ReidaLinn

Всероссийская поэтическая премия имени Андрея Дементьева с этого года включила в свои правила пункт о том, что «в целях сохранения традиционных для российского общества и разделяемых всеми традиционными религиозными конфессиями представлений о браке, семье, материнстве, отцовстве, детстве к участию в Конкурсе не допускаются граждане, сменившие пол». И требует прилагать к присылаемым стихам копию свидетельства о рождении (c)

А каково ваше социальное происхождение? А что делали вы и ваши предки до семнадцатого года?
А нет ли, случайно, среди ваших предков темнокожих, как у Пушкина с Дюма?
А может быть, вы вообще еврей?!

Про неожиданное сходство опыта супруга и читателя.

В браке самое прекрасное то, что не приходится каждый раз начинать с азов. Когда другой человек уже очень давно является самым внимательным и заинтересованным свидетелем нашей внутренней жизни, и у нас с ним за плечами уже сотни тысяч разговоров, он воспринимает какую-нибудь новую мысль такой, как она есть на самом деле, тогда как для других людей любая наша мысль или любое чувство - это айсберг, большая часть которого скрыта под водой. Если бы мы действительно хотели, чтобы другой человек воспринял сказанное во всей полноте, пришлось бы всякий раз начинать с доооооолгой предыстории и с объяснения каких-то базовых понятий, потому что другой человек обладает совсем иным, несхожим с нашим понятийным аппаратом, другим опытом, другими чувствами... Понять какую-нибудь нашу мысль такой, как она есть, способен только человек, который уже понимает нас самих. Разница здесь такая же, как между человеком, который случайно взял книгу с полки в магазине - и тем, кто любит творчество какого-нибудь автора всю свою жизнь и знаком с его книгами и биографией во всех подробностях.

Конечно, люди часто тянутся к новым контактам и знакомствам ради острого восторга первооткрывателя. Мне случалось испытывать эйфорию от внезапного, как удар тока, ощущения, что совершенно незнакомый человек имеет схожий со мной опыт, или незнакомый мне писатель нашел нужные слова для чего-то важного и родного для меня. Этот внезапный восторг от ощущения, что ты встретился с родственной душой - чувство прекрасное. Но тот восторг, в который меня раз за разом приводит _продолжение_ открытия другого человека - не менее яркое, но куда более глубокое переживание. С действительно "нашим" человеком интерес по мере погружения в его внутренний мир растет, а не ослабевает.

Есть очень забавная французская песня "Nathalie" - о том, как во времена Союза француз приезжает в СССР, и там советская девушка Натали рассказывает ему на Красной площади о Великой Октябрьской революции и о Ленине, потом они пьют горячий шоколад в кафе "Пушкин", а потом знакомятся с университетскими друзьями "Натали" и вместе пьют привезенное французом шампанское. Ну и, конечно, оставшись вдвоем, Натали с французом занимаются любовью. В последнем куплете лирический герой мечтает, как Натали приедет в Париж, и там уже он будет ее гидом. Каждый раз, когда слушаю эту песню, представляю дальнейшее развитие событий. Ни в какой Париж Натали, конечно, не приезжает, потому что её наивный любовник ничего не знал про железный занавес и про бдящее око Партии. В Москве у Натали рождается ребенок, и она бьётся с ним одна, окружённая всеобщим осуждением за "аморальную" связь с иностранцем. Француз тем временем удивляется и печалится, что Натали ему не пишет. Много лет спустя, после крушения СССР, их дочь или сын всё-таки приезжает в Париж, находит бывшего молодого и восторженного француза и говорит ему - "вот же ты дураааак..."
Одна моя знакомая французская семья пожилых журналистов ездила в Москву на олимпиаду 80, они потом показывали нам с Соней фотографии Москвы. Абсолютно пустой город, зачищенный от населения, как в Северной Корее. От этих снимков веяло прямо-таки потусторонней жутью. А люди в провинции, через которую ехала из делегация, предлагали им все, что угодно, за их джинсы и другие французские шмотки - готовы были брать прямо с тела.
Поэзия! Не зря всех ностальгия мучает.

Сегодня утром с женой обсуждали Илиаду. Она сказала, что их учительница, Вера Васильевна, чтобы помочь пятиклассникам освоиться с переводом Гнедича, предложила им найти в тексте самые необычные прилагательные и применить их к своим одноклассникам. И что после этого вместо обычных обывательств ещё долго использовали слова типа "дебелокопытный".

Я сказал, что Илиада вообще-то в смысле описания боёв даст с очков вперёд "кровавым" современным играм и кинематографу. То кого-нибудь треснут по лбу так, что у бедняги глаза выпали и упали в пыль ему под ноги, то кого-нибудь "уметили" копьём в задницу, копьё прошло насквозь и проткнуло мочевой пузырь, то тем же копьём человеку вышибло зубы и _разрезало_ язык. Ну а о распоротых животах и "вытекших" наружу внутренностях я уж и не говорю. По современным рейтингам, "школьная" Илиада, мягко говоря, не детское произведение!

Соня сказала, что Илиада - очень увлекательное для детей произведение, если забыть о том, что в ней есть куча скучных и ненужных мест, таких, как знаменитый список кораблей. Я возразил, что список кораблей в электронной книге на телефоне занимает всего две (!) страницы, и что в "Войне и мире" при чтении хочется пропустить куда больше текста.

К тому же, очищение Гомера от "ненужных" мест приводит к ощущению, как будто бы греки десять лет торчали на берегу и осаждали Трою, тогда как на самом деле десять лет они воевали с союзными городами Трои, и только на десятый год подступили к самому городу. Это как с сюжетом о трёхстах спартанцах, который в дурацком современном фильме превратился в битву "300 человек против всей персидской армии". Тогда как на самом деле там всё-таки было 300 спартанских гоплитов и две с половиной тысячи вспомогательных войск.

А потом я обнаружил, что уже шесть утра, и я опаздываю на работу. Так что я выскочил из дома в такой спешке, что Соне пришлось бросать мне ключи с балкона.

Читатели частенько спрашивают о природе отношений между Иремом и Валлариксом. И, если честно, я каждый раз затрудняюсь ответить на этот вопрос кратко.

Как любой писатель, я обычно опираюсь на свой личный опыт. В юности у меня был друг по прозвищу Проконсул. Мы с ним познакомились на популярном тогда сервисе интернет-дневников, и этот человек меня буквально очаровал. Мы были совершенно непохожи, но при этом у нас нашлось много общих интересов. Мы оба писали, и я не припомню случая, когда я волновался бы сильнее, чем в тот раз, когда впервые показал другому человеку то, что я пишу.

Мне было пятнадцать лет, я тогда нигде не выкладывал эти написанные вразнобой отрывки и черновики того, что потом, много лет спустя, стало трилогией "Сталь и золото", и мои персонажи были моей главной, сокровенной тайной. Я наверняка бы не решился с кем-то поделиться этим, если бы не обнаружил, что у моего нового друга есть точно такая же история, которую он сочиняет половину жизни. Точно помню, что, когда я отправлял ему первый отрывок, меня лихорадило - сердце стучало, руки холодели и дрожали. Что бы мы себе не думали, но в нас всегда живёт глубоко скрытое желание хоть с кем-то поделиться сокровенным - и быть принятым и понятым каким-то другим человеком.

Мне повезло. Мы с Проконсулом сразу же увлеклись героями и историями друг друга, и потом ещё долго были друг для друга главным и единственным читателем того, что мы тогда писали. Стоило мне написать какой-нибудь очередной отрывок или новое стихотворение - и я сразу же спешил отправить его Поконсулу. А он в ответ на это присылал свои отрывки и стихи, и мы могли до поздней ночи обсуждать написанное в популярной тогда аське. От этого наши взаимоотношения казались куда более глубокими и важными, чем отношения с моими школьными друзьями.

Вскоре Проконсул предложил встретиться и вместе посетить поэтическую студию в Бауманке - он давно уже был членом этой студии, а я о ней тогда даже не слышал. Факт, что люди собираются, чтобы читать свои стихи, казался мне в мои пятнадцать лет невероятным и почти волшебным. Но, пожалуй, ещё больше меня увлекала мысль о том, чтобы вживую познакомиться с тем человеком, с которым мы каждую ночь засиживались в аське допоздна, чтобы потом идти на занятия с гудящей и кружившейся от недосыпа головой.

На первую встречу с ним я ехал с таким волнением, с каким влюбленные идут на первое свидание. И быстро завязавшаяся между нами дружба тоже казалась скорее платонической влюбленностью, чем обычной дружбой.

Мы много лет были очень близки. Мы вместе поехали в Питер на несколько дней, хотя меня не очень-то хотели отпускать в другой город с почти незнакомым (с точки зрения моих домашних) человеком, особенно если вспомнить, что мы оба были несовершеннолетними. Потом я часто ночевал у Проконсула в Москве, потом мы нередко прогуливали первые пары в университете, чтобы посидеть в своем любимом пабе, выкурить трубку (курить трубку я тоже стал вслед за ним) и поговорить. А сразу после пар снова встречались в чайной при филфаке (проконсул тогда учился на романо-германском отделении в МГУ, а я - там же, на факультете государственного управления). И весь вечер снова проводили вместе.

Самым удивительным в этой глубокой, нежной дружбе было то, что мы, на самом деле, были совершенно разными людьми. Я тогда любил приключения, верховую езду, карате, а потом айкидо. Легко сходился с новыми люди и фехтовал на мечах с пьяными реконструкторами на Болотной площади. Мысль устроить попойку с незнакомыми людьми и спать вповалку где-нибудь на вписке вызвала у меня энтузиазм. А вот Проконсул был интровертом и отчасти снобом, и знакомых подбирал для себя очень тщательно.

Словом, в своей жизненной философии мы совершенно не сходились. Но он был для меня более близким человеком, чем способен быть для кого-то романтический партнёр, хотя никакой чувственности в нашей дружбе не было. Скажем , когда в семнадцать лет я неожиданно для самого себя влюбился до беспамятства, я первым делом написал Проконсулу с счастливым осознанием, что он порадуется за меня.
Я ведь и сам был в курсе всех его переживаний.

А вот любовь и даже некая романтика в той нашей дружбе всё-таки была. Во всяком случае, мы посвящали друг другу стихи, которые вполне способен написать влюбленный человек. И я до сих пор помню наизусть и берегу, как драгоценный дар, стихотворение, которое мне тогда посвятил Проконсул.

Предзимний снег поземкой хочет стать,
В шоссе крутясь среди грузопотока.
Я чист до дна, до волоса, до вздоха,
И нов, как в лес проложенная гать.

Я повторюсь - легко быть сильным. Мне
Все кажется, что жизнь отдал бы - ради
Не новых вихрей на асфальтной глади,
А Вашей радости, в одном и вечном дне.

И слушая московский гул - ведь все же
Жизнь продолжается, ты сам о том просил,
Молюсь о радости, о возвращении сил,
И потому прошу - храни их, сильных, Боже (с)

Вот, думаю, именно эти отношения и стали для меня прообразом дружбы (или больше, чем просто дружбы) между императором и Иремом. Что же касается определений, то надо признать, что в нашем современном языке есть некий значимый пробел между понятиями "дружбы" и "любви", и потому дать точное определение подобным отношениям между людьми, не привнося в нее оттенка страсти, в самом деле затруднительно. Я думаю, что современная культура часто игнорирует тот факт, что грани между дружбой и любовью вообще достаточно пластичны. Любовь точно так же не всегда включает в себя страсть, как эротическое притяжение - чувство любви.

Забавный факт.
После смерти Патрокла Ахиллес быстро нашел виноватого во всех бедах и сказал Агамемнону:

"...Так поступили мы оба, когда, в огорчении нашем,
Гложущей душу враждой воспылали за пленную деву!
О! почто Артемида сей девы стрелой не пронзила
В день, как ее между пленниц избрал я, Лирнесс разоривши"

Так выглядит мужская логика до появления в искусстве феминистской оптики. А потом говорят, что феминизм не нужен. Ведь и так же все нормально!..

Агамемнон, впрочем, почти не отстаёт от Ахиллеса:

Часто о деле мне сем говорили ахейские мужи;
Часто винили меня, но не я, о ахейцы, виновен;
Зевс Эгиох, и Судьба, и бродящая в мраках Эриннис:
Боги мой ум на совете наполнили мрачною смутой.

Среди героев Илиады, в принципе, можно устраивать чемпионат по самому нажористому проявлению внешнего локуса контроля. Претендентов, сами видите, хватает!

Если отбросить шутки в сторону, то теология Гомера, а следом за ним античных трагиков и Энеиды, представляет собой явный парадокс - если судьба сильнее богов, и если каждому смертному назначена та или иная судьба от рождения, значит, боги бессильны для него что-нибудь сделать или вообще как-то вмешаться в происходящее. Из самого сюжета ясно видно, что нельзя вмешаться в жизнь какого-нибудь человека, не изменив при этом если не его судьбу, то судьбы других людей.

Например, когда боги возбуждают какого-то героя, Менелая или Ахиллеса, сражаться более храбро, то предполагается (и даже прямо говорится), что боги уже знают, погибнет ли человек в этой войне или останется в живых. Но, если он будет сражаться более отважно, от его руки погибнет множество других людей, у которых тоже была своя судьба - умереть или остаться в живых.

Может показаться, что боги распоряжаются судьбой смертных только в определенной степени - например, Зевс принимает решение о том, позволить ли Патроклу совершить больше подвигов - или же сделать так, чтобы он умер сразу же после того, как отразит троянцев от ахейских кораблей. Но это кажется логичным только до тех пор, пока мы смотрим только на Патрокла. Когда вспоминаешь, что при этом неизбежно изменяется судьба других героев, то такая философия тут же теряет смысл.

Единственный приемлемый вариант - это что существует заранее определенное количество людей, которые должны погибнуть под стенами Трои, но возможны разные комбинации касательно того, кто, кого и в какой момент убьет. Но и это тоже не вписывается в сюжет - потому что у Ахиллеса, как и у нескольких других персонажей, упомянутых Гомером, было сразу две возможные судьбы - либо бесславно умереть у себя дома после долгой жизни, либо героически погибнуть на войне за Трою. И тогда не вполне понятно, откуда идея, что судьбы невозможно избежать и она сильнее самих богов, если обычный человеческий выбор - причем осведомлённый выбор! - определяет его судьбу.

Другой момент - Ахилл просит у Зевса, чтобы Патрокл отразил троянцев от судов и вернулся к нему живым. И Гомер замечает, что первое ему Зевс дал по его молитве, а второго не дал. Но на самом деле получается, что Зевс не мог ему этого дать, и не совсем понятно даже, зачем у него просить. Остаётся только предположить, что, хоть Патроклу суждено погибнуть под стенами Трои, то это не обязательно должно случиться именно сегодня, и у Зевса остаётся власть исполнить просьбу Ахиллеса, поэтому и есть смысл о чем-то просить. Хотя легко утратить всякую мотивацию вмешиваться в дела смертных, которые и так-то все умрут, а тут ещё и речь идёт о каких-то совершенно смехотворных величинах - месяцах, днях или даже часах их скоротечной жизни.

Часом раньше, часом позже - не все ли равно?..

Но греческие боги, как и сами древние герои, обладают совершенно юношеской страстью к жизни, и для них эти часы и мелкие детали, как ни странно, имеют огромное значение. И вот это, пожалуй, очень интересно и заслуживает рефлексии.

Мы привыкли думать, что сверхчеловеческая сущность, которая живёт если не вечно, то, по крайней мере, уже очень, очень долго, должна чувствовать определенную усталость, равнодушие и безразличие по отношению к людским делам, в стиле - "ничто же не ново под солнцем, все есть суета сует и всяческая суета". Но в действительности, может быть, логичнее предположить, что боги, в отличие от людей, как раз не устают, ни физически, ни ментально, и их жажда жизни всегда остаётся пылкой, как у людей в самой ранней юности и в состоянии переизбытка сил.

В ленте в соцсетях один из друзей спрашивал у беженцев и релокантов, как именно они выбирали новую страну, совпало ли их представление о новом месте с ожидавшей их реальностью, и чувствуют ли они себя по итогам более счастливыми, чем до отъезда.

Что касается меня, я Францию не выбирал, это с тем же успехом могла быть любая европейская страна. Готовых ожиданий от новой страны у меня не было - до этого я никогда не покидал Россию с Украиной, даже как турист.

Единственной моей ошибкой было полагать, что меня ждёт прекрасный климат - мол, раз я буду жить значительно южнее, чем в России, то с простудами удастся попрощаться (на деле это, увы, не так). Но во всем остальном - да, здесь я чувствую себя гораздо более счастливым, чем в России.

В целом, полагаю, если речь идёт о вынужденном отъезде, а не о желании просто пожить в другой стране, то мотивация покинуть "родину" должна быть очень сильной, чтобы однозначно перевесить расставание со всем, что было тебе дорого. Я при отъезде думал, что лучше умру от холода на улице под мостом, чем соглашусь остаться в собственной квартире в Москве, потому что в России нормальному и уважающему себя человеку остаётся либо сесть в тюрьму, либо свихнуться, либо стать профессиональным революционером и убийцей. И поэтому все, что угодно, лучше, чем жизнь в эпицентре торжествующего зла.

Поэтому во Франции я очень счастлив - и всегда был очень счастлив, даже когда было максимально трудно. Но для человека, который в принципе готов приспособиться к жизни на родине, _какой бы она ни была_, трудности адаптации на новом месте могут оказаться значительно более тяжёлым испытанием, чем для того, кто уезжает с мыслью - все, что угодно, но только не жить больше в этом аду.

Вот народ временами спорит, этично ли сочинять фанфики про реальных людей. Но иногда это происходит само собой.

На днях я читал на ночь переписку Льюиса, а потом лег спать. И мне приснился сон, в котором Льюис познакомился в Оксфорде с молодой, умной и образованной женщиной. У них нашлась масса общих литературных интересов, и дело закончилось помолвкой. К несчастью, в прошлом эта женщина состояла в отношениях с молодым, нарциссичным и блестящим парнем типа "денди", который вконец ее измучил. Он привык быть в центре внимания, очень ценил, что такая добрая и талантливая девушка искренне его любит, но не собирался себя ничем связывать, поэтому играл с ней в игру "один шаг вперёд и два назад", пока она совершенно не разочаровалась в этих отношениях.

И тут он узнает, что безнадежно влюбленная в него женщина собирается выйти за какого-то неказистого оксфордского преподавателя, которому уже под пятьдесят! Вне себя от возмущения, он является к ней и говорит - да ты это все мне назло, да ты его не любишь, он же старый, некрасивый и занудный!

Женщина на это говорит - ты ничего не понимаешь, я его люблю, оставь уже меня в покое. Но, конечно, денди ей ничуть не верит. Он умудряется добиться приглашения на многолюдную встречу, где должны быть Льюис и его невеста, думая, что, видя его - молодого, красивого и блестящего, рядом с профессором, его бывшая возлюбленная пожалеет о своем решении. План не работает, потому что Льюис и его невеста спокойно общаются друг с другом, а на него красивого даже не смотрят. Крайне возмущенный этим, наш нарцисс решает сам завязать разговор с "унылым преподавателем" и выставить его в глупом свете, и начинает задирать Льюиса и бомбардировать его вопросами о его работе, его книгах и его убеждениях.

Льюис начинает вполне серьезно ему отвечать, увлекается, и в итоге произносит страстный монолог о литературе, назначении искусства и религии. Все гости отвлекаются от своих разговоров, и дело кончается тем, что все собираются вокруг Льюиса и с большим интересом его слушают. Но хуже всего для нарцисса то, что он не только не добился своей цели и не выставил противника в дурацком свете, но и сам проникся тем, что слышит, осознал, что этот немолодой и некрасивый человек гораздо лучше его самого, и что его невеста, несомненно, любит его совершенно искренне. Более того, до него, наконец, дошло, что с Льюисом этой женщине хорошо, а он, бывший ее возлюбленный, все время думал только о себе и мучил ее своим эгоизмом.

В общем, у денди случается глубокое моральное потрясение, и в целом оно идёт ему на пользу, но, будучи инфантилом и нарциссом, он не может реагировать, как взрослый человек, а совершает подростковый и довольно истерический поступок - уезжает за границу, "чтобы не мешать чужой любви" (хотя он и не мог ей помешать). Там, за границей, ему становится ну очень жалко самого себя, и он совершает ещё более глупый и подростковый поступок - решает "умереть" и начать новую жизнь под новым именем. Но о его инсценированном самоубийстве пишут в газетах, и невеста Льюиса, потрясенная его смертью (потому что этот человек когда-то был ей дорог), просит Льюиса отложить свадьбу. Льюис относится с пониманием и тоже искренне скорбит.

Узнав о том, к чему привели его глупые поступки, инфантил преисполняется раскаяния и решает, что нужно "воскреснуть" и все объяснить. С чем и является в Оксфорд. Но из-за его прежних поступков невеста Льюиса и он сам решают, что это была такая злая шутка с целью сорвать их помолвку, и вместо радости испытывают закономерное негодование. Льюис, который всегда был очень мирным и спокойным человеком, на сей раз выходит из себя и говорит, что низко так издеваться над женщиной, что молодой человек совсем охренел, и бьёт его по лицу. Но драки не случается, потому что инфантил, который к этому моменту уже сам далеко не в восторге от себя, получив пощёчину, совершенно расклеился и стал рыдать. В итоге все поняли, что вообще-то он не пытался никому подгадить, а просто повел себя, как идиот, и все, наконец, помирились.

И тут мог бы быть обычный хэппи энд, но за некоторое время до этого в окрестностях Килнса упал метеорит, и один учёный из Оксфорда сошел с ума и был помещен в азиль в связи с тем, что начал говорить про угрозу со стороны инопланетных растений, якобы способных захватить весь мир. Льюис с денди-идиотом совершенно случайно узнают, что это было вовсе не безумие, и что метеорит действительно принес с собой инопланетную пыльцу, которая постепенно породила целую сеть растений, успешно маскирующихся под земную растительность, но имеющую общий нервный узел. И когда эта система окончательно созреет, она начнет жрать людей. Счёт идёт уже даже не на дни, а на часы, так что они вдвоем отправляются на самоубийственную миссию, надеясь выжечь "мозг" инопланетного захватчика напалмом, прямо как Фродо и Сэм у Толкиена, но перед этим - оба страшно серьезные, бледные и смурные - объявляют совершенно обалдевшей женщине, что ее свадьба с Льюисом, наверное, не состоится, потому что "мы не можем объяснить, но вряд ли мы ещё когда-нибудь увидимся". Как она в тот момент их не убила (да, обоих) было непонятно даже мне. Впрочем, я в данном случае - просто сновидец и как таковой сюжетом не распоряжался.

Я проснулся в тот момент, когда они спускались в логово инопланетного захватчика, так что не знаю, чем все кончилось. Надеюсь, что все кончилось благополучно. Это ведь, в конце концов, мой сон.

В детстве мама легко подхватывала любую мою фантазию. Я мог рассказывать что-нибудь очевидно вымышленное, и ее это совершенно не смущало - как и меня самого. Мы оба понимали, что это игра и "понарошку". Поэтому мои игрушки, а потом моя собака-такса "разговаривали", часто маминым голосом, и мама сама тоже разговаривала с ними.

Никогда не думал, что это пригодится мне во взрослой жизни, но в итоге это пригодилось мне больше многих знаний, полученных в школе. Когда наши резиденты - люди уже взрослые, но из-за своей ментальной инвалидности оставшиеся во многом детьми, начинают что-нибудь выдумывать и на ходу во что-нибудь играть, я часто вижу, что моих коллег это сбивает с толку. Резидент изображает динозавра - "не бегай, не кричи!" (а он и не кричит, он _рычит_), другой рассказывает, что его плюшевая собака может утащить сосиски или наггетсы с тарелок - полное замешательство. Меня это совершенно не смущает. Я просто говорю - "эй, динозавр, иди сюда и не рычи, ты такой страшный, что можешь напугать прохожих". Или - "о, спасибо, что сказал, я буду приглядывать за своей тарелкой сегодня за ужином". И все довольны.

Иногда резиденты начинают, с точки зрения моих коллег, обманывать - то есть рассказывать, как до диспансера они работали в ресторане, выступали на сцене под гитару, воспитывали детей. Коллеги тут же возвращают их к реальности - нет, это же неправда, ничего такого не было. А мне кажется очевидным, что они не врут, они играют. Например, рассказ о ресторане приходится на момент, когда резидент под нашим присмотром что-нибудь готовит. И мне кажется вполне естественным отреагировать иначе - "а что тебе больше всего нравилось готовить в твоём ресторане, мясо или овощи? Какие у тебя секретные рецепты?". Или - "а что любит делать твоя "дочь", она рисует, любит танцы или куклы?". По-моему, разница между делирием и детскими фантазиями совершенно очевидна - и для того, кто фантазирует, и для того, кто находится рядом. И считать, что, если человек - ментальный инвалид, ему опасно фантазировать или играть во что-нибудь, поскольку он якобы перестанет понимать, где правда, а где вымысел, абсурдно. Я, во всяком случае, ни разу не видел, чтобы из подобных игр с резидентами вышло что-то плохое. И мне нравится в этом участвовать.

Нужно просто следить, чтобы игра не приняла мрачный оборот, и фантазии не коснулись каких-то болезненных сюжетов - смерти, травм, обид и нападений, потому что здесь сознание нашего резидента легко может соскользнуть в какие-то реальные эмоции. Поэтому, если резидентка рассказывает о своей вымышленной подруге и о том, как они вместе развлекаются, я охотно подыгрываю, а если беседа начинает вращаться вокруг того, что эта вымышленная подруга что-то из ее вещей украла или поломала, просто перевожу разговор на что-нибудь другое. Зачастую - на какую-нибудь другую фантазию, вроде того, что у нее будто бы есть электрогитара и спортивный гоночный велосипед. И никаких проблем у нас не возникает.

Результат очень приятный - например, во время собраний, когда группа обсуждает свои планы на день и делится своим настроением, несколько резидентов говорят - "я доволен, что сегодня с нами Рэйда!". И я тоже доволен. Приятно быть для кого-то не менее важным событием, чем кубок Франции по футболу!.. И всего-то только потому, что я способен воспринять их игры и фантазии, как что-то позитивное и ценное.

Все, наверное, помнят историю о Тиберии и Гае Гракхах, которые пытались защищать римский народ от угнетающей их римской олигархии и были за это убиты. Но в этой истории прекраснее всего детали.

Сначала был убит Тиберий, который был на девять лет старше своего брата и раньше достиг возраста, в котором можно было добиваться выборных должностей. Потом Гай, в свою очередь, стал народным трибуном. Он боролся за раздел общественной земли между бедняками, за то, чтобы римские солдаты обеспечивались одеждой за счёт казны, без вычета из жалованья, за то, чтобы на военную службу нельзя было призывать юношей младше семнадцати лет, а также за предоставление прав римского гражданам всем латинянам, а не только римлянам. Кроме того, он хотел провести судебную реформу, потому что до этого судебная власть полностью находилась в руках сената и зависела от произвола олигархии. Народ оказывал Гаю такую же поддержку, как когда-то его брату, тоже требовавшему раздела земли, и своей поддержкой побуждал его бороться дальше, так что Рим оказался на грани гражданской войны. Ради интересов бедняков, которые, по сути, никак не касались его самого, Гай вслед за братом поставил себя в оппозицию сенату, подвергая свою жизнь страшной опасности.

И вот, в день решающего столкновения, когда Гай оторвал от себя и оставил дома убитую горем жену, прекрасно понимавшую, что она провожает любимого мужа на смерть (Плутарх приводит сказанную ею речь - редчайший в его книге пример внимания к словам и чувствам женщин), и с ней своего ребенка, Гай оказался предан и покинут теми самыми людьми, ради которых его брат, а теперь и он сам, пожертвовали своей жизнью.

Вот что пишет об этом Плутарх:

"преклонив пред богиней [Дианой] колено и простерши к ней руки, Гай проклял римский народ, моля, чтобы в возмездие за свою измену и черную неблагодарность он остался рабом навеки. Ибо громадное большинство народа открыто переметнулось на сторону врагов Гракха, едва только через глашатаев было обещано помилование"

Двое друзей не дали Гаю там же, на месте, покончить с собой и уговаривали его бежать. Плутарх:

"точно на состязаниях, все [находившиеся там же граждане] призывали их бежать скорее, но заступиться за Гая не пожелал никто, и даже коня никто ему не дал, как он ни просил, — враги были уже совсем рядом. Тем не менее он успел добраться до маленькой рощицы, посвященной Фуриям, и там Филократ убил сначала его, а потом себя. Некоторые, правда, пишут, что обоих враги захватили живыми, но раб обнимал господина так крепко, что оказалось невозможным нанести смертельный удар второму, пока под бесчисленными ударами не умер первый.

Голову Гая, как передают, какой-то человек отрубил и понес к консулу, но друг Опимия, некий Септумулей, отнял у него эту добычу, ибо в начале битвы глашатаи объявили: кто принесет головы Гая и Фульвия, получит столько золота, сколько потянет каждая каждая из голов. Воткнув голову на копье, Септумулей явился к Опимию, и когда ее положили на весы, весы показали семнадцать фунтов и две трети. Дело в том, что Септумулей и тут повел себя как подлый обманщик — он вытащил мозг и залил череп свинцом. А те, кто принес голову Фульвия, были люди совсем безвестные и не получили ничего. Тела обоих, так же как и всех прочих убитых (а их было три тысячи), бросили в реку, имущество передали в казну. Женам запретили оплакивать своих мужей, а у Лицинии, супруги Гая, даже отобрали приданое" (с)

Ничто же не ново под солнцем. Все повторяется - и общее отношение людей к борцам за справедливость, которые, не щадя себя, пытаются отстаивать общие интересы, и даже история посмертных надругательств.

Прочёл сегодня повесть "Торквемада", ее автор - Говард Мелвин Фаст.

ГГ, испанский дворянин, много лет дружит с Торквемадой. Даже когда тот уже становится инквизитором и начинает внушать всем остальным людям только ужас, ГГ как-то удается абстрагироваться от мрачной реальности и видеть в страшном инквизиторе своего друга Томаса, с которым они знакомы полжизни, который крестил его дочь и который в отношениях с ГГ и во время своих визитов в его дом ведёт себя совсем обычно - обаятельный, приветливый и даже добрый человек, нисколько не похожий на кого-нибудь, кто может присутствовать на пытках и отправлять людей на костёр.

Благодаря этой раздвоенности собственного восприятия и отделения "моего друга Томаса" от "инквизитора Томаса Торквемады" главному герою очень долго удается избегать конфликта с окружающей его реальностью. Но в конце концов ГГ начинает осознавать, в какой кошмар скатывается его страна благодаря инквизиции, и начинает смотреть на старого друга по-другому - как на человека, чьи дела и планы угрожают жизни не только каких-то там абстрактных и безликих еретиков, но и хороших, ни в чем не повинных людей, которых ГГ знает лично. А потом уже и ему самому. В конце концов крепкая дружба оборачивается страшной враждой, а сам ГГ оказывается в пыточной камере.

В одной из сцен герой с горечью замечает, что все его муки - наказание за его самоослепление. Он видел, что его страна гибнет, что она отравлена удушливым страхом и доносами, что власть и церковь в ней объединились в общем ложном благочестии - в конечном счёте, ради золота. Ради того, чтобы под вымышленными предлогами отобрать у сотен тысяч людей их имущество. ГГ все это видел - и не видел, загонял это мрачное знание в какой-то дальний уголок своего мозга и предпочитал при этом жить обычной жизнью, притворяясь, что ничего особенного с его страной и с ним самим не происходит. И, конечно, начал прозревать только тогда, когда бездна, поглощавшая других, разверзлась уже перед ним и дохнула ему в лицо.

Местами упрощённое и скорее романтическое, чем реалистическое изображение быта и характеров (примерно в том же стиле, что главы о Страдивари в горячо любимой мной книге братьев Вайнеров "Визит к минотавру"), но именно благодаря этому сознательному упрощению - цельное и страстное художественное высказывание.

Очень сильное и грустное - и бесконечно актуальное произведение.

Мой друг сейчас сидел в российском вузе на "конференции" под названием "Формирование многополярного мира: вызовы и перспективы" и написал мне о том, какое это все позорище и скука. Я ответил, что на тему конференции уже однажды сделали исчерпывающий доклад Эрдман и Масс.

"В одном термометре вдруг захотела ртуть
Достигнуть сорока во что бы то ни стало.
И в сей возможности не усумнясь нимало,
Пустилась в путь.

— Энтузиазм большая сила! —
Вскричала ртуть и стала лезть.
Но ничего не выходило:
Всё тридцать шесть и тридцать шесть.
— Ура! Вперед! На карте честь!.. —
Она кричит и лезет вон из шкуры, —
Всё тридцать шесть!

А что ж, друзья, и в жизни есть
Такого рода «реомюры»:
Кричат: — Вперед!
Кричат: — Ура!
А не выходит ни хера" (с)

Их же, мое любимое:

"Однажды ГПУ пришло к Эзопу
И взяло старика за ж*пу.
А вывод ясен:
Не надо басен" (с)

У меня тут шлемоблещущий Гектор, иными словами - я читаю "Илиаду". Мои личные симпатии за это время успели перемениться уже трижды. В детстве я сочувствовал ахейцам - по наивной логике "раз автор на их стороне, значит, они хорошие". Потом, когда я читал пьесы Еврипида, я проникся глубоким сочувствием к троянцам, а ахейцы, и в особенности Одиссей, начали выглядеть в моих глазах законченными м*даками.

Один (Агамемнон) обманул свою жену и заставил привести в лагерь дочь, чтобы ее убить. Другой (Менелай) решил половину Греции оторвать от домашних очагов и уничтожить целый город, потому что его бросила жена, сбежавшая с любовником. Заметим в скобках, что жену никто не спрашивал, хочет ли она выходить за Менелая, а до этого, ещё в раннем детстве, ее уже похищал Тесей, решивший на ней, семилетней девочке, жениться в свои оверпятьдесят. Не жизнь, а сказка! Ну и Одиссей, конечно, просто чемпион м*дачества - соратники хотят пощадить маленького сына Гектора, но Одиссей не дремлет и требует сбросить младенца со стены. А то он вырастет и решит отомстить за своего отца и мать, которую держат в рабстве и насилуют.

Все это, безусловно, верно, но сейчас я думаю, что Гектор и его соратники в принципе воевали не в ту сторону.
Помните тот момент, когда Парис, не вынеся упрёков Гектора, заявляет - я хочу устроить поединок с Менелаем, и пусть победитель получает и Елену, и сокровища, а наши народы заключат мир.
Заметим в скобках о сокровищах - Парис не только женщину с собой увез, что было бы понятно и простительно, учитывая, что Елену о согласии на брак с Менелаем никто не спрашивал. То, что Елена захотела убежать от мужа с любящим, красивым, молодым Парисом, было бы понятно, хотя и в этом Парис не чист - он одурманил женщину с помощью Афродиты, и свободы выбора у Елены все так же не было, если, конечно, не считать богов простой метафорой, а у Гомера они явно не метафора. Но и помимо этого, Парис банальный вор - он воспользовался чужим гостеприимством, чтобы вынести из хозяйского дома все, что нашел ценного. Он украл царские сокровища вместе с Еленой, и на этом неприятном месте его биографии потом никто старался не заострять внимания - уж очень получалось некрасиво.

Так вот, Парис предлагает решить вопрос поединком (что, действительно, куда разумнее, чем вражда двух народов из-за частного дела), Менелай охотно соглашается, и оба народа торжественно клянутся уважать итог суда и в любом случае соблюсти договор и заключить мир. Казалось бы, что теперь, вне зависимости от исхода поединка, война в любом случае закончена, а Троя уже спасена. Но нет! Как бы не так!

Конечно, не вина Париса в том, что Афродита так его любила, что, уже побежденного, спасла от смерти и, похитив с поля боя, унесла назад к Елене, в теплую и безопасную кроватку. Афродита и есть Афродита, что с нее возьмёшь. Но вот Парис, который после этого _внезапно_ передумал исполнять все свои обещания и решил сделать вид, что он вообще ничего такого никогда не обещал...! Это притом, что даже Елене такой его поступок внушает отвращение, и она просит у Париса вернуть ее Менелаю - у него, мол, хотя бы есть честь, а у тебя... Но нет. Парису на мнение Елены в этот момент точно так же наплевать, как в тот момент, когда он, не советуясь с ней, обещал выдать ее мужу, если проиграет поединок.

Ну, с Парисом все ясно. Он себялюбивый, инфантильный, легкомысленный болван, который убежден, что ему, любимцу Афродиты, все и всегда сойдёт с рук, и ему никогда не придется отвечать за свои слова и поступки, что бы он ни натворил. Но как же Гектор?! Он, в отличии от Париса, понимал, насколько все серьезно, и он знал, что мир с ахейцами - это спасение для Трои (да и для ахейцев, скажем в скобках, тоже). У него за городскими стенами любимая жена, маленький сын, старуха мать...

И вот теперь, когда все так замечательно устроилось, и вам осталось только вернуть Менелаю жену и украденные у него сокровища, именно в этот момент Гектору не хватает твёрдости сказать Парису - "да ты о*уел! Что значит "не хочу, не буду!"?! Мы тут все были свидетелями твоих обещаний. И условия ты тоже сам придумал. Так что хватит тут капризничать, как пятилетка, и наматывать мне нервы на кулак, иначе я пошлю грекам вместе с Еленой и сокровищами твою голову и попрошу - и это тоже заберите, нет никаких сил больше терпеть у себя в городе подобного придурка!"

Неужели силой и угрозами заставить одного Париса держать свое слово было бы труднее, чем сражаться со всей армией данайцев?
И ахейцы бы вернулись назад в Грецию.
И все было бы хорошо...

...Тем временем "Драконоборца" и "Старую сказку" утащили на Флибусту. Я не против. Я приветствую пиратство во всех видах.

"Цифровой феодализм" - это одна из худших бед нашего времени. Издательства и крупные компании торгуют интеллектуальной собственностью, к созданию которой они не имеют никакого отношения. Потомки авторов пользуются "авторским правом", чтобы получать доходы от труда людей, чей труд им не принадлежит, и часто получают больше дивидендов с этих прав, чем в свое время - сами авторы, жившие в бедности. Толкиен, например, вместе с другими Инклингами подписал знаменитое письмо, в котором он благодарил корреспондентов Льюиса, приславших в бедную послевоенную Британию _грудинку_, благодаря которой Инклинги смогли устроить себе "пиршество" на Рождество. Льюис в то время получал от своих американских корреспондентов сахар, чай и даже яйца, хотя был успешным, издаваемым писателем, который опубликовал - и продолжал публиковать - множество самых разных книг. Зато теперь потомки Толкиена заключают миллиардные контракты, чтобы снять очередной бессмысленный сериал про "Средиземье".

Я сам скачиваю у пиратов любые книги, фильмы, игры и сериалы, до которых могу дотянуться, и я очень рад, что мои книги пополняют общие бесплатные библиотеки. Мои книги - это единственный подарок, который я могу сделать неограниченному кругу лиц, независимо от их места проживания, доходов, возраста и убеждений. Несомненно, со многими из этих людей мы никогда бы не сумели стать друзьями, но, если я, несмотря на это, смог доставить кому-то из них немного радости своим трудом - значит, я жил и трудился не зря.

В юности мы с друзьями были так бедны, что иногда, бывало, доедали за людьми в кафе и собирали мелочь из фонтанов. Но, благодаря пиратству, наша бедность не мешала нам читать любые книги, так что, в некотором смысле, мы были очень богаты. Цифровая эра подарила нам возможности, которых не было ни у кого до нас. Бесплатные бумажные библиотеки - вещь хорошая, но есть же инвалиды, которые, как моя мама, не могут толком ходить, есть мамы с маленькими детьми, люди в депрессии и с разными ментальными расстройствами. А книги нужны всем и каждому. И должны быть доступны всем и каждому - и бедным, и богатым, и здоровым, и больным. Так что да здравствует пиратство и пиратские библиотеки!

Единственное, что мне как автору очень не нравится - это трудности со своевременной заменой текста книги новой авторской редакцией. Это для меня истинная головная боль. Мне неприятно думать, что люди читают неисправеленные сцены, которые я потом исправил, и встречают в тексте те ошибки, которых не должно быть - ведь я потратил время и усилия, чтобы их не было.

Продолжаю знакомиться с украинской литературой на украинском. Некоторое время назад прочёл Панаса Мирного, "Лихие люди". Композиция довольно простая - ночью человека, судя по всему, писателя, арестовывают и бросают в тюрьму. На него ночной арест и конфискация его бумаг и рукописей производит такое сильное впечатление, что он заболевает и в горячке вспоминает разные моменты своей жизни, начиная от самого детства.

Сюжет, безусловно, несколько искусственный, поскольку, как нам хорошо известно, от ареста у людей не начинается горячка с бредом. Вон сколько людей несправедливо арестовали по политическим обвинениям, и, как бы сильно по ним не ударило это событие, они не заболели от него. Да и в литературе сцен с внезапными арестами хоть отбавляй - Иннокентий Володин, "В круге первом" (совершенно замечательная сцена), автобиографический "Крутой маршрут", et cetera, et cetera...

Здесь автор следует, скорее, сказочно-эпическим канонам, где герой, услышав о какой-нибудь трагедии, скажем, о гибели возлюбленной, падает замертво от потрясения. Но здесь этот прием оправдан тем, что текст писался в 1875 году, и, если бы герой не заболел и мыслил трезво, пришлось бы детально описать процесс ареста и предъявленные ему обвинения, а автор, судя по всему, надеялся, что текст все же пройдет цензуру, так что избегал конкретики.

Как бы там ни было, при всей условности описанных событий, судьба главного героя сразу возбуждает сопереживание, а это ведь самое главное. Дальнейшее повествование тоже весьма метафорично. В школе, которая вспоминается ГГ в его бреду, он сразу познакомился с тремя своими сверстниками - один был ябедой и подлизой, другой заступился за ГГ, за что учитель приказал подлизе бить нарушителя линейкой по рукам (подлиза с удовольствием исполнил поручение), а третий был весельчаком и балагуром и казался легкомысленным, но на самом деле был себе на уме и в любом деле прежде всего беспокоился о своих личных интересах.

Потом герои подросли. Подлиза изо всех сил зубрил Цицерона и старался быть лучшим на курсе. Балагур поступил в бурсу (духовную семинарию) и таскал у своих товарищей еду, не заботясь о том, что они сами голодают. Бунтарь продолжал опекать главного героя и курил табак, хотя это было запрещено. Подлиза его выдал. А потом ещё и настучал, что он читает запрещённую литературу. Бунтаря за это выгнали из выпускного класса школы, так что он не получил аттестата и лишился шанса поступить в университет.

Главный герой поехал в Киев, стал студентом и завел себе новых друзей, но втайне мечтал стать писателем и в свободное от занятий время сочинял. Однажды они со студентами отправились на Днепр порыбачить, и нашли больного рыбака. Тот рассказал, что на время остался без дела, потому что заболел и изрезал руки снастями, а порезы воспалились. Начальство душит артели рыбаков поборами и запрещает им отлавливать все мало-мальски ценные породы рыб из-за того, что городские богачи купили себе право на отлов и наживаются на нем. Ну а семье больного рыбака нечего есть.

Студенты его пожалели и дали бедняге денег. А потом ГГ встретил своего друга-бунтаря, который после исключения подался зарабатывать руками и насмотрелся на всякого рода горе, голод и несправедливость. Бунтарь осудил идею главного героя быть писателем - стыдно, мол, писать книжки, когда люди совсем рядом подыхают с голода. Тогда главный герой решил доказать другу, что писательство тоже может послужить хорошему делу, и взялся описывать несправедливости, о которых ему рассказывал бунтарь. Бунтарь проникся его новыми рассказами и стал подсказывать ему детали и описывать, что видел. Ну и в результате они быстро перешли какую-то черту, которая властями уже считалась нарушением закона, и обоих арестовали - юношу за то, что он писал о том, о чем не следует, и писал слишком откровенно, а его товарища - за его остальную бунтарскую деятельность.

В тюрьму к ГГ за сотню верст приехала старушка-мать, но он (сказочная условность) к этому моменту совершенно помешался, так что не узнал ее, бредил и заговаривался.

Как и свойственно безумцам по канонам художественной литературы, говорил те вещи, которые не может сказать здоровый - что ему в детстве сказали, что нужно любить людей, а это - тссс! - страшная мысль, она доводит до тюрьмы, если принять ее всерьез. Он послушал того, чему его учили, и теперь его за это мучают.
В итоге юноша в тюрьме повесился, а балагур и вор, который стал к тому моменту в Киеве священником, пожалел, что не ему доверили отпевать, мол, упустил на этом деле целых три рубля.

Ну а подлиза стал юристом, да ещё пытался "ради старой дружбы" взять на себя дело главного героя. Думал, что сможет его разговорить, узнать от него больше об их разговорах с бунтарем, обернет это дело против своего старого школьного врага и получит за это награду от начальства.

При всей видимой простоте и схематичности, на редкость актуальное произведение. Буквально все, что говорят герои, приложимо к настоящей жизни. Принимать всерьёз идеи о любви и справедливости в несправедливом, несвободном обществе - значит, подписать себе смертный приговор. Сперва посадят, а потом домучают.

Вчера за ужином резидент, с которым я ел за одним столом, спрашивает у меня:
- А почему мы спим в темноте, ты знаешь?
У меня в голове проносятся какие-то обрывки смутных мыслей о серотонине с дофамином, но четкий ответ из них не складывается. Я застигнут врасплох.
- Хороший вопрос... - задумчиво говорю я.
- Не знаешь? - повторяет резидент. И наставительно объясняет - Потому что так удобнее!
Я растерянно хмыкаю себе под нос.
- Хороший ответ, - признаю я.

С нашими резидентами никаких своих детей не нужно. Все веселье уже обеспечено, причем за деньги и только в рабочие часы.

Тот же резидент очень любит своего белого игрушечного пёсика, которого он считает волком и зовёт Акеллой. Когда я прихожу на работу, он спешит ко мне с Акеллой, чтобы тот меня облизал и поприветствовал. Тыкает в меня мордой пёсика, скулит и урчит за него. Я глажу игрушку по голове, интересуюсь у Акеллы, как он провел день и всячески его нахваливаю. Но на днях резиденты посмотрели "Хроники Нарнии", про Льва, Колдунью и платяной шкаф, и резидент переименовал Акеллу в Могрима. Я противоестественно обрадовался. "Могрим? - говорю. - Как в Нарнии?.."
"Ну да, как в Нарнии".
Вообще, в Могриме симпатичного, конечно, мало. Но мне все равно было приятно.

А другой резидент вернулся после выходных домой и пришел со своим игрушечным бобром в вязанной шапочке к нам в ординаторскую, когда все уже легли спать. Целует его в голову и жалуется - бедный малыш, мол, все выходные был совсем один... Чтобы коллега мог спокойно дописать отчёты, я говорю резиденту - да, бедный малыш, пойдем, уложим его спать! Пошли в комнату к резиденту, он положил бобрика в кровать, я говорю - накрой его, чтобы он не замёрз. Он стал натягивать на него одеяло, и в процессе тоже сам забрался на кровать и лег. Так что я накрыл их обоих, пожелал спокойной ночи и ушел.

О Боже, что я сейчас нашёл! Льюис в своем письме издательству, опубликовавшему ВК, пишет, перечисляя достоинства "великой книги Толкиена" - "...so disinfected from the taint of an author’s merely individual psychology"
Не знаю, правда ли это; в конце концов, Льюису, который близко знал автора в повседневной жизни, должно быть виднее. Но это буквально ответ на вопрос, почему книги самого Льюиса всегда нравились мне гораздо больше. Мне никогда не казалось, что хорошая книга должна быть (или может быть) disinfected from the taint of an author’s merely individual psychology. Наоборот, чем больше книга выражает силу и яркость авторской индивидуальности и убеждений, тем она лучше и ценнее для меня

Вчера мы с Соней отмечали восьмую годовщину свадьбы - с опозданием на день, потому что 19 марта я работал допоздна. Накануне вечером искали по сайтам подходящий ресторан, выбрали идеальный вариант - итальянский ресторан со шведским столом, фотографии еды, вызывающие бешеное слюноотделение, близко от парка, чтобы потом погулять... А потом оказалось, что этот ресторан работал только утром и закрывался в два, а я вчера закончил работу в 12! Как это типично - мы такие олухи во всем, что связано с организацией чего бы то ни было, что постоянно наступаем на одни и те же грабли и упускаем из вида самые базовые вещи, а в итоге, скажем, застреваем в 70 км от Лиона, потому что у железнодорожников именно сегодня забастовка, и после целого дня катания на велосипеде по холмам на том же самом велосипеде возвращаемся домой.

Но мы не стали унывать, а взяли пиццу на вынос и устроились на берегу реки. Грелись на солнышке, болтали о фильмах и книгах о военных, о тропе становления героя, о Хайнлайне и его поклонниках (как можно быть такими дураками, чтобы в упор не видеть оголтелого фашизма и милитаризма автора). Потом на нас внезапно набрели прохожие с двумя французскими бульдогами, вот эти маленькие и невыносимо милые собаки с жесткой шерсткой, плоской улыбающейся мордой, кривыми коротенькими лапами и большими стоячими ушами, как у летучей мыши. Собачки почуяли нашу пиццу и, похрюкивая, бросились обнюхивать коробку под крики своей хозяйки - "Вишенка, назад! Вишенка, стой!..". Пока рыжий Вишенка тыкался носом в закрытую коробку, его друг тигрового окраса посчитал, что я тоже пахну очень вкусно, забрался лапами мне на колени и облизал все лицо. Уж на что я давно решил, что не намерен больше содержать животных, но в подобные моменты начинаю думать - оооо, собака, аняня, хочу такую же!

Потом мы поехали домой и смотрели кино. В итоге вместо ресторана получился праздник на 12 евро, и я не думаю, что можно было провести вчерашний день лучше и интереснее, чем мы его провели. И это тоже исключительно типично - наши планы регулярно срываются, но неизменным остаётся то, что мы в итоге чувствуем себя очень счастливыми и совершенно не расстраиваемся из-за любых накладок. Когда мы обсуждали, что теперь делать и какие у нас опции, и я спросил Соню о ее планах, она сказала, что у нее только один план - провести день рядом со мной. И хотя я не преминул сказать, что это вообще не план, а свершившийся факт, и мы уже проводим день вдвоем, по сути это очень верно. И не только относительно вчерашнего праздника, но и относительно всех этих восьми лет. Быть рядом - это, в сущности, единственное, что на самом деле важно, а все остальные обстоятельства (кроме отъезда из России) ничего не решали в нашей жизни, и мы неизменно были счастливы

Франция плоха тем, что самые красивые места доступны только на машине. На велосипеде удобно перемещаться только по долинам рек, а все леса, и парки, и вообще сколько-нибудь дикая природа находится высоко на холмах. И общественный транспорт на эти холмы тоже не ходит - у жителей местных деревень машины, а больше никто туда не ездит. Так что в часе езды от Лиона есть куча мест, где я никогда не был - слишком тяжело туда карабкаться.

По счастью, есть работа, а к ней прилагается микроавтобус и водитель, который отвезёт в самые красивые места, о которых я даже не подозревал. Леса, холмы, цветущие поля... Вчера было особенно забавно. Мы гуляли по холмам, наслаждаясь весенним солнцем и нетронутой природой, а рядом в загоне паслась лошадь. Пара резидентов стали изображать конское ржание, чтобы привлечь ее внимание. Лошадь не откликнулась и продолжала равнодушно хрупать свое сено. Тогда наши резиденты перешли на человеческий язык. Стоят два взрослых парня и кричат:
- Лошадь! Эй, ло-о-ошадь!
Из хибарки на все эти крики вышел ослик. Удивлённо посмотрел на наших резидентов, а потом раззявил пасть и тоже стал реветь. Вышел такой концерт:
- Ло-о-ошадь!
- Йаааа! Йааааа!
- Ло-о-ошадь!
- Йаааа-оооо!..
Резиденты были в восторге. Ослик, надо думать, тоже.

Вообще, надо сказать, что посторонние люди во Франции относятся к нашим резидентам со спокойствием, которое после России кажется почти немыслимым. Иногда они умиляются на них, поскольку небритый молодой мужчина, который ведёт себя, как трехлетний ребенок - размахивает руками, начинает петь или подпрыгивать от радости, собирает цветочки и бежит со всех ног дарить их нам с коллегами, как дети - маме на прогулке, это, действительно, по-своему мило.

Но даже если резиденты делают что-то такое, что ясно показывает, что они - не только умственно отсталые, но и психически больные люди, окружающие реагируют на удивление нормально. Вот вчера, на той самой прогулке, у нашего резидента случился криз, и он стал опускаться на четвереньки и целовать землю. Прямо на пути у группы чистеньких старушек с их прогулочными лыжными палками. Выглядело это дико - "кающийся грешник" и старушки. Но французские старушки с честью выдержали испытание и, не меняясь в лице, аккуратно обошли ползающего у них под ногами резидента с двух сторон и вежливо кивнули нам, не прекращая свою крайне интересную беседу:
- Pomme de terre vapeur, c'était bon...
А мы похлопали беднягу по плечу, попросили подняться и дали ему таблетки.

Вчера случайно стал свидетелем беседы двух коллег-мусульман о том, как они приучают своих подросших детей соблюдать Рамадан. Оказывается, они используют систему поощрений, обещая своим детям в конце Рамадана ценные подарки. В результате дети, разумеется, начинают ещё в начале месяца их теребить - "хочу вот это! хочу то!", и приходится умерять их аппетиты, объясняя, что подарки непременно будут, но нужно учитывать бюджет, так что новый айфон за 1к евро - это всё-таки не вариант. Одна коллега говорила, что она пытается приучить сына к мысли, что Рамадан - это всё-таки не только для подарка, и что надо понемногу читать Коран для самого себя.

Слушая все это, я почувствовал внутренний протест. Уж на что я в детстве не одобрял наше православное окружение, в котором наиболее активные из христиан пытались соблюдать посты, причем семейно, но уж обещать детям подарки за соблюдение поста там никто не пытался, думал я. Правда, сегодня утром, на свежую голову, я вспомнил, что мою сестру тетя водила в воскресную школу, а чтобы та не возражала и не отказывалась проводить утро воскресенья таким способом, после занятий водила ее на расположенную рядом с церковью конную базу и платила за катание на лошадях. Так что, на самом деле, получалось то же самое. Прояви религиозный конформизм - получи за это какой-нибудь мирской ништяк. Трудно представить что-то более далёкое от благочестия.

Другое дело, что мои товарищи, чью религиозность родители поддерживали таким способом, потом массово отошли от православия и ударились кто в атеизм или агностицизм, кто вообще в какую-нибудь эзотерику. А для меня религия как была важным делом в детстве (и я тогда насмерть воевал с моей семьей за свои еретические взгляды), так и остаётся важной до сих пор. Но это изначально было очень индивидуальным, очень личным чувством, никак не опиравшимся на чувство общности с большой религиозной группой. А попытка воспитать детей в следовании традиции у всех моих знакомых провалилась, и, наверное, поэтому мне изначально показалось странным, что дети моих коллег не усваивают от такой системы воспитания того цинического лицемерия, которое усвоили мои знакомые подростки в православных семьях.

Если бы их с помощью подарков побуждали соблюдать Рамадан, они наверняка бы пользовались случаем поесть вне дома, а потом спокойно получить свою награду, и мне трудно осуждать такое поведение - какие методы, такие и последствия! Читать Коран они бы тоже согласились, но потом смеялись бы над всем прочитанным вместе с друзьями, как смеялись мы над косным православием своего окружения.

Я задумался, почему этого не происходит с мусульманскими подростками и почему, становясь взрослыми, они не отходят от традиций так же, как мои друзья, и пришел к выводу, что, вероятно, дело в плотности общины. Ты не можешь вести двойную жизнь, когда ты постоянно на виду. Если ты будешь делать вид, что соблюдаешь Рамадан, и есть с друзьями в школе, это обязательно увидит кто-нибудь из вашей же общины, и в итоге тебя "сдаст". Может быть, чтобы заслужить одобрение от взрослых, а может, из искреннего возмущения, подпитанного внешним благочестием и внутренней фрустрацией (а чего я терплю, а он не хочет?!). То же самое произойдет, если ты будешь притворяться настоящим мусульманином в семье, но подбирать себе свободомыслящих друзей и вместе с ними насмехаться надо всем, что важно для твоей общины. И тогда ты должен будешь сбросить маску и вступить в тяжёлую и утомительную конфронтацию с семьёй и своим окружением. Для этого нужно быть человеком совершенно другой духовной конституции - не прагматиком, готовым приспосабливаться к ситуации, а убежденным и упрямым человеком с идеалистическими взглядами. Я достаточно воевал с моей семьёй, чтобы отлично знать, как это энергозатратно и мучительно - поскольку ты, в конечном счёте, противостоишь не чужим людям, не врагам, а тем, кого ты любишь и кто искренне любит тебя. Для этого нужно ценить свои идеи выше своего комфорта.

Помню, в подростковом возрасте сестра не раз пыталась убедить меня, что я напрасно пытаюсь говорить с нашими родными совершенно искренне и каждый раз отстаиваю собственную правоту. В ее словах был практический смысл - ведь на самом деле добиться от родителей хотя бы уважительного нейтралитета и готовности мириться с чуждыми им взглядами можно только тогда, когда у них уже не остаётся никаких рычагов давления на своего ребёнка, а смириться с мятежными идеями у полностью зависимого человека очень трудно. Большинство людей на это абсолютно неспособны, так что в результате моей фронды никто не выигрывал, а все только страдали, выходили из себя и ссорились друг с другом. Но мне, признаться, было все равно, поскольку я считал, что, если свобода суждений, совести и взглядов - это то, что может позволить себе только не подвластный силе или материальному давлению человек, которого уже нельзя _заставить_ что-то думать или делать, то такая "свобода" ничего не стоит. В этом тоже есть резон - ведь если человек свободен, только пока ему нечем угрожать, то он вообще не свободен - любая угроза и любое принуждение лишит его свободы, а принуждать человека может не только семья - есть государство, есть начальство, есть разные социальные установления и институты, и, если человек не научился быть свободным у себя в семье, то стать свободным после ему будет куда тяжелее. Свобода - это мышца, которую нужно постоянно упражнять, иначе она атрофируется.

Возвращаясь к мусульманам и вопросу, почему они не прекращают соблюдать традиции, когда родители уже не могут делать им подарки. Думаю, что дело тут не только в том, что людям свойственно интериоризировать любые внешние установления и постепенно делать их своими (и потом воспринимать уже в качестве личных ценностей), но и в том, что одни ништяки со временем сменяются другими. Человек обменивает дискомфорт, связанный с конформистским поведением, на чувство принадлежности к общине, одобрение всех тех, кто в нее входит, плотную систему социальных связей и взаимопомощь, которую не получит тот, кто не будет вести себя достаточно конформно. Выход из общины и противодействие ее традициям и взглядам сопряжен с такими трудностями и потерями, в сравнении с которыми эпоха "великих религиозных войн" в моей семье выглядит сравнительно безобидно. Даже трудности, которые я пережил, когда во взрослой жизни противопоставлял себя своей семье, меняя имя или занимаясь ЛГБТ-активизмом, были проще, потому что к этому моменту я _уже_ натренирован был вести такие войны и был сформированным индивидуалистом. В этом смысле учить детей конформизму с детства - очень умный шаг, поскольку каждый год, который ты прожил в такой системе, уменьшает вероятность, что ты когда бы то ни было из нее выйдешь. И единственное, что тебе необходимо для успеха - это чтобы твоя группа была достаточно массовой и плотной, чтобы плюсы от готовности подчиняться групповым нормам перевешивали дискомфорт от соблюдения групповых правил и традиций.

Православные в России уступают обществу французских мусульман именно этим - плотностью своей общины и количеством тех ништяков и выгод, которые группа может дать своим. Поэтому их дети (оставаясь, между прочим, конформистами) впоследствии реализуют этот конформистский потенциал в аполитичном светском обществе.