Разочарование (гет)

Выйти замуж за первую любовь, к тому же за кумира, которым ты восхищалась еще в детстве, быть его счастливой женой и матерью троих его детей — казалось бы, что может быть большим счастьем, не правда ли? Женское счастье, был бы милый рядом, ну а больше ничего не надо. Так полагала Джинни еще в детстве, отправляя Гарри валентинку, наградой за которую стал лишь дружный смех одноклассников, так полагала она, переживая Чжоу и ужасы Второй магической, так полагала, ожидая, пока Гарри победит все зло в мире, успокоится и вернется к ней, так полагала, когда он сделал ей предложение — не спеша, для начала став лучшим в Англии аврором, так полагала, когда без звука согласилась на троих детей, согласилась назвать их в честь покойников (что плохая примета не только в маггловском мире), так полагала, отказываясь от квиддича в пользу домашних забот, так полагала, когда дети на самом деле оказались в тени своих знаменитых тезок.

Лишь Джеймс Сириус, бестолковый старший сын, вполне себе справлялся со славой своих бесшабашных предшественников — во всяком случае, сов от Макгонагалл Джинни и Гарри получили едва ли не больше, чем могли получать Поттеры и Блэки по отдельности за проделки своих знаменитых сыновей. Но Джеймсу Сириусу закон не писан, а если писан, то не читан, а если читан, то не понят, а если понят, то не так.

Первым серьезным ударом для семьи (не считая то, что Гарри запретил Джинни играть в квиддич, но тогда она плакала так тихо, чтобы никто не слышал ее слез), стало поступление Альбуса Северуса на Слизерин. А ведь Джинни коробило, когда Гарри назвал сына в честь человека, который третировал его все детство. Но Гарри клятвенно заверял, что сын может выбирать любой путь, он, Гарри, ни слова против не скажет. Не тут-то было. Распределение Альбуса ознаменовалось громогласным скандалом — и неважно, что одиннадцатилетний Альбус просто-напросто не понимал, из-за чего сыр-бор, почему ему теперь «прямая дорога в Азкабан» и почему его отец «всю жизнь положил на борьбу с такими, как он». Джинни пыталась что-то сказать — но у нее, как всегда, не хватило духу перечить любимому мужу.

Лилу — точнее, Лили Луна, как она потребовала называть себя, как только подросла — тоже изо всех сил старалась отличаться от семьи, она была ближе других к Альбусу, во всем его поддерживала, а также заглядывалась на его лучшего друга — Скорпиуса Малфоя. Это стало поводом для очередного скандала — неважно, что Лили Луне было тогда около 13 лет. «Гулящая», «семью позоришь», «будешь ему передачки носить в Азкабан» — подобные слова сыпались как из рога изобилия, а Джинни вновь не знала, как остановить Гарри, ставшего кем-то вроде Грюма и Крауча в одном лице. Ее хватало лишь на то, чтобы по отдельности просить Гарри успокоиться и сходить к психологу (что вызывало гневную реакцию: «Я что, слабак? Я войну прошел!»), а детей увещевать, что «у папы трудная жизнь, нужно только немножко потерпеть, не принимайте так близко к сердцу».

В семье Рона и Гермионы тоже было не все так гладко. Там одержима работой, расследованиями и подозрениями была Гермиона, Рон же ждал ее допоздна с приготовленным ужином — и ужин чаще всего остывал, так и не дождавшись валькирию, коей были посвящены все эти подвиги. Рон старался заботиться о Розе и Хьюго, но папа — это вам не мама. И если с младшего Хьюго пока особенного спроса не было, то Розе доставалось по полной — она должна стать лучшим аврором, а позже — ни много ни мало министром магии, без всякой помощи от родных, а любая ошибка будет означать для семьи несмываемый позор. К тому же Розе, как гриффиндорке и старосте, нещадно доставалось от детей Пожирателей, и травля вкупе с непомерными требованиями сломала характер девушки. С возрастом Роза предпочитала все меньше бывать дома, оборвала связи с семьей, а если до Гермионы что-то и долетало о дочери, так только то, как она пьет и гуляет, преимущественно с темными волшебниками. Возможно, для Розы это стало способом докричаться до матери: «я есть!».

Джинни подумала бы, что засиживающиеся на работе Гарри и Гермиона заведут роман, если бы не знала доподлинно, что все их разговоры сводятся к редким перебрасываниям фразами: «Как думаешь, это он убил?» — «Нет, наверное, не он». Эти двое могли всю ночь сидеть в кабинете, разбирая дела, и не видеть никого кроме преступников на фотографиях. Лили Луна, доведенная до отчаяния невниманием отца, как-то так и заявила: «Папа любит только своих преступников!» Тогда Джинни не знала, смеяться или плакать.

Но всему приходит конец. Однажды в торговом центре, делая покупки для семьи, Джинни заметила знакомое лицо — Дина Томаса собственной персоной. Точнее, он сам ее заметил и замахал рукой, широко улыбаясь, точно ему сейчас засветило его персональное солнышко. Дин и в школе был таким — прямым и открытым, добрым простым парнем. Если честно, Джинни еще в школе было его жаль — Дин никогда не обижал ее, не делал ей ничего плохого, просто не срослось. Не сошлись характерами? Или же Джинни просто западала тогда на яркую обертку, как все девочки, и думала, что выйти замуж за героя достаточно для счастья?

— Привет, Джинни! — просиял Дин, поравнявшись с ней. — Как ты?

— Привет, Дин, — Джинни улыбнулась, точнее, заставила себя улыбнуться. Во всяком случае, вопрос «как ты» от любого человека уже давно вводил ее в ступор, и она уже приготовилась играть свою роль под названием «женское счастье, был бы милый рядом». Или же улыбка появилась на ее лице от встречи со старым другом? — Да все хорошо, делаю покупки для семьи.

— Слышал, у вас очень большая семья, — Дин все так же прямо и открыто улыбался, но где-то на дне его глаз Джинни почудилась толика печали, так же, как и у нее. Или же у нее просто разыгралось воображение? — Ты ушла из большого спорта, полностью посвятила себя дому, все верно?

— Да, — кивнула Джинни, все так же лучезарно улыбаясь. — Как-никак, трое детей, Гарри говорит, что я должна ими заниматься. Назначение женщины — быть женой и матерью, верно?

— Э-э-э… — Дин слегка смутился, — не могу сказать, я пока что семьей не обзавелся. Но если тебе это нравится, то почему нет?

Нравится ли ей? Джинни и сама не знала, нравится ей или не нравится. Она действительно любила готовить, вести домашнее хозяйство, обнимать и целовать близких и любимых, закутывать их в плед и всячески заботиться и поддерживать — и эта ее потребность была полностью удовлетворена. Но любому самому доброму и заботливому человеку хочется, чтобы хоть раз в жизни позаботились и о нем. Она очень хотела видеть в глазах любимого человека хотя бы толику тепла, благодарности, любовь, заботу, восхищение и принятие ее такой, какая она есть, а не вечное желание перекроить. Не говоря уже о том, что она хотела бы играть в квиддич. Хотела бы в семье мира и покоя, а не вечные скандалы и неблагодарную роль парламентера. Хотела бы, чтобы во время редкой ночи любви ее не называли «Чжоу», хотела бы не мучиться вопросом — запретил бы Гарри Чжоу играть в квиддич?

А тут еще и Дин подлил масла в огонь:

— Кроме того, я думаю, что не только мама должна заниматься детьми. Мне, конечно, трудно судить, но меня еще в детстве бросил отец, ну ты знаешь. Так что я прекрасно знаю, что это такое — расти без внимания отца. И если у меня когда-нибудь будут дети, я обязательно буду играть с ними и заботиться наравне с их матерью.

Почему-то в груди у Джинни при этих словах разлилось тепло, уже давно неведомое ей. А заглянув в открытое лицо Дина, свободное от вечных перепадов гнева и паранойи, она поняла, чего хотела бы — чтобы в ответ на ее старания на нее хотя бы раз взглянули бы, как на солнце.