Белые перчатки (джен)

Well, he was Thailand based, she was an airforce wife

He used to fly weekends, it was the easy life

But then it turned around and he began to change

She didn't wonder then, she didn't think it strange

«Cambodia», Kim Wilde

Восхищенный шепоток девушек за спиной щекочет тщеславие не хуже огненного виски в вытянутом бокале на тонкой длинной ножке, которую так приятно поглаживать по боку большим пальцем, беседуя о высоких материях и личных подвигах с господами и дамами в роскошных мантиях, обязательно украшенных золотым и серебряным ручным шитьем, вышедшим из-под живых человеческих пальцев, а не волшебных палочек. Суровые и понимающие взгляды авроров греют душу осознанием, что ты, именно ты спас их жизни и принес долгожданную победу в затяжной и суровой войне, где все претерпели столько лишений ради счастья и улыбок юных девушек, чей восхищенный шепоток…

Это были самые лучшие мечты, заботливо перебираемые Гилдероем в часы досуга на последнем курсе. Он знал всем своим существом, что именно ему суждено принести свет и освобождение в подгнивший и глупый мир. Он знал, как это будет: темной ночью, но так кстати вспыхнувшая молния вычертит его силуэт на фоне серого неба в тот момент, когда Темный Лорд медленно упадет на колени к его ногам и успеет только шевельнуть губами в попытке произнести последнее проклятие в своей нечестивой и гнусной жизни, но все его потуги тщетны, и он, наконец, с гулким стуком обрушивается на пол, и звук падения, похожий на гул сцены под ногами артистов, уже неслышим за грохотом аплодисментов.

А получилось все совершенно не так. Он таскал мертвецов под мерзким серым дождем и хотел только, чтобы они все оказались живы. А они смотрели мимо него и не могли ни радоваться, ни аплодировать. Бездушные, тяжелые и омерзительно вещественные, совсем не как в мечтах. Гилдерой до сих пор иногда содрогался, трогая мокрую ткань, и не расставался с перчатками. Перчатки помогали отстраниться и прекратить ощущать всю оглушительную тяжесть мира.

Для всего остального существовал его дом. В доме почти не было мебели и было тихо, пока не включался магловский телевизор. На экране бодро прыгали женщины и мужчины в разноцветных костюмах. На экране была весёлая, радостная жизнь!

Гилдерой с легким омерзением повертел в руках приглашение на бал Слизнорта. Во рту стало кисло, заболела голова. Это был его счастливый билет в высшее общество, куда он стремился, а он не мог заставить себя подняться на ватные ноги. Гилдерой хотел быть героем в чистых белоснежных перчатках, а не рассказывать о том, как он потерял всех, к кому успел уже привыкнуть, и как не мог без ужаса смотреть в лица мертвых врагов.

Отшвырнув приглашение, Гилдерой сжал виски кончиками пальцев и надавил. Воспоминания глодали его с того самого дня, как закончилась война. Закончилась так случайно, так глупо: могущественный Темный Лорд просто пропал. Как это подло со стороны судьбы — не дать великому (пусть и опасному, и кровавому, но все же великому) человеку умереть достойно, чтобы потомки веками обсуждали эту смерть!

— А теперь время новостей, — бесстрастно произнес диктор, и Гилдерой махнул палочкой, в приступе раздражения разрушая это магловское поделие на мелкие части. Запахло горелым.

— Ами, убери, — приказал он в пустоту и встал. — Я пойду прогуляюсь. Костюм можешь пока не готовить.

— Да, господин, — прошелестела тихая Амелия и кокетливо поправила ярко-алую накидку из старой наволочки.

Гилдерой сунул приглашение в карман идеально сидящих бежевых брюк и вышел, привычно натягивая перчатки. Яркостью магловские костюмы нисколько не уступали мантиям, а взгляды одетых в серые рубища рабочих его не волновали. Пусть смотрят, как мимо них идет их невоплотимая мечта, погребенная под черным слоем угольной пыли от вечно работающих шахт и заводов, не выпускающих из своих цепких каменных лап ни мужчину, ни женщину, ни даже ребенка. Эти люди не понимали, как можно жить вне их сточной канавы, где они рождались, умирали и гнили душой и телом, не смея поднять глаза к солнцу, только бессильно потрясая кулаками на ими же выбранных власть имущих, не желающих больше идти проторенными путями с проложенными много лет назад рельсами.

Костюм оберегал Гилдероя и от излишнего внимания полиции: полиция была занята разгоном стачек и собраний, ее интересовали только серые крысы города, а не яркие птицы из верхних слоев. Мимо одного такого собрания Гилдерой прошел, ускорив шаг, чтобы не вслушиваться в отрывистые лозунги:

— Нашу работу нельзя уничтожать! Мы имеем право на честный труд! Они не должны лишать еды наших детей!

Гилдерой брезгливо дернул плечом и прошел по подгнившим дощатым мосткам сперва через лужу, потом через канал. Вдоль канала было почище и поприятнее, так что он решил обойти пустырь по тропке, а не по улице. На пустыре никого не было, работы по сносу завода завершили месяц назад, и все, что не успели сломать, растащили бывшие работники. Теперь из слегка мерзлой земли торчали только обломки фундамента, где сидел какой-то старик, опустивший голову на грудь. Гилдерой невольно-привычно вгляделся и почувствовал подкатывающую тошноту: руки, волосы и лицо старика тоже были покрыты инеем.

Остановившись, Гилдерой тряхнул головой, позволив золотым кудрям еще красивее лечь на шею и спину. Этот мертвец был не его заботой, и можно и даже нужно было идти дальше покупать новый костюм, чтобы явиться на бал Слизнорта во всеоружии.

А вместо этого он перескочил через канаву и подошел к мертвецу, оценивая на ходу одежду: бедняк, вряд ли кто-то за ним придет. Родился в канаве, жил на заводе, здесь же и умер.

Гилдерой достал палочку и коротким заклинанием рассек мерзлую землю как раз на глубину могилы. Левитировать тело посреди дня и недалеко от сборища местного быдла было небезопасно, пришлось самому подтаскивать и укладывать его в разрытую землю. Перчатки полетели туда же, оставаться в них было просто невозможно.

Закрыв могилу, Гилдерой достал новые перчатки и медленно натянул. Своей белизной они напомнили ему, зачем он живет и к чему стремится: к славе и почету, истинно достойным его, героя войны, успевшего увидеть смерть и подвиги, едва окончив Школу.