Jenafer

Любимый торт Милы - "Панчо".

В том, что в образе Леонарда "смесь французского с нижегородским", виноваты прототипы: Гилберт Байльшмидт (Пруссия) из Hetalia и Данте из Devil May Cry. Ну, и совсем еще детская манера Милы сочинять истории по принципу "зомби-пират-ниндзя-робот".

Итальянское слово "sole" - "солнце, солнышко" созвучно итальянскому же "soli", обозначающему оторванность и обособленность от людей одного, двоих или группы, нахождение наедине.

UPD: И - самое страшное и неочевидное - эту историю, которая крутилась у меня в голове уже давно, помог нанизать на единую нить образный ряд из флешмоба "Сентябрь эмоциональный" (отсюда, кстати, и второе название).

А кто такой Леонард и что это было - автор не скажет, потому что автор правда не знает сам. Потому что чем бы эта история ни казалась, крипипастой или городской сказкой, психотерапией или фантазией, здесь слишком много правды, чтобы не испугаться (с)

* взмахивает рукой, чуть не падает с любимой бочки им. мсье Копеноля и начинает смеяться в голос * Я сегодня держала в руках "Северус: глубочайшее исследование фигуры". В трех словах, если вежливых... ИМХО, так нельзя.

буквально умерли в один день.
Когда герой (не главный) говорит героине: "В Пекине ждать нечего - поедем в Нанкин, там начнем новую жизнь", а до конца книги десяток страниц, а на дворе 1937 год: О_O >_< -_-

– Мистресс Марнстад, а кем вы были в Англии? – спрашивает маленькая третьекурсница Эгле: в багряной форме она кажется еще меньше, а со «взрослыми» косами еще младше.

Хильда пожимает плечами и звякает ложечкой, размешивая варенье из шишек в чае: кружка принадлежала предшественнику, ложка с кухни, варенье подарили на какой-то странный местный осенний праздник.

– Никем.

Эгле чуть наклоняет голову вбок и щурится: мол, ясно-понятно, ничего, мы попозже еще раз спросим. В Дурмстранге нет «никого». В Дурмстранге есть право на новые документы и смену внешности.

***

Хильде нравится Дурмстранг. Он постоянно сталкивает лицом к лицу с чем-то, ранее незнакомым: люди, язык, погода, одежда, еда и питье, чужая манера колдовать и неуместность собственных манер.

Хильде нравится в Дурмстранге. Нравится не отвечать ни за что, кроме самой себя и занятий по орнаменталистике: у артефакторов – практической, у ликвидаторов – «введения в», у младших курсов – кружка. Слишком мало по сравнению с другими, слишком много для «мистресс», которая до сих пор больше показывает, чем говорит, и сажает кого-то из студентов рядом вместо синхронного переводчика.

Хильда размышляет, нравится ли она Дурмстрангу, пока срезает путь по берегу озера, утопая подошвами в мокрой гальке и надежно спрятав руки в карманы – она уже знает, что расстояние до огромной свинцовой тучи на горизонте весьма обманчиво и что пальцы лучше не студить на влажном ветру.

***

В Дурмстранге у Хильды ничего своего – только рабочие записи, полупустой комод с личными вещами и чемодан под кроватью, который вечно не хватает… чего-то… окончательно разобрать.

И лицо. Не самое красивое. Отражающее возраст без скидок. Зато свое. Впервые за много лет.

(где-то там, в двух часах маггловским самолетом, каждое утро делает себе чужое лицо молодая женщина – старше, чем Хильда, когда та впервые натянула свою личину, но всё-таки младше, чем Хильда сейчас, и для самой Хильды всегда маленькая – могла бы уже признаться всем и жить спокойно, но делает, чтобы оставаться той собой, к которой привыкла за эти годы и к которой привыкли другие)

Хильда ценит возможность быть никем… никем не узнанной под новым именем со своим лицом, хочет она додумать, но ведь она и в самом деле всегда была никем и легко умещалась под «другие», «прочие», «и т.д.» Может, оно и к лучшему.

По своей настоящей судьбе она не могла бы жить так спокойно – строго говоря, вообще не должна была бы жить – но кому бы от этого стало лучше?

***

Рихтер Бертольдсен – это не «своё», это коллега-соотечественник, рука помощи и «ёб твою мать, где были мои мозги, надо было послать, а лучше – превентивно отправить в Хельхейм еще двадцать лет назад».

Про мать, впрочем, лишнее. Рихтер, так же как и Хильда, оставил на причале прошлое, но, в отличие от Хильды, приволок в Дурмстранг себя. Вот он я – можете не любить, бесполезно жаловаться, не выношу тупых вопросов, но не имею ничего против «почитать газеты и дойти своей головой». Вот мои книги и артефакты, вот мои байки из склепа (культурно назовем это кейсами), вот мои любимчики, и даже не скрываю, но всех я одинаково деру в хвост и в гриву, потому что считаю это правильным.

(вот коллега-соотечественница, к которой можно притащиться прямо после ночного международного портала, сесть в ногах кровати и до утра сыпать фразами, постепенно переходя от «если бы не бумаги», «век бы еще не видеть», «просто заодно, чтобы два раза не появляться» к «может, когда-то», «да что уж там, всё кончено», «я знаю: он ничего не скажет, но никогда меня не простит».

– я думаю, что ты их все еще любишь. ты и уехал, чтобы не портить им жизнь, себе нервы, а военные воспоминания мирной рутиной. скажешь, нет?
– как ты от сестры?
– …как свалите уже из моей кровати, мастер бертольдсен, пока о нас не надумали дракл знает что.

есть прошлое – как камни на дне. есть – как не оседающая мутная взвесь)

Поэтому Хильда не удивляется, когда слышит «кого бы оставить на замену – да не на замене, занятий-то не будет, а чтобы проследил за моими чертями», «…а спустит с лестницы – я его пойму, хоть и не от всего сердца…» и «внуки – да, двоюродные, но охренеть же!»

Хильда беззвучно крутит в чашке ложку, а на языке бессонно-раздраженное «ну, наконец-то», по-дружески искреннее «слава тебе Мерлин» и шуточное «привет им от меня».

(в каждой сплетне есть доля сплетни: они несколько раз спали друг с другом и просто вместе. но утопленное на дне памяти мешалось, как галька под матрасом, а не спать вместе было еще более разделяюще, чем поодиночке)

(зато созерцать чужой сад камней на разумном расстоянии оказалось весьма успокоительно. признак взрослости – не портить хорошее отстраненное общение, если близкие отношения вышли… совсем не вышли)

Хильда крутит пальцем у виска, когда слышит вопрос – такой же нелепый, как был бы сейчас «Пойдешь в озере купаться?»

- К кому мне туда?

- К ним! – ко всем упомянутым и перечисленным столько раз, что она их будто видела своими глазами?

- Как кто?

- Как друг! Познакомишься с моими, прощупаешь в целом обстановку, а там, может…

Он очень вовремя останавливается, человек, которого она имела неосторожность считать когда-то другом за фронтиром гражданской войны и гранью добра и зла. Буквально в слове от неиллюзорной перспективы получить чашку горячего чая в лицо – и спасибо, если не вместе, собственно, с чашкой.

– Мар…нстад... прошу прощения, мистресс Марнстад... Хильда. Нельзя всю жизнь спать с чемоданом под кроватью. Думаешь, задвинешь поглубже – и так сойдет? Да дракла с два: не сойдет. И не пройдет.

Хильда вдавливает ногти в скулу и думает, что сбегать от прошлого нужно было одной и не ближе Махотокоро.