать на своей шкуре — совсем не одно и то же.

Несмотря ни на что, Люк чувствовал себя на своем месте. Здесь он был нужен. Здесь он мог изменить хоть что-то — пусть в галактическом масштабе это и немного. Меньше всего ему хотелось вернуться обратно в имперскую столицу, к ее наносному блеску, лицемерию и нескончаемой игре в "вырой другому яму и не попади в нее сам". Ничего удивительного, что именно там пришел к власти ситх: император Палпатин скорее олицетворял все отвратительное, что было на Корусанте и Империи в целом, чем являлся источником зла сам по себе.

Если бы не родители с сестрой, Люк давно сбежал бы оттуда. Но мать часто повторяла, что лишь семья удерживает их отца от превращения в чудовище вроде императора, и в этом была абсолютно права.

По крайней мере, с наступлением совершеннолетия у Люка появилась возможность время от времени покидать столицу под различными предлогами. Отцу, кажется, было на это плевать. И хвала Силе.

Уоллес вдруг оживился.

— Смотри-ка! — присвистнул он и указал куда-то вглубь лагеря. — Эти как бы не по твою душу.

Люк едва не застонал от раздражения и досады. Он тоже заметил двух молодых людей в гвардейской униформе — черной, с красным шитьем по вороту. Подручные отца. Вряд ли они наведались сюда, чтобы засвидетельствовать уважение лорда Скайуокера к труженикам благотворительных организаций. Гвардейцы перебросились парой слов с руководительницей миссии, и та небрежно махнула рукой в сторону тента, под которым отдыхали Люк и Уоллес.

"Чего и следовало ожидать".

Бросив Уоллесу, что скоро вернется, Люк сам вышел им навстречу. Завидев его, гвардейцы слаженно, как по команде, кивнули. На этом их лимит вежливости, как подсказывал Люку опыт, обычно исчерпывался.

Так вышло и на этот раз.

— Господин Скайоукер? — старший гвардеец, носивший лейтенантские погоны, окинул его недоверчивым взглядом. Похоже, измотанный парень в рабочей одежде, которую не мешало бы постирать, не слишком вязался в его глазах с образом сына Командующего. — Нам велено сопроводить вас к милорду. У вас четверть часа на сборы.

Люк устало вздохнул. Отец в своем репертуаре: деликатен и обходителен, как приказ База-Дельта-Ноль.

— Вам придется подождать, — сказал Люк, глядя на гвардейцев свысока. Вернее, это он надеялся, что свысока: при его маленьком росте, не иначе как доставшемся от матери, это было не так-то просто. — У меня здесь много работы, и я не намерен бросать ее незавершенной.

— Все уже улажено. Руководство Фонда пришлет вам рекомендации сегодня же вечером.

Люк поморщился. Рекомендации... будто ради них работал. Но спорить бесполезно: его слово против приказа отца значило не больше комариного писка.

— Прекрасно, — только и бросил он, не скрывая раздражения. Хотелось бы добавить несколько слов на хаттезе, но развлекать гвардейцев своей беспомощной злобой? Нет, поводов потешиться над собой Люк давать не собирался.

Пришлось ему вспомнить уроки Оби-Вана и, справившись с эмоциями, направиться обратно к тенту: попрощаться с Уоллесом и еще парой ребят если не навсегда, то на ближайшее время — уж точно.

* * *

Энакину претило пребывание на Чандриле. Этот мир слишком наглядно иллюстрировал излюбленную тактику Империи, из-за которой война растянулась на многие годы: воевать с противником хорошо если в треть силы, дожидаясь, пока тот сам издохнет. Враг подыхать-то подыхал, но агонизировал долго и мучительно, выцарапывая себе лишние годы партизанской войной и набегами в лучших разбойничьих традициях. Империя же, за пару лет окончательно выбив Альянс из Центральных миров и стратегически важных секторов Среднего и Внешнего кольца, с активными боевыми действиями покончила — теперь "героическая борьба вооруженных сил Империи за скорейшее наступление мира" существовала только в репортажах ГолоСети. Пафосных, красивых и воодушевляющих, само собой: патриотический запал народа следовало иногда подогревать.

"Воевать в полную силу слишком затратно, — однажды сказал Сидиус под одобрительные кивки своей свиты из финансовых воротил, богатых промышленников и чинуш. — Мы достигнем куда большего, позволив Альянсу захлебнуться в собственной крови и нищете".

Огромная, прекрасно оснащенная армия. Фантастических размеров и боевой мощи флот. Они могли бы покончить с Альянсом еще лет десять назад, но вместо этого большая часть вооруженных сил без дела болталась в пределах подконтрольных Империи территорий и патрулировала торговые пути. Война свелась к периодическим карательным операциям и прямо-таки издевательским кампаниям, не позволявшим Альянсу поднять голову и хоть как-то поправить дела в дышащей на ладан экономике. Лишь когда тот окончательно лишался сил к сопротивлению и был больше не в состоянии удерживать мир или сектор, Империя снисходила до "победоносной кампании". Попросту добивала умирающего, говоря прямо.

Так случилось и на Чандриле. Не пройдет и стандартных суток, как по ГолоСети раструбят о "знаковой победе" и примутся смаковать героизм имперских военнослужащих и зверства Альянса. Покажут самодовольную рожу гранд-моффа Ардуса Кейна, который с торжественным видом и алчным блеском в глазах расскажет об огромных средствах, щедро выделенных императором на спасение этого многострадального мира. Может, уделят внимание и главам крупных имперских концернов, уже начавшим по дешевке скупать разоренную Чандрилу вместе с ее природными богатствами, оставшимися бесхозными, и людьми, готовыми работать чуть ли не за еду. Про "восстановление экономики" ведь тоже нужно что-то сказать.

Само собой, покажут и Энакина Скайуокера. Галактика должна знать своих героев. А враги императора — лицо того, кто явится по их души, когда его величество соизволит дать отмашку.

Смешно вспомнить: когда-то Энакин верил, что Палпатин действительно хочет что-то изменить в этой галактике. Видимо, не зря император так долго именовал своего ученика "мальчиком".

От мрачных мыслей Энакина отвлек звонок коммуникатора: адъютант сообщил о прибытии Люка. Хотя напрямую его отпрыску ничто не угрожало, на душе у Энакина стало легче: добрались, значит, и без приключений. Дурное предчувствие, мучившее его уже третий день кряду, так и останется лишь смутной тревогой.

На Чандриле могло случиться все, что угодно. Особенно с сыном "императорского палача". Особенно после того, как этот самый палач собственноручно казнил главаря Чандрилианской освободительной армии — мастера-джедая Ксаноса Дотта. Повстанцам слишком полюбился лозунг "террор в ответ на террор", чтобы Энакин был спокоен за своего бестолкового отпрыска.

Эмоции Люка бежали впереди него. За дверью еще не было слышно его шагов, а Энакин уже чувствовал, что сын кипит праведным гневом. В такие моменты Дарт Вейдер жалел, что не взялся за его обучение как следует: такой талант не должен пропадать зря. Но Энакин Скайуокер считал, что лучше уж зарыть в землю талант мальчишки, чем самого мальчишку.

Может быть, после смерти императора они наверстают упущенное. Но ни в коем случае не раньше.

Дверь открылась, и в кабинет влетел Люк. Застыл на месте, с подчеркнутой дотошностью соблюдая протокол. Только вот румянец на щеках и растрепанные светлые вихры портили впечатление.

— Вы хотели меня видеть, командующий? — спросил он, сделав такое ударение на последнем слове, чтобы отец наверняка уловил всю глубину его возмущения.

Энакин добродушно усмехнулся: за делами и разъездами он видел сына так редко, что даже эти кривляния скорее забавляли его, чем злили.

— Если бы не хотел, ты бы сейчас кормил с ложечки бездомных... — Энакин поморщился, — или чем вы там занимаетесь.

Он-то прекрасно знал, чем на самом деле занимается миссия Фонда. Но посвящать в это Люка было бы глупо: ни к чему, да и все равно не поверит.

— Должен же хоть кто-то этим заниматься, — с вызовом бросил Люк, упрямо вскидывая голову. — Раз уж Империя не хочет.

"А все-таки похож, похож", — отметил Энакин довольно. Но лицу пришлось придать суровое выражение.

— Люк, следи за языком. Мне хватает и того, что от Леи приходится постоянно гонять шантрапу из ИСБ. Ты все-таки мой сын, так что веди себя соответственно.

Может быть, Энакин и редко виделся с детьми, но кое-что знал о них наверняка: там, где Лея заартачится и закусит удила, Люк успокоится и постарается свести конфликт на нет. Порой казалось, что все благоразумие, рассчитанное на обоих близнецов, по ошибке досталось ему одному. Вот и сейчас Люк мгновенно убрал с лица это выражение "активиста со взором горящим".

— Знаю, отец, — сказал он уже совершенно спокойно. — Не волнуйся: я не Лея, чтобы говорить такие вещи кому попало. Просто твое отношение... коробит. Этим людям действительно нужна помощь, и мы одни из немногих, кто хоть что-то делает ради них. Зачем тебе понадобилось отзывать меня на Корусант?

По Силе пробежала легкая рябь: возмущение вкупе с отвращением. Люк не любил столицу так же, как и его отец, и примерно по тем же причинам. Именно поэтому Энакин не возражал, когда Люк решил отправиться к хатту под хвост с очередной волонтерской миссией: чем меньше и он, и его сестра будут мозолить глаза императору с его прихлебателями, тем лучше.

Так Энакин считал до тех пор, пока сам не отправился на Чандрилу... и не узнал кое-что интересное о "побочной" цели гуманитарной миссии.

— Оставаться на Чандриле слишком опасно, — уклончиво ответил Энакин. — Если бы повстанцы узнали, чей ты сын, на тебя открыли бы настоящую охоту.

— Может быть, ты волновался бы меньше, если бы не отказался обучать меня Силе.

Люк пытался говорить равнодушно, с сарказмом, но не получилось: застарелая обида помешала. Энакин не мог винить его: прервать обучение, едва начав — хуже, чем не учить вообще. Обиднее, чем заклеймить тупицей и бездарем — тем более, что ни тем, ни другим Люк не был.

Судя по видению, преследовавшему Вейдера на протяжении всего его недолгого наставничества, парень был даже слишком талантлив.

— Люк, я не хочу возвращаться к этому вопросу. Когда-нибудь ты поймешь, что так было нужно.

— Само собой. Ты всегда знаешь, как лучше.

— Да. Именно поэтому вы с сестрой все еще живы.

Люк шумно втянул воздух, от возмущения побледнев сильнее обычного. В детстве он бы кинулся в спор, принялся горячо доказывать отцу его неправоту... к восемнадцати годам это прошло. Сейчас Люк просто бросил на Энакина испепеляющий взгляд и, развернувшись, молча пошел прочь.

— Мы отбываем на Корусант сегодня же вечером, — равнодушно бросил Энакин ему в спину. — Пока приведи себя в порядок, а то на татуинского фермера похож.

Люк пренебрежительно фыркнул в ответ и вышел за дверь. Если бы речь шла о Лее, Энакин поставил бы свой новый замок на Вджуне на то, что в столицу девочка явится все в том же рубище — а может, и что похуже найдет. Насчет Люка он не был уверен.

Зато он был точно уверен, что мальчишка не попадет под шальной снаряд, который через пару часов разнесет лагерь Фонда вместе с беженцами, волонтерами, боевиками Альянса и подтверждениями того, что семейство Наберрие связано с мятежниками.

Если агенты Айсарда и успели что-то разузнать, начальнику они уже ничего не доложат.

* * *

Ящики доставили поздним вечером. Груз медикаментов, количество которых втрое превышало задекларированное руководством Фонда. В потайных отсеках обнаружились боевые стимуляторы, уж точно не имевшие ничего общего с нуждами беженцев.

Руки Уоллеса Брэйта чуть тряслись от волнения, когда он вскрывал один контейнер с контрабандой за другим, снимал содержимое на голокамеру и копировал накладные на инфопланшет. Каждый шорох заставлял юношу вздрагивать и нервно озираться по сторонам: если его увидят здесь, то церемониться не станут. Трупом больше, трупом меньше — Чандрила место опасное, и волонтеры здесь погибали не так уж редко.

На душе было неспокойно и в то же время радостно. Всего один доклад отделял Уоллеса от включения в штат Разведки — а там уж прямая дорога в Академию, на офицерские курсы. И все это без протекции отца!

Уоллес кропотливо запечатал последний контейнер, внутри которого обнаружилась партия мандалорских стимуляторов — самых действенных, но и самых тяжелых среди известных военной науке. Хранение хотя бы одного экземпляра могло привести за решетку, что уж говорить о трех сотнях.

Когда его доклад попадет по назначению, руководству "Фонда помощи беженцам и жертвам войны" и лично госпоже Амидале придется ответить на множество неприятных вопросов. Даже защита лорда Скайуокера здесь не поможет.

"Прости, Люк. Не моя вина, что твоя мать якшается с контрабандистами и мятежниками".

Критически осмотрев склад и поправив на одном из контейнеров сбившийся брезент, Уоллес выскользнул из палатки. Часовой, накачанный снотворным, выводил носом рулады. Лагерь спал; только в нескольких палатках горели огни светильников: летом волонтеры любили посидеть у костра в ночную смену, но с наступлением осени — весьма промозглой и холодной, — перестали выходить на улицу без крайней необходимости. Часовые на кое-как воздвигнутых сторожевых вышках смотрели туда, куда им и положено смотреть, то есть за стены. Поблизости не было ни души.

Уоллес выдохнул с облегчением: вроде все чисто. Оставалось только вернуться в свою палатку и составить отчет, пока соседи спят.

Он не мог знать, что жить ему оставалось считанные минуты. Авиаудар, ответственность за который обе стороны впоследствии будут до хрипоты сваливать друг на друга, не оставит от лагеря беженцев ничего, кроме воронки пугающего диаметра и глубины.