Каждой твари по божественной паре (гет)

* * *

Возможно, сейчас у Гавриила впервые возникает желание поступиться собственными принципами, которые в один голос твердят о непорочности ангельской сущности и весселя, в котором эта сущность сидит, в принципе, потому что он видит, наверное, самое прекрасное создание из существующих.

Это создание только что оборачивалось, чтобы заказать себе кофе, и Гавриил мельком заметил черты лица, которые вкупе с копной пшенично-светлых волос, в несколько прядей скрепленных на затылке, и миниатюрной фигуркой (по его меркам, разумеется, ибо с его почти двумя метрами чужие сто шестьдесят с хвостиком казались маленькими) выглядели просто превосходно.

Гавриил неловко трет затылок, не совсем уверенный в том, что должен делать, потому что, ну, в голове у него впервые возникает мысль о том, что конец света — это не очень-то и хорошо, наверное, если здесь, внизу, существуют такие люди.

В конце концов Гавриил подходит.

— Хей, что насчет суши? — с негромким смешком интересуется он, облокачиваясь на стойку, молчит пару секунд, не зная, что еще спросить, потому что в голове крутится только какая-то глупая информация о человеческих взаимодействиях, книжках с порнографией и прочих… неуместных вещах, но затем создание оборачивается, и вопросы отпадают сами собой.

— Какого черта тебе понадобилось от меня вот прямо здесь и сейчас? — спрашивает Вельзевул со вздохом и смотрит на него поверх дужки солнцезащитных очков.

Гавриил садится на стул рядом, открывает и закрывает рот, силясь что-то сказать, потом в итоге мотает головой, жмурится и выдавливает:

— Ты что, сменила вессель? Мне казалось, он выглядел… по-другому…

— Я, по-твоему, головой тронулась, менять вессель, когда этот еще не сносился и вряд ли сносится, раз уж за последние тысячелетия не смог? — Вельзевул приподнимает бровь — на доли миллиметра, — но Гавриил почему-то чувствует себя откровенно униженным.

— Твои волосы, — беспомощно указывает Гавриил. — Они были черные.

— А Кроули был ангелом, — она закатывает глаза.

Гавриил проводит в своей голове заведомо неверную аналогию, сияет, но, собираясь уточнить, натыкается на скептический взгляд:

— Нет, — говорит Вельзевул. — Не потому что я взошла, а потому, что я, черт побери, покрасилась.

— Покрасилась, — смакует Гавриил задумчиво, рассматривает весьма привлекательный вид Повелительницы Мух, а затем все-таки уточняет: — То есть, осквернила свое естество человеческим фактором и…

Брови Вельзевул медленно ползут почти под кромку волос, и Гавриил в конце концов замолкает.

— Серьезно.

— Я просто забыл.

— Ты только что серьезно сказал, что я осквернила.

— О, да ради Бога.

Гавриил насупленно замолкает и смотрит на веселенькую вывеску, которая в ответ пялится завышенными ценами и маленьким ассортиментом. Он в принципе ничего не ест, потому что не считает нужным, не понимает Азирафаэля с его гастрономическими пристрастиями и Кроули с его… алкогольными, но сейчас почему-то очень хочется чего-нибудь выпить, и неважно, будет это стаканчик крепкого кофе или рома со льдом.

Вельзевул на него, ясное дело, не смотрит, Гавриил знает, но с места не двигается и никуда не уходит, и это архангелу кажется самую чуточку странным, потому что кто будет добровольно сидеть рядом с тем, кто не дает спокойно выпить кофе? Кто априори бесит хотя бы потому, что «по ту сторону» находится почти с самого появления?

Гавриил подпирает голову руками и решает, что он, видимо, настолько ничтожен, что его не только не боятся, как должны бы, его даже всерьез не воспринимают и считают возможным хамить и язвить в ответ. Кто здесь правая рука Бога, хочется ему спросить, но потом он думает, что правая рука Бога — чисто по факту — Метатрон, а сами они Бога в лицо никогда не видели, чтобы считаться приближенными. И управление Райской канцелярией не дает права считаться… кем-то чересчур важным. Ряд привилегий есть, да, с этим не поспоришь, но быть начальником, которого сторонятся, которого недолюбливают — это, конечно, такая себе радость.

Он как-то видел сериал (сначала не понял, подумал, что одни люди за другими людьми наблюдают, потом Азирафаэль объяснил), в котором начальника все любили. Но он был очень странным начальником, как Гавриилу всегда казалось. Никакого рубежа между ним и подчиненными, никаких привилегий, все как-то… одинаково. Чтобы всем хорошо было.

Он тогда думал, а где разница между начальником и работниками, почему его слушаются, если он такой же? А сейчас он думает, что, наверное, в этом и был смысл. Тебя слушаются, если ты понимаешь их, если ты ведешь их за собой, а не заставляешь их идти следом, а сам даже не оборачиваешься.

«Все отуземились, — думает Гавриил, разглядывая мутнеющие за большим окном сумерки, — даже я отуземился».

Сложно не отуземиться, когда почти все время наблюдаешь за людьми и стараешься им соответствовать, чтобы не сильно выделяться.

— У меня сейчас молоко скиснет в кофе от твоего печального вида, — внезапно говорит Вельзевул, и Гавриил растерянно поднимает на нее глаза. — Будешь мне сам делать, если этот испортится.

Гавриил молчит, разглядывая какой-то очень выжидающий вид Вельзевул, в голове у него абсолютная пустота, ступор и безмятежность, и Вельзевул в конце концов с тяжёлым вздохом трет кончиками пальцев переносицу:

— Ты совсем никакой, да? Я буквально дала повод, чтобы ты напросился делать мне кофе, но это, видимо, адски сложно для твоего разума, чтобы додуматься…

— Эй, эй! — возмущается Гавриил, немного приходя в себя. — Давай ты перестанешь так открыто меня оскорблять, пользуясь моей растерянностью, это бессовестно, в конце концов.

Вельзевул насмешливо приподнимает бровь.

— Окей, — говорит Гавриил, игнорируя этот жест, — сначала. Я попробую сначала. Можно пригласить тебя на чашечку кофе?

Вельзевул нечитаемым взглядом рассматривает свой — еще полный — стакан с кофе, поднимает взгляд, и Гавриил стонет, взмахивая руками:

— Ладно, я понял! Это ужасно. Больше никаких попыток.

— Благой вестник сдается перед князем Ада? — ехидно интересуется Вельзевул, сползает со стула и идет к выходу. — Поразительно. Всегда знала, что у ангелов нет шанса.

— Да Бога ради, — Гавриил нагоняет ее у парковки, мимо которой она идет в сторону парка, подстраивается под шаг и усиленно игнорирует тот факт, что внутри всё странно сжимается от нежности, когда приходит осознание их громадной разницы в росте. — Можно пригласить тебя на другую чашечку кофе?

— Я не пью кофе, — серьезно отвечает Вельзевул.

— Ты издеваешься?

— Ты что, нет, конечно.

Гавриил замолкает и идет рядом несколько минут, хмурясь и не зная, что делать. В голове бесконечная мешанина из мыслей, он думает, что, наверное, стоило бы посоветоваться с Азирафаэлем насчет мест, куда можно сходить. Еще думает, что это ужасно позорно — знать меньше, чем знает Князь Ада. Понятное дело, там по долгу службы надо, они же людей совращают и всё такое, но серьезно. Ангелам-то их надо на путь истинный наставлять.

— Пока ты думаешь, предлагаю обратить внимание на то, что Кроули, каким бы он не был засранцем, толк в местах знает, — говорит Вельзевул, останавливаясь и беря его за руку, — так что… мы идем в «Ритц».

Отказаться Гавриил не успевает — его затягивает в воронку незримого перемещения.

(Но он и не хочет отказываться).