100 дней: Звезда (джен)

Ганнибал не смог бы сказать, когда это на самом деле началось. Всё идёт по плану — выверенному и чёткому, доведенному до задуманной им концовки, но — не так. Уилл Грэм смотрит на него, сидя за столом подсудимых, и почти невозможно понять, насколько он сломан. Или исправлен — всё зависит от точки зрения.

Ганнибал знает, что эта игра должна была завершиться. Таков был замысел. Но почему-то совершенно не хочет её заканчивать. Он тянет время, вкладываясь куда более лично, чем мог бы, чем собирался. Всё это на самом деле не нужно. Но слишком интересно, чтобы устоять.

Ганнибал почти ничего не планирует, когда убивает судью. Для такого, как он, это — чистый экспромт и абсолютная честность. Он уверен, что Уилл поймёт. Почти надеется. Сердце и мозги на весах — перевод ценных продуктов, но Ганнибалу не жаль. Обычно он убивает без эмоций. Страдания других людей не трогают его разум, и он позволяет себе удовольствие во власти над жизнью. Но не в этот раз. Это почти месть.

Ганнибал знает истоки этой одержимости. Игра на двоих, разделённая с тем, кого хотелось бы назвать другом. Тем, кто понимает его, единственным в своём роде, уникальным. Уилл даже не представляет, насколько прекрасен его разум. Он не осознаёт, на чём строится его эмпатия и насколько удивительно то, как он всё ещё может цепляться за свою личность.

Ганнибал видит это с самого начала, возможно, даже раньше, чем они познакомились. Он многое знает о человеческом мозге и его привязанностях, но никогда после смерти сестры не испытывал их сам. Они вовсе не сложны и вполне понятны — их течение однотипно и неизбежно. Но в наблюдении за этими процессами внутри своего разума есть что-то столь же прекрасное, как и в его убийствах.

Ганнибал дарит чужую смерть Уиллу. Это — первый раз, но совершенно точно не последний. Осознание степени одержимости приходит плавно: в тишине кабинета с пустым креслом напротив, через выражение глаз по ту сторону решётки, в словах, искусно переплетающих истину с ложью, и чувствах. Тех редких эмоциях, что вообще может вызвать у него живой человек. Он и не знал, что так вообще может быть.

Ганнибала не забавляет происходящее. Это почти болезненно необходимо. Он не хочет отказываться от игры, хотя партия окончена. Должна быть окончена — но, на самом деле, фигуры расставляются вновь. Начинается второй раунд.

Ганнибалу не терпится узнать, каким он будет.