Офицер

Случайный «враг» Подпольного человека, унизивший его мимоходом в трактире. «Я стоял у биллиарда и по неведению заслонял дорогу, а тому надо было пройти; он взял меня за плечи и молча, — не предуведомив и не объяснившись, — переставил меня с того места, где я стоял, на другое, а сам прошел как будто и не заметив. Я бы даже побои простил, но никак не мог простить того, что он меня переставил и так окончательно не заметил.

Черт знает что бы дал я тогда за настоящую, более правильную ссору, более приличную, более, так сказать, литературную! Со мной поступили как с мухой. Был этот офицер вершков десяти росту; я же человек низенький и истощенный. Ссора, впрочем, была в моих руках: стоило попротестовать, и, конечно, меня бы спустили в окно. Но я раздумал и предпочел... озлобленно стушеваться. <...> Не думайте, впрочем, что я струсил офицера от трусости: я никогда не был трусом в душе, хотя беспрерывно трусил на деле, но — подождите смеяться, на это есть объяснение; у меня на всё есть объяснение, будьте уверены.

О, если б этот офицер был из тех, которые соглашались выходить на дуэль! Но нет, это был именно из тех господ (увы! давно исчезнувших), которые предпочитали действовать киями или, как поручик Пирогов у Гоголя, — по начальству. На дуэль же не выходили, а с нашим братом, с штафиркой, считали бы дуэль во всяком случае неприличною, — да и вообще считали дуэль чем-то немыслимым, вольнодумным, французским, а сами обижали довольно, особенно в случае десяти вершков росту...»

Подпольный человек заболевает маниакальной идеей отомстить офицеру, начинает следить за ним, узнаёт фамилию, адрес, пишет даже о нем «абличительную повесть» и в «Отечественные записки» отправляет (но ее не напечатали), на дуэль собирается его вызвать... В конце концов, он отомстил-таки офицеру — при встрече на Невском проспекте не уступил ему, как обычно, дорогу. Перед этим он долго и тщательно готовился к этому «подвигу», даже денег выпросил взаймы у своего начальника Антона Антоновича Сеточкина и енотовый воротник на шинели заменил на приличный бобрик. В результате же получил только лишь пребольной толчок в плечо: офицер «дуэли» этой не заметил или сделал вид, что не заметил и даже не оглянулся. Однако ж главное, что сам Подпольный человек «был в восторге» и вспоминает об этом случае спустя почти пятнадцать лет с ностальгической ноткой: «Офицера потом куда-то перевели; лет уже четырнадцать я его теперь не видал. Что-то он теперь, мой голубчик? Кого давит?..»